Idus Martiae (джен)

Стоя в гулком холле, куда спускались с верхних этажей причудливо изгибавшиеся мраморные лестницы, Гарри чувствовал себя не в своей тарелке. Слуга, впустивший их в дом, был одет в тунику с пурпурной полосой на воротнике, а значит, хозяин дома — сенатор. Всё бы ничего, но Гарри не мог увязать в мыслях, что его легат, даже в хорошем расположении духа называвший политиков «вечно нудящими недоумками», сказал об одном из них: «мой старый друг». Акер этим словом не разбрасывался.

Впрочем, примипила смущало не только это. Богатство внутреннего убранства сперва настроило его против хозяина дома ещё сильнее, напомнив об отце и его привычке пускать пыль в глаза, но чем больше Гарри приглядывался, тем яснее видел, что роскошь здесь не существует сама по себе, как цель и средство одновременно, а подчинена вкусу и красоте.

Неизвестно, к чему бы ещё он пришёл в своих наблюдениях, не прерви их звук шагов и раздавшийся с лестницы голос с традиционным:

— Приветствую вас в моём доме.

Повернув голову, Гарри увидел высокого статного сенатора — целого консула, судя по тунике с пурпурными полосами и тоге с широкой каймой того же цвета. Длинные светлые волосы, собранные в строгую причёску, означали предков с севера. Когда тот спустился, Гарри коротко поклонился и протянул письмо легата. Помедлив, чтобы разглядеть печать, консул принял конверт и полюбопытствовал:

— Как у вас со временем?

— Нам приказано, чтобы мы были в вашем распоряжении, консул, — Гарри воспользовался правом легионера опустить обязательное для всех остальных «господин» — ему было интересно, как тот отреагирует.

— Тогда приглашаю отобедать со мной. Слуги помогут вам переодеться. Что скажете, примипил?

Гарри молча поклонился ещё раз и поймал насмешливый взгляд Беллы. Да, этот сенатор не прост…

За столом тот назвался: Луций Малфий, и поинтересовался именами «чтимых гостей». Гарри проглотил обычное «важно не имя, а деяния» — нарушения секретности строго карались, вспомнив о ранге хозяина дома.

— Генрих фон Хафнер.

— А госпожа…

— Беллатрикс Атери, — вопреки обычаю, Белла представилась сама — видимо, и ей интересно «проверить» консула.

— Вот как… наследница линии Дархадас⁽¹⁾, — моментально определил тот, ничем не показав, что вообще что-то заметил, но добавил, улыбнувшись: — Ваши предки доставили немало головной боли моим.

Гарри с Беллой обменялись взглядами и подумали об одном и том же: «Понятно, почему они с легатом друзья» — ведь традиционная фраза звучала: «у вас славные предки» и никак иначе. Консул, изменив формулировку, и пошутил, и показал, что разгадал их игру.

— Будьте моими гостями, — завершил тот ритуал представления. — Теперь же, позвольте, мне нужно прочесть письмо.

С этими словами он вышел через другую дверь, а слуги подали первые блюда. Гарри, не зная, нормально ли, что хозяин дома оставил их одних и не лучше ли подождать его, покосился на Беллу, отдававшую должное обеду и последовал её примеру.

*

Уже вечерело, когда они покинули дом консула.

После трапезы тот сослался на необходимость уехать по делам и — попросил! — подождать до завтрашнего утра с тем, чтобы передать легату ответ на письмо, одновременно предложив гостям провести ночь под его кровом. Ещё раз переглянувшись с Беллой, Гарри ответил согласием, после чего слуги провели их в правое крыло. Он осмотрел комнаты, проверил доспех и уже собирался в душ, но остановился у книжного шкафа, читая надписи на корешках, когда в апартаменты, не постучавшись, влетела Белла. Повернувшись на звук, Гарри удивлённо воззрился на неё: вместо тонкого компенсационного костюма, надеваемого под доспех, или хотя бы домашней туники на ней было длинное чёрное платье, судя по оттенку — синенского шёлка. Белла нетерпеливо прошла к окну, оставив за собой тонкий шлейф горьковатого аромата духов, бросила на ходу:

— Переодевайся.

— Я вообще-то хотел в душ… и зачем?

— Раз уж мы в столице — я знаю тут одно хорошее место.

— А… — протянул Гарри, — что мне…

— Ты в душ — вот и иди, сама подберу.

Оставалось только молча согласиться. Да и всё равно — планов, кроме как почитать и лечь спать, у него не было.

К счастью, костюм оказался обычным: длинная тёмно-серая туника и чёрный паллий под цвет платья Беллы. Успокаивало, что она не надела столу — значит, официоза можно ни ждать.

Так и оказалось — Белла привела их в заведение, изнутри представлявшее собой отдельные «кабинеты», разделённые стенами и лабиринтом тёмных нешироких проходов, в которых она, похоже, легко ориентировалась. Стоило присесть за столик, как в дверях появился человек в тёмной тунике, молча принял заказ и так же таинственно исчез.

— Мы что-то празднуем? — нарушил тишину Гарри.

Белла медленно покачала головой и ответила:

— Иногда мы ходили сюда с отцом. Это было для меня самым желанным и особенным местом: только он, я — и никого рядом. Просто захотелось вспомнить.

Гарри промолчал — он совсем не знал, как реагировать, когда вот таким тоном она говорила о своём «до» — до легиона, сражений и постоянно бродящей где-то рядом смертельной опасности. Но было и ещё кое-что: он знал, что Белла никогда не начнёт такого разговора без причины. Первый — после того случая с наследством — закончился принесением ею клятвы личной верности «кровью и временем». Чего ждать сейчас, он не знал, но уже хотелось оказаться подальше отсюда…

На стол опустилось блюдо и Гарри едва не вздрогнул — он пропустил, когда в комнатке появился давешний человек в тёмном. Быстро сервировав лёгкий ужин⁽²⁾ — тот бесшумно исчез, плотно закрыв за собою дверь.

Белла подняла бокал, отпив немного, и со странной настойчивостью в голосе спросила:

— Почему ты пришёл в легион?

Вот теперь Гарри действительно вздрогнул: он ожидал любого другого вопроса, кроме... Размышляя скорее о том, к чему всё это, потёр виски и ответил:

— Разошёлся во мнениях с отцом.

— Во мнениях о… — похоже, так просто сдаваться Белла не собиралась.

Гарри прищурился и коротко рассказал о давно канувшей в прошлое помолвке, разорении рода Аморбона, ссоре с отцом и, конечно, о том, что было после. Ему показалось, что при упоминании имени Луны в глазах Беллы блеснул холодный огонёк, а когда Гарри замолчал, неожиданно заметила:

— Чего-то подобного я и ждала.

— То есть?..

— С тех пор ты не изменился, — не слушая, спокойно закончила Белла и показала глазами на вино. Проглотив ещё один вопрос, Гарри улыбнулся и наполнил бокалы.

Покончив с едой, заказали ещё бутылку вина. Белла не произнесла больше ни слова, а Гарри мыслями вернулся в прошлое, вспоминая поездку к пугающе спокойной Луне, только недавно похоронившей любимого папу и спустя всего несколько недель готовящейся навсегда покинуть родной дом — в одиночку, без слуг, зимой, забирая с собой лишь акварели, подписанные именем Селены Аморбона, да рукописи отца. Совершенно не зная и не имея, куда пойти.

В тот день он привёл её к своей маме, из-за чего имел тяжёлый спор с отцом. Впервые в жизни повысил на него голос и не попросил — потребовал не сметь трогать и даже подходить к потерявшей всё Луне, пока он, Гарри, не найдёт выход. Дни после этого слились в хаотическую круговерть: он бросался к юристам, озадачивая их вопросами, как остановить или, хотя бы — отложить продажу имущества рода Аморбона; искал, куда вложить деньги, чтобы максимально быстро получить доход и выкупить поместье на торгах… Не найдя ничего, думал даже о преступлении, как бы ни было это отвратительно, и лишь мысль, что в случае неудачи Луна останется совсем одна — остановила его.

Тот самый день запомнился очень чётко: выйдя из Имперской канцелярии, Гарри поехал вниз, к реке, чтобы сесть на корабль и проплыть несколько стадиев до дома, повернул к пристани и увидел необычное здание с металлическими стенами. Из любопытства подъехав ближе, спросил стоящего у закрытых дверей стражника, что здесь такое. Тот сделал знак, отваживающий злые силы и пугливо шепнул, мол, набирают пополнение в войска — приходят немногие, а остаются и того меньше. Потом добавил, что понятное дело, кому захочется жизнь себе ломать — вот и уходят, хоть и платят, «как сенатору». Не скажи стражник последних слов — Гарри вернулся бы домой изобретать очередной нереальный план, а вместо этого — отворил тяжёлую створку и вошёл в полупустой ярко освещённый зал. Случайность? За последние годы он почти перестал верить в случайности, хотя и судьбу считал — пустой выдумкой.

Гарри «вернулся в реальность», в тишину и полумрак уединённой комнатки, почувствовав прикосновение чего-то холодного к руке. Белла, покачивая бокалом, задумчиво пристраивала на его ладони уже второй кубик льда. Потянулась за третьим и спросила:

— Что ты планируешь делать после?

Гарри пожал плечами.

— Врёшь. Не поверю, что ни разу не думал.

— Думал.

К третьему кубику присоединился четвёртый, а из сложенной ковшиком ладони на стол потянулась струйка талой воды. Белла отпила ещё глоток и настойчиво, почему-то не поднимая глаз, потребовала:

— Ответь.

— Не знаю.

— Опять врёшь.

— Вру, — легко согласился Гарри. — Да только смысл, Белла? Осталось больше тридцати лет.

Она, наконец, взглянула прямо — очи лихорадочно блестят, вздрагивают чёрными тенями ресницы и чуть раздуваются крылья носа, словно в сильном волнении:

— А если — нет?

— Не по…

— Если — нет? Я могу договориться, и тебе не нужно будет оставаться в легионе. Я получила столько денег, что не знаю, на что их тратить. Мне они не нужны. Что скажешь, Хэндри?

Гарри только усмехнулся. Когда-то, во время первых операций по аугментации, он мечтал, испытывая жгучую боль, собрать денег и уйти — это помогало вытерпеть всё до конца. Но стоило вернуться чистоте мысли, как мечты развеялись звуком одного лишь слова, имени. К тому времени он уже перевёз Луну в новый дом — договор о службе Империи предусматривал и выплату жалования за годы вперёд. Составляли его явно реалисты.

— Хэндри! — начала выходить из себя так и не услышавшая реакции Белла.

— Я… — промолвил Гарри, ища нужные слова, но — в один удар сердца — встрепенулся от потустороннего ощущения: по коже будто мороз продрал, в голове родился назойливый гул, прерывавшийся частыми звенящими «вскриками».

Встретившись взглядами, в один голос они выпалили невозможное:

— «Чёрная» тревога!!

Белла метнулась к дверям, но Гарри, уже «пробудивший» аугментику, преградил ей путь, схватил за плечо и переместился в дом консула — запомнил же зачем-то координаты. Не зря их тренировали даже на такой невероятный случай: перед глазами пылало, словно калёным железом выжженное: «”Чёрный код” — любой ценой обеспечить безопасность Императора!», имплантаты сбрасывали критичные блокировки, пели, выходя на предельную мощность. В темпе, смертельном для любого обычного человека, легионеры помчались за своими доспехами. Облачившись в считанные секунды, выскочили на улицу и ринулись к надрывавшемуся, но неслышному для других зову сирены из покоев Императора.

Площадь перед дворцом пустовала, как и лестница — куда-то пропали патрули ночной стражи и обязательные преторианцы на ступенях и в колоннаде. Внушительные двери, украшенные золотом, заперты изнутри. В иное время Гарри, может, задумался бы о поисках второго входа — но «чёрный код» пульсировал в крови, горячим маревом туманил голову, требовал и гнал вперёд, заставляя действовать — прямо, жёстко и скорее, скорее, скорее! Отступив на несколько шагов и выставив вперёд плечо, Гарри набрал скорость и ударил, снося тяжёлую створку. Не успела та коснуться пола, как в проём уже влетела Белла, и через секунду оттуда ударило удушливо-красной волной ужаса. Гарри пригнулся, словно идя против ветра, шагнул навстречу этому. Чудовищно медленно тянулись мгновения, пока тренированный разум выстраивал защитную стену, спасая психику.

Выпрямившись, размытым от скорости движением он переместился в центр зала. Дожидавшаяся этого Белла взлетела по ступеням на второй этаж, где равно корчились от страха двое преторианцев, слуги — много слуг, и высокий рыжеволосый человек, ближе всех подобравшийся к входу в покои Императора. Видимо, кто-то из них ещё способен был сопротивляться — Гарри почувствовал, как Белла взвинтила мощность внушения.

Сквозь нестройные крики наверху лестницы пробился тихий, совсем близкий стон — прямо у ног Гарри лежала, сжавшись в комочек, изящная, по-домашнему одетая девушка. Разметавшиеся локоны каштановых волос скрывали лицо, но Гарри показалось, что он видит её не впервые. Стон повторился, что-то задевая в сердце, и он резко скомандовал:

— Белла, отключай эмпатическое поле, а то допрашивать будет некого!

Аура ужаса, давящая на виски, спала, а затем и вовсе исчезла. Гарри опустился на колено, склонился над девушкой, убирая длинные пряди с лица — и окаменел. В ушах зашумело, дыхание перехватило, а в груди разливалась ледяная боль. Белла на минуту скрылась в покоях Императора и успела вернуться, она что-то говорила, но Гарри не слышал — мог думать только о том, как, какого демона Гермиону угораздило оказаться здесь?! Неужели она?..

Плохо соображая от шока, он не сразу почувствовал прикосновение, рывком поднял голову и сам не понимая, что несёт, не осознавая невозможности, преступности слов, спросил:

— Ты… — «поможешь мне спасти её?» осталось непроизнесённым, потому что от разрушенного входа послышался топот ног и внутрь ворвались семеро в тёмно-серой форме — лица скрыты масками. Они рассыпались по залу, а вошедший следом невысокий молодой человек — в гражданском, с длинными, перевязанными лентой светлыми волосами и холодными серыми глазами — уверенно приблизился к легионерам и отрекомендовался:

— Служба имперской безопасности. Благодарю за… содействие, дальше мы сами.

Белла что-то прошипела сквозь зубы, а Гарри потребовал, ни сходя с места:

— Сигнум!⁽³⁾

«Если он не тот, за кого себя выдаёт, можно…»

В двери ворвалась вторая семёрка в сером, а назвавшийся СИБовцем извлек из-за пазухи блеснувший серебром офицерский нотамен. Гарри изучил его, провёл рукой, проверяя подлинность, и едва сдержал готовое сорваться с губ ругательство. «Поздно! Я не успел! Теперь она обречена…»

*

Как вернулись в дом консула, Гарри не помнил. Казалось — что-то надломилось внутри, ему пришлось что-то сломать, чтобы заставить себя выйти из дворца, оставить там Гермиону, зная, что её ждёт.

Словно прошло мимо рассудка, как Белла объясняла офицеру СИБ, где их можно найти, обещала, что не покинут Рим в ближайшие сутки и почти волоком тащила самого Гарри по тёмным улицам, обеспокоенно заглядывая в глаза. Она не понимала, что вообще произошло с всегда шутливо-спокойным командиром, но чувствовала: «чёрная» тревога не имеет к этому прямого отношения.

Усадив его в кресло, Белла заперла дверь, игнорируя вопрошающих, чем помочь, слуг, настойчиво позвала:

— Хэндри!

Собственное имя донеслось, словно из-под земли. Все силы уходили сейчас на внутреннюю борьбу: часть его стремилась вернуться, разнести всё и вся, но вытащить оттуда Гермиону, а там — будь, что будет; другая же призывала, заставляла, принуждала остаться на месте и ничего не предпринимать — сорвись Гарри сейчас, он мог сделать только хуже. Мелькнувшее было сомнение: «А что, если она вообще не виновата?» — пришлось сразу же отбросить. Что же тогда Гермиона там делала — во дворце, куда даже высшие сановники попадают только после проверки преторианской стражей? «Покушение на Императора» — это слова звенели холодным металлом оков и глухо падали, словно преступники, после казни сбрасываемые с печально известного Эсквилинского холма⁽⁴⁾.

— Хэндри!

— Я слышу тебя, — едва слышно выдохнул он.

— Что с тобой происходит?

— Всё в порядке.

Белла вздрогнула и поёжилась от того, какой у него голос — ровный-ровный. Мёртвый. Какое тут «в порядке»?!

— Расскажи.

Он, казалось, вовсе не слышал её.

— Хэндри! Расскажи.

Без толку. Белла глубоко вздохнула, пряча нарастающее беспокойство… за него, решилась. «Уговоры сейчас не помогут».

Стремительно двигаясь, будто в атаке, она подошла вплотную и отвесила Гарри такую пощёчину, что голова его резко мотнулась вбок. Дождавшись, пока поднимет на неё взгляд, склонилась и сквозь зубы процедила:

— Не смей. Мне. Лгать! — и сопроводила требование ещё одной пощёчиной. Третьей не получилось: он перехватил удар, скользящим шагом переместился за спину, выкручивая руку — бессознательно, действуя, как машина — и выкрикнул:

— С ума сошла?!

— Вот. Теперь я тебя узнаю, — не давая опомниться: — Выкладывай.

Белла буквально почувствовала, как рассеивается напряжение в человеке за её спиной. Отпустив её руку, Гарри, шатаясь, прошёл несколько шагов, свалился в кресло и, глядя в пространство, начал даже не рассказывать — вспоминать вслух. О кратком отпуске прошлым летом, об Аквитании с её лесами и озёрами. О том, как в первый день увидел спящую у водопада девушку. О ежедневных даже не прогулках — походах вместе, о руинах и разговорах, мимолётных прикосновениях и впервые в жизни испытанной необъяснимой тяге увидеть её вновь…

О том, как неожиданно больно ему стало, когда понял, что Гермиона — так звали девушку — по непонятной причине стала избегать встречи, даже ничего не объяснив…

Гарри вспоминал, а Белла чувствовала, как в груди неуклюжим когтистым зверьком ворочается глухая боль, а в мыслях — замешанное на вновь, после стольких лет покоя, вернувшейся ненависти к самой себе чувство потери. Сжав кулаки так, что ногти впивались в ладони, она кляла себя за то, что слишком поздно начала разговор о том, что будет после. Хотя бы годом раньше…

Гарри говорил о том, как узнал в девушке во дворце ту самую Гермиону, а Беллу сжигала ярость: если бы не она, если б не эта жалкая зарвавшаяся слабачка, так легко поддавшаяся страху — они остались бы наедине этим вечером, и тогда Белла успела, смогла бы объяснить, что чувствует — рядом с ним.

Дослушав, каким-то чудом вытерпев его откровения до конца, кипя от злости и едва сдерживая жажду разнести всё вокруг, она развернулась на месте и вышла, что есть силы хлопнув дверью.

* * *

Очнулась Гермиона в темноте. Голова гудела от тупой боли, а ноги сводило утихающей судорогой. С трудом поднявшись с холодного жёсткого пола, она ощупью двинулась вперёд, недоумевая, где оказалась, напрягла память… перед глазами засверкали вспышками вернувшиеся воспоминания: вечер, даниэль, письмо, перемещение, и — ужас, затмевающий всё. Скорчившись у стены, даже не пытаясь унять дрожь, она в отчаянии осознала: всё погибло! Всё, всё, всё! Их схватили прямо во дворце, в шаге от цели, потому что… потому что… «Это всё из-за меня! То письмо!..» Гермиона буквально задохнулась от боли: если бы она была внимательней, если б прочла то предостережение утром! Они бы ускорили события, начали раньше, они могли бы, нет — должны были успеть! «Если бы я…» Мысли метались, рыдания сотрясали тело, а с губ слетал горячечный шёпот: «Я… это я виновата… я подвела всех, это я виновата, это из-за меня…»

Рано ли, поздно ли — но слёзы иссякли, и Гермиона невольно задумалась, где находится и что будет дальше. Отогнав очевидную мысль, подавив вновь подступающую панику, она приказала себе встать и — найти ответы, как обычно, как делала всегда: один за другим. «Как будто всё в порядке».

Пол под ногами — металлический, как и стены. Ведя по ним рукой да выставив другую вперёд, чтобы не удариться обо что-то, примерно определила размеры помещения: двенадцать шагов в длину, девять в ширину. Потолок низкий: встав на цыпочки, Гермиона смогла приложить ладонь к гладкому камню. Обрадовавшись даже этой возможности хоть как-то ещё отвлечься, она придумала себе вопрос: почему не металл? — сдвинула пальцы в сторону и почувствовала, что камень сменился чем-то, похожим на стекло. Обойдя всё, Гермиона окончательно убедилась: потолок сделан из больших стеклянных квадратов, между ними — гладкий твёрдый камень. Стены сплошные — никаких признаков дверей или окон. «Признайся уже себе. Ты в камере, Гермиона. А значит…»

А значит — будет расследование. Содрогнувшись от этой мысли, она мигом вспомнила, какие слухи ходили о ночных допросах в страже, замотала головой и вновь пошла вдоль стены, пытаясь успокоиться. Пальцы вдруг наткнулись на какое-то углубление примерно на уровне глаз, Гермиона остановилась и ощупала гладкую поверхность. Это напоминало чёртёж — линии разбегались в стороны, вновь встречались, пересекались и сплетались. Прикрыв и так бесполезные глаза, она попыталась воссоздать рисунок в воображении. Круг, ещё один — в нём, внизу что-то вроде треугольника… с тремя выпуклыми косыми полосками внутри и ещё ниже — овал. Это что-то напоминало ей, но что? Гермиона ещё раз провела ладонями по узору и вдруг вспомнила. «Два круга один в другом, покоящиеся на основании перевёрнутой пирамиды, сочетаемой с овалом — символизирующим око — острием образуя зрачок»⁽⁵⁾. Застонав, она осела на пол прямо там, где стояла. «Имперская безопасность». Если бы их схватила стража, ещё можно было на что-то надеяться, но попасть в застенки «безопасности»...

Чувствуя, как страх холодными пальцами сжимает горло, Гермиона против воли вспомнила люксографии и статьи из газет почти двадцатилетней давности, когда судили покушавшихся на одного из консулов: землистые лица, ничего не выражавшие глаза, стражники по бокам — после двух недель допросов в СИБ несостоявшиеся убийцы не могли даже стоять. А когда суд усомнился в правдивости ответов одного из них — так поразивший всех корреспондентов исполненный ужаса крик: «Умоляю, только не снова туда, умоляю!..»

Пытаясь не думать об этом, она поступила, как в детстве: схватилась за первую попавшуюся загадку и попыталась разобраться, находя успокоение в течении собственных мыслей. Она не хотела этого — но память безжалостно напомнила о том, что так и висело тяжёлым грузом на сердце: Гарри. Гермиона попыталась было отогнать эти мысли, но — теперь уже не было сомнений: это его голос она слышала во дворце, это он в решающие минуты разрушил всё, что они с Рином выстраивали годами. Это он — Гермиона содрогнулась — схватил её, из-за него она здесь! «Неужели это месть? Неужели он так решил отплатить мне?.. Нет! — она замотала головой, — не верю! Гарри не стал бы… он не такой! Он не…»

«Но ты помнишь, что узнала, да? Помнишь, как узнала, кто он? Неужели этого мало?» — ледяной змейкой скользнула мысль в сердце. Вернувшись из Аквитании, Гермиона, как ни старалась, так и не смогла забыть о своих сомнениях, нашла ответ — и постаралась забыть о нём. «Но сейчас-то уже всё равно?» Втайне от Рина, от Паларера, втайне ото всех она искала, искала сама и через агентов, испытывая муки совести от того, что отвлекает их от самого важного, периодически порываясь всё бросить, но останавливая себя — и продолжая, пока не получила ответ. Так «исчезнуть», чтобы не осталось никаких следов, можно было только тремя способами: стать легионером, быть принятым в «Службу имперской безопасности», само существование которой сохранялось в тайне, или… умереть. Тогда она вспомнила те дни в Аквитании, как бы ни было больно и совестно, тщательно проанализировала всё и убедилась: СИБ здесь ни при чём. СИБовец не назвал бы настоящего имени и уж точно не допустил, чтобы у неё возникли хоть малейшие сомнения в выбранном им образе. А значит…

Гермиона вздрогнула, услышав слившиеся в один хлопки. Её схватили за одежду, темнота выцвела — перемещение! Робкая надежда, что кто-то из агентов сумел сбежать и сейчас пришёл вытащить её, угасла, когда тонкие руки, явно принадлежавшие «слугам», с силой усадили её куда-то, сковали наручниками и цепями, и тут же прозвучало ещё два хлопка — они ушли. Гермиона попыталась освободиться, но цепи только сильнее натянулись, больно впиваясь в кожу.

Резанув глаза, вспыхнул ослепительный свет, яркий настолько, что проникал даже сквозь веки. Гермиона попыталась отвернуться, когда услышала явно искажённый голос — в нём не было ничего человеческого:

— Признание?

— …Что? — почти прошёптала она.

— Вы обвиняетесь в попытке убийства Императора и захвата власти. Признаёте свою вину?

— Уберите свет!

— Признаёте свою вину?

Гермиона растерянно молчала. Если она скажет «нет», то как объяснить, что делала во дворце? Если — «да», подставит Рина и остальных. Оставалось только…

— Я ничего не скажу, — ответила она, собрав всю свою волю.

— Тогда и этого говорить не стоило, — уже тише прозвучал голос. — Вы ответите позже.

Гермиона вздрогнула от страха, но заставила себя смолчать, стиснув зубы. Свет неожиданно погас, цепи упали, а из темноты последовало отрывистое:

— В камеру!

Прикосновение тонких рук, миг перемещения — и она упала на холодный пол, только сейчас осознав — они знали! «Безопасники» знали об этой способности «слуг» — и использовали её! «Или… — она похолодела, — или всё это, с самого начала, было спланировано ими! Паларер… все остальные… неужели они предали нас? Рина? Меня…»

Прижав ладони к лицу, она почувствовала влагу на щеках и широко раскрыла глаза. «Нет! Я не поверю! Ни за что не поверю!» Гермиона вспомнила издевательское: «тогда и этого говорить не стоило», резко смахнула слёзы слабости и решила: «Я буду молчать. Ради них. Ведь и они сделают то же ради меня! Больше вы не услышите от меня ни слова!»

Быть может, она бы сильнее могла верить в свои мысли, если б не знала, что ждёт её. Что ждёт их всех. Если бы не начала понимать, что эта погружённая в чернильный мрак камера — станет её могилой.

* * *

Белла вернулась через два часа — именно столько потребовалось ей, чтобы успокоиться хоть немного и всё решить. Войдя в спальню, она нашла Хэндри в том же кресле и почувствовала, что начинает злиться — но уже по другой причине. Остановилась прямо над ним, язвительно вопросила:

— Так и будешь сидеть?! Демоны тебя побери, Хэндри! Не ожидала, что ты так легко сдашься!

Не поднимая головы, он ровно-ровно переспросил:

— Сдаться? Ты настолько плохо меня знаешь?

Разом утратив весь запал, Белла уселась на кровать и заглянула ему в лицо, тут же ухмыльнувшись. Знала она этот взгляд. В прошлый раз, когда Белла видела его, «полностью окружённый и обречённый на гибель» — судя по перехваченным донесениям врага — отряд легионеров из первой центурии, подчиняясь приказам примипила, передаваемым через тубицена, не только пробрался сквозь кольцо осады, но и «попутно» уничтожил штаб да захватил командира левого фланга вражеской армии!

Запрокинув голову и уставившись в потолок, он заключил:

— Есть возможность вытащить её, но…

Белла вновь решала про себя — уйти или остаться: она приняла, что Хэндри любит эту… Гермиону, но это ещё не значит, что будет ему помогать.

— Но один я не справлюсь.

Вспыхнув от негодования, Белла вскочила, чтобы уйти, но он схватил её за руку.

— Ты что?!

— Я предупреждала: не лезь ко мне в голову!!

— Я и не… подожди, ты что, думала о том же?..

Не оборачиваясь, она кивнула.

— Серьёзно? И… поможешь?

Помедлив — «хоть понимаешь, во что ввязываешься? Это же прямая измена Империи!» — она ещё раз кивнула.

— Я постарался спланировать всё так, чтобы даже при неудаче не навлечь подозрений на тебя. А теперь слушай…

«Это может получиться, — согласилась она, когда Хэндри договорил. — Правда может получиться».

— Почему ты уверен, что до конца следующей недели её никуда не перевезут?

Он криво усмехнулся:

— Помнишь того СИБовца? Офицера? Я запомнил его личный код. Он был в нотамене. То есть не я — я тогда вообще не соображал, просто… не знаю, как, но я его помню.

— Там должно быть триста пятьдесят пять знаков, а наша память…

— Знаю. Но код верный.

— Хэндри, ты?..

— Да. Я хоть и недоучка с индексом всего в две восемьсот, но в сентэн-поле СИБ меня пустило. Думаешь, откуда я узнал место? Количество и расположение постов? То, что на один вечер — только на один — останется лишь обычная стража? — он ещё раз усмехнулся и странно легко подтвердил: — Да, за это тоже карают смертью.

«Он чокнутый. Нет, просто не признаёт границ. Но так было всегда, помнишь? Поэтому ты и готова за ним — хоть к Диту в гости».

— Так что у нас достаточно времени на подготовку. К завтрашнему вечеру…

Дверь в спальню с тихим шелестом отворилась и Хэндри умолк. Белла во все глаза глядела на светловолосого, стоящего в расслабленной позе того самого офицера СИБ. Бросив взгляд на Хэндри, увидела едва заметное покачивание головой: «не убивать», вихрем метнулась вперёд, но…

…светловолосый успел поднять руки и скрестить их перед лицом, и Белла влетела, словно в упругую сеть, завязла в ней, ощущая, как немеет тело — активное нейроподавляющее поле! Рванулась назад, освободилась и услышала:

— В этом нет нужды. Я хочу помочь вам.

Не отвлекаясь, чтобы ответить, она вновь ударила, замечая, что поле прогибается сильнее. Почему медлит Хэндри? Вдвоём они…

— Белла! Он говорит правду!

Услышав такое, она на миг замешкалась, и поле швырнуло её назад, почти свалив с ног. Недоверчиво уставившись на Хэндри, подметила стиснутые зубы, испарину на лбу и побелевшие скулы. Явные признаки прямого сентэн-контакта. Прозревая, обернулась к СИБовцу и даже не удивилась: хоть и слабее — то же самое. Спустя несколько секунд всё закончилось, Хэндри буквально упал в кресло, а светловолосый прошёл внутрь, аккуратно заперев дверь. Вежливым тоном ответил на незаданный вопрос:

— Этот дом принадлежит моему отцу. Вы поэтому не услышали меня.

— Ты не враг нам, — требовательно проговорил Хэндри, — почему?

— Не всё ли равно?

— Нет. Или рассказывай, или мы… изолируем тебя и сделаем всё сами.

— Не успеете, — уверенно бросил СИБовец. — Есть то, чего ты не знаешь, легионер. Поэтому я здесь.

— Ты не ответил.

Светловолосый принуждённо рассмеялся.

— А тебя не сбить с мысли, легионер. Упёртый, как бык.

— Хватит лишних слов!

— Забери тебя Орк! Я люблю её! Доволен?!

В тишине, повисшей после этих слов, Белле показалось, что её громкую мысль: «Да что же вы все так…» уловили оба. Во всяком случае, взглянули они на неё одновременно. Хэндри первым отвёл взгляд и чуть хрипло предложил:

— Рассказывай. Что не так с планом?

СИБовец пристально взглянул на него и ответил:

— Ты рассчитывал атаковать тайную тюрьму через пять дней в вечер, когда там не будет наших оперативников. Это не я устроил — действительно случайность. Всё бы получилось, но час назад пришёл приказ казнить всех, не дожидаясь прибытия специальной следственной комиссии, окончания расследования и суда.

— Чей…?

— У приказа наивысший приоритет. Кое-кто, похоже, страшно перепугался.

— Трусливое ничтожество… — прошипела понявшая всё Белла.

— Не могу не согласиться, госпожа, — поклонился ей СИБовец. — Но сейчас важнее другое: казнь приказано провести на рассвете.

Во вновь вернувшейся тишине стало слышно, как жалобно скрипит дерево подлокотников кресла под пальцами Хэндри. Наконец он втянул воздух сквозь зубы и выдавил, поднимаясь:

— Плевать на охрану. Я иду сейчас.

— Ты не пройдёшь.

— Ты не слышал меня? Я иду сейчас.

— Это ты не слышишь меня! — преградил ему путь светловолосый. Голос его звенел от ярости и чего-то ещё — опасения? Беспокойства? — Там двадцать стражников — ничто для тебя, но ещё и семёрка оперативников СИБ. Нас… меняли, как и вас. По-другому, но не менее сильно. С одним ты бы справился; может быть, на пределе — с двумя.

Белла приблизилась к ним, встала позади Хэндри.

— Да, — признал СИБовец. — Вдвоём вы справитесь — может быть, справитесь — со всей семёркой. Кого-то просто оглушите на время. Может быть. Но при первых признаках серьёзной опасности один из них обязан уйти за подкреплением, остальные — будут сдерживать вас. А искусством мгновенного перемещения владеют не только легионеры.

Дрожа от едва сдерживаемого нетерпения, Хэндри схватил светловолосого за воротник и прямо в лицо спросил:

— Если всё так, что ты здесь делаешь? Чем ты можешь помочь кроме того, чтобы искать отговорки? Зачем вообщё пришёл?

— Я могу увести их. Создать ложный след — мы давно ловим одну группу агентов ССП.

— Тогда делай!

— Не всё так просто. Это — ещё не всё, — покачал головой тот, освобождаясь из захвата. — Ты вообще знаешь, что такое тюрьма СИБ? А вы, госпожа?

— Не тяни! — напомнил Хэндри.

— СИБ возводит тюрьмы под землёй, на глубине. Но главное там — не стены и стража. Их строят в местах древней силы, намертво привязывая охранные, сигнальные, защитные и все прочие системы к камерам и каждому, кто попадает туда. Поэтому посты стражи — только снаружи, а внутрь пускают лишь тех, кто защищён, да и то ненадолго. Пробудь кто там больше суток — и всё, уже никогда не сможет покинуть это место и остаться в живых.

— Гермиона там меньше!

— Да. Но и это ещё не всё, — СИБовец замялся, словно заставляя себя продолжать. Белле показалось, что сейчас он скажет что-то совсем запредельное. Она не ошиблась: — Мы не можем просто вывести кого-то — это обнаружат, обязательно, включится защита и погибнут все. Мы…

— Говори! — почти прорычал Хэндри.

— Мы должны заменить её на другого человека.

— А если просто вывести всех? Об этом ты подумал?

— Если б всё было так просто, я не терял бы здесь время! — вспылил СИБовец. — Выйти за пределы тюремных стен должно ровно столько людей, сколько вошло, иначе — срабатывает защита! Освобождаем Гермиону — кто-то должен занять её место. Живой человек! На слугу или мёртвого её не поменять…

— Стой, её же помнят: стражи, другие заключённые!

В ответ тот вытащил из-за пазухи тонкий флакон с белесой жидкостью внутри:

— Стражники никогда не видят, кого привозят в тюрьму. Внутри допрашивал её только я. А это, — он кивнул на флакон, — для оперативников, участвовавших тогда в операции во дворце. После «Тривии» они вспомнят, кого и что я захочу, чтобы вспомнили. Да и не будут их особо спрашивать — официально ведь никакого побега не состоится.

— Другие узники?

— С этим сложнее. Но я решу вопрос.

«“Решу вопрос”. Как обтекаемо. Знаю я, что ты имеешь в виду, «серый». У мёртвых уже ничего не вызнать».

— Как — решишь?

— Не твоё дело, примипил!

— Как?

СИБовец поморщился, протянул недовольно:

— Ты не отвяжешься, да? Сам напросился. Слуги не скажут ни слова, у них верность в крови. Их даже допрашивать никто не станет. А человек… ему я сотру личность. Полностью. Это единственная гарантия.

— Ну ты и… — Белла не смогла сдержать отвращения. Светловолосый вздрогнул, но ответил презрительно:

— Мразь? Чудовище? — он деланно улыбнулся. — Что ж, тебе придётся потерпеть меня такого ещё немного.

— Да ты!..

— Во дворце были преторианцы, — перебив её, продолжал выискивать в плане слабые места — или просто перевёл тему — Хэндри.

— Двое. Я уже расспросил их — Гермиону они не видели, вас обоих — тоже.

— Значит, нам нужен любой человек?

— Нет. Кто может вынести допросы.

— То есть — пытки? — жёстко спросил Хэндри.

— Пытки, галлюцинации, внушение, «вода правды», ментальное сканирование, попытки залезть в память и чувства, в глубинные мотивы… это неминуемо разрушит эффект от «Тривии».

— Зачем всё это? К чему эти мерзости? Как вы вообще можете… ведь на рассвете — казнь, — вновь вмешалась Белла. — Допросов не будет.

— А если Император передумает? — безжалостно спросил СИБовец. — Если его переубедят? Это возможно, вполне. Тогда всё раскроется, Гермиону начнут искать и даю гарантию — найдут. Такого, что задумала она, Рим не простит никому.

— …Хорошо, — медленно и спокойно промолвил Хэндри. — Теперь я понял, почему ты не мог сделать всё сам и пришёл сюда. Я согласен.

СИБовец взглянул ему прямо в глаза, кивнул, сказал:

— У нас ещё полтора часа до того, как оперативная семёрка покинет тюрьму по тревоге, — помолчал и добавил: — Если… если всё не кончится этим утром, я постараюсь вытащить тебя.

Только услышав это, Белла поняла. Она кричала, проклинала, уговаривала и переубеждала. Строила несбыточные планы и сама рушила их. Едва не умоляла, срываясь и называя «эту слабачку» такими словами, за которые ещё день назад откусила бы себе язык. И с каждой прошедшей минутой, с каждым мгновением стремительно падающего в бездну прошлого времени чувствовала, что навсегда теряет его. Своего командира, напарника, друга, брата, человека, ради которого — всё. Под конец она не выдержала и, растаптывая в пыль годами выпестованную жажду выжить — во что бы то ни стало выжить, предложила занять его место.

Конечно же, Хэндри отказал. Это ведь… он.

Часы пробили начало четвёртой стражи и они выдвинулись: сосредоточенный и мрачный СИБовец, сжимающий в руках флаконы с «дыханием Тривии»; неестественно-спокойный Хэндри и подавленная Белла, прячущая под одной из пластин доспеха письма, переданные: одно его матери, одно — Луне. В её ушах ещё звенела просьба: «Белла, и ты… если что, позаботься о ней. Обещай мне!»

* * *

Гермиону разбудили негромкий скрежет и тонкий луч оранжевого света, упавший в камеру. Скрежет повторился — это медленно отползала в сторону часть боковой стены, открывая вид на коридор, освещённый «вечным» факелом. Затем над ней склонилась какая-то тень, Гермиона вскрикнула, но ей сразу же зажали рот. Явно спеша, этот человек вывел её из камеры и отпустил. Гермиона стояла, прислонившись к стене, а из всех слов на язык просилось только недоверчивое:

— Я сплю?..

Выведший её из камеры негромко рассмеялся, будто услышал что-то смешное и отбросил на спину капюшон плаща. Разглядев лицо, Гермиона нахмурилась, вспоминая, а затем поражённо воскликнула:

— Тео?! — рукой, затянутой в перчатку, он вновь заставил её молчать.

— Т-с-с! Драко. Меня зовут Драко. Тео — это имя моего друга, он погиб много лет назад.

— Но…

— У нас очень мало времени! Стражники скоро придут в себя.

С этими словами он потащил её за собой длинным коридором, по пути инструктируя:

— Возьми — это портальное кольцо, его невозможно отследить. Сейчас, когда поднимемся наверх, немедленно сожми его. Ты переместишься. Там сейчас восьмой час дня, так что не пугайся. Как окажешься на месте — запомни: увидишь по правую руку домики — иди туда, не ошибёшься. Скажешь, что тебя зовут Кэтрин и спросишь, где найти Куату, это каждый покажет. Он объяснит остальное и проведёт тебя к дому. Там же будет ждать твоя служанка. А дальше — просто живи и: что бы ни случилось, что бы ты ни услышала или узнала — не возвращайся сюда! Никогда!

Они повернули, затем ещё раз и начали подниматься по длинной-длинной лестнице. Гермиона шла, спотыкаясь и держась за руку… Тео? Драко? Он ещё раз повторил всё и потребовал, чтобы повторила она. Путаясь, Гермиона подчинилась, стараясь сосредоточиться, необычайно остро после душной камеры чувствуя сбивающий с толку, кружащий голову не хуже вина свежий ветер.

За всем этим она так и не заметила человека, притаившегося в уголке наверху лестницы — даже свет луны слепил её привыкшие к темноте глаза, а чёрная одежда хорошо скрывала его. Когда Гермиона проходила мимо, он буквально впился в неё взглядом, словно стараясь запомнить её облик — целиком, до самой крошечной детали; а когда она вышла во внутренний дворик и исчезла в вихре перемещения, неровно вздохнул. И побрёл вниз по лестнице, слыша позади шаги СИБовца, который должен был ещё закрыть и изолировать камеру на одном из самых глубоких уровней тюрьмы.

До рассвета оставалось чуть больше часа.

1) «Dorchadas» — «мрак», «тьма» (гэльск.).

Вернуться к тексту

2) В реалиях этого мира с учётом кухни Древнего Рима и даты на календаре, «лёгкий ужин» — это вино и десерт: холодный сырный пирог, политый горячим медом, фрукты и оливки.

Вернуться к тексту

3) «signum» (лат.) — многозначное понятие, в т.ч. «символ», «знак», «печать», «метка»; «notamen» (лат.) — дословно: «отличительный знак».

Вернуться к тексту

4) История говорит, что «на мрачных Эсквилиях — «atrae Esquiliae» Горация — находились места казни, роща богини смерти и похорон — Либитины — и квартал похоронных дел мастеров (libitinarii). При Августе близость эсквилинского кладбища в санитарном отношении была признана неудобной для ближайших населенных частей города; оно было засыпано и застроено, и в главной части освободившегося таким образом пространства были разведены сады Мецената.

В этом мире — Эсквилинский холм два столетия назад по отношению к настоящим событиям был восстановлен как место казни бунтовщиков, изменников и «покушающихся на власть» по приказу Императора Артемития, прозванного «Горьким».

Вернуться к тексту

5) Эмблема СИБ выглядит примерно так: https://disk.yandex.ru/i/fSGaiFk9v6x0VQ / https://drive.google.com/file/d/1F70lAxrg30Xk-51F9Y69Nvk3XmIN3XQJ/view?usp=sharing

Вернуться к тексту