В игре все средства хороши (джен)

— Слушай, Тидей…

Ближе к вечеру следующего дня Приаму удалось отловить почти неуловимого скульптора, и он решил мять глину, пока она не высохла.

— Есть у меня одна идея…

И Приам в нерешительности замолчал — а ну как откажет ему немногословный Тидей. Который, помимо всего прочего, еще и был неплохим кулачным бойцом.

— И долго ты будешь молчать? — не выдержав повисшей тишины, поинтересовался Тидей.

— Нарисовать картину хочу, — честно признался Приам. — Попозируешь?

Договориться с Тидеем оказалось легко — то ли идея картины пришлась ему по вкусу, то ли сказалось некое сродство проблем скульпторов и художников. Однако он предупредил, что сам сейчас занят — боялся не успеть доделать скульптуру. Приам заинтересовался — что за работа такая, почему он не знает? Тидей пожал плечами и пригласил к себе.

Возвращался Приам в свой домик под большим впечатлением. Тидей решил запечатлеть танец с быком, и в натурщики, что вполне естественно, позвал Ореста. Глядя на замершего в неподвижности Ореста, Приам думал о том, что, пожалуй, Тидей при позировании будет как-нибудь попроще стоять — не выгибаться вниз головой, словно замерев в полете, а стоять. Или сидеть. А еще решил завтра же притащить все необходимое к Тидею и рисовать в те моменты, когда отдыхает Орест. Иначе не будет ни картины, ни скульптуры.

Ближе к ночи к Приаму ввалился Автомедонт с грудой табличек в мешках.

— Вот, держи!

И он стал осторожно укладывать свой груз на столик.

— И зачем оно мне? — скептически поинтересовался Приам, отрываясь от подготовки к завтрашнему сеансу рисования.

— Таблички для голосования. Позвать всех?

— Зови, — обреченно согласился Приам.

Сокомандники собрались быстро, расселись в перистиле и приготовились внимать Автомедонту.

— Значит так, — взяв одну табличку в руки и откашлявшись, Автомедонт приступил к объяснению. — В нынешних Играх шесть конкурсов, здесь по шесть табличек на каждого из нас. Те, кто ни в какой команде не играют, — предупреждая возможные вопросы, сказал он, — должны были записаться у организаторов, и все, кто записался позже позавчерашнего вечера, никаких табличек не получат. Дальше. На табличке вы пишите, какой конкурс и от трех до пяти команд, которые вам понравились. Потом кидаете их в амофры с названием конкурса. Все понятно?

— И когда это делать? — поинтересовался Мимнерм.

— Да в любое время, но не позже… — Автомедонт замолчал, припоминая, потом махнул рукой. — Там, у амфор, таблички со сроками есть. Еще вопросы?

Вопросов больше не было, и, разобрав таблички, все пошли по домам, обсуждая услышанное и делясь мнениями — за кого стоит голосовать.

— Тидей, — окликнул Приам сокомандника. — Я у тебя рисовать буду, ты не против?

— Нет, — удивился тот. — Приходи с утра, мы рано начинаем.

Утром Приам в несколько заходов перенес в перистиль к Тидею все необходимое и стал выбирать себе место. Прикинув, как в какое время будет светить солнце, устроился и стал ждать перерыва в работе Тидея.

Через два дня скульптура у Тидея была уже почти закончена, а у Приама был готов набросок. Пора было приступать к дальнейшему.

— Тидей, у тебя же есть масло?

Тот удивленно взглянул, но встал и молча пошел в комнаты, вернувшись с арибалом [18].

— Помнишь, я говорил, что хочу изобразить Ареса перед поединком? Если тебя натереть маслом, это не помешает? — И Приам кивнул в сторону скульптуры.

— Нет, конечно.

— Давай, помогу, — встрял в разговор Орест, нежащийся в тенечке.

Тидей молча протянул ему арибал. Орест вытер ладони о набедренную повязку, взял ариобал, налил масла на ладонь и принялся сосредоточенно натирать им тело Тидея. Приам, готовя краски, наблюдал за размеренными движениями Ореста, впадая в своеобразный транс. В какой-то момент Тидей что-то тихо сказал Оресту и повернулся спиной. Орест закусил губу и продолжил ритуал, потом присел на землю у ног Тидея. Тот оглянулся через плечо, что-то произнес, Орест поднял на него взгляд…

— Замрите! — вскричал Приам. — Только не двигайтесь! Вот оно!

Он быстро стал затирать нарисованное ранее, бормоча под нос.

— Никаких Аресов перед состязанием! И вообще, что я привязался к Аресу. Это будет Зевс и Ганимед. — Приам бросил взгляд на замерших мужчин. — Нет, не Ганимед. Тот еще мальчишка, а Орест… Зевс и Айтос! Точно.

Приам обрадовался, что вспомнил этот миф. Критянин Айтос, сын земли, отличавшийся необыкновенной красотой, первым стал повиноваться Зевсу, еще когда тот воспитывался в Идейской пещере. Не зря его Гера в орла превратила, ох, не зря…

Все это проносилось в голове у Приама, пока он лихорадочно черкал углем, нанося контуры будущей картины. И он надеялся, что ему удастся передать все то, что выражают взгляды Тидея и Ореста: обожание и восторг замершего у ног бога юноши, чуть усталую снисходительность и вместе с тем заинтересованность старшего мужчины.

Солнце перевалило за полдень, когда Приам устало вытер пот со лба и откашлялся.

— Думаю, пока все. Я…

Тидей и Орест взглянули на него, и Приам почувствовал себя лишним.

— Я на сегодня закончил. Завтра продолжу.

И почти сбежал к себе, надеясь, что не покраснел, увидев вспыхнувшую в глазах Ореста бешеную радость.

О сроках голосования напомнил Автомедонт.

— Ты уже за первое задание все? — спросил он как-то вечером, глядя на попытки Приама отмыть краски с ладоней.

Краски были хорошими и отмываться не желали.

— То есть все? — не понял его Приам. — Показали мы его давно.

— О боги! — патетически воздел руки к небесам Автомедонт. — Вы это слышите?! Вы это точно слышите?!

— Да что случилось-то?! — не выдержал Приам.

— Показали-то все давно, а вот проголосовали…

Приам хлопнул себя по лбу, потом тихо ругнулся и стал стирать краску уже со лба.

— Ну забыл я, забыл! — повинился он, а затем не без хвастовства добавил. — Зато картина уже почти готова!

— Покажешь? — оживился Автомедонт. — И заодно тидееву скульптуру, а? А то от него слова лишнего не добьешься, а Орест, зараза эдакая, только ехидно скалится.

— Я покажу, только у Тидея сначала спрошу, — пообещал Приам.

— И проголосуй! — напомнил Автомедонт и удалился.

Судя по тому, что Приам почти сразу услышал его голос во дворе Гомера, Автомедонт ходил по сокомандникам и напоминал о голосовании.

* * *

18 Арибал — небольшой сосуд для масла, предназначался для мужчин и использовался преимущественно атлетами для ухода за телом