Четверо из пророчества (джен)

Карин Улисс, за глаза и в глаза называемый всеми Снежным Львом, воспитывал своего сына Ладала в строгости. С малых лет мальчик обучался военным искусствам и грамоте с лучшими преподавателями, которых только можно было отыскать во всех Четырёх Королевствах. И если с первым проблем не было — мечом юный Ладал владел так же прекрасно, как копьём и палицей, давая фору даже умудрённым опытом рыцарям, то с грамотой дела обстояли плохо. Закинув учебники в угол, мальчишка с большим удовольствием убегал во двор лепить снеговиков с детьми прислуги, и никто, кроме самого Снежного Льва, оттащить его оттуда не мог. Да и самому Карину это стоило сил — скорее душевных, нежели физически: в конце концов, показывать слабость наследника перед дворовыми мальчишками было не очень приятно, а оттаскивание за ухо орущего похлеще колокола на пожарной вышке Ладала со двора Карин считал именно что слабостью.

Впрочем, вопрос был решён очень просто и в стиле Карина Улисса, чей строгий, поистине ледяной нрав был известен повсеместно. Однажды, когда мальчишка решил попросту сбежать, его поймали перелезающим через ограду и просто отвели в темницу, где посадили на хлеб и воду на десять лун, не давая ни оружия, ни книг. Ладал вышел из темницы хмурым, но спокойным и как-то резко повзрослевшим, и больше не отнекивался от учёбы. Карин сначала нарадоваться не мог, а потом, когда понял, что сын отдалился от него, было слишком поздно что-то менять.

Так мальчик и рос: доверенный учителям и самому себе, рядом с отцом, навсегда потерявшим доверие.

Когда ему стукнуло шестнадцать лун, отец позвал его в кабинет и, смотря в безучастное, холодное лицо сына, рассказал ему об известном с давних времён пророчестве, в котором говорилось, что четверо из разных времён года смогут спасти Королевства от надвигающейся опасности. Ладал слушал, не выказывая никакого внимания, и на лице его не дрогнул ни один мускул. Карин же продолжил, рассказывая, что сотни претендентов со всего Снежного Королевства, которым уже исполнилось шестнадцать, но не исполнилось восемнадцати, соберутся через неделю во Дворце, где померятся силами, и самый лучший из них, определённый самим Рорконом, сможет исполнить пророчество, и честь ему по всем Королевствам будет такая большая, что сложно и словами описать. Выразив, в общем-то, довольно предсказуемое желание, чтобы сын отправился на состязания, Карин ещё некоторое время ожидал от него реакции, но дождавшись только короткого кивка и холодного: «Как скажете, сэр», — он отпустил сына к себе. Признаться в том, что всё воспитание было построено именно на этом пророчестве, Карин так и не смог. Впрочем, он верил в ум своего сына и знал, что тот и сам об этом догадается. И от осознания этого хотелось малодушно сверзнуться с Великого Утёса. Снежный Лев спрятал лицо в ладонях и тяжело вздохнул. Но потом собрался с мыслями и выпрямился в кресле. В конце концов, он знал, что так будет — с самого рождения мальчика знал, точно просчитал, что он подойдёт под время исполнения пророчества. И кому, как не сыну Снежного Льва — самого сильного воина всего Снежного, а значит и всех Четырёх Королевств, быть избранником судьбы. Ладал должен выйти победителем — именно для этого его воспитывали таким, каким он стал.

С этими мыслями Карин встал со своего стула и отправился во вторую часть дома, недоступную Ладалу. Там жила его жена и ещё двое сыновей. Они были младше Ладала, и сила пророчества на них никак не влияла, а значит и воспитывать их можно было не в такой строгости.

* * *

Прикрыв дверь в свою комнату, Ладал упал на кровать и зарылся лицом в подушку. Потом отогнул тёплое пуховое одеяло и укрылся им почти с головой — только нос торчал. Несмотря на то, что в замке всегда топились камины, и огонь во всех комнатах горел, не переставая, холодно всё равно было ужасно. Только неделю в году, когда наступала небольшая передышка, называя нередкими шутниками «весной», можно было выйти на улицу без тёплой шапки и вдохнуть всей грудью холодный, но всё-таки не кусающийся морозом воздух.

Ладал любил эти редкие передышки — они словно показывали, что отчаиваться не стоит никогда, ведь в любой, даже в самой холодной жизни есть место теплу.

Впрочем, в своей жизни Ладал тепла пока не видел. Суровый отец воспитывал его в строгости, и с детства он не видел ничего, кроме учебников, оружия, поджатых отцовских губ и пресных выражений лица учителей. Пожалуй, лучше всех к нему относился престарелый Макос, преподававший ему науку владения мечом. Только от него можно было дождаться хоть какой-то похвалы и сдержанной, но всё равно тёплой улыбки. Остальные учителя были сдержанными и отстранёнными: уроженцы Снежного Королевства в силу врождённых свойств характера, а прибывшие из других Королевств — в силу нескончаемой зимы за окнами, способной ввергнуть в непрестанную меланхолию любого. Поэтому затаившаяся в уголках глаз Макоса странная смешливая хитрость была непривычной, но только она и помогала не промёрзнуть до основания холодному сердцу Ладала, обделённого родительской лаской.

Ладал всегда помнил, просто не в силах был забыть, как однажды мальчишки во дворе рассказали ему, что на второй, по заверениям отца закрытой части замка живут другие дети — они выходят гулять в компании толпы нянек, а иногда — высокой худой блондинки. Это был первый случай, когда Ладал заподозрил ложь отца. Он не хотел верить, потому что был убеждён в том, что отец не может ему лгать — это же отец. И чтобы убедить себя в том, что мальчишки наврали, ночью он проник на запретную территорию, подождав, пока сидящий у входа на другую часть замка дворецкий задремлет прямо на стуле у камина. Ладал медленно пробирался по ярко освещённым коридорам и чувствовал запах тепла и уюта. Он не мог бы объяснить, из чего состоял этот запах — свежая выпечка, цветочные ароматы, подогретое молоко, какие-то ещё, еле уловимые запахи. Но он точно знал, что в «его» замке пахнет совсем по-другому.

Заглянув в очередную дверь, он резко отпрянул обратно — в комнате спиной к нему сидела красивая женщина в светло-голубом платье и вышивала. Распущенные волосы её струились по прямой спине, а лица Ладал не видел. Он простоял, аккуратно заглядывая в комнату, довольно долго, и всё никак не мог насмотреться, наслушаться, надышаться. Тонкие пальцы женщины накладывали стежок за стежком, она тихо напевала себе под нос какую-то грустную мелодию и иногда поднимала голову, чтобы взглянуть на стоявшие на каминной полке часы.

А потом в комнату с другого входа вошёл отец. Подойдя к женщине, он нежно улыбнулся и поцеловал её в висок. Она засмеялась, отложила пяльцы и обняла Карина, уткнувшись лицом ему в живот. Чувствуя, как он поглаживает её светлые, почти белые волосы, она спросила как-то обречённо:

— Как там Ладал?

Карин нахмурился и ответил:

— Снова сбегает во двор, несносный мальчишка.

Она тяжело вздохнула.

— Может быть, стоит его…

Отец резко прервал:

— Мы уже говорили об этом, Сесиль. Мы говорили об этом не раз. У тебя есть Мэттьюс и Лоренс, воспитывай их, а с Ладалом нечего нянчиться — у него другое предназначение.

Сесиль отпрянула от мужа и отвернулась.

— Всё же я считаю, что ты не прав. Мальчику нужна забота и родительская любовь, а ты лишаешь его и того, и другого. Подумай, каким он может вырасти.

Карин ухмыльнулся:

— Я очень хорошо представляю, каким он вырастет, Сесиль: самым сильным, самым умным и самым достойным. У него будет острый меч и острый ум, которыми он будет владеть одинаково виртуозно. А я буду не только примером для подражания, но и авторитетом для него, и когда он обгонит меня, Снежного Льва, в своих умениях, им будем гордиться не только мы, но и все Четыре Королевства. И именно это — его предназначение.

Сесиль спрятала лицо в ладонях и покачала головой. Когда она заговорила, голос её звучал глухо:

— Ты не прав, Карин. Ты воспитываешь из него послушную куклу — такой никто не сможет гордиться.

— Бред! — резко прервал её Карин. Потом чуть смягчился и добавил: — Мы уже обсуждали это, Сесиль. У тебя есть ещё два сына, чтобы воспитать их так, как хочется тебе. Оставь Ладала в покое, его судьба предрешена.

Она резко встала — лежащие на коленях пяльцы свалились на пол, но Сесиль не обратила на это внимания.

— Ты лишаешь одного сына материнской любви, а двух других — отеческой. Припомни мои слова, это не приведёт ни к чему хорошему.

Она вышла, громко захлопнув за собой дверь. Карин постоял ещё немного, наблюдая за пляшущим в камине огнём, потом ушел вслед за женой.

Ладал ещё долго подпирал спиной стену, пытаясь разобраться в собственных мыслях. Потом он ушёл в свою часть замка, прошёл мимо всё так же спящего дворецкого и лёг в кровать.

Следующей ночью он попытался бежать, но его поймали. Сидя в холодной темнице на деревянной койке, закутавшись в два одеяла и всё равно стуча зубами от холода, Ладал вспоминал тепло гостиной и тонкие пальцы своей матери. И все эти десять лун, замерзая и накидываясь на изредка приносимые хлеб и воду, он пытался понять только одно: почему отец так поступает с ним? Он думал, что, выйдя из темницы, сможет получить ответы на свои вопросы, но Карин встретил его хмурым взглядом и резким тоном выразил надежду, что впредь сын будет вести себя благоразумно. Ладал только молча кивнул и больше ничего не пытался выяснить. Просто верить отцу больше никогда не мог — сразу вспоминал его слова, сказанные там, в гостиной. И от осознания того, что ему попросту не доверяют причин такого отношения, становилось мерзко и… холодно. Холодно так, будто Ладал стоял голым под пронизывающим ветром, дующим с Гор.

Сегодня, когда ему исполнилось шестнадцать, все ответы были получены. Какое-то нелепое пророчество лишило его детства, матери и любящего отца. Какое-то пророчество сломало ему жизнь. Лёжа в кровати, укутавшись в одеяла, он недобро улыбнулся, представив себе выражение лица Карин, когда Ладал провалит все испытания. Карин будет в гневе, и может быть, накинется на своего сына, и тогда Ладал сможет показать ему все те умения, которые с детства вдалбливали в его голову. Только так — в честном поединке с решившим всю его судьбу отцом, а не на смотринах воинов ради определения того, кто будет достоин исполнения пророчества. Такой бой был Ладалу по душе.

А потом он представил другую картину: вот он становится победителем, исполняет волю Роркона, становится уважаем и любим всеми. И Карин, встречая сына после величайшей в истории Королевств победы, старается обнять его, говорит что-то о том, как он горд и как любит своего сына. А Ладал, не слушая, бросает ему в лицо давно крутящиеся на языке слова ненависти. Ладал увидел будто на самом деле, как отрекается от этого человека, называемого ему отцом, забирает мать, которую видел только один раз, но уже любил, и уходит. И Карин остаётся один — никому не нужный, всеми покинутый. Именно такой, каким был все эти годы Ладал.

Он улыбнулся самой широкой своей улыбкой, как не улыбался уже очень давно. Именно так он и сделает.

В конце концов, Карин справился с поставленной перед собой задачей: Ладал имел острый ум и прекрасно владел мечом. Он был самым сильным, самым смелым, самым умным. И безусловно, самым достойным кандидатом на роль воина из пророчества. А значит, он победит.

Только с одним отец не смог справиться: Карин никогда не был и никогда не будет авторитетом и примером для подражания своему сыну. Этой чести он был навсегда лишён.

С этими мыслями Ладал погрузился в глубокий сон, и ему снилась метель, которую прогоняла своими тонкими руками мама.