Не более того (гет)

Это случилось на шестом курсе. Я, как часто делал в тот богатый на испытания и, пожалуй, самый тяжёлый в моей жизни год, после очередного посещения Выручай-комнаты поднялся на Астрономическую башню, чтобы выкурить пару—другую сигарет. Таким она и застала меня: с окоченевшими от мороза пальцами и по плечи запорошенного снегом, что, кружась, влетал через огромную арку. Я любил приходить сюда и слушать, как завывания лютой метели временами нарушают безмолвие глубокой ночи. И потому вовсе не был рад нежданным гостям.

Грейнджер так стремительно взбежала по лестнице, что я даже не успел вовремя отреагировать и выбросить окурок. Она всхлипывала, закрывая лицо руками. Я постарался припомнить, не было ли накануне каких-либо текущих экзаменов, которые она могла бы провалить. И с удивлением для себя обнаружил, что как раз сегодня Гриффиндор обыграл Слизерин в том самом матче, в котором я отказался участвовать. Происходящее показалось мне вдвойне странным, так как все гриффиндорцы, очевидно, должны были в этот момент праздновать в своей гостиной, а не разгуливать по замку, проливая слёзы.

Грейнджер, едва заметив меня, поспешила уйти, и я отвернулся, собираясь таки докурить сигарету и отправиться в спальню. Да, тогда я курил значительно меньше.

В следующий раз я встретился с Грейнджер лицом к лицу в тот день, когда эта глупая гриффиндорка Кэти Белл попала в лазарет из-за того, что прикоснулась к ожерелью, которое предназначалось для Дамблдора. На протяжении всего дня мне едва удавалось держать себя в руках, не выдавая своего страха окружающим, и потому сразу после отбоя я направился на Астрономическую башню в поисках уединения.

Не знаю, по какой причине Грейнджер решила, будто отвоевала у меня право находиться здесь, но в тот момент я был настолько истощён от переживаний прошедшего дня, что не хватало сил даже на то, чтобы спорить с нею. Потому я просто приблизился к перилам и закурил, намеренно выдыхая дым ей в лицо. Она закашлялась, но, к моему великому сожалению, не ушла, а только отступила на шаг. Тогда-то я и заметил на её щеках слёзы. Я с трудом припомнил россказни Пэнси о том, что Уизли теперь гуляет с Лавандой Браун, а знаменитая заучка осталась у разбитого корыта. Едва я осознал причину её слёз, как все эти ничтожные сентиментальные переживания настолько взбесили меня, что даже захотелось ударить её.

— Воображаешь себя великой мученицей, Грейнджер? — вместо этого спросил я, стараясь вложить в свой голос весь гнев, накопившийся за прошедшее время. — Тебе незнакома даже сотая доля того горя, что ежедневно случается в жизнях людей. Тебе незнакома сама его суть. И ты уже льёшь слёзы. Какая же ты слабая, — с отвращением проговорил я.

Я надеялся, что она выхватит палочку, и уж тогда-то я бы прошёлся по всем её нетронутым пороком внутренностям Круциатусом, но, к моему удивлению, спустя мгновение она, расправив плечи, рассмеялась мне в лицо.

— Какое неказистое утешение, Малфой, — сказала она, уже спускаясь по лестнице. — Хотя никто не смог бы приободрить меня так, как ты.

Остаток ночи я размышлял о смысле её слов, пока не пришёл к тому, что ничто не может вызвать настолько сильное желание жить, как ненависть врага. Но дело было совсем в другом. Об этом-то Грейнджер и поведала мне следующей ночью. Я даже не стал оборачиваться, услышав звук шагов.

— Знаешь, Малфой, — начала она без предисловий, — мне осточертело выслушивать утешения, совершенно безосновательные заверения в том, что всё будет хорошо. И при этом смотрят с такой жалостью, что сразу становится понятно: это не так. А теперь мне всё равно. Я сильнее этого...

— Уходи, — не выдержал я. — Зачем ты пришла?

— Поблагодарить, — сказала она, в мгновение ока очутившись рядом. — А ещё отомстить Рону.

И она рывком приблизилась ко мне и поцеловала. От удивления я даже выпустил сигарету из рук. Её унесло порывом ветра, и едва она коснулась земли и погасла, как Грейнджер отстранилась от меня.

Она прямо и с вызовом смотрела на меня, пока я приводил свои мысли в порядок. Мне стало смешно. Такая безобидная шалость, вероятно, казалась ей бунтом. Очевидно, для неё этот поцелуй значил невообразимо много. Возможно, это вообще было её первое прегрешение за всю жизнь.

— А ты та ещё стерва, — саркастично проговорил я. — А я ведь почти и забыл уже, что ты женщина.

Она застыла на месте, держа правую руку в кармане мантии и, очевидно, сжимая ею волшебную палочку. Не могла же она в самом деле думать, что я закляну девушку за один-единственный поцелуй?

— Ты просто земное олицетворении Афины Паллады, — вконец развеселившись, сказал я. — Только гораздо красивее.

Не знаю, какой чёрт дёрнул меня сказать это. Я привык говорить девушкам, которых целовал, нечто подобное. И тогда эти слова даже не резанули мне слух. Всё было так же несерьёзно, как и прежде, только от Грейнджер мне не приходилось этого скрывать.

Уже лёжа в своей постели, я думал о том, что она, конечно, врала, будто шашни Уизли с Браун для неё ничего не значат. Они для неё значат слишком много, настолько много, что она даже сознательно решилась на этот поцелуй, предварительно всё тщательно обдумав, как это всегда было ей свойственно. И вероятно, она уже заливается краской, вспоминая о нём. Что ж, я больше не застану её на Астрономической башне. И этому я был несказанно рад.

Очевидно, в следующие несколько дней я должен был встречаться с ней в коридорах Хогвартса и уж совершенно точно видел на сдвоенных занятиях с Гриффиндором, но о том, что Грейнджер в последнее время светится от счастья, узнал от Пэнси. Тогда оскорбление, нанесенное ей Уизли, было у наших девочек самой популярной темой. Об этом, казалось, знали даже первокурсники. И теперь все ломали голову над тем, кто же мог быть её новым избранником. Воистину, фантазия Пэнси не знала границ в том, что касалось дел сердечных. Тогда-то она и высказала предположение, что Уизли специально пробрался в кабинет Слизнорта, чтоб отравиться каким-нибудь зельем, попутно заливая горе случайно найденным огненным виски. Эта догадка вдохновила всех настолько, что никто даже не заметил, в какой ужас я пришёл, услышав эту новость. С трудом превозмогая самого себя, я дождался, пока, наконец, все отправятся спать.

Не прошло и пяти минут, а я уже был на Астрономической башне. Последний шанс выполнить поручение Тёмного Лорда был утрачен. Я уже не надеялся выжить сам, мне лишь отчаянно хотелось спасти свою семью. И, глядя в ночное небо, я исступлённо молил Мерлина о том, чтобы Дамблдор, наконец, умер.

Раздался звук шагов. Я подумал, что, возможно, явился Снегг снова предлагать свою помощь. Тогда я был бы даже рад ему. Но это была Грейнджер. Она села прямо на холодный каменный пол, облокотившись о стену. Я слишком устал для того, чтобы анализировать ещё и её поступки. Я устал от груза ответственности, от страха смерти, страха за своих близких. Мне хотелось избавиться от этой муки, чтобы всё вдруг само собой разрешилось и стало, как прежде. И я принялся воскрешать в памяти прошлое. Я пространно рассказывал о своём детстве, о последующих годах, облекая в обтекаемые формы ненависть к Тёмному Лорду, к Беллатрисе, к каждому, кто был виновен в моей судьбе. Казалось, я рассказываю непроглядной ночной мгле, а потому, когда я внезапно почувствовал, что мои щеки намокли от слёз, даже не попытался скрыть этого. Когда же я докурил последнюю сигарету и, намереваясь уйти, обнаружил её, всё так же сидящей позади на каменном полу и плачущей, от гнева я даже не нашёлся, что сказать, и просто ушёл, едва задев её.

На протяжении последующего времени в промежутках между уроками и починкой Исчезательного шкафа я вспоминал сказанное мною той ночью, пытаясь понять, когда же утратил контроль над ситуацией. И что самое паршивое, я стал замечать её. Мне казалось, что она повсюду — везде и сразу. Вначале я пытался избегать её, но этого было явно недостаточно. Теперь она стала моим врагом. Теперь я не просто презирал её — я ненавидел. Я ненавидел её, ненавидел Тёмного Лорда, ненавидел себя. Я ненавидел весь мир.

В таком состоянии меня и застала Пэнси. Она, как всегда, без стука вошла в мою спальню и бесцеремонно расселась на кровати. Пэнси явно ожидала поцелуя. Я подчёркнуто не смотрел на неё в надежде, что она, наконец, уйдёт.

— Ладно, — вздохнула она. — Давай просто поговорим, — Пэнси переместилась на подоконник, соблюдая безопасную дистанцию, и принялась щебетать без умолку. — Я ведь говорила тебе, что у Грейнджер не заладилось с Корнером. Но она, кажется, тому только рада. Она всё так же порхает.

Пэнси с дурашливой улыбкой неуклюже проскакала по комнате и снова уселась у меня в ногах. Моё терпение заканчивалось.

— Или же объектом вожделения нашей мисс Целомудрие был вовсе не Корнер. Может, она была ещё с кем-то.

— Она была со мной, — сказал я, лишь бы разозлить Пэнси.

Она опешила.

— Драко, как такое возможно? — она выпучила и без того немаленькие глаза. Впрочем, когда-то они мне нравились, но только не в тот момент. — Да ты, наверное, шутишь! — воскликнула она.

К тому времени я и сам успел не на шутку испугаться. Но момент, когда ещё можно было рассмеяться и тем исправить ситуацию, был безвозвратно утрачен. Молчание затянулось. Я смотрел, как эти же самые круглые глаза Пэнси наполняются слезами, но продолжал молчать. Пэнси, зная меня с самого детства, поняла, что я не вру. Я же понял, что она никому не расскажет. Она закрыла за собою дверь, а я так и продолжал лежать, постепенно осознавая, что в действительности являюсь причиной неземного счастья Грейнджер.

Исчезательный шкаф был исправен и день осуществления задуманного неумолимо приближался. Для меня больше не существовало ни «до», ни «после», а только роковой момент расправы над Дамблдором. Для мне не существовало большего врага, чем он, врага, которому бы я так искренне желал смерти. Ровно до того момента, пока я не оказался в лазарете после Сектумсемпры Поттера.

Я не хотел верить в то, что кара настигла меня прежде, чем я успел согрешить. Теперь я страшился не только того, смогу ли осуществить задуманное, но и того, что придётся испытать после. Нет, меня не пугало клеймо убийцы и общественное осуждение. Ведь я не видел во всём происходящем собственной вины, но ощущал, будто что-то беспрестанно снедает меня. Не знаю, искал ли я справедливости или, скорее, страшился её. Я знал только то, что мне необходимо собственными руками восстановить былое положение, изничтожить тех, кто против меня, и восторжествовать самому. Это стало бы неопровержимым подтверждением моей правоты, абсолютной истиной для меня.

В первую же ночь после возвращения из больничного крыла, когда я уже мог ходить, но тело всё ещё ныло, я решил осуществить задуманное. Я ждал этого момента невыносимо долго, пока изнывал на больничной койке, и не мог ждать более. Будто впав в раж, я направлялся на Астрономическую башню. Подъём по винтовой лестнице показался мне мучительно долгим, казалось, боль пронизывает каждую клетку тела, но это только добавляло азарта.

Грейнджер не стала дожидаться, пока я поднимусь, и бросилась мне навстречу. Она обняла меня и заплакала. Стала лепетать, что я не заслуживаю такой участи и ни в чём не виноват, что всё было предопределено изначально. А затем она стала целовать меня, мои руки, грудь, куда ранил меня Поттер. Мой разум туманился то ли от высокой температуры, то ли от сознания того, что моя кара свершилась. Я представлял выражение её лица, когда она узнает, что целовала убийцу Дамблдора. Я представлял, каково было бы Поттеру, узнай он об этом. Я представлял неистовство Тёмного Лорда. И тогда я ответил на её поцелуй. Я ликовал.