Волчье чадо (джен)

Народ, эта и несколько последующих глав, возможно, будут немного мрачными, но так надо.

Однако, как скоро выяснилось, практически не прирученная куница была всего лишь одной из немногих моих будущих проблем. Причем даже не самой крупной.

На следующий день к нам вломились авроры. Да-да, не пришли и даже не нагрянули, а именно вломились, как стадо пьяных слонов, к тому же больных бешенством в терминальной стадии. Ордер стряпали явно на скорую руку — лично мне было отлично видно, что на пергаменте даже чернила толком не просохли. Повода для обыска, разумеется, не было. Ну, как, он был — плановая проверка граждан или что-то вроде того — но ясно же, что господину Скримджеру и его орденским прихлебателям просто очень хочется лишний раз пошарить по домам «темных» семей.

Пока толпа полукровных и не очень ублюдков ползала под кроватями и выворачивала ящики в шкафах наверху, мы сидели в гостиной на первом этаже. Тетя застыла в своем любимом кресле с неестественно прямой спиной и гордо вскинутой головой, однако руки у нее чуть подрагивали; Драко стоял позади, вцепившись в спинку побелевшими от напряжения пальцами. Вот чему-чему мне надо у него поучиться, так это выдержке — я б на его месте точно бы уже швырялась проклятиями во все подряд. Люциус выглядел спокойным, но было понятно, что он очень и очень зол. Меня колотило от ярости, и пришлось обхватить себя руками, чтобы хоть как-то успокоиться. В конце концов, я обещала маме не делать глупостей.

— Кто еще сейчас находится в доме? — Кингсли Шеклбот, дамблдоровская обезьяна, оторвался от очередного докладчика.

— Никого, — вот уж правду говорят, Малфои врут, как дышат. — Только я, мои жена, сын и племянница.

Мама успела спрятаться. С собой у нее был один очень хороший фамильный артефакт — кулон в виде черной розы: стебель, шипы и листья — серебро, лепестки — черный карбункул. На первый взгляд — изящная вещица, не более, но если уколоть палец определенным шипом, то человека, носящего кулон, нельзя было обнаружить ни при помощи заклинаний, ни при помощи зелий, ни при помощи еще чего-нибудь. Говорю же, паранойя была у моих предков, перманентная и прогрессирующая с каждым поколением все сильнее. Беда в том, что силы артефакта хватало только на одного человека, вот поэтому я и осталась «на виду» — если схватят маму, это будет pizdets всему. Ее вещи тетя спешно трансфигурировала в сундук со всяким старьем и отлевитировала на чердак — не хватало еще, чтоб шавки догадались, что нас двое.

— Мисс Лестрейндж? — напарник Шеклбота, тощий, похожий на козла мужик, не мигая уставился на меня. — Нам нужно будет задать ей несколько вопросов.

Твою налево. Впрочем, можно было догадаться.

— Извольте, но только в моем присутствии.

— Почему, мистер Малфой?

— Потому, что Гвендолин — несовершеннолетняя, и пока она находится в моем доме, я несу за нее ответственность. Не так ли, мистер Шеклбот?

Негр не нашел, что возразить, и мы втроем — я, он и Люциус — прошли в соседнюю комнату. Мордред пресвятой, ну и бардак! Этим крысам что, нужно во все щели залезть?

— Здесь все чисто, Шек, — молоденькая аврорша с ярко-фиолетовыми (?!) волосами разогнулась с совсем не юношеским скрипом в спине. — Ого, а это кто?

— Фестрал в пальто, конь с пистолетом и Гриндевальд с приветом, — не удержалась я.

— Выйди, Дора — коротко приказал Шеклбот. — Мисс Лестрейндж, присядьте, надолго я вас не задержу.

Пошли стандартные вопросы — полное имя, дата и место рождения, род занятий и прочее. Ну что ж... Гвендолин Беллатрикс Лестрейндж, второе июня одна тысяча девятьсот восьмидесятого года, Лестрейндж-холл, студентка Дурмстранга. Да, мне полных шестнадцать лет. Да, знаю, еще бы я своего отца не знала. И мать тоже знаю, да, и Рабастана — дядя как-никак...

— Вам знакомы имена Антонина Долохова, Августуса Руквуда и Джозефа Трэверса?

— Да. Долохов — мой крестный, а Трэверс и Руквуд — старые друзья родителей, как мне говорили.

— Вы поддерживаете с ними контакты?

— С ними лично — нет. Но я училась с младшими сыновьями Долохова и внучкой Руквуда.

И они мои лучшие друзья. А Сигнус с Бертой и вовсе собираются пожениться после того, как им исполнится семнадцать. Но тебе, орденская головешка, знать об этом совершенно не обязательно.

— В каких отношениях вы состоите с Полем Розье?

— Почему вас это интересует?

— До нас дошли сведения о том, что он — лидер одной из молодежных пожирательских группировок.

— Розье мой... знакомый. Пересекались раз или два, но близко не общались.

Поль Розье — наш командир, сын моего двоюродного дяди Ивэна, которого я не помню и которого убил этот обрубок Грюм, и мой будущий муж. А также человек, которого я люблю больше своей жизни. Если бы он был здесь, ты был бы уже мертв, драклова обезьяна.

— Скажите, Сигнус Лестрейндж — ваш брат или кузен?

— Он мой брат-близнец.

— В чем состояла суть его задания, по возвращении с которого он был арестован?

— Я не знаю.

— В это сложно поверить.

Ага, вот и выход злости нашелся. Я вдохнула поглубже; теперь главное — не переиграть.

— Сигнус никогда и ничего мне не рассказывает, — ага, вот так, еще чуть-чуть обиды в голос. — Вечно строит из себя Наследника Рода и главу семьи всего лишь потому, что старше на каких-то тринадцать минут. И вообще, мои проблемы — это мои проблемы, а его проблемы — его проблемы.

Здесь я немного соврала. Сигнус в самом деле чересчур сильно задирал нос, но своими планами со мной делился всегда. И еще он полагал, что его проблемы — это, действительно, его проблемы, а мои проблемы — тоже его проблемы. С моей стороны было то же самое, и в итоге проблемы у нас были общими. Как и все остальное, за исключением кровати и одежды.

Шеклбот побарабанил пальцами по столу:

— Вы знаете, где сейчас находится ваша мать?

— Нет, — конечно, не знаю. Может, в саду, а может, стоит здесь в углу и еле сдерживается от того, чтоб не двинуть тебе по бритой башке чем-нибудь тяжелым.

— Когда вы виделись с нею в последний раз?

— В январе этого года.

— Вы поддерживаете с нею контакт?

— Нет.

Шеклбот тяжело вздохнул:

— Мисс Лестрейндж, я вам не верю.

Я чуть сильнее ручки кресла.

— Вы несовершеннолетняя, и применять к вам Веритасерум я не имею права. Однако если будет необходимо, министр и глава Аврората подпишут нужное разрешение. В ваших же интересах сказать правду.

— Вы запугиваете девочку, Шеклбот, — вмешался Люциус. — Взгляните только, она вся дрожит.

— Я просто немного простыла, сэр, и меня знобит — ложь, ложь, ложь, как и почти все сказанное мною до этого. — Мистер Шеклбот, я говорю вам правду.

— Мисс Лестрейндж, — Шеклбот говорил спокойно и медленно, роняя слова как камни. — Я допускаю, что вы можете не быть знакомы с Трэверсом, Руквудом и Долоховым, хотя они были частыми гостями в доме ваших родителей. Есть вероятность того, что вы почти не знакомы с Полем Розье. Я даже могу предположить, что ваш брат в самом деле ничего не рассказал вам о своих планах — но в то, что вы не общаетесь со своей матерью, мне верится слабо.

Черт.

Мне очень хотелось разреветься так, как я не ревела, наверное, с полугода. Проблема только в том, что Лестрейнджи не плачут — они ругаются матом и проклинают все и вся вокруг. Вот только ругаться сейчас тоже нельзя.

Нет. Нет. Я не хочу этого делать. Не хочу предавать свою мать, пусть даже и на словах. Пусть даже я солгу.

Надо!

Мама, прости. Прости, пожалуйста, я так не думаю, конечно, нет...

Я вздернула голову и посмотрела Шеклботу прямо в глаза. Тот вздрогнул, но не отпрянул.

— Она бросила нас с братом ради каких-то высоких идеалов, когда мы были совсем маленькими, — собственный шепот казался мне громче любого крика. — Она отдала нас почти чужому человеку, дальнему родственнику, ни на секунду не задумываясь о том, что с нами будет дальше. Из-за нее мы четырнадцать лет блуждали по всей Западной Европе, потому что у нашего опекуна тоже были проблемы с законом, и мы то и дело бежали из одной страны в другую. Мы почти не знали родного языка, в дом, в котором родились, вошли лишь полгода назад, да что там — у нас и семьи-то нормальной никогда не было! Так как вы думаете, мистер Шеклбот, хочу ли я поддерживать какую-то связь с Беллатрикс Лестрейндж?

В комнате повисла оглушительная тишина. Предметы вокруг неожиданно стали какими-то размытыми, и я сморгнула. Я что, плачу??

— Полагаю, допрос можно считать оконченным, — голосом Люциуса можно было замораживать драконье пламя. — Посмотрите, до чего вы довели ребенка. Идемте, ей нужно побыть одной.

— Я приношу вам свои извинения, мисс Лестрейндж. Мне не стоило...

— Все в порядке, мистер Шеклбот.

Да какое, к черту, в порядке?! Я мать свою только что предала, понимаете, олухи?!

Вышли наконец-то. Я неосознанно сжала в кармане портключ-заколку — неотслеживаемый, слава Мерлину, все-таки у темных родов есть свои секреты по тому, как скрыть свое перемещение. Захватила сегодня утром, как знала, что понадобится. Оставаться в Малфой-мэноре не хотелось — слишком много сочувствующих. Мне же, как верно заметил Люциус, нужно было побыть одной. Тихое «Портус», голубой свет, рывок...

Приземление вышла неудачным — прямиком на каменные плиты и прямиком в лужу. Да и дракл с ней, одежду эльфы почистят, а вот колени я, скорее всего, содрала. Впрочем, когда это меня волновали подобные мелочи?

Корсар обнаружился на заднем дворе, около старых конюшен. Увидев меня, приподнял голову с лап и тихо взрыкнул — что случилось, мол, волчонок? Ох, старик, даже не спрашивай.

Случалось ли тебе когда-нибудь предавать своего альфу? А бету? Конечно же, нет. Ты не такой, как я. Волки — честные звери, хоть и лютые; они не умеют лгать. Отец и Рабастан тоже не умеют. Почему тогда у меня и у Сигнуса это получается так легко?

Свою слабость нельзя показывать людям. Сегодня, в случае с Шеклботом, мне это было даже на руку, но вообще — нельзя. Люди — хищники, они моментально порвут того, кто слабее. Но волк ведь не человек?

С этой мыслью я рухнула рядом с Корсаром, зарылась лицом в жесткую, пахнущую мускусом шерсть и разрыдалась — так, как не плакала, наверное, с самого младенчества.

* * *

К Малфоям я вернулась уже поздно вечером, после того, как наревелась всласть — допрос и общая сверхнапряженность последних месяцев дали о себе знать. К чести Корсара, он не рычал и не дергался все то время, пока я вытирала об него нос, а только иногда поскуливал в ответ и лизал лицо своим горячим шершавым языком. Как ни странно, именно это меня и успокоило.

Я потихоньку пробиралась по верхней галерее к своей комнате, когда услышала впереди голоса. Мама и Люциус. Идут сюда. Черт!

Я шмыгнула за одну из тяжелых бархатных портьер и чуть не расчихалась — интересно, эльфы тут вообще не убирают? Пылищи больше чем в ином чулане!

Однако перебегать уже поздно.

— Скримджер сказал, что больше такого не повторится.

— И ты ему веришь? — голос мамы прямо-таки сочился ядом.

— У него просто нет другого выхода. Безопасность безопасностью, но если знать останется недовольна существующим порядком вещей, нашему дорогому Руфусу грозят большие неприятности. Среди чистокровных не все поддерживают Темного Лорда, но и не всех устраивает Скримджер, — Люциус помолчал. — Белла, возвращаясь к сегодняшнему. Гвен... она солгала Шеклботу. Она не думает о тебе... так.

— Я знаю.

— Если бы ты ее видела...

— Я видела ее, Люциус.

Опаньки.

Я осторожно выглянула из-за портьеры. И мама, и Малфой стояли ко мне боком — достаточно далеко, чтобы увидеть выражения их лиц, но достаточно близко, чтобы слышать каждое слово.

— Как?!

— Я зашла вслед за вами. Все время допроса стояла в дальнем углу. Знаешь, в какой-то момент мне захотелось двинуть эту образину чем-нибудь тяжелым за то, что он посмел так допрашивать моего ребенка, но пришлось сдержаться — слишком много было свидетелей.

— Ты не...

— Я не оскорбилась, Люциус. У нее тоже не было другого выхода.

С души свалился... нет, не камень, а Эверест. Мама на меня не злится, она все поняла. Мерлин... Я не плакса, но глаза отчего-то вновь защипало. Чертовы сдающие нервы!

— Но Шеклбот ей поверил, а он не дурак.

— Он обманулся. Он верно понял состояние и эмоции Гвен: все-таки, аврор — это еще и хороший психолог, но он неправильно понял, на кого именно были направлены ее гнев и злость, — мама помолчала. — Я знаю свою дочь, Люциус, узнала за эти несколько месяцев. Если того требует дело или ситуация, Гвендолин будет лгать, как сам дьявол... каждый раз переступая при этом через себя. Ложь дается ей с огромным трудом, впрочем, это у нее семейное.

— Не замечал за тобой такого.

— А разве она только моя дочь?

Вновь тишина.

— Спасибо тебе, Люциус, — вдруг смягчилась мама. — Спасибо за то, что принял нас здесь. Но, впрочем, мы не будем долго тебя затруднять.

— Очередное задание?

— Милорд отправляет меня и Яксли на переговоры с вампирами. А до этого нужно немного проредить Орден Феникса и сочувствующих ему. Так что потерпи еще два-три дня, и я избавлю тебя от нашего общества.

Ого-го! Кажется, остаток лета будет веселым...

— Прибереги ехидство для Северуса и своего деверя, Беллатрикс. Постой, ты сказала — «нашего»?

— Ну да.

— То есть ты... хочешь взять Гвен с собой?!

— Не понимаю, что в этом такого, Люциус.

Я тоже не понимаю.

— Что значит «что такого», Белла? Ты будешь скрываться от всех, ведь так? Таскать за собой дочь по трущобам, кормить чем придется, убивать у нее на глазах? Тебя не смущает тот факт, что Гвен всего шестнадцать?

Если бы не необходимость сидеть тихо, я бы врезала кулаком в стену от досады. Да когда они уже перестанут относиться ко мне, как к ребенку?!

— Ей уже шестнадцать, и я была всего лишь двумя годами старше, когда приняла Метку и вышла замуж за ее отца! — мама, судя по всему, начала закипать. — Она смелая и сильная девушка, и подобные переделки для нее не новость! К твоему сведению, во время той апрельской заварухи, когда еще Фадж напустил на нас своих цепных собачек, именно Гвен была нашей связной! И именно она провела Грэйбека с его табором через Кардиффский перевал, да и не только Грэйбека! Драклы побери, Люциус, да я ее даже в рейды несколько раз с собой брала, и ничего!

— Белла, авроры могут явиться сюда снова, и если Гвен исчезнет, ее объявят в такой же розыск, как и тебя! Ты этого для нее хочешь?

— С чего вдруг такая забота о чужом ребенке, Люциус Малфой?

— С того, что ты прекрасно знаешь, что, если бы все пошло по-другому, Гвендолин была бы моей дочерью!

Три раза опа. Раньше ни про что подобное мне слышать не доводилось. И я, кажется, знаю, почему.

— Что ты предлагаешь? — голос мамы теперь казался усталым.

— Оставь Гвен здесь до сентября. А потом мы с Нарциссой отправим ее в Хогвартс.

— В Хогвартс?! А ничего, что она в Дурмстранге учится?

— А ничего, что Скримджер теперь не выпустит ее за границу, учитывая, сколько членов вашей семьи сейчас в Азкабане?

— В Хогвартс... к Дамблдору... Ордену под нос...

— Северус присмотрит за ней не хуже, чем я и Цисси, обещаю.

— Я не верю Снейпу, и тебе прекрасно это известно.

— Зато я верю ему как самому себе. Мне ты веришь?

— Нет. После Азкабана я почти никому не верю, — мама выдержала паузу. — Но я подумаю над твоим вариантом. В конце концов, нам нужен связной в Хогвартсе, а твой сын в этом году и без того будет занят...

Рокот каблуков, быстрое дыхание — мама прошла мимо меня. Люциус, судя по доносившимся звукам, еще некоторое время стоял на месте, а потом, глухо выругавшись, ушел в обратную сторону. Когда его шаги стихли, я осторожно выбралась из-за портьеры.

От количества информации мозг распухал и плавился. Выходит, в Дурмстранг мне вход отныне закрыт? У мамы с Малфоем когда-то был роман? И чем это Драко будет занят в Хогвартсе?

Определенно было над чем поразмышлять.

* * *

Морри встретила меня негодующим визгом. Этот комок когтей и меха с утра удрал на охоту, а потом не смог вернуться, потому что авроры заперли поместье. А тут еще и хозяйка куда-то подевалась.

— Она тебя обыскалась, — сообщила мама, пока Морри лазала по мне, принюхиваясь и время от времени чихая — запах Корсара еще не выветрился с моей одежды. Ничего, мелкая, привыкай. — Где ты была, кстати?

— Да так, — я отвернулась к трюмо и преувеличенно пристально начала рассматривать свое отражение. — Черт, так и знала, вся куртка в грязи! А я ж еще упала, прямо на камни, колени, поди, содрала, надо посмотреть, промыть заодно, а то вдруг...

— Гвен?

— М?

— Все в порядке? — мама смотрела на меня не менее пристально.

— Да. Теперь уже да, — я выдавила кривую ухмылку. — Теперь все идеально.

Не считая того, что в ближайшее время я снова останусь одна и даже без Сигнуса.

Мама поджала губы, но ничего не сказала.

Что ж, не у нее одной есть вещи, про которые не хочется говорить никому.