Кода к эпилогу: Двадцать лет спустя, или детишки в порядке (джен)

– У меня есть следящие чары. А ты не мог даже схему канализаций захватить? – фыркнул Малфой.

– Но ведь это ты у нас спец по планированию, – резко ответил Гарри. – Не мог заодно спланировать, как нам отсюда выйти?

Они замолчали, увидев, как шестнадцать пар широко распахнутых детских глаз уставились на них, и вдруг поняли, что нужно вести себя как взрослые, взять на себя ответственность за ситуацию и перестать без толку препираться.

– Дети, небольшая задержка, – объявил Малфой. – Давайте дружно обвиним Поттера. Думаю, это справедливо.

Гарри мог бы возразить, но было ясно как божий день: дети очарованы Малфоем и чувствовали себя с ним в безопасности. Гарри мог защитить их, и дети это знали, но у него плохо получалось обнадеживать, обнимать, похлопывать по плечам, и он совершенно не собирался совершать подобных глупостей, чтобы произвести впечатление. И все они смеялись, когда Малфой пародировал профессора Лонгботтома, хотя верный Джеймс пытался это скрыть.

Дети уже измучились за эти несколько дней в голоде и стрессе. Они не слишком далеко прошли, когда Гарри с Малфоем, взглянув друг на друга, пришли к молчаливому решению, что нужно дать детям отдохнуть и поспать. И пусть думают, что взрослые все контролируют.

Малфой практически исчез под кучей детишек, пытающихся устроиться на ночлег поближе к его утешительному присутствию. Скору пришлось несколько раз жестко поработать локтями, чтобы заполучить правое плечо Малфоя, а Беттина свернулась у него на коленях. С Джеймсом остались только три девочки – лишь самые преданные, но он выглядел вполне довольным собой.

Гарри обошел периметр и установил несколько ловушек для аллигаторов, которые могли бы пожаловать в его дежурство. Он в очередной раз обходил периметр, проверяя слабые места, когда Эл рысцой увязался за ним. Он почти утонул в Малфоевском пальто, болтая длинными черными рукавами, похожий на мелкого бескрылого вороненка.

– Ты что делаешь? – спросил Гарри. – Разве ты не должен быть со Скором, или еще где?

– Нее, он со своим папой, – ответил Эл. Он посмотрел на него своими огромными глазищами, в темноте похожими на огни светофоров. – Я подумал, что лучше побуду с тобой.

– А, конечно, если хочешь, – ответил Гарри.

Эл снова взял его за руку, прикорнув к нему. Гарри хотел бы, чтобы Эл был помладше, тогда бы он смог взять его на руки и понести только потому, что малыш устал: это не было бы так эмоционально и не смутило бы ни Эла, ни самого Гарри.

– Почему ты пошел за Джеймсом, Эл? – спросил Гарри, его горло перехватило от нежности. Он нашел маленькую ладонь сына, почти потерявшуюся в рукаве пальто. – Раньше ты был осторожней. Ты уже несколько лет ничего такого не вытворял.

– Я знаю, – тихо, но отчетливо сказал Эл, будто подыскивая самые правильные слова. – Но папа, видишь ли… это очень важно, чтобы люди не думали, что я испугался.

– Какая разница, что они думают, Эл?

Сын задумался, наморщив маленький лобик.

– Папа, но это важно! – сказал он. – Одними разговорами ничего не добьешься. Нужно людям показывать, вовлекать их… И тогда они понимают.

– Если они до сих пор не поняли, какой ты замечательный, то пошли они к черту! – резко ответил Гарри.

– А в чем смысл посылать людей к черту? – мягко спросил Эл. Он был таким неиспорченным и таким неуверенным, что у Гарри дрогнуло сердце.

– А почему собственно кто-то должен подумать, что ты испугался? – спросил Гарри. – Эл, если эти дурмштранговские дети мерзко с тобой обращались, я…

– Нет, нет, – быстро перебил его Эл. – Я очень рад, что попал сюда. В следующем году я хочу попасть в Бобатон.

– Если ты застрянешь там в каком-нибудь французском болоте, я оставлю тебя на съедение гигантским саблезубым фламинго, – сказал Гарри. – Нет, на самом деле не оставлю, — быстро добавил он.

– Я знаю, – улыбнулся Эл. – Ты придешь и спасешь меня. Кстати, я учу русский язык. Скор меня учит, ему хорошо даются языки, потому что он двуязычный. Я уже немного знаю португальский, но больше армейский слэнг, и Скор говорит, что лучше не использовать его, когда рядом взрослые. Джеймс просто бесится, когда слышит наш португальский, это так весело.

– Я знаю португальский, – сообщил Гарри. – Научился кое-чему, пока был там. Я и тебя научу, если хочешь.

– Тогда я смогу писать тебе на португальском! – засиял Эл. – Мои письма тогда будут сверх-секретными. Ты же их никому не показываешь, да? – вдруг испугался он. – И даже маме не показываешь? У меня очень секретные планы.

Гарри не помнил никаких планов, только лишь нескончаемый поток идолопоклонства Скорпиусу Малфою, но Альбус распереживался, так что Гарри решительно кивнул.

– Они у меня в полной безопасности. Можешь мне доверять.

– Я знаю, папа, – Эл снова ему улыбнулся, так что снова сверкнул этот милый обломанный зуб, и Гарри вдруг вспомнил о том скелете в воде, и том, что бы он сделал, будь это… и тут он почувствовал себя совсем разбитым и беспомощным от того, как сильно он любит своего малыша.

– Ладно, Эл, – вздохнул он, – отдохни немного. Можешь прислониться ко мне. Если хочешь.

Эл свернулся рядом с ним в клубок из черных волос и огромного черного пальто и, обхватив его руками, начал засыпать.

Гарри ощутил смутную благодарность, когда Роуз сонно потянулась к ним и заняла его свободное плечо. Ее очки почти сползли с маленького носика. Когда Эл заснул, Гарри слегка погладил его по голове, но этим потревожил Роуз.

– Чего? – заморгала она, ее сон моментально сменился неодобрением.

– Ничего, – пробормотал Гарри, – Засыпай, Роуз. Ты в безопасности.

* * *

Гарри проснулся в тепле, приоткрыл глаза и ухмыльнулся, увидев, что Джеймс переполз к ним поближе среди ночи. Он почти заснул опять, убаюканный пением детей.

Но потом уловил слова песни:

Темный лорд появился -

Слизерин испарился,

Остальные остались сражаться!

Все замолчали, и тут какой-то мальчик спросил:

– А ты на каком факультете, Поттер?

– Думаю, ты знаешь, Франц, – тихо, но твердо ответил Эл.

Гарри ощутил, как его мышцы сжимаются в пружину. Он уже собирался аккуратно сдвинуть с себя Роуз и разобраться с этим мальчишкой, как Джеймс схватил его за рубашку.

– Папа, – настойчиво зашептал он, – сорокалетним мужчинам не пристало бить детей.

– Мне тридцать семь и…

– Без разницы!

– И я не собираюсь бить этого мальчишку, – сквозь зубы процедил Гарри, хотя и не был на сто процентов уверен. – Я лишь преподам ему урок.

– И какая от этого будет польза? – прошипел Джеймс. – Ты заставишь его заткнуться только потому, что так велел Гарри Поттер?

– Я хочу, чтобы он заткнулся. И мне плевать, по какой причине.

– Элу не плевать, – Джеймс крепко вцепился в рубашку Гарри, не давая тому двинутся, и быстро заговорил: – Послушай. Эл полон этих дурацких идей, ну ты знаешь. Подумай, папа! Он знает, чей он сын. Он сам этим воспользуется, если захочет, я же пользу…

– Ты? Правда? – удивился Гарри.

– Сейчас речь не обо мне, – отмахнулся Джеймс. – Не отвлекайся, пап. Это выбор Эла.

Гарри взглянул через плечо, на время прекратив попытки высвободить свою рубашку, и понял, что в данный момент его совершенно не заботит выбор Эла. Два дурмштранговца возвышались над маленькой фигуркой Эла, и тут один из них грубо толкнул его в спину. Эл споткнулся и, возможно, упал бы, если бы другой парень не толкнул его в другой бок.

– Что, драться не будешь, Альбус Северус? – скривился мальчишка, и Гарри узнал голос Будущего-Покойника-Франца.

– Нет, – задохнувшись от очередного толчка, ответил Альбус.

Джеймс со всей тяжестью своего тела повис на Гарри.

– Конечно, Слизеринцы не дерутся, – ухмыльнулся Франц. – Факультет трусов. Все это знают. Все другие факультеты остались сражаться – и все дурмштранговцы остались бы – но все ваши сбежали. Держу пари, ты бы тоже сбежал, не так ли, Поттер?

Конечно, Гарри и раньше слышал эти глупые стишки. Он слышал, как Джеймс дразнит Эла насчет Слизерина, но не слишком-то об этом задумывался: ведь так все и было, в конце концов. Ни один Слизеринец не остался тогда в Большом Зале.

Ему стоило бы стыдиться, наверное, но все, что он чувствовал сейчас – это бушующий отцовский гнев, рычащий: "Нет. Только не мой ребенок".

– Так, хватит, – зло сказал Гарри. – Немедленно отцепись от меня, Джеймс!

– А уже все равно все практически закончилось, – сказал Джеймс и отпустил рубашку Гарри как раз в тот момент, когда тот увидел, как Скорпиус Малфой угрожающе близко навис над Францем, словно призрачно-белое видение смерти.

Он ухватил Эла за руку и держал его ровно, а потом сильно оттолкнул Франца.

– Скор, не надо! – вскричал Эл.

– Я не собираюсь его бить, – скривив губы и угрожающе сузив глаза, медленно и холодно протянул Скорпиус. – Я – Скорпиус Малфой. Возможно, вы слыхали о моих коварных планах?

– Я уверен, что спокойный диалог разрешит нашу проблему, – сказал Эл.

– Диалог? Не знаю, о чем ты, – задумчиво протянул Скор. – Мои планы всегда плохо кончаются, ужасно плохо.

– Это просто недоразумение, – не унимался Эл.

– Значит так. Если вы даже взглянете косо в сторону Поттера, я постараюсь отомстить вам точно также, – очень убедительно, с угрозой протянул Скорпиус, – по простой схеме – зуб за зуб, как это принято у школьников. Я не стану причинять серьезного вреда.

– Я знаю, мы все преданы делу внутришкольного сотрудничества, – Эл гнул свою линию.

– Никто не будет расстроен более, чем я, если все трагически выйдет из под контроля, – а Скор свою, и добавил персонально для Франца: – Кроме, разве что, тебя! Ибо…

– …и гармонии, – продолжал Эл. – Гармония очень важна.

– …я тебе все кишки на башку намотаю, – проговорил Скор с замогильным удовлетворением. – Ясно?

– Я уверен, мы все подружимся! – с энтузиазмом заключил Эл. – Как вы думаете?

Франц и его приятель выглядели смущенными и слегка опасающимися за свои жизни. В некотором отношении, уровень ослепительного сияния Скорпиуса подтверждал, что он унаследовал уникальную Малфоевскую супер-способность – обращать врагов в камень одной лишь презрительной насмешкой.

– Может, вам нужно время, чтобы все обдумать, – с готовностью предложил Эл. – Идем, Скор.

Эл отошел от них, и Скор последовал за ним, задержавшись лишь для наглядного жеста: ребром ладони поперек горла, и финальной усмешки. В общем, Гарри был абсолютно впечатлен.

И только тогда, когда Элу уже не грозила опасность, Гарри заметил, что Малфой тоже не спит. Он сидел с Беттиной Гойл на коленях, крепко вцепившейся в него, и был белее снега.

* * *

Франц и его безымянный приятель были основательно подвергнуты остракизму детским двором смехопредставлений, который Малфой основал днем ранее. Гарри знал, что это всего лишь дети, а они с Малфоем – взрослые мужчины, но все равно был рад. Он все еще кипел от эмоций, шагая последним и охраняя тылы от аллигаторов.

– А почему ты не кинулся на помощь брату, Джеймс? – при случае осведомился он.

– Потому что Скор Малфой – сумасшедший собственник, это его территория, – ответил Джеймс. – В любом случае, не в этом состоит план Эла. Он хочет нравиться людям, продемонстрировать, что Слизеринцы могут. Дурмштранг, в некотором роде, очередной этап плана. Папа, ты бы видел, что творилось в школе – это было просто унизительно: Эл постоянно садился за столы Рейвенкло и Хаффлпаффа, призывая всех общаться друг с другом. Он просто напрашивался на неприятности.

– И за Гриффиндорским столом у него были неприятности, Джеймс? – спросил Гарри.

– Папа! – возмутился тот. – Будто бы я кому-нибудь позволил! В конце концов, он же мой брат.

– Конечно, – облегченно вздохнул Гарри, – Извини, Джеймс.

Джеймс взлохматил волосы и подмигнул:

– Я единственный Гриффиндорец, который доставляет неприятности Элу. Честно!

– А до того, как Эл прошел Сортировку… Ну знаешь, ты говорил, что он может попасть в Слизерин, типа такого. Ты и раньше отпускал подобные шуточки в школе, на первом курсе? – спросил Гарри.

Джеймс облизал губы.

– Все так шутят, пап.

И вот в такую ситуацию попал его Эл, все по незнанию. Гарри ощутил очередной приступ слепой ярости. Только не мой ребенок.

– А потом появился Скор Малфой, – медленно выдохнул Гарри. – Почему ты не сказал мне, что они друзья?

– Хм, – Джеймс поверх очков снисходительно взглянул на отца, как на сумасшедшего. – Папа, я думал ты и сам это понял, когда Эл вернулся домой. Скор там был не в качестве моего друга, – как-то мрачно добавил Джеймс, пиная лужу и подымая брызги воды. – Кроме того Эл болтал о нем двадцать четыре часа в сутки: Скор сказал то, Скор сказал это, Скор считает, что на их свадьбе будут лилии и органди. Я думал – это очевидно.

– Понятно, – ответил Гарри. – Еще один вопрос, Джеймс.

– Но только один, пап, – сказал Джеймс. – Так классно с тобой болтать, но этот Франц положил глаз на одну из моих женщин. Неусыпная бдительность!

Лучше бы они не учили Джеймса этой популярной фразе.

– Если ты поехал в Дурмштранг не для того, чтобы защищать брата, тогда зачем ты вообще поехал?

И снова старший сын одарил его взглядом, ясно свидетельствующим, что он думает об умственных способностях отца.

– Три слова, папа: горячие заграничные цыпочки. Ну же!

* * *

Они шли еще некоторое время, и Малфой объявил, что они приближаются к школе. Гарри не был уверен, сказал ли он так только чтобы успокоить детей, поэтому решил догнать Малфоя и уточнить.

– Нет, – зло глянул на него Малфой. – Я это вычислил. Своими мозгами. Этот туннель уходит вверх, а раньше уходил вниз. Я прикинул расстояние. Спасибо, что побеспокоился! Теперь моя очередь нести дежурство, – добавил он. – Если появятся аллигаторы, скорми им парочку этих ядовитых щенков.

Он наградил Франца и его безымянного товарища злобным взглядом. Мальчишки теперь действительно испугались, а Гарри ощутил смесь угрызений совести и яростного желания отомстить за Альбуса.

– Успокойся, Малфой, – с усилием сказал он.

– Нет, и не подумаю, – гневно сказал Малфой. – Это не твой факультет, понял? Ты ничего о нем не знаешь! Так что заткни свой поганый рот.

Он говорил тихо, быстро бросая взгляды по сторонам, дабы убедиться, что дети не видят, как взрослые ругаются, и послал в адрес Гарри такой же злобный взгляд, как и тем мальчишкам.

– Эй, это моего сына они толкали все утро, – возмутился Гарри. – Забыл уже?

– Я помню, – резко сказал Малфой. – Но это его битва. Не твоя. Ты не особо интересовался положением дел в Слизерине за последние двадцать лет, так что не строй из себя обиженного теперь. Как ты думаешь, что здесь делает Беттина Гойл? Гойлы живут в Англии. Половина ребят с моего факультета, половина моих друзей, отослали своих детей в заграничную школу, чтобы им не пришлось проходить через все эти издевательства. Слышал эту очаровательную песенку? Их насочиняли сотни, и все об одном: Слизеринцы сбежали.

– Но ведь сбежали, – напомнил Гарри.

– А, пошел к черту, – выплюнул Малфой и развернулся прочь.

Гарри будто услышал тонкий голосок Эла у себя в голове: "А в чем смысл посылать людей к черту?", потянулся вслед и схватил Малфоя за запястье.

– Подожди, – сказал он, – Я вовсе не…

Малфой выдернул руку и с ненавистью уставился на Гарри, тяжело дыша.

– Пэнси Паркинсон преподает сейчас в Дурмштранге, – голос, как треснутый лед, холодный и острый, – она уехала за тридевять земель, когда ей было всего семнадцать, как можно дальше от семьи и друзей. Пока Беттина сюда не попала, и Гойл мне не сказал, я даже не знал, куда она пропала. Ей пришлось сбежать от всего этого, потому что ей было страшно. Она не понимала, почему твоя жизнь стоит больше, чем жизни ее или ее друзей, так она и сказала, а потом ты вышел и практически умер, и она не смогла смириться с собой. Ты понятия не имеешь каково это – совершать ошибки еще будучи школьником и всю жизнь потом не иметь возможности их исправить, Поттер. Ты никогда не поймешь.

– Я не держал на нее зла, – ответил Гарри. – Я и не думал…

– Привилегия благородных победителей, – ровным голосом сказал Малфой. – Как мило с твоей стороны. Что касается Гойла и… они плохо учились в школе, всю жизнь, а потом появились заклятия, для которых нужна была чистая сила, и у них все получилось и их за это хвалили… они привыкли во всем за мной следовать… а я был идиотом, а они были напуганы и попались в ловушку… они вовсе не были такими, ясно? Не все время, только тогда, только в тяжелых условиях. Но именно это сказал один аврор матери Крэбба, когда они пришли сообщить о его смерти. Трус. Мучитель и предатель. Только так его и помнят теперь. И Гойл не смог отдать свою дочь в Хогвартс.

Малфой яростно тер запястье, будто хотел стереть след от прикосновения Гарри.

– Я не заставлял их мучить людей, – сказал Гарри. – Никто не заставлял. И ты не заставлял. Это был их выбор.

– А был ли у них выбор? – яростно сверкая глазами, воскликнул Малфой. – Когда мы – нет, не так. Это я совершал поступки: я присоединился, я выбрал другую сторону, и если бы они обвинили меня, то были бы правы. Но им – моим друзьям и сокурсникам – кто им предлагал другой выбор? Кто-нибудь их пригласил в вашу прекрасную Армию Дамблдора? Кто-нибудь им предложил прийти в эту проклятую секретную комнату в последний год? Нас просто вычеркнули! Наш декан был слишком занят тем, что ползал перед Гриффиндорцами, чтобы еще и на нас внимание обращать, нас просто бросили на съедение волкам!

– МакГонагалл сказала, что у Слизеринцам пришло время выбрать свою сторону!

– Когда же она это сказала? – вопросил Малфой. – Никто из моих знакомых Слизеринцев такого не помнит. Мы помним только то, как она предложила нам убираться.

– Она сказала, что любой совершеннолетний студент может остаться…

– Родители некоторых были Упивающимися! Разве у них была хоть малейшая причина верить, что их примут с распростертыми объятиями на другой стороне: там у них даже друзей не было, а на другой стороне были их семьи! У нее бы язык отсох, если бы она сказала нашему, все равно что осиротевшему, факультету, что нам не нужно уходить, что еще не поздно выбрать другую сторону? Тео Нотт до сих пор жалеет, что не остался, уже двадцать лет. И не он один.

Гарри попытался вернуться на двадцать лет назад и вспомнить, но тщетно, они все тогда были в таком отчаянии. Он сделал все, что мог, и победил. И это главное, так он думал, и все еще так думает.

– МакГонагалл была готова броситься со своими студентами на Упивающихся Смертью, – огрызнулся Гарри. – Мне было семнадцать, и спустя пару часов я пошел как свинья на заклание в лагерь Упивающихся. Если мы и допустили ошибки, если мы и не особо позаботились о драгоценных чувствах Слизеринцев, то у нас ни времени на это не было, ни особой надежды! Я не виню себя, и не виню ее.

Он ожидал, что Малфой швырнет в него очередным обвинением, но тот молчал, несчастный и обозленный.

– Я знаю, – наконец сказал он. – Всем было о чем думать. Все пытались что-то сделать. Может и некого винить. Я не знаю. Но я знаю, что Слизеринцы облажались, и от этой мысли меня всего трясет так, что я готов обвинить в этом вас всех, – его губы дрожали. – И глупые песенки этих глупых детишек только усугубляют.

– Тут я с тобой солидарен, – сказал Гарри, и Малфой скривил губы, почти улыбаясь.

– Могу я спросить кое-что?

– Ну, спрашивай, – Гарри кивнул.

– Альбус Северус, – произнес Малфой. – Я думал… До меня доходили слухи, что профессор Снейп был… что он не был тем, кем казался, что это все был большой двойной блеф. И когда Эл сказал мне свое полное имя, я подумал, что может это и правда.

– Да, – кивнул Гарри, – это правда.

Он задумался на секунду, стоило ли рассказывать другим людям больше о Снейпе. Он не рассказывал обычно – Снейп был мертв, так что это было уже не важно, к тому же он не знал, как толком объяснить. Война была выиграна из-за любви к Лили Эванс? Он думал, пусть уж лучше никто не знает правды… до сегодняшнего утра, когда он проснулся из-за дурацкой песни.

– А, ладно, – сказал Малфой, болезненный излом его губ слегка походил на улыбку. – Опять некого винить. Значит, он должен был оставить наш факультет ради… ради блефа. Он был героем. Я надеюсь. Я думаю, если бы он мог, он бы помог некоторым из нас.

Гарри не мог вспомнить, чтобы Снейп испытывал привязанность к кому-либо помимо его матери и, возможно, Дамблдора. Но, наверное, все же испытывал, должен был, по крайней мере.

– Он был храбрым, – сказал Гарри. – А теперь, ради Бога, Малфой, позволь мне подежурить, а сам иди и развлекай детей. Все равно они тебя больше любят.

– У всех дурмштранговцев хороший вкус, – заметил Малфой, улыбнувшись наконец. Улыбка, правда, вышла кривая, будто с примесью каких-то других эмоций, но все же – улыбка.

Гарри оставил его и заступил на вахту.