Остывший чай (гет)

Пожалуй, всю почту можно выбросить. Да, мои руки тянутся к урне, но я не могу решиться. Эта урна единственная на этой улице. Иногда, когда она почти переполнена, можно заметить надписи на выброшенной бумаге. Чаще всего, это письма. Старые, измученные, забытые адресатом письма, которые только навеивают те былые годы. Каждый раз, когда мне удаётся прочитать одну строчку, две, возникает желание избавить бедную урну от этой ноши. Она должна нести всё то, что нам стало ненужно, всё то, что мы пытаемся отбросить от себя, всё то, что никогда больше не станет частью нашей жизни. Оно потеряно.

Я выбрасываю несколько желтых конвертов — розыск. Они ищут людей, всё ещё надеются, что они живи, что их не забрали глухие выстрелы. Я выбрасываю их не потому, что уверен в смерти этих бедных пропавших, а только потому, что боюсь увидеть там свою фотографию или её. Я понимаю, что родители никогда не прекратят своих поисков, никогда не примут то, что мы исчезли с лица земли. Почему они всегда так боятся нас отпускать? Они говорят, что при этом теряют часть себя, но это неправильно.

Ещё несколько писем белого (или уже серого от грязи) цвета тоже отправляются в урну, пролетаю мимо, и падают на землю. Она уже переполнена. Нет больше места для моего прошлого или, возможно, будущего.

— Эй!

Я резко оборачиваюсь, не успевая подобрать конверты.

— Здравствуйте, Эрика!

— Почему ты даже не читаешь их? Возможно, это важно. Вдруг, тебе предложат работу или, ещё лучше, учёбу.

— Вы в это верите? Я нет.

Старая дама в черном вельветовом сарафане опустилась к урне и достала оттуда выпадающее письмо. Она несколько раз пробежала глазами по одной и той же строке, затем скомкала его и бросила обратно.

— Ты прав. Только известия о смерти. Как же это надоело! Если подумать, мы могли бы жить очень хорошо. Если бы люди перестали верить в прошлое, вышли на улицу, и каждый посадил бы дерево! Эта теория стара как мир, но почему все упорно опираются ей? Я недавно убрала свой сад,— Падма сказала, что лучше бы я сидела дома. Я “слишком выделяюсь”, понимаешь?

Я киваю. Понимаю. Всем нравится и, в то же время, не нравится так жить. Жить в печали, разделять комнату и дом с грустью. Мы привыкли, к сожалению. Уверен, каждый хотя бы раз задумывался над этим, но с невероятной силой старался отгородить себя от подобных мыслей. Мы боимся “выделяться”, боимся, что нас не поймут, но ведь можно попытаться. Всё новое — чуждо, мы это знаем и отрекаемся.

— Никто не получил работу?

— Не знаю. Но кто же согласиться? Это то же самое, что убрать сад.

— Я слышал, что Падма хотела бы работать.

— О ком ты говоришь?! Падма — любительница стереотипов. Никогда она не выйдет из своего маленького мира в доме номер 36.

Старая дама кивает мне на прощание, отдавая упавшие письма, и уходит в сторону своего дома. Возможно, она попытается зайти в гости к Питеру, но кто ей это позволит? Мы давно не принимаем гостей. Стучать кому— либо в дверь считается неприлично. Нельзя тревожить друг друга, нельзя навязываться, становиться обузой. Есть те, кто следуют правилам, а есть те, кто любой ценой будет пытаться нарушить их, как она.

Я выбрасываю всё, даже не просмотрев.