Зеленые глаза (гет)

4.

Мир для леди Дельсток раскололся на две части, и она понимала, что будет теперь любить обоих— и своего степенного, рассудительного спокойного мужа, и ветреного, насмешливого и порывистого любовника; и с каждым из них ей будет трудно расстаться. Нэнси чувствовала, как ее переполняет радость, как горят щеки и как меняется вокруг нее мир. Страшное слово "измена" исчезло, и, стерев его из памяти, выйдя из экипажа и поднимаясь по ступенькам к парадной двери, Нэнси тихо прошептала — "моя тайна".

Но когда у тебя есть тайна, бывает так, что безумно хочется ей с кем-нибудь поделиться или похвастаться, вполне достаточно намекнуть на ее наличие, а потом умолкнуть, сохраняя при этом вид, полный загадочности и спокойствия. Нэнси просто распирало от желания поделить тем, что в ее жизнь вошел (в прямом смысле этого слова!) новый, удивительный человек. Но, увы, поведать об этом было никак нельзя, и это опять добавляло ей проблем.

Сначала она ужасно боялась выдать себя каким-нибудь словом или жестом, но Гейлон был занят в парламенте, домой возвращался поздно, что было даже на руку Нэнси. Из его сухих отрывистых высказываний она знала, что у Гладстона и верхней палаты опять возникли разногласия: корнем проблемы служил пресловутый ирландский вопрос, и ее муж находится на стороне оппозиции. В любое другое время Нэнси с готовностью поддержала бы его в обсуждении сложившейся ситуации, тем более, что она полностью придерживалась мнения Гейлона, но сейчас даже была рада, что у них совсем нет времени проводить вечера вместе.

Но не только лорд Дельсток был озабочен той ситуацией, что сложилась в отношениях между Англией и Ирландией. Шумел парламент: и нижняя, и верхняя палаты, шумел весь Лондон, и везде, где только можно, обсуждался ирландский вопрос: спорили лорды-министры, спорил высший свет, спорили рабочие на фабриках, спорили в пабах и ресторанах; даже в дамских салонах за обсуждением шляпок иной раз поднималась эта тема, затронувшая, казалось, всех и каждого.

В этой кутерьме, за горячим спорами, нужно ли создание комиссии по проверке ирландского положения, Нэнси чувствовала себя увереннее. Гейлон почти перестал приходить к обеду, он показывался дома, когда уже темнело, и сразу шел к себе в кабинет, а утром, когда Нэнси давала наставления домоправительнице на день уже работал в парламенте.

Получалось, что Нэнси весь день была предоставлена самой себе, не считая тех часов, которые у нее отнимала благотворительная работа. Во всем этом она старалась видеть добрые знаки, подталкивающие ее к тому, чтобы продолжать общение с Джеком. Единожды изведав всю сладость греха, Нэнси чувствовала, как запретный плод снова и снова манил ее к себе, не позволяя думать ни о чем другом.

И леди Дельсток с радостью тратила это время на Джека, который почему-то стал все чаще и чаще уклоняться от встреч. Сначала он извинялся, затем же стал коротко бросать при прощании, что занят и в следующий раз они не смогут увидеться снова. Его глаза в такие моменты становились почти черными, и из них исчезала вся теплота, которую привыкла видеть Нэнси. Черты лица любовника заострились, сам он похудел, но живости не утратил, и в моменты, когда у него было хорошее настроение, леди Дельсток казалось, что она чересчур драматизирует. Джек любит ее, Джек все тот же, каким она его увидела в парке, просто он тоже устает, у него тяжелая работа и длинные смены, и глупо упрекать его в том, что они видятся реже.

С одной стороны, это даже хорошо, уверяла себя Нэнси: ее длительное отсутствие и появившаяся ниоткуда тяга к посещению выставок может показаться странной, но теперь, умерив свой пыл к подобным развлечениям, ее поведение уже не могло вызвать лишних подозрений. Но леди Дельсток ловила себя на мысли, что начинает скучать, если она с Джеком не виделись больше пяти дней. Джек стал для нее всем, и, не видя его рядом, Нэнси казалось, что она совсем одна.

Муж постепенно отдалялся от нее, все больше времени проводя в клубе, где он с такими же, как и сам, лордами, пытался бросить вызов Гладстону, доказывая неправильность его слов и действий. В создании комиссии есть большой смысл, надо указать ирландцам свое место, так тогда считала оппозиция, и лорд Дельсток был в ней одной из значимых фигур. В другое время Нэнси гордилась бы этим, но сейчас ей только казалось, что оба мужчины совсем ее забросили, занимаясь своими делами. Она опять чувствовала себя одинокой и глубоко несчастной.

***

— Чертов Дельсток! — Джек с грохотом опустил почти пустую кружку пива на стол и со злостью посмотрел на своего собеседника, приземистого, крепко сложенного парня с буйной рыжей шевелюрой. — Если Гладстон ничего не предпримет…

— Голосование все равно будет в пользу министра, — хмыкнул тот, успокаивающе похлопывая раздраженного Джека по плечу. — Думал бы о другом… Новая партия на подходе, а ты как проклятый вкалываешь на фабрике, куда это годится?

— Справлюсь, Бобби, справлюсь, — буркнул Джек, хмуря брови. — Если опять пропаду на пару дней — точно выгонят, управляющий и без того косо смотрит на мою работу. Лишние подозрения нам ни к чему, верно?

— Ни к чему, — согласился его собеседник, наполняя кружки. — Но ты не порвись все-таки. Будет жалко потерять такого ценного…

Он замялся, подбирая нужное слово, и намеренно обвел взглядом таверну, одну из самых убогих и грязных в таком же убогом и нищем районе Лондона. Боб любил это место: всегда шумно, рекой течет пиво и дешевое вино, здесь никто не станет подслушивать чужие разговоры, у каждого посетителя полно своих проблем, и никому не нужны чужие тайны и секреты.

Видя, что рыжий запнулся и теперь старательно придумывает, как бы снова вернуться к прерванному разговору, Джек хмыкнул и сдул обильную пену, украшавшую деревянную кружку.

— Контрабандиста? — закончил он, постукивая по столу пальцем. — Боб, называй все своими именами, от этого больше толку, чем темнить, когда и без того все ясно. Партию я приму и переправлю куда надо, не беспокойся. А вот потом — думай, кому можно доверить наше дело.

— Почему?

— Здесь мне все опостылело, никогда не любил Англию. А в Ирландии я слишком много где наследил. Нет, тут оставаться нет смысла. Махну в Америку. Говорят, там еще знают такое слово, как «свобода». Только представь — страна, полная возможностей! Это же как раз то, что нужно. Да и затеряться там в случае чего будет просто.

— Дьявол тебя возьми! — восхищенно пробормотал Боб, которого перспективы, расписанные Джеком, поразили в самое сердце. Я, конечно, знал, что ты у нас искатель удачи, но вот так просто рвануть на другой край света…

— Да уж, я такой, — довольно ухмыльнулся Джек и поднял кружку. — Ну, давай за удачу, Боб!

***

— Опять они решили идти на уступки! — Джордж Корстен, самый близкий друг Гейлона и его верный соратник в борьбе с действующим министром, недовольно замахал руками, опускаясь в кресло рядом с Дельстоком. — Приструнить этих рыжих раз и навсегда, вот что там надо! Держать на коротком поводке, вот как с ними надо разговаривать!

— Гладстону надо заручиться поддержкой большинства, вот он и старается угодить всем, а что касается ирландского вопроса, — Гейлон только покачал головой, — тут заранее ясно, что большинство будет «против». Вспомни, что он сегодня говорил на заседании и как ему аплодировали. И это человек, который еще пару лет назад утверждал, что после шестидесяти лет в политике ничего не добиться. Лжец!

Последним словом Дельсток словно припечатал Гладстона, еще раз выражая свое мнение относительно не только этой, но и всей ситуации вокруг второго срока министра. Джордж, более раскрепощенный в выражениях, но более сдержанный в том, что касалось его мнения, примирительно поднял руки вверх.

— Победил, как и всегда, право слово. С тобой порой бесполезно дискутировать. Ты сразу же высказываешь, что думаешь, не давая простора мысли. Иногда мне кажется, ты становишься первоклассной занудой, друг!

— А ты все такой же ветреный, куда ветер подует — туда и бежишь, — отрезал Гейлон. — Как услышишь что интересное — тут же готов переменить свое решение.

— Обижаешь, — теперь настал черед Кострена наигранно надуться, — может я и легкомысленный повеса, однако в политике настроений не меняю. Иначе сейчас лебезил бы и выслуживался перед Гладстоном. Но все-таки сейчас я здесь, в нашем клубе, и полностью разделяю твое мнение, что нынешний министр — настоящий лис и пройдоха. Посмотрим, как ирландцам понравится это, когда после уступок начнутся серьезные меры.