Четверть после полуночи (гет)

"...избегая его ударов..." — Мольер.

— Ты мне не нравишься. Но твоя смерть не моя цель, — сажусь на стул и смело встречаю его взгляд.

— Ложь, — самодовольно улыбается он.

Вокруг глаз тёмные круги, щёки ввалились, словно он несколько недель не ел, а во взгляде поубавилось и нахальства, и дерзости.

— Полуправда, — возражаю я. – Я на вопрос ответила, ответь и ты.

— За сотню другую убитых асгардцев и опозоренное имя отца.

— Ложь, — и не то чтобы я ждала правды, но разочарование в голосе скрыть выходит не до конца.

— Полуправда, — отплачивает он мне той же монетой, и я нехотя признаю его на то право. – Угощение вроде бы рядом, да съедено вперёд тебя – мерзкое ощущение, не правда ли?

— Не хуже того, что испытываешь, когда держишь сладость в руках, но ни сил, ни желания её съесть не имеешь, — пожимаю плечами я.

Бог Обмана раздражённо хмурится и недовольно выдыхает. Поднимается с кровати, делает несколько шагов из стороны в сторону и, сложив руки на груди, разворачивается, наконец, ко мне лицом.

— У меня есть ещё неделя до того, как мне… на самом деле потребуется помощь, — медленно и с неохотой проговаривает он. – Избавь меня от своих ничтожных попыток меня в чём-то убедить.

Это почти капитуляция, и мне бы записать раунд за собой, но есть что-то в выражении его глаз, позе и тоне, что проигравшей делает меня. Я словно маленький ребёнок, что канючит у матери игрушку: у той нет ни времени, ни денег её купить, а я очевидного не понимаю – плачу всё громче и громче, напрашиваясь в конечном итоге на подзатыльник, а не на фарфоровую куклу у себя в руках.

Рыдающее дитя здесь я, строгий родитель он, игрушка – выполненный приказ, и вряд ли ему понравится подобная аналогия, но лучше у меня нет.

— Через семь дней ты меня пустишь? – на всякий случай уточняю я, затыкая собственную гордость.

— Я приму помощь.

— От того, кто предложит, или чью угодно, но только не мою?

— Видишь, — хищно улыбается он, прислоняясь к стене. – Можешь, когда захочешь.

Зло сжимаю зубы и тоже поднимаюсь. Дурацкая привычка с детства – говорить загадками, будто передразнивая Сфинкса, но в отличие от оного, услышав правильный ответ, в пропасть Локи бросаться не намерен.

— Тогда до тех пор оставаться здесь мне явно нет резона, — просто отвечаю я.

Когда мы были детьми, у младшего асгардского Принца была игра: он убегал в лес и ждал, пока кто-нибудь побежит вслед за ним. Не игра, а проверка, как позже поняла я, и Тор, каждый раз без вопросов и подозрений пускаясь за ним, эту проверку исправно проходил. Вот так просто, не догадываясь ни об истинных замыслах своего брата, ни о значении собственной готовности следовать за младшим хоть на край света.

— Тебе понравился новый лазарет? – спрашивает Локи, не обращая внимания на мою жалкую попытку шантажа.

Так вот тогда он не просто ждал, пока кто-нибудь отправится за ним. Он хотел проверить, пойдут ли за ним вполне конкретные люди.

— Разговор о погоде? – хмыкаю я.

Тор шёл. А я из детской вредности и девчачьего кокетства разворачивалась в обратную сторону. Мораль нелепой детской игры никак не шла у меня из головы, но какой из этого следует сделать вывод, я понять не могла.

— Тебе приказали меня вылечить. Знаешь же, что прежде чем чинить тело, следует залатать душу.

Удивлённо приподнимаю брови и оборачиваюсь. В глазах у опального Принца вопросительная улыбка и неуверенная радость – словно та я, из далёкого детства, побежала за ним вместе с Тором.

И он мне сейчас как будто бы в чём-то признался.

— Просторней прежнего, — слышу я свой собственный голос, — и светлее.

Но проиграла всё равно я.