Valentine Encounter — Встреча в День святого Валентина (гет)

Прошло уже несколько недель, а у Драко время от времени появлялись сомнения, действительно ли лихорадка полностью отступила. Казалось, что она снова и снова напоминала о себе неконтролируемой дрожью и странной слабостью во всем теле, с которой он проснулся в самый первый день — и почти всегда их появление провоцировалось взглядом Грейнджер из другого конца класса или в Большом зале.

И это действительно чертовски раздражало.

Единственным утешением было то, что когда он случайно встречал ее взгляд, в глубине этих темных глаз он замечал неловкость и тревогу — и в точности такие же эмоции отражались и у него на лице. Казалось, она была так же сбита с толку их встречей в День святого Валентина, как и он.

Слабое утешение, конечно.

Вообще, у Драко просто не получалось выбросить Грейнджер из головы. И это сводило его с ума. Он ошибся со сроками сдачи важного эссе по трансфигурации, совершил множество мелких оплошностей на зельеварении — а ведь это его любимый предмет, — и буквально в прошлую субботу Поттер снова увел у него из-под носа снитч, потому что мозг Драко был занят чем-то другим — угадайте, черт возьми, с трех раз чем. К счастью, у Слизерина все еще был шанс побороться за кубок в этом году благодаря блестящим выступлениям команды в игре с другими факультетами, но... Это все равно оскорбительно.

Он поймал себя на том, что украдкой бросает на нее взгляды, — порой в ущерб учебе, в ущерб квиддичу, в ущерб своему душевному равновесию, в конце концов, — пытаясь застать ее в тот момент, когда она ослабляла бдительность, чтобы иметь возможность увидеть ее легкое очарование, которым она обладала, только когда не смотрела на него. Грейнджер не была красивой в привычном смысле слова, как, к примеру, та же Лаванда Браун или Сьюзан Боунс. Очарование же Гермионы проникало под самую кожу любого мужчины (черт бы ее побрал!). И поймать ее в такой момент было подобно свежей холодной воде среди раскаленной пустыни — и видит Мерлин, Драко хотел сделать глоток.

О, как же он боролся с этим! Жениться по договоренности — это одно дело. Хоть его и не особо радовал предстоящий брак с Панси, он никогда усиленно и не возражал — по правде говоря, он воспринимал это — как данность, как нечто само собой разумеющееся. Так какой смысл бороться с тем, что неизбежно? Это было так же неотвратимо, как восход солнца утром.

Но раньше он никогда не испытывал такой "жажды" по человеку. Он никогда не позволял себе этого, пресекал на корню, как только замечал первые проблески этого чувства. Еще больше проблем на шее ему не хотелось — спасибо большое, и так хватает. У него уже забот по горло. Он просто женится на Панси и создаст правильную, хорошую семью, и точка. Зачем звать в свою жизнь хаос, который принесет с собой любовная интрижка? Если он не смог полюбить будущую жену — а он пытался, — тогда он не будет любить никого. Так было проще.

Поэтому жениться по договоренности — это одно, но жениться по договоренности, когда он внезапно необъяснимо и отчаянно хотел (а какая была внутренняя борьба, чтобы признать, что он действительно хотел ее!) девушку, которая была чертовски ниже его по положению, хотел так сильно, что все попытки задавить это чувство были тщетны — это было совсем другое. Словно ты... умираешь.

Да еще и этот чертов Снейп, как посланник из ада, со своими туманными замечаниями: пришел к нему в тот момент, когда ему было плохо, он был не в себе и в связи с этим оказался намного более чувствительным к вероломным идеям Снейпа, которые, несмотря на все старания, Драко не мог выкинуть из головы. Идеям, которые, вопреки его желанию, накрепко осели в его душе и эхом раздавались в голове перед сном и в первые минуты после пробуждения.

Это сводило с ума.

Был только один способ избавиться от этого.

Он должен был еще раз поговорить с ней.

* * *

Библиотека была безлюдной.

Ну, почти. Безлюдной, если не считать Драко.

Он знал, что так будет, поскольку это был вечер пятницы. Даже мадам Пинс уже отправилась спать — однако для старшекурсников библиотека была открыта двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, чтобы дать возможность подготовиться к приближающейся Ж.А.Б.А. Ни один семикурсник не мог быть наказан за то, что он сидел в библиотеке, даже если его застали там после отбоя. Однако добраться до библиотеки и вернуться к себе — это было проблемой. Филч и миссис Норрис все еще безраздельно властвовали в коридорах Хогвартса.

Тем не менее Драко сел за маленький столик в углу, разложив перед собой книги и свитки, на которых он явно не мог сосредоточиться, ожидая появления Грейнджер.

И он не был разочарован.

Сначала он немного удивился, когда массивная деревянная дверь, запираемая на железный засов, со скрипом отворилась, а затем закрылась обратно, вероятно, по собственной воле. А затем он и вовсе был сбит с толку, когда Грейнджер появилась буквально из воздуха, быстро отточенным движением пряча самую что ни на есть настоящую мантию-невидимку. Драко был далеко не глуп. Перед глазами внезапно возникла картинка из прошлого: он, третьекурсник, стоит рядом с Визжащей хижиной в Хогсмиде. С грязью в волосах.

"Поттер, — прорычал он, — я знал, я, черт возьми, знал это. Ублюдок!"

Гермиона не обратила никакого внимания на него, сидящего в самом отдаленном затененном углу. Он и не ждал, и не хотел этого: именно поэтому он и выбрал такое место. Он хотел иметь возможность самому начать разговор, на своих условиях.

В библиотеке всегда царил полумрак. И хотя старшекурсникам разрешалось пользоваться любым учебным материалом, хранившимся в ней, однако никакого освещения предоставлено не было. Считалось, и, в общем-то, правильно, — за редким исключением, как Кребб или Гойл, — что в таком возрасте они уже могут сами о себе позаботиться и достаточно сведущи в магии, чтобы суметь осветить свою рабочую зону.

Гермиона так и сделала: зажгла палочку обыкновенным Люмосом и пробормотала еще одно заклинание, позволявшее контролировать яркость. Она увеличила яркость настолько, чтобы весь стол, который она выбрала в качестве рабочего места, — намного больше, чем тот, за которым притаился Драко, — погрузился в золотое свечение. Она присела на стул, спиной к Драко, скомкала серебристую мантию и запихнула ее в сумку, откуда через секунду появилось внушительное количество книг, свитков пергамента и писчих принадлежностей.

Драко тихо поднялся.

Его сердце тяжело билось в груди, но черта с два он бы дал Грейнджер хоть малейший намек на то, как ее присутствие действует на него. Он привычно надел на лицо маску холодного пренебрежения, глубоко вздохнул... и еще десять минут простоял, не двигаясь с места и просто глядя на нее, не в силах сделать первый шаг.

"Ну, — мрачно подумал он, — вот и все". Спокойный, сдержанный Драко Малфой, слизеринский-мать-его-принц, боялся, — а именно так это и называлось, если быть до конца честным, а Драко вырос с убеждением, что мужчина должен быть честен во всем как с самим собой, так и с окружающими, — так боялся девчонки. Боялся настолько, что стоял как изваяние, не приближаясь к ней. Не просто девчонки, на самом деле, — гриффиндорки, лучшего друга заклятого врага и грязнокровки.

Мерлин, помоги.

Однокурсники умрут со смеху.

А отец...

О, лучше даже не думать о том, какой будет реакция его отца.

«Держи себя в руках, Малфой», — прорычал он себе под нос и, сцепив зубы, широким шагом направился к Грейнджер, по-прежнему сидевшей спиной к нему, окруженной сиянием палочки.

— Добрый вечер, Грейнджер, — в привычной манере растягивая слова, произнес он, подойдя так близко, что практически коснулся ее локтя, отчего она вздрогнула и ахнула.

Она развернулась на стуле, чтобы увидеть Драко, пораженная его близостью: ей пришлось задрать голову, чтобы посмотреть в его лицо.

— Малфой, — ее голос был чуть громче шепота.

Он заметил проблеск страха в глубоких темных глазах, но она быстро справилась с собой — вероятно, человек, менее сведущий в сокрытии истинных эмоций, чем Драко, ничего бы и не заметил. Следовало отдать ей должное, она не стала выхватывать палочку — лишь поднялась на ноги, не прерывая зрительного контакта, чтобы быть с ним на одном уровне.

— Ты напугал меня, — сказала она.

Драко нарочито небрежно пожал плечами:

— Ты помешала мне, — ответил он. — Я пришел первым, — он указал на маленький стол, за которым он сидел несколько минут назад, и тут же почувствовал, как напряглась Гермиона.

— Ты видел, как я вошла? — быстро спросила она.

"Видел ли я, как ты вошла? Что ж, хороший вопрос..."

Мантии-невидимки были строжайше запрещены в Хогвартсе, и Драко это знал. А тут сама староста школы, не меньше, пользуется ей... Не имело значения, была ли это ее мантия и Поттер одолжил ее в тот памятный день на третьем курсе, или же это была его вещь, а сегодня Грейнджер лишь однажды ею воспользовалась — мантии-невидимки были такой редкостью, что у них определенно не могло их быть две, на каждого. Теперь, когда у него были конкретные доказательства ее существования, он мог преспокойно вить из них обоих ве...

— Нет, — уверенно ответил он, — я сидел спиной.

Так, и что за хрень он только что сказал?

Она заметно расслабилась, и на некоторое время воцарилась тишина. Наконец...

— Не хочешь присоединиться и позаниматься со мной, Малфой? — внезапно предложила Гермиона. — Мне кажется, твой стол несколько маловат. В нашем распоряжении вся библиотека, а наши палочки вместе дадут намного больше света.

Драко ничего не ответил: по правде говоря, предложение было столь неожиданным, что он просто не мог подобрать подходящих слов, которые не выставляли бы его придурком с проклятого Хаффлпаффа. Но он все же сумел заставить себя двинуться с места, отодвинул стул у противоположного конца стола, махнул левой рукой в сторону своего бывшего местоположения и пробормотал: "Акцио".

Палочка мгновенно приплыла в его протянутую руку, а затем вещи Драко сами сложились в сумку и прибыли вслед за палочкой. Гермиона наблюдала за всем этим, скептически изогнув бровь, но от комментариев отказалась.

Драко положил свою палочку в центр стола рядом с Гермиониной, и свет на самом деле стал намного ярче.

Однако прежде чем начать заниматься, Драко снова потянулся к палочкам, и вместо того, чтобы взять свою, он схватил палочку Гермионы и начал внимательно ее осматривать, пока она следила за ним настороженным взглядом.

— Ну что, как работает палочка, Грейнджер? — осведомился он, лениво покручивая ее в пальцах.

— Хорошо, Малфой, благодарю, — отрывисто ответила Гермиона.

— Я рад, что ты сумела избавиться от страха в своей голове, — прохладно бросил Драко. — И, как я и говорил, она не нанесла тебе никакого вреда, не так ли?

— Нет, — процедила она сквозь сжатые зубы.

Драко показалось, что она уже пожалела о том, что предложила ему позаниматься вместе. Это позабавило его. Может, он и был несколько очарован ею, но он все еще оставался Драко Малфоем.

Он привычным жестом взмахнул палочкой, и с ее кончика посыпались зеленые и серебряные искры, а затем положил ее обратно на стол рядом со своей палочкой.

Заметив, что она все еще наблюдала за ним, Драко обманчиво спокойно заметил:

— Хотя от страха-то ты избавилась не до конца. Ты все еще обеспокоена. Почему?

Гермиона перевела взгляд с него на палочку, непрерывно излучающую золотистый свет, а затем снова на Драко — внутри нее явно шла какая-то борьба. На секунду показалось, что она так и не ответит, но внезапно она сдалась:

— Я провела небольшое исследование, — как скороговоркой произнесла она, нервно теребя выбившиеся из пучка волосы. Она собрала их перед тем, как отправиться в библиотеку, но сейчас пучок уже изрядно растрепался.

Драко не смог сдержать улыбку, расползшуюся по его лицу при этих невероятно типичных для Грейнджер словах, но она была настолько взволнована, что ничего не заметила.

— И? — мягко подбодрил он ее.

— И я выяснила, — грустно продолжила она, — что когда для починки палочки используется темная магия, — а ты никогда не отрицал того, что прибегнул к темной магии, — между волшебником, починившим палочку, и ней самой устанавливается связь. Иначе говоря, даже когда я держу собственную палочку в руках, ты все равно можешь ее контролировать, если захочешь. Так что это теперь не совсем моя палочка. Она теперь... вроде как наша.

Черт подери. Драко даже не догадывался о таком побочном эффекте. Это было интересно...

Он даже не отдавал себе отчета в том, что широкая ухмылка растянула его губы, — в конце концов, усмешки стали его второй натурой, — однако Гермиона ее заметила.

— О, тебя это радует, не правда ли, Малфой? — взорвалась она. — Дает возможность почувствовать свое превосходство надо мной — конечно, такое преимущество! Прекрасно! Иди, злорадствуй! Я даже не знаю, чего я вообще...

Она начала кое-как сбрасывать книги и пергаменты со стола в сумку — движения ее были резкими и отрывистыми от гнева. Голос несколько затих, а прядь волос упала на лицо, пока она запихивала вещи.

— Я ухожу, — совершенно напрасно бросила Гермиона, поскольку ее намерения были вполне ясны, когда она резко развернулась, даже не подняв на него взгляд. — Сделай одолжение, Малфой! Держись подальше, как можно дальше...

Он обошел вокруг стола и преградил ей путь, прежде чем она закончила фразу и сделала хоть один шаг к двери. Так и не поняв, что сподвигло его сделать это, он схватил ее за плечи: она отбросила волосы назад и наконец взглянула на него. С неожиданной болью он заметил слезы, стоявшие в ее глазах, которые она с неистовой решимостью пыталась сдержать, с вызовом глядя прямо на Драко.

— Не уходи, — тихо сказал он. — Мне... — он сам удивился своим следующим словам. — Мне жаль, если ты думаешь, что я сделал это нарочно, чтобы подразнить тебя, прости. Я клянусь, — дальше обычно следовало "чистейшей кровью Малфоев", но Драко решил опустить это, совершенно справедливо решив, что это только усугубит ситуацию, — клянусь, что я не знал об этом, когда чинил твою палочку... Хотя я все равно починил бы ее, даже если бы знал. Даже теперь, когда я знаю — я не собираюсь использовать это знание против тебя. Обещаю. Теперь сядь. Если кто из нас и должен уйти, так это я. Я не собираюсь прогонять тебя.

Она некоторое время простояла не шевелясь, явно пытаясь вернуть самообладание, а затем сделала шаг назад, прочь от его рук, глубоко вздохнула и ожесточенно потерла глаза.

— Ненавижу реветь, — еле слышно пробормотала она скорее для себя, чем для него.

Когда она снова хотела отвернуться, Драко удивил самого себя еще раз, протянув руку, однако не затем, чтобы взять ее за плечо. Нет, в этот раз это был куда более интимный жест: он мягко схватил ее за подбородок и повернул ее лицо к себе, заглядывая в ее большие глаза, полные какой-то неуверенности.

— Дело ведь не только в палочке, да? — тихо спросил он. — Проблема в другом — ты еще не переступила через события той ночи, не так ли?

Неосознанно он снова сделал то же, что и с Панси, будучи в бреду: осторожно коснулся пальцем скулы, по которой несколько дней назад расползался огромный кровоподтек, а затем мягко провел большим пальцем по ее губам. В ту ночь по ним текла кровь — ярко-алая кровь, ничуть не грязная... Но она все еще была ниже него, у него все еще были обязанности перед семьей, а у его семьи все еще были свои неприкосновенные устои и порядки... Но, черт, он хотел ее. Разумеется, он не мог любить ее — предположить, что такое вообще возможно, было бы самой невероятной чушью, — но он мог желать ее, решил Драко, мог и желал — о, как он хотел ее... Прямо здесь, на столе, за которым они только что сидели, и...

Довольно.

Он опустил руки.

Но, Мерлин, в этой девушке было нечто особенное: ее очарование, которое даже нельзя было назвать красотой, ее ранимость, которую она изо всех сил пыталась спрятать за образом всезнайки и под маской высокомерия, ее наивная простота, которая проявлялась, даже когда Грейнджер намеренно нарушала правила (например, разгуливала по Хогвартсу в мантии-невидимке, будучи старостой школы). Все это вызывало невероятное желание.

Он нахмурился, вспомнив ее всклокоченный вид той ночью. Да, что-то в ней определенно вызывало влечение... А Кребб и Гойл были склонны действовать, повинуясь лишь примитивным животным инстинктам.

— Грейнджер, — неожиданно начал он, — скажи мне, что на самом деле случилось той ночью. Твоя одежда была изорвана. Они?..

Она отпрянула от него, отвернулась и обхватила себя руками — чтобы согреться? Или защититься?

— Я же сказала, что нет, — ответила Гермиона безжизненно.

Внезапно Драко осенило:

— Но не без попыток... Да?

— Не без попыток, — эхом отозвалась она и немного повернулась к нему так, что он мог видеть только ее профиль. — Да, не без попыток, — повторила она чуть громче. — Поэтому я так отчаянно сопротивлялась. Я сказала, что я лучше умру, и я не преувеличивала. Я подумала: "Ладно, если я дам отпор, они могут убить меня, но это в любом случае лучше, чем то, что меня ждет". Я... — она на секунду смолкла, глядя в никуда.

Но как только Драко уже хотел было снова приблизиться к ней, Гермиона словно пришла в себя и полностью развернулась к нему. В ее глазах плескалась паника.

— Я... Мне нужно идти, — она говорила с чрезвычайной поспешностью, — прости.

Она бросилась мимо него к двери.

Драко двинулся было за ней, но остановился, подумав, что лучше остаться на месте. Она была слишком напряжена, и он должен был дать ей возможность уйти, прийти в себя.

— Грейнджер, — окликнул он ее. Она остановилась у двери, но не обернулась. Драко тщательно обдумал свои прощальные слова и наконец произнес: — Не попадись Филчу. Тебе предстоит долгий путь. Лучше... чтобы тебя не видели.

Она ничего не ответила, лишь бесшумно проскользнула через приоткрытую дверь и исчезла в глубине коридора.

Драко надеялся, что она поняла намек в его словах и теперь думала об этом, будучи скрытой под мантией-невидимкой. Она могла не бояться быть замеченной Филчем... или кем бы то ни было еще.

В данный момент его мысли занимали два вполне конкретных человека.

Они пытались изнасиловать ее.

До Драко не сразу дошло, что он уже несколько секунд стоит, крепко, до боли, сжав челюсти и кулаки.

Они пытались изнасиловать ее. И она вполне ясно дала понять, что если бы им это удалось, для Грейнджер такой исход был бы хуже смерти. Она боялась, что они убьют ее за сопротивление, но тем не менее она боролась.

Они пытались изнасиловать ее. "Но почему, черт подери, почему, — взорвался Драко. Его кулак обрушился на стоявший по близости книжный шкаф, — почему меня это вообще волнует?" Ее жизнь должна была волновать его так же, как жизнь какого-нибудь домового эльфа. И что, если бы они все-таки изнасиловали ее? Что, если бы они разрушили ее хрупкую, прелестную наивность? В теории, ему не должно было быть до этого никакого дела. Более того, он не хотел беспокоиться об этом — ему не нужна была еще одна проблема в жизни. Она же была просто грязнокровкой.

"Но, — тихонько раздался голос в голове Драко, — теперь это твоя грязнокровка."

Черт. Черт. Черт.

Ладно, может, взгляд сквозь призму собственничества был не так уж плох. Любить человека, который ниже тебя по статусу, — неприемлемо, но обладать им — взять тех же домовиков — совсем другое дело. Хозяин же заботится о своей вещи. Так что если подойти к вопросу с этой стороны — застолбить Грейнджер как очередную свою собственность, — тогда он вполне мог велеть Креббу и Гойлу не приближаться к ней, и они бы подчинились. Им же лучше, если они подчинятся.

Драко едва заметно кивнул, определившись со своим будущим поведением, вернулся к столу, за которым они так недолго просидели вместе, и начал собирать свои вещи — на этот раз вручную, так как выпендриваться было не перед кем. Не было смысла оставаться в библиотеке теперь, когда Грейнджер ушла: позаниматься он мог и с большим комфортом в своей комнате.

Он уже собирался уходить, когда его внимание привлекло нечто белесое, лежавшее на полу в тени стола. Наклонившись, Драко поднял свиток пергамента и, развернув его, увидел бесчисленное количество строк в сумме длиной около трех футов, написанных аккуратным Гермиониным почерком. Задание по зельям, которое необходимо было сдать в конце следующей недели — видимо, она обронила его, когда поспешно собирала сумку.

Драко бросил его в сумку вслед за своими собственными свитками и направился обратно в подземелья. Ему не требовалась мантия-невидимка, чтобы не попасться Филчу — умение скрываться было его природным даром.

* * *

Спустя час он уже писал, сидя за своим столом. Его стиль письма был таким же аккуратным, как у Гермионы, но чуть более мужским. Писал он левой рукой: отец пришел в неописуемый восторг, когда впервые увидел, что его сын — левша; это очень ценилось слизеринцами, поскольку сам Салазар был левшой.

С легкой усмешкой на губах он написал:

«Дорогая Грейнджер,

Вместе с этой запиской я возвращаю твое эссе по зельям, которое я нашел на полу, когда ты ушла. Я взял на себя смелость пробежаться по нему глазами и, к моему огромному сожалению, вынужден сообщить, что ты допустила прискорбную ошибку в четвертом абзаце сверху — при перечислении ингредиентов для зелья. Один из них ты указала неверно, и он серьезно изменит действие зелья: вместо того, чтобы окрашивать предмет в синий, зелье, приготовленное по твоему списку, будет выворачивать человека наизнанку — довольно неприятная смерть, знаешь ли. Можешь попробовать на Лонгботтоме, если не веришь — не велика потеря. Хотелось бы еще отметить, что профессор Снейп не даст ни балла за такую работу, и я могу представить, какое удовольствие ему доставит возможность отчитать тебя перед всем классом. Я не собираюсь говорить тебе, какой ингредиент неверен: я хочу проверить, насколько ты умна, и с интересом понаблюдаю в пятницу за Снейпом. Хотелось бы увидеть, примет ли он твою работу, что означало бы, что ты сумела исправить ошибку самостоятельно. Или же ты просто провалишься, так и не исправив ее.

Д.М.»

Он посидел некоторое время, размышляя, а затем приписал:

«P.S. Если ты привыкла заниматься в библиотеке по ночам, то мы могли бы встречаться там пару-тройку раз в неделю: полагаю, мы можем оказаться полезными друг другу, поскольку оба готовимся к приближающейся Ж.А.Б.А. Тебе явно нужна парочка советов по зельям. Да и я, честно признаться, не идеален: хотелось бы несколько подтянуть свои знания по рунам и нумерологии. Я надеялся, что ты мне в этом поспособствуешь. Подумай над моим предложением и дай мне знать о своем решении.»

Дописав, Драко свернул письмо и эссе Гермионы в один свиток, перевязал его зеленой атласной лентой и небрежным щелчком пальцев отодвинул щеколду на клетке его собственного филина. Красивая птица тут же вылетела из клетки и приземлилась на стол перед своим хозяином, выставив лапку, чтобы принять письмо.

— Отнеси это Грейнджер, старосте школы, — велел он. — И не вздумай укусить ее, ты понял? Возможно, тебе придется доставить ей пару писем в ближайшее время, и только попробуй хоть раз тяпнуть ее, Юпитер. Ты почуешь грязную кровь... Но она даст фору любой грязнокровке, понятно?

Величественная птица тут же склонила голову в знак согласия. Драко поднялся, подошел к витражному окну, распахнул его, наслаждаясь прохладным весенним ночным воздухом. Филин полетел практически вертикально вверх и растворился в ночи. У Драко были огромные привилегии: и сова, и окно в собственной комнате. Встретить окно в подземелье было большой удачей, а держать у себя сов разрешалось только старостам школы.

Он нетерпеливо вышагивал по комнате, пока не вернулся Юпитер — без какого-либо ответного письма. Драко разразился бранью: он не получил даже какой-нибудь жалкой, наспех нацарапанной записки с благодарностью за то, что он спас ее задницу, сказав про ошибку в эссе. И, разумеется, никакого ответа — согласна она заниматься вместе или нет.

Эта чертова грязнокровка строила из себя недотрогу.

Наконец он упал в кресло, запустил пальцы в волосы, закрыл глаза и, откинувшись на мягкую спинку, позволил легкой усмешке тронуть его губы.

Эта чертова грязнокровка строила из себя недотрогу. Ну и пусть. Это лишь сделает его победу слаще, ведь в конце концов он получит то, чего хочет. Драко Малфой всегда получал то, что хотел. Ну, разумеется, кроме головы Уизли на серебряном блюдечке и Поттера — на золотом, но... Он все еще работал над этим. Возможно, он мог бы отодвинуть эту идею на второй план и полностью посвятить себя нынешней. Оно того стоило.

Он хотел ее — вот и все. Просто очень хотел ее.

Победа будет сладка.