ГП и Ткач-недоучка (гет)

— У нас Акцио не работает, — пухлощёкая девушка в очках «а ля Поттер» со вздохом открыла папку, которая больше напоминала инкунабулу из какого-нибудь фильма про средневековье. Толстая, обтянутая кожей, неподъёмная даже на вид, она казалась живым воплощением магического мира, и всех его идиотских традиций (забавно, всего тут без году неделя обретаюсь, а уже раздражает... как же я два года-то проживу, хватит ли у меня терпения дождаться избавительной Авады?).

— Нет ничего о палочке, Бэкки. Отчёт авроров есть, ссылка на доклад невыразимцев тоже, описание имущества, найденного на месте преступления, присутствует, а палочки и след простыл. Ты точно её там оставлял, Криви?

— Да, в спальне на втором этаже. Перед тем, как нам уйти, молодой аврор говорил Кингсли, что у меня никаких заклинаний не обнаружено, а все они только на палочке пожирателя. Там и Секо, и Круцио были...

— Бр-р-р, — молоденькая архивариус поёжилась, и глаза собравшихся дам снова окатили меня состраданием. Нет, я, в общем, не против, чтоб меня жалели такие красавицы, — от взгляда Бэкки буквально дух замирает, если честно, — только всё хорошо в меру, особенно жалость. Не исключаю, что оригинальный пацан уже успел бы слезами истечь от горя, но я-то мужик, хоть и в теле подростка, мне от такого отношения неудобно, и стыдно. Нечестно, короче, это, словно я у них деньги выцыганиваю, играя на лучших чувствах.

Уже какое-то время наша славная пара гриффиндорцев в компании очаровательной Бэкки торчала в архиве, где с помощью её подружки, весьма серьёзной особы в очках, пыталась найти концы моей палочки. Милая дикторша, или, по-местному, громковещатель, как только мы оставили за спиной официальное пространство, и нырнули в узкие коридоры министерского архива, сбросила маску Ледяной Королевы, и стала нормальной весёлой девушкой, с одним только маленьким недостатком — её ошеломляющая красота действительно била по мозгам. Приходилось всё время контролировать мысли, тело, и давить эмоции, и всё равно то и дело откуда-то из глубин подсознания всплывало дикое желание издать отчаянный вопль: «Смотрите, смотрите все — какая красавица со мной рядом! Я даже могу её потрогать, и мне ничего не будет!!!».

Бедная девочка — к ней же ни один нормальный парень не сможет подойти, по дороге от восхищения задохнётся. Про ублюдков я не говорю, те ничего не стесняются, и, судя по всему, Ледяной Королевой она стала не по простой прихоти. Ладно, посмотрим, что нам покажет завтрашний день. Интересно, а как Блэк на такую красоту отреагирует?

Мне, кстати, преодолевать её давление помогает Гермиона. Тот образ у очага, запечатлённый в памяти, действует, как фильтр, который снижает влияние чужой красоты. Не значит ли это, что Колин ещё до меня был в девушку влюблён? Потому что в прошлой своей жизни я чувств такой силы не испытывал, странно мне сейчас, когда пробую ситуацию анализировать.

— Неужели Сам-знаешь-кто вернулся? — прошептала Бэкки, нахмурив идеальное чело богини. — Мерлин, спаси нас твоя длань...

— Наша Королева из полукровок, — объяснила архивариус мой удивлённый взгляд, — если он победит, нам всем придётся тяжко.

— Тогда я вообще в первых рядах на уничтожение — родители из обычных людей. Но почему вы думаете, что малютка Волди вернулся?

Три пары глаз уставились на меня с ошеломлённым изумлением:

— Кто-о-о??

— Малютка Волди, — объяснил я непонятливым. — Скверно воспитанный, избалованный, и очень капризный мальчуган.

Засмеялись все, даже МакГонагал позволила себе улыбнуться. Правда, улыбка у неё вышла грустной — она-то знала, кем был ужас магической Британии на самом деле.

— Колин, нельзя недооценивать опасность, — мягко попрекнула она мой юношеский оптимизм.

— А ещё больше, профессор, нельзя её переоценивать, — решил я настоять на своём. — То, что мне повезло убить Пожирателя, во многом случайность, но если бы от ужаса перед спятившим от ненависти к людям колдуном я опустил руки, этот ублюдок в белой маске запытал бы меня до смерти с таким же удовольствием, с каким до этого убивал моих родных. А потом, что характерно, убил бы ещё кого-нибудь, и ещё, и ещё, пока не нарвался бы на отпор. Слишком сильный страх заставляет опускать руки, профессор, вам ли этого не знать.

— Что вы имеете в виду, мистер Криви, — немедленно подобралась МакГонагал.

— Вы ведь участвовали в Первой войне, мэм, помните, как тогда было. Мы с отцом внимательно штудировали доступные отчёты, и пришли к выводу, что подавляющее большинство жертв вело себя, как... — я замялся в поисках наиболее нейтрального определения. — Пассивно они себя вели, вот что. Если бы каждая семья из уничтоженных убила хотя бы одного Пожирателя, их Лорду некем стало бы воевать.

— Это всё очень сложно... — протянула девушка в очках. — Не каждый может стать воином...

— Но каждый способен захотеть отомстить. Если бы не это, сегодня меня здесь не было.

Я увидел посмурневшие лица, решил чуть притормозить с резанием правды-матки:

— Простите, меня немного занесло.

— Всё нормально, Криви, — вздохнула Королева Бэкки, — мы понимаем. Только вот где твоя палочка?

— Миссис Линда, а вы не можете глянуть в испорченных артефактах? — стрельнула у меня в башке неожиданная мысль. — Там, где сбрасывают неопределённое?

Та уставилась на меня удивлённым взглядом по-над очками, и стала похожа на молодую, симпатичную МакГонагал с круглыми, как у хомячка, щёчками.

— Думаешь, может найтись там?

— Только догадка, но хотел бы проверить, — вдруг у меня третий глаз открылся, и надо бежать, пока не поздно, к Трелони записываться.

Девчонки прыснули, МакГонагал нахмурилась, но видно было, что сделала она это по привычке.

— Профессору Трелони, мистер Криви, — поправила она меня машинально, пряча улыбку в уголках губ.

— Да, мэм, преподавательнице гадания и ворожбы, профессору Трелони.

Архивариус Линда тем временем закрыла папку, выбралась из-за крохотного стола, который служил её рабочим местом, одарила меня ещё одной недоверчивой улыбкой, и скрылась в узком коридоре, над которым светилось багровым «Только для служебного персонала! Без амулета допуска не входить!»

— А что такое «амулет допуска»?

— Видел у неё на шее колье? — ответила вопросом на вопрос прекрасная Бэкки. Она стояла так близко, что теплый ветерок её дыхания касался щеки, и чтоб не показывать, как хрипит моё подростковое горло от спонтанного выброса гормонов (памятник из золота тому, кто придумал мантии!), приходилось разговаривать почти шёпотом, типа, от впечатления всем увиденным.

— Ага...

— Вот это и есть амулет. Утром одевает, вечером снимает. Чужой его сорвать не сможет, потому что завязан на кровь.

Вот как? Значит, официально мы выступаем против магии крови, а для себя пользуемся? Как это знакомо, чёрт их всех забери...

— А разве магия крови не считается запретной? — пусть я буду наивным мальчиком, успокою профессора.

— Смотря для кого, Колин, — ироническая улыбка скользнула по белоснежному лицу. — Для своих так вовсе нет.

— Бэкки! — я знал, я знал! Сердце замдиректора не выдержало, МакГонагал бросила взгляд на бывшую ученицу, та стушевалась.

— Простите, профессор. Колин, это сложная тема...

— Типа, без допуска не входить?

— Точно, — Бэкки облегчённо улыбнулась моей понятливости, а я продолжил глядеть по сторонам, потому что делать было совершенно нечего.

Кабинет, в котором располагалась приятельница нашей Королевы, поражал размерами и убранством. Точнее, после громадного холла, янтаря, золота, и просто варварской роскоши, спартанская обстановка рабочего места резала глаза. Мы едва поместились между столом и шкафами, так что мне пришлось втиснуться почти в самый угол, под здоровым окном на тропический пляж, где вечерний бриз гнал на зелёные от водорослей скалы бирюзовые волны.

Дикое ощущение долгое время не могло оставить мой многострадальный рассудок, потому что разрывы шаблона, идущие один за другим, вызывали буквально физическую боль.

— Странно... — протянул я, когда очередной порыв ветра швырнул морскую пену прямо мне на плечо. — Не понимаю...

— Это чары трансфигурации, иллюзии, и кое-что из аврорского арсенала, — Бэкки увидела мою попытку отряхнуть одежду. — Это всё только кажется, на самом деле его нет.

— А вот и есть, — воинственно блестя очками, Линда появилась из архивного мрака со здоровенной корзиной в обнимку. — Тут она, родная!

Плетёная ёмкость бухнулась на стол, я с интересом глянул, точнее, попытался глянуть в неё из-за плеча декана. Было слишком тесно, дамы потянулись вперёд, и снова прижиматься к Бэкки я не рискнул.

— Ничего не трогай, Криви! — Линда увидела мою попытку оказаться поближе. — Твоей ауры здесь быть не должно, а то замучаешься потом объяснять!

Я спрятал руки за спину, чтобы наша помощница перестала напрягаться, глянул на неё с немым укором. Та смягчаться не собиралась:

— Знаю я вас, гриффиндорцев (извините, профессор...), — проворчала она негромко, — сначала делаете, а потом думаете...

МакГонагал поджала губы, я ухмыльнулся:

— А разве у барсуков не так?

— Не так, — она нахмурилась, подозрительно зыркнула на Бэкки, — опять что-то про меня успела рассказать?!

— Упаси Мерлин, Линни! Я даже рта не раскрыла!

— Тогда откуда он знает, что я с Хаффлпафа?

— Догадался, — искренняя улыбка заставила её расслабиться, она улыбнулась в ответ. — Всем ведь известно, что барсуки у нас самые заботливые.

— А почему не Рэйвенкло?

— Не хватает... — я пошевелил пальцами в воздухе, пытаясь уловить неуловимое, — не хватает такой очень специфической погружённости в себя, вот как у мисс Бэкки, например. Она даже когда смеётся, или сердится, всё равно остаётся как бы чуть-чуть отстранённой от того, что происходит вокруг, словно её мысли постоянно заняты чем-то другим.

— А ведь правда, Королева, — удивлённо покачала головой молодая работница архивов, — как точно он тебя увидел. Ты проницательный, Криви... Когда вырастешь, таким опасным сердцеедом станешь, что просто держись.

— Если доживу, миссис Линда — война на пороге.

В кабинете ощутимо повеяло холодом.

— Ты тоже веришь, что Сам-знаешь-кто вернулся?

— Меня убивал не Волдеморт, — холодно ответил я, не обращая внимания на то, как вздрогнули женщины, — мою семью убили два идиота, которые совсем недавно закончили школу. Я верю Гарри, потому что он ни разу на моей памяти не соврал, но даже если министр прав, и ему всё померещилось, фактом есть то, что Пожиратели вернулись. Пусть даже без своего хозяина, они всё равно есть, и они убивают. Значит, война неизбежна. И только от наших действий зависит, кто в ней победит.

— Легко сказать...

— Легко, — согласился я. — Но сделать хоть что-то не так уж сложно. Надо только захотеть.

Я сунул руку в левый карман штанов, вытащил на свет белый комок.

— Это маска того, кто меня пытал. Свою палочку я воткнул ему вот сюда, под нижнюю челюсть, — три пары глаз заворожено уставились на то, как палец медленно скользит по краю маски. — Он истёк кровью, как свинья под ножом мясника.

— А вот это — я вытащил ещё один белый комок, расправил его поверх первого, — это маска второго Пожирателя, которого убил мой отец. Да, отца размазало по стене, а маме отрезало голову. И брат остался лежать на лестнице как был, в пижаме из Хогсмита, с зачарованными котятами. Но он умер с палочкой в руках, стоя, а не на коленях, и его не клеймили волшебным тавром, словно рабочий скот. Поэтому, когда ко мне снова придут убийцы, я буду знать, что делать.

— Но что можно сделать без палочки??!

— То же, что и с ней.

Я вытянул вперёд раскрытую ладонь, вспомнил ощущения, сказал «Люмос!». Яркая вспышка резанула по глазам, девчонки ойкнули от неожиданности, бросились прикрываться ладонями.

— Извините, перестарался, — мне пришлось ослабить чувство в руке, словно перекрывая поток в ручье силы, которая бурлила в запястье, и с тянущей болью вырывалась наружу из центра ладони. Свет померк, появилась возможность смотреть прямо на яркий белый шарик, висевший в воздухе благодаря моим словам.

— Ого! — прошептала Линда, зачарованно глядя на возникший ниоткуда огонёк, — первый раз такое вижу...

— Я тоже... — Бэкки смотрела на воплотившийся в реальном мире сгусток магической силы так, словно это была свечка на новогодней ёлке. — В аврорате такое не часто встретишь...

МакГонагал тяжело вздохнула, покачала головой:

— Мистер Криви, знаете, почему в современном магическом обществе так мало распространена безпалочковая магия?

— Нет, профессор.

— Она подвергает сильнейшему истощению вашу магическую оболочку, и может даже привести к деформации магического ядра.

Ну да, то-то вся Юго-Восточная Азия без палочек бегает. Одни сквибы и хлюпики, если верить нашей министерской пропаганде. Непонятно только, почему тогда наши маги так часто улепётывают оттуда в кровавых соплях?

— Да, мэм, — я погасил огонёк, на лицах молодых красавиц мелькнуло разочарование, а декан с явным облегчением расслабилась. — Но разве этого не хватит для проведения обряда?

МакГонагал привычно поджала губы, строго посмотрела на меня:

— Полагаю, этого будет достаточно, мистер Криви, но обещайте мне, что не станете злоупотреблять открывшимися возможностями.

— Конечно, профессор.

— Тогда... — она обвела потеплевшим взглядом нас всех, и на мгновение стала тем, кого больше всего хотели бы видеть гриффиндорские малыши: доброй, всё понимающей бабушкой, — тогда нам пора, Колин. Благодарю за помощь, Бэкки. Огромное вам спасибо, Линда.

— Я прослежу за ходом расследования, мэм, — улыбнулась в ответ архивариус. — Раз у мальчика зарегистрировали на входе отсутствие палочки, то замять дело не удастся. А я сейчас запущу письмо о найденных обломках, чтоб ещё с нашей стороны подтолкнуть министерских улиток. Не беспокойтесь, мы это так просто не оставим.

— Благодарю, миссис Линда, мисс Бэкки. Прошу прощения, что занял у вас столько времени, — мой поклон был глубоким, насколько это позволила теснота кабинета. — И, хотя это может прозвучать самонадеянно в устах мальчишки, всегда остаюсь к вашим услугам.

— С тебя фотография, — уголки губ Ледяной Королевы подрагивали от тщательно скрываемой улыбки, — любитель.

— Фотограф, мэм, — ухмылку мне прятать не было нужды. МакГонагал повернулась к выходу, Бэкки втиснулась между шкафом и стеной, чтобы дать нам дорогу, декан выскользнула в коридор, а я, уже шагнув на порог, обернулся, и махнул прощально рукой.

Над столом, прямо на уровне больших круглых очков милой девушки-архивариуса, повис огромный, сантиметров пятьдесят в диаметре, цветок, — безумно редкая, и потрясающе красивая «чёрная лилия Челленджера», которую нашла в начале двадцатых годов спасательная экспедиция Лондонского университета. Искали они останки того самого легендарного открывателя Затерянного Мира, которого понесла нелёгкая на Юкатан, а нашли цветок, и самое древнее в мире гнездо вампиров, которых в стазис погрузил как бы не сам Кетцалькоатль.

Вампиров, если верить отчётам Министерства, забрали на опыты, а цветок стал героем светских хроник, потому как его красота привела к тому, что лепестки начали цеплять везде — на шляпки, мантии, мётлы, и даже на домашних эльфов. Очень быстро оказалось, что сорванный, он сосёт магию из окружающего мира, как губка, а расти может лишь в очень высоком магическом фоне. Несколько сквибов, которые появились вдруг в древних и благородных родах, умершие от истощения домовые эльфы, погасшие магические источники — всё это привело к тому, что цветок стали бояться. Потом начался Гриндевальд, про лилию благополучно забыли, и только недавно эта зловещая красотка снова обратила на себя внимание магов.

Весной этого года, в Королевском Ботаническом саду открылась выставка редких растений, где в числе прочих красот магической ботаники, между венериной челоедкой, держи-деревом, анчаром и раффлезией Арнольда затесалась наша красавица. Прикрытая магическим куполом, она очаровывала зевак угольно-чёрными лепестками, между которыми пламенели кроваво-красные тычинки, источала пряный аромат с «горчинкой истинного Зла», как заявил «Пророк», и восхищала даже на колдографиях. Бывший хозяин этого тела, как подсказала оставшаяся память, мечтал собственноручно заснять это растение, собрал про него кучу информации, так что воплотить иллюзию особого труда не составило.

Я только заметил угол настенного календаря, который виднелся между шкафом и Бэкки, связал изображение на нём с видом на морской пляж, и потратил долгие минуты ожидания на то, чтобы как можно тщательнее воссоздать образ цветка в голове. Раз девушка так любит южные моря, то цветку оттуда обрадуется точно.

Реакция молодой работницы министерства оказалась такой, как ожидалось — глаза у девчёнки распахнулись шире очков, она захлебнулась восторгом, на щеках вспыхнул пунцовый румянец. Я перевёл взгляд на подругу остолбеневшей архивариус, и почувствовал, что теперь у меня лицо начинает печь от смущения — Ледяная Королева, склонив голову к плечу, смотрела на меня с каким-то непонятным выражением лица. Мне показалось, что там была ирония, удивление, и... неужели интерес? В груди бухнуло сердце, брови красавицы поднялись в немом вопросе, и я (да чтоб вас, гормоны!) подмигнул ей самым залихватским образом.

Реакция Бэкки на этот дурацкий жест осталась неизвестной, ибо сбежал я оттуда быстрее ветра, хорошо ещё, не споткнулся о порог, когда лыжи смазывал. Лицо жгло от стыда и неловкости, поэтому я с огромным облегчением уставился в зелёную мантию декана, которая неторопливо двигалась впереди. Интересно, кстати, гриффиндорка ведь, а цвета зелёные предпочитает. Или это клановые расцветки у неё?

— Мистер Криви, — негромко спросила МакГонагал, когда я незаметно перевёл дух, — что вы ей наколдовали?

— Чёрную лилию Челленджера...

Декан резко остановилась, впила в меня внимательный взгляд, медленно произнесла:

— Мистер Криви, а вы знаете, что Линда Джексон мечтает хоть одним глазком посмотреть на этот цветок? Она все уши этим прожужжала и матери, и Бэкки.

— Так вы её знаете, мэм?

— Линда — дочь моей близкой подруги, мистер Криви. А Бэкки — моя дальняя племянница, если вас это интересует.

Я смутился, опустил очи долу, едва не начал ковырять носком пол от смущения.

— Но вы не ответили на мой вопрос, Колин. Итак?

— Нет, мэм, не знал. Но у неё на стене висит старый календарь с колдографией цветка, и мне показалось, что такая красивая иллюзия помогла бы хоть чуть-чуть отблагодарить за потраченное на меня время.

— Я не замечала за вами таких успехов в Трансфигурации ранее, мистер Криви... — буркнула она, успокаиваясь. — Может, слишком мало требовала на уроках?

— Боюсь, это была не трансфигурация, профессор. Иллюзия, чары, но не трансфигурация.

МакГонагал тяжело вздохнула, и покачала головой. Потом она резко ускорила шаг, так что мне пришлось почти бежать за своим деканом. Уникальный ребёнок, не открытый талант, почти гений безпалочковой магии, а вынужден торопиться за преподавателем, словно какой-то первоклашка. Нет, срочно надо расти, качаться, а то с такими ножками, и цыплячьей грудкой далеко не уйдёшь.

Погружённый в планы ближайшего будущего, я не заметил, как мы добрались до лифта. Очнулся я уже в большой, человек на двенадцать, кабине, где кроме нас с МакГонагал, находилось ещё несколько магов. Парочка в обычных мантиях, а остальные, судя по одежде, прямо со студенческой вечеринки — кто до чего успел дотянуться, то и надел.

Особенно умилял дядя с седыми бакенбардами, одетый в полевой британский френч и яркие гавайские шорты, из-под которых выглядывали худые волосатые ноги. Розовые пушистые тапочки завершали вырвиглазный ансамбль.

— Это заговор, Билли, — хмуро убеждал он своего визави, кожаная косуха и «адидасные» треники которого смотрелись намного привычнее человеческому глазу. Даже босоножки-гэта на высокой деревянной подошве не слишком кололи взгляд, потому что стоял мистер на них уверенно, сразу ясно, что не сегодня нацепил. Вот только если б он ещё цилиндр с башки снял...

— Ты ведь знаешь, как сложно повторно зачаровать расколдованный предмет, — продолжал бакенбардистый начатый ещё в коридоре разговор, — а те унитазы наши разрешенцы уже четвёртый раз блокируют.

— Расслабься, Майки, — отмахивался любитель японской обуви, — каждый год детворе приходят в голову какие-нибудь дурацкие идеи после сдачи экзаменов. Надо же им напряжение сбросить — ты-то сам, забыл свои штучки, что ли? Хорошо ещё, что у магглов резвятся, а не как мы, в Хогсмиде. Вот если б унитазы начали у Розмерты водой плеваться, тогда конечно, хреново было бы, а там... Все знают, что магглы ничего толкового сделать не могут, они сами, небось, внимания меньше на эту ерунду обращают, чем мы.

— Попомни мои слова, Билли, — настаивал хозяин тапочек, — это какая-то хитрая проверка. Смотрят, как быстро авроры аппарируют, как запретники реагируют, какие чары используют. Соберут данные, а потом раз!..

Лифт раскрылся на следующем этаже, в него впорхнули три ведьмы, окружённые роем самолётиков-записок. Слова любителя заговоров потонули в шуме, который производили три накрашенных ротика. Речь их, в принципе понятную, повторить, а тем более запомнить я бы не смог — поток слов лился неудержимой рекой, мелькали «Ведьмополитен», «мадам Малкин», «бирюзовые рюшечки», «а мой, представляете?!», «и тут она говорит...». От этого акустического хаоса я почти мгновенно впал в ступор, по привычке, которую выработал ещё со своей бывшей, когда оказывался в компании её подружек.

МакГонагал нахмурилась было, увидев, как одаунилась моя физиономия, но её отвлёк один из самолётиков, который начал активно тыкаться в руки. Профессор поймала послание, развернула (я успел заметить зелёные буквы, написанные казёнными чернилами), пробежала глазами, и сунула письмо в рукав.

— Нам следует поторопиться, мистер Криви, — обратилась она ко мне. — Нас уже ждут.

Вышли мы через остановку, вместе со стайкой самолётиков, и болтуньи вместе с пророком неизвестного заговора остались за нашими спинами. Огромный холл встретил нас благословенной тишиной, которую только подчёркивало негромкое шарканье подошв.

Зачарованные послания разлетелись по адресатам, а меня декан потянула в самый широкий из коридоров, который начинался прямо возле опунции в большой керамической вазе. Судя по цвету и колючкам, растение в этом подземелье чувствовало себя неплохо, но цветочных бутонов увидеть не удалось, поэтому узнать, плодоносит ли она, оказалось невозможно.

Сразу после школы работал я какое-то время в теплицах, где парочка таких же красавиц, посаженных ещё в постсоветские времена, умудрилась вымахать под самый потолок. Чувствовали они себя под стеклом так замечательно, что регулярно цвели, а мы потом объедали кисловато-сладкие плоды. И хоть давно это было, память об этом экзотическом лакомстве, и о том, как я целовал перемазанные её соком губы любимой девушки, осталась.

Я бросил последний взгляд на живое напоминание о потерянной судьбе, поторопился за МакГонагал, которая целеустремлённо двигалась вперёд, не обращая внимания на посторонние мелочи. А зря — пол у нас под ногами заставил меня задохнуться от восхищения. Выложенный чёрными, как ночь, плитами, он вспыхивал белыми огоньками каждый раз, когда его касалась подошва, и казалось, что под ногами настоящее ночное небо, усыпанное мириадами звёзд. Они медленно гасли за нашими спинами, я ускорил шаг, пристроился за моим деканом, стараясь попадать след в след, и когда обернулся, увидел, что мы оставляем за собой настоящий Млечный Путь. Блин, ну куда мы так торопимся! Хоть бы минут десять тут побалдеть, почувствовать себя демиургом, который походя творит мириады миров!

Но развлекуха закончилась, толком не начавшись, потому что МакГонагал резко затормозила перед высоченными дверями, на которых местные умельцы довольно натуралистично вырезали листья, цветы, и разнообразные винограды с яблоками. Изукрашенные половинки вздрогнули, подчиняясь чьему-то приказу, распахнулись так, чтобы можно было войти двоим, профессор шагнула вперёд, а я нервно глотнул, перед тем, как переступить высокий порог.

Помещение, в котором мы оказались, больше всего напоминало высокий колодец, выложенный из тёмно-зелёных с прожилками плит. Эти линии в камне извивались вокруг нас, тянулись вверх, проникали друг в друга, воздух гудел от скрытой в них магии, и чтобы раньше времени не сорваться от напряжения, которое сразу же пробудилось глубоко внутри меня, пришлось задрать голову повыше, чтобы мельтешение природного рисунка (природного ли?) не кололо глаза.

На высоте, примерно, второго этажа стены колодца заканчивались, и начинались сидения, которые в несколько ярусов окружали арену, то бишь место, где мы оказались. Из-за нашей малозначимости, зрителей сегодня пришло только трое: пожилая тётка в ярко-красной мантии с фетровым грибом на голове, мужичок примерно того же возраста, но с шапкой, для разнообразия, в форме гробика, поставленного на ребро, и молодой парень в обычном магическом колпаке. Вид у бедолаги был замученный донельзя, и даже конец его шапки свисал по-особому уныло. Бедолага сосал кончик пера, и красными глазами смотрел сквозь нас.

Мы с профессором встали на специально отмеченные места на полу, тётка сверху окинула нас строгим взглядом, распахнула толстую книгу, которая лежала перед ней на специальном пюпитре.

— Рассматривается заявление о магическом усыновлении родом МакГонагал магглорождённого Колина Криви, — произнесла она неожиданно зычным голосом. Я вздрогнул от его силы, представил, как эта бабулька останавливает на скаку коня, понял, что есть ещё ягодки в английских ягодицах.

— Избранный в Род, представьтесь.

— Колин Криви, магглорождённый, четвёртый курс Хогвартса, факультет Гриффиндор, — я сделал шаг вперёд, поклонился.

— Наставник Рода, представьтесь.

Мой декан шагнула вперёд, склонила голову резко и коротко, словно честь отдала:

— Минерва МакГонагал, Мастер Трансфигурации, заместитель директора школы чародейства и волшебства Хогвартс.

— Вышеупомянутые, не находитесь ли вы под воздействием принуждающих, ошеломляющих, подавляющих волю, иллюзорных, привораживающих, инициирующих эмоции заклятий, зелий, артефактов или иных магических воздействий?

— Нет, высокий секретарь.

— Нет, высокий секретарь.

— Избранный в Род, не имеешь ли ты каких-либо обетов, клятв, обещаний на крови, проклятий, могущих повредить Роду?

— Нет, высокий секретарь.

— Наставник Рода, не имеет ли род МакГонагал каких-либо родовых связей, обетов, проклятий, клятв, обещаний на крови, могущих помешать намеренному?

— Нет, высокий секретарь.

— Избранный в Род, осознаёшь ли ты серьёзность и неотвратимость своего решения, готов ли ты защищать честь, Родовые знаки, и членов рода до смерти, пока длится вассальный контракт?

— Да, высокий секретарь.

Бабка с зычным голосом продолжала зачитывать долгие юридические формулы, заморенный пацан строчил пером, старикан мерно кивал головой, не то соглашась с хитросочинённым текстом, не то просто раскачиваясь во сне, мы с профессором по очереди то говорили «Да», то «Нет», и я постепенно погружался в странное отупение, транс без эмоций и мыслей, когда тело продолжает выполнять начатые действия, а разум выключается, перегруженный монотонностью событий.

Я словно отделился от тела, плыл в древних формулировках, уворачивался от колючих, неприятных узлов, созданных древними крючкотворами, а потом интонация нашего глашатая изменилась, я очнулся, и успел увидеть, как тётка громко захлопывает свою книгу.

— Наставник Минерва МакГонагал, согласна ли ты принять в род вассала по слову, Колина из дома Криви?

— Да, высокий секретарь.

— Обретённый Колин МакГонагал из дома Криви, вассал по слову, готов ли ты подтвердить сказанное словом, делом и магией?

— Да, высокий секретарь.

Старичок очнулся, поднял над головой странный зеленоватый молоток (уж не яшма ли?), глянул на нас колючими, совсем не старческими глазами, рявкнул:

— Сказано, услышано, подтверждено!

И со всей силы врезал по парапету, который отделял зрителей от нас. Бахнуло так, словно там заранее подложили взрывпакет с бертолетовой солью — в разные стороны полетели яркие искры, тётка сморщилась, начала ковыряться в ухе, пацан испуганно сжался, продолжая строчить, а к моим ногам упал осколок зелёного камня.

— Колин, тебе надо своей магией создать вассальный знак, — шепнула МакГонагал, когда я вытаращился на неожиданный подарок.

Ну что ж, раз надо... От кусочка малахита тянуло кисловатой пороховой гарью, металлическим запахом крови, адреналиновым потом битвы не на жизнь, а на смерть. Интересный кусочек мне выпал...

Я взял его в руки, потянул носом воздух, закрыл глаза, чтобы разум не мешал творить нужное, а не необходимое. Сгусток магии, уплотнённый до осязаемости, под влиянием моего желания начал таять, истончаться, растворяться, как весенний ноздреватый снег под яркими солнечными лучами. Сила проникала сквозь внешнюю оболочку знака-подарка, высвечивала хитросплетение внутренних линий — напряжений, которые звенели в отчаянной попытке высвободиться в бешеном взрыве уничтожения-рождения, чтобы сотворить новую реальность, подходящую только мне...

Возвращение в мир оказалось неприятным — свет резанул по глазам, в башке застучали молотки, колени задрожали, по щекам потекли слёзы. Я вытер лицо рукавом мантии, глянул на тёплый знак, удобно пристроившийся на ладони. Чёрная пантера скалила в вечной злобе белоснежные клыки, усы на морде казались боевыми шрамами, уши прижаты к голове, словно перед прыжком.

— Экая ты... — прошептал я, удивлённый результатом. Звериная голова была прекрасна какой-то хтонической, нечеловеческой красотой, она воплощала абсолютно безжалостную решимость идти до конца, коварную изворотливость, незамутнённый накал эмоций, когда каждое чувство — это Чувство с Большой Буквы, в котором обычные человеческие полунастроения сгорают так же, как бабочка в пламени костра.

Капля крови из носа капнула на морду, глаза пантеры вспыхнули бешеным огнём, лицо обдало жарким сухим ветром, снова запахло горячим металлом, яростью, кровью.

— Чёрный зверь... — МакГонагал увидела зверя, сочувственно посмотрела на меня. — Самый боевой из Родовых знаков. Не думала, что он тебя выберет...

— Я тоже, мэм, — меня удивила и насторожила горечь в глазах старой преподавательницы. Неужели всё так плохо?

Декан нахмурилась, выхватила одним плавным движением палочку, запрокинула мне голову, шарахнула «Люмусом» по глазам.

— Колин, потерпите, — её привычно строгий тон меня так же привычно успокоил, я ровно задышал, перестал вырываться, терпеливо перенося исследование глазного дна.

— Хороший день, Минни, — хозяйка зычного голоса подошла к нам совершенно незаметно. — Давненько я столько крови не видела, пожалуй, с самого Гриндевальда. Хороший день, очень хороший...

Из-за бьющего в глаза света, на какое-то время окружающий мир перестал восприниматься, как непрерывный поток изображений, осталось только ощущение уверенных пальцев, которые то задирали мне голову, то поворачивали её из стороны в сторону, то просто удерживали за плечо, пока голос декана тихой скороговоркой произносил непонятные заклятия. Ни слова из произнесённых формул я не узнал, но догадался, что это какой-то вариант магической диагностики, потому что по телу всё время перемещался отчётливый зуд, словно кто-то водил по мне лучом волшебного фонарика.

— Не мучай парня, подруга, — продолжила тем временем решительная бабка, — пусть он лучше Укрепляющего зелья выпьет. Как знала, прихватила.

— Благодарю, Тори, — в голосе нашего декана почти пропала обычная гриффиндорская сталь, и с закрытыми глазами возникало впечатление, что это две подружки остановились покалякать у подъезда. — Пожалуй, это сейчас будет самое правильное. Нокс.

Появилась долгожданная возможность проморгаться. Я потянулся вытереть глаза, но запястье перехватили крепкие пальцы:

— Не торопись, обретённый, а то ещё больше кровь по лицу размажешь. Слушай, Минни, а давай так и оставим? Когда у вас в клане последний раз кровью лицо мазали?

— В Конго, — неохотно произнесла МакГонагал. — Когда дядя с людьми-крокодилами боролся.

— Это в пятьдесят четвёртом, чтоль?

— Нет, в шестьдесят первом, когда возле Киншасы их гнёзда появились.

— Ну вот, видишь — целое поколение настоящего фения не видело. Представляешь, как жаб из Секретариата раздует?

И тут произошло нечто, что заставило меня втихаря ущипнуть себя за руку — непробиваемая профессор МакГонагал хихикнула, словно малолетняя девчонка. Она тут же торопливо закашлялась, начала гмыкать, как бы прочищая горло, но я всё слышал! Похоже, как свидетелю столь экстраординарного проишествия, меня ждёт только одна фраза: «Теперь ты знаешь всё, Колин Криви, и мне придётся тебя убить».

— Теперь, Колин Криви... — голос над ухом заставил сердце пропустить удар, — а точнее, Колин МакГонагал из дома Криви, можете открыть глаза.

Тётка-секретарь, мой декан, резвый старичок-молотобоец, — все они глядели на меня с сытыми улыбками, словно обожравшиеся коты на блюдце сметаны.

— Господа! Профессор, мэм, многоуважаемый сэр, — я раскланялся с каждым из них отдельно, шагнул назад, отвесил ещё один поклон всем сразу. — Благодарю вас всех за оказанную мне честь. Буду счастлив, если смогу оказаться полезным в случае какой-либо необходимости. Пока же мне остаётся только заверить в том, что все свои усилия приложу на поддержку принявшего меня Рода.

Брови изумлённой МакГонагал полезли высоко вверх, а её подруга промокнула кружевным платочком, который вынырнул откуда-то из рукавов мантии, подозрительно заблестевшие глаза:

— Мерлин, как давно я этого не слышала... Не совсем по этикету, однако видно сразу, что от души...

Она посуровела лицом, гордо выпрямилась, и сказала так, что у меня по спине полезли мурашки величиной с кулак:

— Я, Тори Леймос из дома Кромвел, Драконоборец Рода, принимаю твоё предложение, обретённый из дома МакГонагал!

В воздухе сухо треснуло, знак, по прежнему лежавший в ладони, ощутимо нагрелся, и когда я поднял его к глазам, увидел, что одна из царапин-усов стала глубже, и выразительнее.

— Дорогая Минерва... — протянул задумчиво старичок, глядя, как я рассматриваю родовой знак, — говоришь, парня пытали больше часа?

— Да, мне повезло, что дежурил Кингсли, и что он не только появился необычайно быстро, но ещё прихватил с собой половину ночной смены. Авроры в комплекте, невыразимцы, чистильщики, — такого мне даже в ту войну видеть не довелось.

— Слышал, слышал, хе-хе, — старикан мелко захихикал, глаза почти спрятались под кустистыми бровями, физиономия сморщилась, как сушёное яблоко. — Утром их беседой с Министром наслаждались два этажа. «Неоправданная трата ресурсов и сил», «излишняя оперативность», «преступное нарушение субординации» — весь набор канцелярита, какой только можно представить. Истинный восторг для моих старых ушей, да... Так что там Кингсли?

— Он вырвал доклад у невыразимцев прямо к утру, не стал ждать, как обычно, пока те закончат развлекаться с новыми игрушками. Из рапорта ясно, что пытка мальчика длилась более часа. Когда невыразимцы начали проверять заклинания, сбились со счёта на Круцио.

— Серьёзно досталось... — старичок уставился в меня пронзительным взглядом совсем не старческих глаз. — И говоришь, что новообретённый член Рода благодаря этому резко поумнел?

МакГонагал пожала плечами, улыбнулась ему, по прежнему разглядывая меня, как неизвестную зверушку:

— Меня даже немного пугает это резкое взросление. Оказывается, мистер Криви полон сюрпризов...

— В этом-то как раз нет ничего удивительного: мадам Помфри спроси насчёт эффектов Непростительного, она много может рассказать, — старик свёл брови к переносице, — меня же больше окончательный результат интересует. Может, стоит и моих лоботрясов в отделе немножко покруциатить?

— Твоих, Майки, только Авада исправит, — ухмыльнулась бабушка-драконоборец, — не трать напрасно силы.

Старикан согласно покивал головой, пронзил меня колючим взглядом, пожевал губы, и, видимо, решился.

— Колин МакГонагал!

— Да, сэр!

— Я, Майкл Ослоу из дома Шенк, старший архивариус Рода, принимаю твоё слово, обретённый. Пусть так будет!

Снова треснуло, Чёрный Зверь согрел ладонь, на морде прорезался ещё один ус.

— Это очень большая честь, Колин — оказаться выделенным такими магами.

— Догадываюсь, профессор, — я склонил голову (спина не сломается, а людям приятно). — Жаль только, что произошло это при столь печальных обстоятельствах. Но я приложу все свои силы, чтобы не разочаровать вас, господа!

— Почему-то я ни капельки не сомневаюсь, — хмыкнул старикан. — Минерва, ждём тебя в кофейне!

— Конечно, — декан улыбнулась совсем не по школьному, — но вам придётся чуть подождать, пока я провожу нашего героя к мадам Помфри.

— Опять аппарировать?! — вырвалось у меня непроизвольно, и новый приятель Майки нахмурился при виде такой реакции:

— Не любишь этот вид перемещения?

— Ужасно, сэр! Терпеть не могу рвоту, а после аппарации она появляется обязательно. Профессор МакГонагал, правда, говорит, что требуется время для привыкания, но...

— А что ещё ты испытываешь, кроме тошноты? Обжигающая боль есть? Словно бы тебя огнём жгли?

— Да, сэр. И ещё очень неприятное чувство в зубах, как будто нервы без наркоза вырывают.

— Вот как... — старикан нахмурил кустистые брови, — обретённый, средних магических способностей, разбалансировка магической оболочки...

Старушка с шапкой-грибом на голове, звонко шлёпнула его по плечу, чтобы отвлечь от размышлений:

— Майки, не ищи Паука там, где его нет, прошу тебя. Обычный мальчишка из магглов, ни сквибов в роду, ни магов. У тебя ведь нет магов в предках, Колин?

— Нет мэм, полагаю, что нет. Иначе бы нам с братом обязательно об этом рассказали.

— Ну вот, видишь. Мой старый друг, твоё увлечение теориями Апокалипсиса — давняя притча во языцех, но я прошу тебя, как убелённого сединами мага, а не студента Рейвенкло: помни о том впечатлении, которое производят твои рассказы на неокрепшие умы. Хватит нам Артура с его любовью к магглам, не плоди новых Искателей Арки.

Старикан засмущался, и только носком в полу ковыряться не начал. Экая старушка-одуванчик, лихо она теоретика нашего успокоила! И, кстати, опять про какого-то Паука вспоминают. Надо бы информацией разжиться, что это за кадр такой.

— Колин, — по лицу МакГонагал было понятно, что ей моя реакция не понравилась, — мы отправимся в Хогвартс по камину.

— Благодарю вас, профессор, у меня прямо на сердце полегчало.

Я выпил предложенный флакон, новые знакомые отправились ждать МакГонагал в какой-то кафешке (из разговора удалось понять, что это где-то здесь же, в Министерстве, и что профессор проставляется за меня), а наша парочка отправилась назад, по уже пройдённой дороге, снова по «звёздному пути», мимо опунции в чаше, похожей на китайскую вазу, до лифта. Кабина оказалась пустой, зато самолётиков налетело видимо-невидимо. Они лениво кружились под потолком, словно рой сонных летних мух, и когда на очередной остановке к нам вошёл пассажир, часть из них совершила круг почёта вокруг новой головы, словно присматриваясь, не адресат ли это послания, которое написано на их жёлтом пергаментном теле. Кстати, тоже ещё вопрос — как маги умудряются складывать самолётики из пусть тонкой, но кожи?

Вышли мы в холле, том самом Атриуме, который поразил меня своими размерами. Сейчас в нём было пусто, пропали толпы одинаково одетых людей, гигантские провалы каминов зияли темнотой, а скультурная группа хозяев и слуг магического мира сиротливо блестела жёлтым по зелёному.

Я успел махнуть молодому аврору, который по прежнему скучал у своего заборчика, но МакГонагал торопилась сдать меня с рук, так что поболтать с ним шансов не было — мы сразу направились к золотой рамке каминного перехода.

— Адрес «Хогвартс» — сказала она мне, когда я шагнул на закопчённые камни.

Вспыхнуло зелёное пламя, и тело рванулось вперёд, сквозь тесную трубу дымохода, в безграничный простор хмурого английского неба. Я летел над крышами, нырял в трубы, снова оказывался на свободе уже посреди совсем другого пейзажа, и каждый такой нырок переносил меня всё дальше на север, пока не блеснуло впереди далёкое озеро, а на прибрежной скале не показался огромный старый замок. Очередная труба над черепичной крышей распахнула навстречу закопчённый зев, я судорожно дёрнулся от страха, что застряну в этой чёрной пасти, но мгновение спустя сильный толчок в спину вышвырнул меня на каменный пол пустой комнаты.

Я перекатился через плечо, в темпе поднялся на ноги, с радостью успел ощутить, что старые рефлексы потихоньку возвращаются в это нетренированное тело, отшагнул подальше от камина. Почти сразу же из зелёного пламени вышла МакГонагал. С изяществом, до которого мне ещё много лет тренироваться, она скользнула на черные от сажи кирпичи, и, не замедляя движения, направилась к двери. У самого выхода она тормознулась, вздохнула, обернулась ко мне:

— Колин, тебе особое приглашение требуется?

— Нет, профессор, я просто растерялся.

Она подняла брови в немом вопросе.

— Понимаете, я теперь не знаю, как себя вести, как к вам обращаться, что именно должен делать, как вассал благородного Рода...

Лицо МакГонагал смягчилось:

— Ведите себя как прежде, Колин. Наш Род не относится к Древнейшим и Благороднейшим, основной клан находится в Ирландии, а там всё по другому. Здесь же, в Британии, только его младшая ветвь, поэтому родовыми дарами поделиться я не смогу, тем более, что контракт временный, до совершеннолетия, после которого вам придётся его продлить, если такое желание, разумеется, будет.

Пока же родовой знак прижмите к груди, с левой стороны, и чуть подождите, пока он не прикрепится к мантии. Как члену магического Рода, вам надо освоить «истинный взгляд», который позволяет магу определить, с кем он имеет дело. Пожалуй...

Она задумчиво осмотрелась, я повторил её движение. Судя по всему, нас выкинуло в кабинете Дамблдора — об этом говорили как всякие магические штуки, жившие своей жизнью на полках и в шкафах, так и роскошный трон, который возвышался над здоровенным столом. Глядя на то, как заботливо обустроено директорское седалище, я вдруг поймал в голове страшную в своей крамольности мысль: а не страдает ли главный борец за Добро и Справедливость банальнейшим геморроем?

— Пожалуй, это самое подходящее место... — пробормотала негромко деканша.

— Колин, — она выпрямилась, чопорно поджала губы, и сразу же превратилась в профессора Трансфигурации. — Чтобы пробудить у себя возможность видеть проявления магических сил и заклятий, следует упорно тренироваться, хотя в полной мере эта способность даётся не всем. Проще использовать артефакты в виде моноклей, очков, или специальным образом обработанных полупрозрачных пластин, которые так популярны в Азии. К сожалению, стоимость таких артефактов чрезвычайно высока, поэтому их приобретают в первую очередь те, кому это необходимо по работе: разрушители заклятий, невыразимцы и т.д.

Однако способность к «истинному взгляду» имеется у каждого мага, поэтому в каждой магической семье ему обучают малышей едва ли не с пелёнок. Предвосхищая ваш вопрос, скажу, что политика Министерства, и директора Дамблдора, как главы Визенгамота, направленная на предоставление равных прав всем людям независимо от происхождения, привела к тому, что сегодня уже нет такой острой необходимости в распознавании Рода первого встречного, потому что за ошибку, совершённую по незнанию, маг не заплатит жизнью, как это было ещё сто лет назад.

Поэтому сегодня «истинный взгляд» считается скорее деталью магического этикета, чем первостепенной необходимостью, он позволяет сохранять лицо неофитам в тех ситуациях, где знание ритуалов оказывается важнее всего остального.

— Иначе говоря, при контакте с представителями Древнейших и Благороднейших Родов, мэм?

— Совершенно верно, Колин, — декан вздохнула. — Маги, которые сегодня оказали тебе честь, приняв предложение услуги от свежеиспечённого МакГонагала, относятся как раз к такой категории, поэтому первое, что от тебя требуется, как вассала моей семьи — тщательно проработать учебник магического этикета.

— Он есть в библиотеке, профессор?

— Я дам тебе свой. Пока мадам Помфри будет заниматься обследованиями, я успею сходить в кабинет. А теперь сделай следующее...

Увидеть то, что следовало видеть членам аристократических семейств, мне удалось с первой попытки. Следуя за объяснениями преподавательницы, я расфокусировал взгляд, представив, что смотрю сквозь горячее марево, сказал нужное заклятие (благо, для него палочки не требовалось), и рефлекторно зажмурился, когда мир взорвался яркой какофонией красок.

Магические цвета сияли первозданной чистотой, которая била по нервам с силой высоковольтного разряда. Их насыщенность и бешеная энергия вызывали в памяти рассказы тех, кто принимал ЛСД — может, растительный яд, убивая клетки головного мозга, одновременно приоткрывает завесу, что отделяет магический мир от обычного?

Кабинет директора, ещё мгновение назад нейтрально белый, теперь переливался всеми цветами радуги. Странные штуки на полках и шкафах, те, что булькали, звякали, выпускали клубы разноцветного дыма, или просто вращались в воздухе, вспыхнули яркими лучами, которые, словно спицы разной толщины, пронизывали пространство кабинета, и уходили прямо в побеленные стены. В мгновение ока мир вокруг меня преобразился до неузнаваемости, и от этого когнитивного шока хотелось не то бежать, обгоняя собственный визг, не то биться головой о стену, захлёбываясь слезами счастья. Теперь я знаю, как люди сходят с ума!

Островком спокойствия для моего ошеломлённого сознания послужила МакГонагал. Посреди волшебного безумия, которое взорвало неподготовленный мозг, её фигура оказалась тем якорем, который не дал улететь сорвавшейся крыше. Я сконцентрировался на неподвижном силуэте наставницы, сцепил зубы до скрипа, и заставил неуловимым усилием поблекнуть магические краски до терпимого уровня.

Потом выдохнул, утёр рукавом слёзы, ещё раз посмотрел на моего декана. Брошь на груди, с которой она никогда не расставалась, под новым взглядом покалывала глаза магическим трёхцветьем, и когда я покосился на своего Зверя, он блеснул тем же набором зелёного, жёлтого и красного.

— Да, Колин, это цвета клана МакГонагал. Носи их с честью.

— Приложу все усилия, мэм, — а ведь, похоже, декан не заметила того, что со мной только что произошло, хотя смотрела весьма внимательно. Это потому, что я умело скрываю ощущения, или со мной что-то не то?

— Теперь я проведу тебя к мадам Помфри, и оставлю у неё. Домой вернёшься по камину. Идём.

Цепляться за лучи, а тем более их пересекать, совершенно не хотелось, поэтому двинуться на зов декана пришлось неторопливо, изгибаясь всем телом, или даже приседая. Ощущение было при этом совершенно идиотским, словно я заигрался в «Миссия невыполнима», но даже стыд и неловкость оказались слабее нежелания пересекать волшебные нитки.

— Что с вами, Колин?

— Не хочу зацепить какой-нибудь из лучей, которые испускают волшебные предметы на полках директора, госпожа декан. Вдруг я что-то нарушу в их работе?

— Так ты видишь раппорты?? — МакГонагал изумилась так искренне, словно я произнёс что-то совершенно исключительное.

— Вы имеете в виду те разноцветные лучики, мэм?

— Да, Колин, это магическая связь между человеком, и настроенным на него артефактом. Увидеть её без использования специальных заклятий необычайно трудно, и эта способность встречается весьма редко. Можете рассказать, что видите?

От волнения она снова перешла на официальный тон. Интересно, чего это мой декан так завелась?

— Из каждого предмета, которые стоят на полках, и вон тех четырёх, что спрятаны в шкафу, исходит что-то вроде нитей, которые исчезают прямо в стене. Дальше они уходят куда-то в пространство, по крайней мере те, которые видны в окно. Цвет у них разный. Вон та, к примеру, зелёная (мой палец указал на стеклянный шар, в котором клубились облака серого дыма), а вон та — радужная (маленький флюгер, насаженный на серебряную спицу, провернулся вокруг оси, нить, о которой я говорил, дрогнула, и послышался тонкий хрустальный звон).

А вот из той странной юлы, что висит посреди пустой полки в шкафу, выходят сразу три луча — грязно-зелёный, коричневый, и, вроде бы, оранжевый. Интересно, что только из неё выходит сразу несколько лучей, все остальные предметы выпускают по одному. Кстати, зелёный лучик из этой штуки постоянно пульсирует.

— Идёмте, Колин, — сухо сказала МакГонагал. — Нас ждут.

Она исчезла в дверях, а мне пришлось рвануть за ней, уже не обращая внимания на всякую тонкомагическую хрень. Практически сразу, на первых шагах, зрение вернулось к норме, исчезли психоделические краски, а о тонких лучиках-нитях осталась только память, да ощущение тонкого, не слышимого ушами звона — так звучит натянутая до предела струна, и именно это я почувствовал, когда рассматривал пульсирующую зелёную нить. О том, что в ней заметны вкрапления других цветов — коричневого, голубого, чёрного, я декану рассказывать не стал, чтобы не расстраивать её ещё больше.

Коридоры Хогвартса меня слегка разочаровали. Нет, я понимаю, что в столь огромном здании даже стены побелить непросто, потому что одной извести потратится неведомо сколько тонн, однако пыль-то по углам собрать можно? Паутину всякую, предметы непонятные, что поблёскивают в темных местах — чем здешние эльфы занимаются, скажите мне? Неужели только жрать готовят, да сортиры за школьниками чистят?

Мы шли по неровно уложенным каменным плитам, спускались по вытертым тясячами ног ступеням, проходили мимо живых портретов, изрядная часть которых выглядела, как запылённый кусок холста, почерневший от времени, и висящий на стене лишь потому, что некому его выкинуть, пересекали каменные пороги, которые то и дело попадались в полу, как память о бывших тут когда-то, но снесённых комнатах.

Звук шагов то становился громче, когда мы оказывались в очередном переходе из зала в зал, то поднимался к высоким готическим потолкам, и растворялся в богатой резьбе, почти не видной из-за слабого освещения. Рыцарских доспехов по дороге попалось на глаза столько, что их хватило бы на небольшой музей, причём самых разных, от времён Вильгельма Завоевателя, в длинной кольчуге до колен, и норманнских шлёмах, до полностью закрытых миланских и максимилиановских наборов, выглядевших, словно футуристический стимпанковский скафандр. Освежающий ветерок из незастеклённых окон сменялся душным теплом горячего воска, кисловатый запах ржавчины перебивала мятная нотка какого-то моющего средства, нос то и дело начинал свербеть от пыли, которую поднимали наши шаги, и всё это продолжалось так долго, что я успел забыть обратную дорогу. Сначала даже стало страшно при мысли, что придётся блуждать здесь без поводыря, но почти сразу вспомнилось, что можно спросить дорогу у портрета, либо дать волю подсознанию, и память старого хозяина выведет тело, куда надо.

Пройдя очередной коридор, мы остановились у больших белых дверей. МакГонагал стукнула костяшками пальцев, предупреждая о нашем приходе, и толкнула половинку от себя. За ней оказалась огромная комната, если даже не сказать, маленький зал, вполне годящийся по размерам для того, чтобы в нём сыграть в минифутбол, например. Освещённый ярким светом из больших, почти до самого потолка, окон, медицинский кабинет Хогвартса пах совсем не больницей, а скорее, гербарием. Чувствовалась сладость донника, мелисса, душица, что-то похожее на кипрей, и к этим привычным луговым запахам примешивались экзотические нотки имбиря, корицы, и ещё каких-то неизвестных мне пряностей.

Однако главным элементом ароматического паззла был запах недавно прошедшей грозы. Озонировано помещение было от души, — полагаю, что насморк у местной детворы пропадал уже при самом входе в святыню здоровья, — но я только поёжился от неприятных воспоминаний, когда понял, что этот аромат мне напоминает. Смерть от молнии наступила слишком недавно, равнодушно воспринимать такое амбре было невозможно, и чтобы отвлечься, я попробовал глянуть на окружающее «истинным взглядом».

Ослепительный свет ворвался в глаза с яростью бешеного зверя, раскалёнными свёрлами вгрызаясь прямо в мозг, но вместо того, чтобы прятать лицо в ладони, в глупой надежде уменьшить боль, я зарычал от злости, напрягся, и почти сразу цвет померк, а неприятные ощущения исчезли. Что ни говори, а шоковое обучение действительно самое быстрое: добиться своего удалось почти автоматически. Ещё пару таких встрясок, и буду я включать-выключать нужное состояние даже не задумываясь. Но блин, при одной только мысли о повторе руки начинают дрожать!

— Что случилось, Колин? — встревожилась МакГонагал.

— Похоже, тренируется, — ответил за меня приятный женский голос.— Научила мальчика «истинному зрению»?

— Только что.

Женщина добродушно хмыкнула, я услышал совсем рядом шорох накрахмаленной одежды, потом непонятное заклинание, и остатки боли в глазах прошли, слёзы высохли, а мир вокруг опять стал прежним.

Мадам Помфри улыбалась мне всепонимающей улыбкой, и от самого присутствия школьной медсестры на душе разливалось тепло, и спокойствие. Её родовой артефакт поблескивал на широком кружевном воротнике, из-за этого уютного блеска хотелось от души потянуться, переодеться в пижаму, и позволить измученным векам отдохнуть часика два — три. Потом я сообразил, откуда появилась сонливость, отогнал её на время, поклонился целительнице.

— Здравствуйте, мадам Помфри. Благодарю за помощь, а то у меня пока ещё чересчур яркие впечатления получаются.

— Это ничего, Колин. Я дам тебе настойку многоглазки пупырчатой, и через неделю о своих первых ощущениях ты будешь вспоминать со смехом.

— Искренне надеюсь, мэм. Простите ещё раз за беспокойство.

Медсестра повернулась к МакГонагал:

— Я гляжу, ты мальчика сразу в этикет с головой сунула, Минерва? Не узнать нашего гриффиндорца с вечным фотоаппаратом.

— Поппи, об этом я и хотела поговорить. Колин пережил многократное «Круцио», чудо уже тот факт, что он остался в живых. Но после Непростительных люди меняются, сама знаешь, и мы с директором хотели бы, чтобы ты его хорошенько проверила.

— А почему не в Мунго?

Мой декан подняла бровь в неподражаемой гримасе:

— А фонды взять откуда?

— Ну да, ну да, что это я, право... — целительница покачала головой. Потом глянула на меня оценивающе, махнула палочкой, — ближайшая ширма отодвинулась в сторону, открыв застеленную койку, и табурет, на котором заботливые руки аккуратно уложили светло-синюю пижаму.

— Ну что ж, Колин МакГонагал, переодевайся, и ложись, будем тебя обследовать, насколько позволят наши скромные возможности.