В игре все средства хороши (джен)

После сонного провинциального Колофона [1] Дельфы накануне Игр казались эдакой шумной и вечно не спящей агорой [2]. Сегодня празднуют что-то в одном дворе, распевая песни и веселясь с девицами, чьи задорные крики разносятся по всем окрестностям в ночной тиши; завтра скандалят во втором дворе, призывая на головы друг друга Эриний, грозя карами от жрецов и демархов [3]; а послезавтра вообще устраивается общегородское шествие с прославлениями деяний Аполлона.

Нет, против Аполлона и жрецов Приам ничего не имел, более того — всячески ратовал за их процветание, но ведь иногда и выспаться хочется!

Впрочем, Приам погрешил бы против истины, если всерьез стал жаловаться на что-либо. Население Дельф подготовилось к празднеству загодя, для приезжих были отстроены многочисленные домики — небольшие, но опрятные, с перистилями [4], украшенными молодыми растеньицами в старых пифосах [5], почти наполовину вкопанных в землю. Домики эти были объединены в своеобразные кварталы, разделенные небольшими заборчиками из кривоватых жердей, которые, видимо, нарубили недавно из местных старых олив. Приам, оценивший старания дельфийцев, решил не скупиться и оставить щедрые дары устроителям.

Приехавших вместе старались селить поблизости, но при этом тщательно сверяясь со списками команд, «дабы не подстрекать почтенных граждан к ссорам напрасным». Вот так и получилось, что колофонцы жили в домах, стоящих вплотную друг к другу.

Ближайшими их соседями были эпирцы — любители попировать, и афидняне [6], шумно обижавшиеся, когда их путали с афинянами. Немного дальше поселили задиристых фиванцев и гордящихся своими тогами остийцев. Поговаривали — и Приам точно знал, кто именно приносил все сплетни и новости, — что в этом году приехали даже скифы. Более того, они собирались в качестве одной из работ выставить свою глиняную хижину.

— Автомедонт! Побойся богов! — воскликнул Приам, впервые услышавший это. — Ну какая может быть хижина!

— Обычная, — солидно ответил Автомедонт. — Я лично слышал, как они искали какой-то камыш и сильно возмущались, что здесь не найти правильного желтозема.

Приам только покачал головой и вновь уставился на чистую доску. По его замыслу, здесь должно было быть изображено нечто, способное вызвать вздох восхищения из груди зрителя, то, что воспоют в веках… Но Музы упорно обходили Приама стороной, и ему приходилось либо страдать в тенечке, либо бродить по Дельфам, либо улаживать многочисленные мелкие проблемы, сыплющиеся на сокомандников как из рога изобилия. Или же — что больше походило на правду — из шкатулки Пандоры…

Не далее как три дня назад Гомер подрался с неким спартанцем — Гомеру показалось, что за ним слишком пристально наблюдают, и он не нашел ничего лучше, как просто и незамысловато «дать в нос поганому соглядатаю». Спартанец дал сдачи, и в результате Приаму пришлось уплатить штраф в тригемитетартеморий [7] — за драку и нарушение порядка членом команды.

Еще отчаянно не хватало людей — до конца набора в команды оставалось всего ничего, а колофонцев так и оставалось пятеро. Нанимать кого-либо Приам, наслушавшийся разного еще в первый приезд, опасался, да и на предложение купить раба, чтобы было кому поддерживать порядок в домах и выполнять мелкие поручения, только отмахнулся — а ну как сунут рабу лепту [8], тот и расскажет все, что в команде делается?

Неким провозвестником добрых вестей явился — и кто бы сомневался — Автомедонт. Явившись к Приаму вскоре после полудня, совершенно по-хозяйски устроился в тени, налил себе вина, отпил глоток и скривился — дескать, и где ты эдакую кислятину нашел? — и заявил:

— Возрадуйся, ибо явился я подобно Ириде, с добрыми вестями!

Приам скептически осмотрел «Ириду» — немного грузную, с темными волосами и слегка рыжеватой бородой — и с тоской отвернулся.

— Что, Музы не летят? — понимающе ухмыльнулся Автомедонт. — Ничего, еще прилетят! Как осы на смокву перезревшую слетятся!

— Ну, спасибо за сравнение! — не выдержал Приам.

— Да не кипятись ты, — Автомедонт отпил еще вина и решительно отставил килик [9]. — Это у тебя все от вина, я тебе точно говорю. — Дождавшись кислого кивка Приама, встал. — А еще я вечером тебе мальчика приведу.

Приам замер с открытым ртом. Он был не прочь в поездках поразвлечься с девицами, но мальчики… Отмер Приам только тогда, когда довольный собой гость уже ушел, и что-либо говорить было решительно поздно. А ближе к вечеру он малодушно сбежал в гимнасий [10], позвав с собой всех на тот момент свободных от забот сокомандников — Мегасфена и Тидея. Гомер на стук в дверь и на бросаемые во двор камешки не обращал внимания, то ли был занят, то ли вовсе гулял где-то, а Автомедонта Приам звать не стал, решив, что тот слишком занят. Юношами, например.

Приам нежился на лавке, лениво наблюдая за борцами — Мегасфен и Тидей решили поразвлечься и устроили очередной раунд выяснения «Кто более сильный и умелый борец». Сам Приам предпочитал заниматься бегом: руки он берег, ибо пусть и не зарабатывал себе на лепешку с сыром рисованием, но считался в Колофоне неплохим художником.

С тихим шелестом белоснежных одеяний, подобно спасению и избавлению от несчастий в голову пришла Идея: а почему бы не нарисовать Тидея? Изобразить его, скажем, Аресом — обнаженным, напряженно глядящим на…

— А вот и мы! — раздалось над ухом, и Идея, испуганно пискнув, исчезла, а Приам, негодуя, обернулся на голос.

Конечно же, это был Автомедонт, довольно поглаживая бороду, а рядом с ним стоял… Солнце светило Приаму в глаза, поэтому он смог лишь понять, что ни бороды, ни усов у — мужчины? Юноши? — нет, и что волосы у него темные.

— Это Орест, я тебе о нем сегодня днем говорил, — усаживаясь, представил Автомедонт своего спутника. — Он хочет к нам.

— Куда это к нам? — тоже садясь, ворчливо поинтересовался Приам. — На лавку?

— Вы же команда города Колофона? — чуть хрипловатым голосом спросил новый знакомец. — Я хотел бы с вами играть.

— Я подумаю, — чуть напряженно отозвался Приам.

Орест кивнул, скинул на лавку хитон и отправился к гимнастам. Приам отметил длинный застарелый шрам, почти перечеркнувший грудь. А еще то, что этот самый Орест далеко не мальчик — едва заметные лучики морщинок от глаз появляются ближе к третьему десятку жизни, не раньше.

— Где ты этого э-э-э… мальчика откопал? — спросил Приам, когда Орест отошел достаточно далеко.

— У храма, где же еще? — фыркнул Автомедонт. — Сначала у списка с правилами столкнулись, потом когда вино выбирали, там разговорились, потом вместе шли — он живет неподалеку. Ну и…

— И? — покосился на него Приам, а потом снова уставился на Ореста.

Гибкий, словно ивовый побег, он производил довольно благоприятное впечатление.

— Что, хорош? — голос Автомедонта просто-таки сочился самодовольством. — Он в прошлом году уже играл, но рассорился с капитаном и решил в этом году поискать другую команду.

— И за кого же он играл в прошлом году? — спросил Приам.

— Аргос. Но о том, почему рассорился и вообще всякие подробности говорить не хочет. Только сказал, что против тех людей ничего не имеет и сор из дома выносить не будет.

— Хм… — только и сказал на это Приам.

— А еще он танцор и музыкант. Ну, как ты художник.

Когда Орест решил, что занятий ему на сегодня хватит, он подошел к своей одежде. Посовещавшиеся сокомандники как раз закончили решать, стоит ли принимать в свои дружные ряды чужаков.

— Мы рады, что ты пришел к нам, — сказал Оресту Приам. — Автомедонт сказал, что ты живешь неподалеку от нас?..

* * *

1 Колофон — город в Лидии, неподалеку от Эфеса, один из семи городов, претендующих на звание родины Гомера

2 Агора — рыночная площадь в древнегреческих полисах, являвшаяся местом общегражданских собраний, которые также по месту проведения назывались агорами

3 Демарх — в Аттике правительственное лицо, управлявшее всеми делами своего округа, демоса, и председательствовавшее на всех его собраниях

4 Перистиль — внутренний дворик

5 Пифос — большой глиняный сосуд яйцевидной формы, употреблявшийся в древней Греции для хранения зерна, вина и т.п.

6 Афидняне — жители города Афидны в Аттике

7 Тригемитетартеморий — 1/16 драхмы или 3/8 обола

8 Лепта — медная монета, 1/16 обола

9 Килик — сосуд для питья

10 Гимнасий — в данном случае помещение для гимнастических упражнений

Те дни, которые пролетели между окончанием набора людей в команды и официальным открытием Игр, Приам потом не раз сравнивал с затишьем перед бурей. Именно так это и выглядело для сторонних наблюдателей: и днем и ночью в городе относительная тишина, лишь глазеют по сторонам гуляки, да изредка с самым таинственным или же беспристрастным видом прошмыгивают участники Игр. Зато в домах этих самых участников царит самый настоящий хаос: обсуждаются различные идеи, от гениальных до наиглупейших, подбираются ткани для костюмов, репетируются куски представления… В общем, нормальная рабочая атмосфера — для тех, кто хоть раз участвовал в подготовке к Дионисиям [11].

К этому моменту в команде Приама помимо изначальных колофонцев и Ореста было еще шестеро: троих нашел Автомедонт, двоих привел Орест и Мимнерм, который приехал из Колофона с письмом от жены Приама, да так и остался.

Как выяснилось, Орест оказался сущим кладом — он не только досконально знал все правила, не только играл на нескольких музыкальных инструментах, но и некогда участвовал в знаменитых критских танцах с быками. На память об этом у него и остался длинный шрам — бык на представлении рогами полоснул. Впрочем, о том периоде времени вспоминал он неохотно, сказал только, что в детстве был украден пиратами, продан на Крит, откуда и удалось бежать. Зато о нравах критян мог повествовать долго.

— Лабиринт? Ну да, этот их дворец настоящий лабиринт — куча комнатушек, переходов, заблудиться можно запросто. Что? Минотавр? Хм… Лично не видел, да и… Слухи все это. Сам подумай, может ли женщина родить этакое чудовище? Нет, под быка вполне лечь может… Не видел, врать не буду, но мало ли что бывает… Ах, полубогиня! Ну, наверное… Только живут на Крите обычные люди. По крайней мере, те, кого я видел…

Под рассказы Ореста и одобрительное молчание Гомера, вечно что-то пишущего либо грызущего стилус в эдакой задумчивости, подготовка к открытию шла весело и непринужденно. Постепенно из нескольких группок людей, объединенных одной целью, стала получаться команда единомышленников, казалось, что даже дышащая в едином ритме. Приам уже как-то привык, что к нему в домик в любое время мог вломиться кто-нибудь из членов команды либо с очередной идеей, либо просто поболтать. И так получилось, что часть забот на себя взял Автомедонт: именно он общался в случае необходимости со жрецами, улаживал какие-то мелкие непонятности между членами команды и бурно общался на агоре с представителями других городов.

Приам, за день устававший так, что к вечерней заре буквально валился с ног и засыпал, едва голова касалась подушки, как совершенно неожиданно выяснилось, пропускал много интересного. Узнал он это случайно — услышал разговор между Автомедонтом и Тидеем о ночном происшествии.

— И где это ты так? — сочный басок Автомедонта был полон скрытой насмешки. — Или… Ты принял участие во вчерашнем грандиозном побоище? Что-то жрецы сегодня к нам не приходили.

Приам тяжело вздохнул — в унисон с Тидеем.

— Меня просто не поймали, — признался Тидей. — Орест отвлек, за ним погнались, но и его тоже… Он же словно летает, сам знаешь.

Дождавшись, пока Автомедонт останется один, Приам буквально зажал его в угол, выясняя, что за ночное происшествие такое.

— Да тут такое дело, — усмехаясь в бороду, рассказывал Автомедонт. — Девицу кто-то привел и весьма бурно с ней… время проводил. Из соседей кто-то — не эпирцы и не афидняне, но поблизости.

Автомедонт замолчал, наливая себе вина, и Приам не выдержал.

— Ну?!

— Не понукай, не запряг еще! — ехидно прищурился тот, затем отпил глоток вина и снова стал рассказывать. — Ну и называл ее всяко — то Аспасией [12], то нимфой. Кто-то не выдержал и предложил сразу Афродитой назвать…

— Это что же, — опять не удержался Приам, — на всю улицу было слышно?

— А то! — хмыкнул Автомедонт. — Мне вообще «ночная агора» больше дневной нравится — не так все зло, веселее народ общается!

Вот тут-то Приам и узнал, что есть так называемая дневная агора и ночная. Отношения к городской площади Дельф они не имели почти никакого, разве что расположены в городе, а так… Небольшую площадь перед главными воротами кварталов для приезжих кто-то остроязыкий поименовал «дневной агорой» — там вечно толчется народец, обсуждают околоигровые вопросы, порой случаются скандалы или скандальчики. Зато ночью все это обсуждение плавно перекочевывает в непосредственно кварталы приезжих — можно сидеть в собственном перистиле и слышать, что вокруг делается. Это и назвали «ночной агорой».

— Так вот, о чем это я? — разъяснив Приаму, что есть что, вновь вернулся к главной теме беседы Автомедонт. — Слово за слово, кто-то кого-то обозвал ослом, ну и пошло веселье. Почему-то часть народца решила, что осел донесся из двора кого-то из афиднян, ну и пошли к ним. Сам понимаешь, ночь, расслабляются люди, винцо попивают. Я-то у себя сидел, ко мне в гости ребята заглянули, Орест и Биант, так Орест пошел посмотреть, что там творится. Бианта-то я уже потом у себя спать уложил, а Ореста до утра не видел — но на нем ни синяка, ни царапинки. И уже утром у Тидея увидел синяк под ребрами, когда Тидей у себя разминался…

Приам только головой покачал — вроде бы взрослые люди, а порой такое учинят…

* * *

11 Дионисии — празднования в честь Диониса, состоявшие в том числе из шествий по городу, состязаний хоров и театров

12 Аспасия — известная гетера, возлюбленная древнегреческого политика и полководца Перикла

Открытие Дельфийских Игр, начавшееся чуть ли не с восходом солнца и длящееся до самого заката, прошло выше всяческих похвал. Во времени команды ограничены не были, чем и воспользовались в полной мере. Чего только не показывали, чем только не стремились удивить участники зрителей. Приам видел далеко не все выступления, ибо принимал активнейшее участие в подготовке собственного, но из тех, которые довелось лицезреть, наиболее запомнилось выступление Пантикапея [13]: в меру пестрое, в меру шумное, и, на взгляд Приама, интересное.

В своем же представлении колофонцы решили, не мудрствуя лукаво, показать историю создания города и рассказать о том, чем ныне славится Колофон. По совету Ореста, который горячо поддержал Мимнерм, собственно текста было немного — всего-то каких-то восемь строф, в которые, тем не менее, Гомер сумел втиснуть все необходимое. Чтецом единодушно был выбран Автомедонт — не только за звучный голос, но и за умение удерживать внимание самой взыскательной публики. Приам потом не раз благодарил Ореста за совет — выступление колофенцев приняли «на ура», долго аплодировали и обещали голосовать именно за них.

Основную часть этого представления составляли танцы. Под мерные удары барабана «сыновья Кодра [14]» — Орест и Тидей — показывали этапы строительства города, затем, после небольшой стихотворной паузы, под звуки панфлейты показывали добычу колофоновой смолы [15]. Завершили же все пожеланиями всяческих удач зрителям и приглашением в Колофон.

Мимнерм, самый молодой из членов команды, слыша бурные овации выступлению, чуть не разрыдался. Приам на правах старшего родича — Мимнерм приходился племянником его жене — и капитана команды утешал юношу, сначала словесно, а потом попросту напоил его холодной водой и пригрозил отправить домой, если не успокоится. Судя по всему, именно угрозы возымели свое действие, и Мимнерм потихоньку притих. Как раз к тому моменту, когда свое выступление начали спартанцы.

— Зевс-громовержец, людей покарай недостойных, — разнеслось над притихшими зрителями, — век свой проведших в покорном и рабском молчанье! На площадях, перекрёстках и даже в застольях все друг на друга кидаются нынче с мечами.

Среди слушателей поднялся ропот, из которого можно было вычленить отдельные фразы вроде «Это же уже было!» и «Плагиат!» Меж тем чтец спартанцев продолжал:

— Полные прежде театры пусты и бассейны. Нет спасенья от мести враждующих партий. Град покидая, бегут со стенаньями семьи, — все разбегутся, и кто же останется в Спарте? [16]

Последние слова буквально потонули в шквале негодующих криков. Судьи прекратили выступление — за использование чужого произведения без соответствующих предупреждений и разрешений. Зрители еще долго не могли успокоиться, роптали и обсуждали услышанный беспредел.

— Надо будет ночью во дворе посидеть, — негромко обратился Орест к Тидею. Приам услышал его слова только потому, что сидел как раз рядом с Орестом. — Приходи ко мне — я купил отличное хиосское.

— Я подумаю, — сдержанно пообещал Тидей.

Орест тут же повернулся к Приаму.

— Приходи вечером ко мне. А то мы все развлекаемся, участвуем по мере сил в ночных обсуждениях, а ты все дрыхнешь. Сегодня можно, сегодня все гуляют.

— Приду, — пообещал Приам, решив, что действительно надо бы отдохнуть.

Орест между тем окликнул всех сокомандников и пригласил к себе на мастос [17] отменного хиосского. Кое-кто тоже сказал, что надо подумать, а Автомедонт пообещал принести еще лесбосского, дескать, по знакомству достал амфору просто превосходного вина.

Так и получилось, что вечером в перистиле у Ореста собралась вся команда, воздавая должное вину и наслаждаясь бурным обсуждением представлений, сами же они в основном молчали или негромко — так, чтобы не было слышно за пределами орестова дворика — переговаривались.

— Это же вообще что творится, — распинался кто-то на грани слышимости справа, — без зазрения совести чужое за свое выдают!

— Чего это сразу выдают, — это уже чуть ближе и левее, — не успели просто сказать…

Конец фразы потонул в презрительных криках и свисте.

— Спартанцы, усрались, так подтирайтесь молча! — раздалось где-то совсем неподалеку.

— Сам ты спартанец! — прилетело в ответ.

— Это уже афиняне, — негромко хмыкнул Орест. — Этого по голосу всегда узнать можно.

Обсуждение переросло в склоку, потом где-то в отдалении послышались крики боли и пронзительные вопли «Бежим!»

— А это уже младшие жрецы Аполлона порядок наводят, — удовлетворенно заявил Автомедонт.

Он переглянулся с Орестом, они кивнули друг другу и отпили по глотку вина.

* * *

13 Пантикапей — античный город в Восточном Крыму, современный г. Керчь, основан в 1-й половине 6 в. до н. э. выходцами из Милета

14 Кодр — по преданию, последний царь Аттики времени переселения дорийцев 12—11 век до н. э. Узнав о предсказании дельфийского оракула, что дорийцы не завоюют Аттику, если погибнет ее царь, Кодр, переодевшись дровосеком, отправился в лагерь дорийцев, затеял там ссору и был убит

15 Колофонова смола — канифоль, добывалась из смолы росших вокруг Колофона хвойных деревьев

16 Строки из стихотворения Александра Городницкого «Терпандр»

17 Мастос — древнегреческий сосуд, получивший название благодаря своей форме, напоминающей женскую грудь

— Слушай, Тидей…

Ближе к вечеру следующего дня Приаму удалось отловить почти неуловимого скульптора, и он решил мять глину, пока она не высохла.

— Есть у меня одна идея…

И Приам в нерешительности замолчал — а ну как откажет ему немногословный Тидей. Который, помимо всего прочего, еще и был неплохим кулачным бойцом.

— И долго ты будешь молчать? — не выдержав повисшей тишины, поинтересовался Тидей.

— Нарисовать картину хочу, — честно признался Приам. — Попозируешь?

Договориться с Тидеем оказалось легко — то ли идея картины пришлась ему по вкусу, то ли сказалось некое сродство проблем скульпторов и художников. Однако он предупредил, что сам сейчас занят — боялся не успеть доделать скульптуру. Приам заинтересовался — что за работа такая, почему он не знает? Тидей пожал плечами и пригласил к себе.

Возвращался Приам в свой домик под большим впечатлением. Тидей решил запечатлеть танец с быком, и в натурщики, что вполне естественно, позвал Ореста. Глядя на замершего в неподвижности Ореста, Приам думал о том, что, пожалуй, Тидей при позировании будет как-нибудь попроще стоять — не выгибаться вниз головой, словно замерев в полете, а стоять. Или сидеть. А еще решил завтра же притащить все необходимое к Тидею и рисовать в те моменты, когда отдыхает Орест. Иначе не будет ни картины, ни скульптуры.

Ближе к ночи к Приаму ввалился Автомедонт с грудой табличек в мешках.

— Вот, держи!

И он стал осторожно укладывать свой груз на столик.

— И зачем оно мне? — скептически поинтересовался Приам, отрываясь от подготовки к завтрашнему сеансу рисования.

— Таблички для голосования. Позвать всех?

— Зови, — обреченно согласился Приам.

Сокомандники собрались быстро, расселись в перистиле и приготовились внимать Автомедонту.

— Значит так, — взяв одну табличку в руки и откашлявшись, Автомедонт приступил к объяснению. — В нынешних Играх шесть конкурсов, здесь по шесть табличек на каждого из нас. Те, кто ни в какой команде не играют, — предупреждая возможные вопросы, сказал он, — должны были записаться у организаторов, и все, кто записался позже позавчерашнего вечера, никаких табличек не получат. Дальше. На табличке вы пишите, какой конкурс и от трех до пяти команд, которые вам понравились. Потом кидаете их в амофры с названием конкурса. Все понятно?

— И когда это делать? — поинтересовался Мимнерм.

— Да в любое время, но не позже… — Автомедонт замолчал, припоминая, потом махнул рукой. — Там, у амфор, таблички со сроками есть. Еще вопросы?

Вопросов больше не было, и, разобрав таблички, все пошли по домам, обсуждая услышанное и делясь мнениями — за кого стоит голосовать.

— Тидей, — окликнул Приам сокомандника. — Я у тебя рисовать буду, ты не против?

— Нет, — удивился тот. — Приходи с утра, мы рано начинаем.

Утром Приам в несколько заходов перенес в перистиль к Тидею все необходимое и стал выбирать себе место. Прикинув, как в какое время будет светить солнце, устроился и стал ждать перерыва в работе Тидея.

Через два дня скульптура у Тидея была уже почти закончена, а у Приама был готов набросок. Пора было приступать к дальнейшему.

— Тидей, у тебя же есть масло?

Тот удивленно взглянул, но встал и молча пошел в комнаты, вернувшись с арибалом [18].

— Помнишь, я говорил, что хочу изобразить Ареса перед поединком? Если тебя натереть маслом, это не помешает? — И Приам кивнул в сторону скульптуры.

— Нет, конечно.

— Давай, помогу, — встрял в разговор Орест, нежащийся в тенечке.

Тидей молча протянул ему арибал. Орест вытер ладони о набедренную повязку, взял ариобал, налил масла на ладонь и принялся сосредоточенно натирать им тело Тидея. Приам, готовя краски, наблюдал за размеренными движениями Ореста, впадая в своеобразный транс. В какой-то момент Тидей что-то тихо сказал Оресту и повернулся спиной. Орест закусил губу и продолжил ритуал, потом присел на землю у ног Тидея. Тот оглянулся через плечо, что-то произнес, Орест поднял на него взгляд…

— Замрите! — вскричал Приам. — Только не двигайтесь! Вот оно!

Он быстро стал затирать нарисованное ранее, бормоча под нос.

— Никаких Аресов перед состязанием! И вообще, что я привязался к Аресу. Это будет Зевс и Ганимед. — Приам бросил взгляд на замерших мужчин. — Нет, не Ганимед. Тот еще мальчишка, а Орест… Зевс и Айтос! Точно.

Приам обрадовался, что вспомнил этот миф. Критянин Айтос, сын земли, отличавшийся необыкновенной красотой, первым стал повиноваться Зевсу, еще когда тот воспитывался в Идейской пещере. Не зря его Гера в орла превратила, ох, не зря…

Все это проносилось в голове у Приама, пока он лихорадочно черкал углем, нанося контуры будущей картины. И он надеялся, что ему удастся передать все то, что выражают взгляды Тидея и Ореста: обожание и восторг замершего у ног бога юноши, чуть усталую снисходительность и вместе с тем заинтересованность старшего мужчины.

Солнце перевалило за полдень, когда Приам устало вытер пот со лба и откашлялся.

— Думаю, пока все. Я…

Тидей и Орест взглянули на него, и Приам почувствовал себя лишним.

— Я на сегодня закончил. Завтра продолжу.

И почти сбежал к себе, надеясь, что не покраснел, увидев вспыхнувшую в глазах Ореста бешеную радость.

О сроках голосования напомнил Автомедонт.

— Ты уже за первое задание все? — спросил он как-то вечером, глядя на попытки Приама отмыть краски с ладоней.

Краски были хорошими и отмываться не желали.

— То есть все? — не понял его Приам. — Показали мы его давно.

— О боги! — патетически воздел руки к небесам Автомедонт. — Вы это слышите?! Вы это точно слышите?!

— Да что случилось-то?! — не выдержал Приам.

— Показали-то все давно, а вот проголосовали…

Приам хлопнул себя по лбу, потом тихо ругнулся и стал стирать краску уже со лба.

— Ну забыл я, забыл! — повинился он, а затем не без хвастовства добавил. — Зато картина уже почти готова!

— Покажешь? — оживился Автомедонт. — И заодно тидееву скульптуру, а? А то от него слова лишнего не добьешься, а Орест, зараза эдакая, только ехидно скалится.

— Я покажу, только у Тидея сначала спрошу, — пообещал Приам.

— И проголосуй! — напомнил Автомедонт и удалился.

Судя по тому, что Приам почти сразу услышал его голос во дворе Гомера, Автомедонт ходил по сокомандникам и напоминал о голосовании.

* * *

18 Арибал — небольшой сосуд для масла, предназначался для мужчин и использовался преимущественно атлетами для ухода за телом

Второе выступление ждали с нетерпением — Автомедонт должен был читать написанные логаэдом [19] лирические стихи Мимнерма. Мимнерм очень переживал, хоть и старался скрывать это. Успокаивали его всей командой, и больше всего старался Гомер — и не удивительно, что именно ему удалось ко дню лирических и комедийных чтений привести юного автора в порядок. Чем именно — то ли любимым Мимнермом медом, то ли вином, то ли еще чем — Приам не вникал, дел и без того было невпроворот, но на самом состязании поэт держался отлично, а после выступления Автомедонта на радостях пригласил всех вечером к себе.

Собираться у Мимнерма решили на следующий день, ибо задержались на чтениях до темноты и очень устали, зато обещали явиться пораньше. Усталый и довольный Мимнерм с радостью согласился, и к обеду следующего дня принимал первых гостей, явившихся с гостинцами и угощением. Собрались почти все — не хватало только Мегасфена и Ореста.

— Они на агору пошли, — пояснил Автомедонт, бывший, как обычно, в курсе всех новостей. — Сегодня должны объявлять результаты голосования за первый конкурс.

О том, что объявлять результаты уже начали, собравшиеся поняли по реву сотен глоток, донесшемуся со стороны храма Аполлона. Потом шум несколько сместился.

— На дневную агору перешли, — со знанием дела отметил Автомедонт в повисшей в перистиле тишине. — Скоро придут Мегасфен и Орест, расскажут, что да как.

Однако Мегасфен пришел сам, а вот Ореста принесли, ибо ходить он не мог.

— Принимайте вашего бойца, — входя следом за Мегасфеном, придерживающим дверь, произнес Диомед — дюжий сосед-афиднянин, с которым уже не раз обсуждали кое-какие вопросы, причем не только по Игре.

Он осторожно усадил Ореста, с благодарностью отказался от предложенного угощения и ушел.

Орест, нахохлившийся и взъерошенный, словно птенец, выпавший из гнезда, сидел, закусив губу и глядя в пол.

— И что с тобой? — тихо спросил Приам.

— Нога у него, — ответил за Ореста Мегасфен. — Наступать на нее не может. Совсем.

Кто-то присвистнул — репетиции к танцевально-музыкальному конкурсу шли полным ходом, и Орест, как один из двух танцоров, был на них просто необходим.

— Я сам им займусь.

В тихом голосе поднявшегося Тидея явственно слышалась скрытая угроза, но не понятно, в чей именно адрес — то ли Ореста, то ли возможного обидчика.

— И лекаря сам приведу. Отдыхайте дальше.

И, легко подняв тихо охнувшего Ореста, вышел за дверь.

— Н-да… — пробормотал Автомедонт. — Что делать будем-то?

— Новости слушать, — пристукнул по столу ладонью Приам. — Пока лекарь ногу его не осмотрит, делать ничего не можем.

Мегасфен, утолив жажду, не стал себя долго уговаривать и охотно и весьма образно поделился этими самыми новостями.

Пока объявляли результаты голосования, ропщущих и пытающихся вопить попросту затыкали, зато как только за жрецами закрылись двери храма… Самыми мягкими выражениями в адрес победителей-афинян были вопли «Насосали!», кто-то роптал на то, что спартанцам все же засчитали выступление, пусть и дали им только «милость Аполлона [20]». После того, как из храма вышел отряд хорошо знакомых смутьянам жрецов-миротворцев в темно-красных хитонах с белой каймой, все быстро переместились на дневную агору, и продолжили обсуждение там. Орест, собственно, в завязавшейся драке не участвовал — они с Мегасфеном, прикупив самого необходимого, тихо-мирно пробирались сквозь тогда еще бурлящую толпу, на тот момент еще не приступившую к драке, к своему кварталу, но не успели. Кто толкнул, кто ударил — не понятно. Спасибо Диомеду, с которым они вместе покупали лепешки — помог быстро убраться с площади.

— А покупки наши там остались, — печально закончил Мегасфен.

Его прервал громкий вопль, донесшийся из дома Тидея.

— Убивает он его, что ли? — вскинулся было Мимнерм, но Автомедонт, дотянувшись, усадил его обратно.

— Сиди. Сам же слышал — лекаря Тидей обещал привести. И вообще, не стоит к ним сейчас ходить, пусть сами разберутся. — И добавил едва слышно: — Глядишь, Орест еще к нам переедет…

Мимнерм тихо хмыкнул, но спорить не стал. Тидея он знал хорошо, как-никак жили на одной улице, и сочувствовал соседу, года три назад потерявшему жену — та умерла во время родов, оставив сиротами двух детей, которых Тидей воспитывал сам Хозяйством же занималась его вдовая старшая сестра, растящая и трех своих, и тидеевых детей в строгости и заботе.

Больше воплей со стороны домика Тидея слышно не было, зато — если прислушаться — можно было услышать непривычно громкий голос Тидея, видимо, что-то выговаривающего Оресту. Собравшиеся у Мимнерма старались не особо прислушиваться, да и вскоре им стало не до того — наступало время ночной агоры. Сначала все было довольно мирно, но стоило кому-то упомянуть про результаты…

— Спартанцев в Ахерон [21]! — донесся вопль.

— Сам иди! — ответили с нескольких сторон почти одновременно.

— Афиняне насосали!

Тему тут же подхватили и развили. Кто-то высказал предположение, что афиняне отлавливают жрецов и «где отловят, там и отсасывают».

— Плохо сосут! — после взрыва хохота сказал кто-то с деланным сочувствием в голосе. — Ежели бы хорошо, то жрецы, особенно младшие, не были бы такими злыми.

— Так еще рабов не подключили, — ответили ему.

С темы жрецов перескочили на тему рабов. Затем перешли к доступным девицам. Судя по тому, что шутки становились все более откровенными и пошлыми, народ вовсю угощался вином. Колофонцы тоже активно угощались, празднуя и дебют Мимнерма в качестве автора, и то, что пока команда занимала строчку где-то в середине списка.

Между тем активные участники агоры вновь вернулись к афинянам. И, что совсем не удивительно, когда кто-то завопил насчет «начистим рыла рабоводам», его поддержали.

— Эй, а почему шум к нам приближается? — всполошился через некоторое время Биант, на полуслове прерывая увлекательный спор с Ресом о преимуществе разных систем записи музыки.

— Точно, приближается, — прислушавшись, в один голос согласились с ним обладавшие прекрасным слухом Рес и Пилад.

— Опять придурки пьяные перепутали, — вздохнул Гомер. — Ну, сколько можно к нашим соседям ходить?! Афиняне-то совсем в другой стороне живут.

— У тех афинян рабы квартал охраняют, — хмыкнул Автомедонт. — К ним опасно ходить.

— И к нашим опасно! — изрядно навинопившийся Гомер встал и пошел к выходу. — Нету рабов, зато соседи есть!

— Точно! — поддержал его обычно спокойный Эврид и тоже встал.

* * *

19 Логаэд — стихотворный размер, образуемый сочетанием неодинаковых стоп (например, анапестов и хореев), последовательность которых правильно повторяется из строфы в строфу

20 Милость Аполлона — минимальное количество голосов, присуждаемое за наличие работы

21 Ахерон — река в царстве Аида, через которую, согласно некоторым мифам, Харон перевозил души умерших

Утро колофонцы встречали с больными от похмелья головами (после ухода Тидея вино разбавляли не очень сильно), побитыми телами (синяками и ссадинами щеголяли все) и с изрядно отощавшими кошелями (со всех, кого жрецы поймали на месте грандиозного побоища у ворот афиднянского квартала, взяли штраф в три обола [22]). Колофинцы попались все — кроме врачевавшего Ореста Тидея и собственно Ореста. У Ореста, к слову сказать, оказалось растяжение, которое найденный Тидеем лекарь и поврачевал, заодно дав Тидею указания насчет дальнейшего лечения.

А еще утро встретило новостями, которые усердные глашатаи самозабвенно оглашали на каждом углу.

— За городом, — раздавалось отовсюду, — несколько площадок, дабы могли все желающие помериться умениями…

— О чем это они? — еще сонный Приам, позевывая, сидел на своем обычном месте в перистиле Тидея и поправлял здоровье остатками вчерашнего лесбосского.

— Жрецам надоели беспорядки, и они решили всю дурь направить на благо Аполлона, — ответил прекрасно выспавшийся, а потому отвратительно бодрый Орест. — Стрельбища за городом устраивают, площадки для борьбы и кулачных боев, беговые дорожки. — Он ехидно покосился на смачный синяк под глазом Приама и продолжил. — Чтоб там удалью мерились, а не в городе побоища устраивали.

— На себя посмотри, — не удержался Приам. — Сам-то сколько раз на кулачках в потасовках бился.

— Так я же ни разу и не попадался, — совершенно искренне удивился Орест. — В отличие от вас!

— Хватит языки чесать, — хмуро глянул на них Тидей. — Скоро работы показывать…

Это самое скоро и наступило через пару дней. Накануне вечером колофонцы собрались во дворе Тидея, чтобы оценить труды своих товарищей. И Тидей, и Приам уже не раз показывали наброски и эскизы, спрашивали, все ли в порядке, но готовые произведения видели только трое — непосредственные создатели и их бессменный натурщик, умудрявшийся позировать даже с больной ногой.

— Не томи, — насмешливо глядя на нервно потирающего руки Приама, велел Автомедонт. — Показывай уже.

— Пусть Тидей сначала, — буркнул Приам.

Тидей только пожал плечами и аккуратно снял ткань, скрывавшую скульптуру. Присутствующие тихо ахнули.

Замершее в стремительном кувырке легкое тело, опирающееся на едва намеченную спину могучего быка. Едва различимая насмешка на губах. И лукавое выражение глаз.

— Н-да, — нарушил повисшую восхищенную тишину Гомер. — Ты и раньше делал прекрасные скульптуры. А сейчас превзошел себя!

— Шедевр! — откликнулся Биант. — И ведь умудрился так все вылепить…

Затем заговорили почти все разом, наперебой восхищаясь Тидеем и его творением. Постепенно восторги улеглись, и взгляды стали обращаться в сторону притихшего Приама.

— Показывай, — велел Тидей, вновь бережно укутывая глиняного гимнаста тканью.

— Да я даже… — замялся Приам.

— Да показывай уже, сколько томить можно! — прикрикнул Автомедонт.

Приам вздохнул, зачем-то закрыл глаза и потянул ткань. С тихим шелестом она упала у его ног.

— Превосходно! — послышался ехидный голос Ореста. — А теперь покажи нам нужную сторону.

Приам открыл глаза и ахнул — в волнении он повернул картину не той стороной, и явил взорам зрителей изнанку с тщательно затертым изначальным наброском. Суетясь и волнуясь, он развернул картину и уставился на пришедших.

— Хороши! — восхищенно выдохнул Гомер. — И ведь когда видел полуготовыми, и подумать не мог, что получится такая красота.

Приам опустился на табурет и облегченно выдохнул.

А утром он подскочил от ругани, доносящейся с улицы.

— Криворукий осел! — бушевал неведомый прохожий. — Да чтоб тебя засунули в тот зад, из которого ты вылез!

Приам сонно поморгал глазами и пошел умываться. Ругань между тем только набирала обороты.

— И как я теперь мою Венеру показывать буду? Так и показывать? Так ты же ей, скотина пьяная, руки отбил!

— Эй ты, творец, — донеслось откуда-то, — а рот-то у нее на месте?

— Что? — растерялся тот. — Рот на месте.

— Так зачем ей руки, если рот есть?

Грянул хохот, заглушивший и возмущенный ответ творца, и испуганный рев осла, и крики погонщика, стремящегося как можно скорее убраться из слишком остроязыких кварталов.

— Что там случилось? — встретил важно вошедшего в дом Автомедонта уже вполне проснувшийся Приам.

— Один такой изваял Венеру в полный рост, нанял возчика, чтоб тот доставил шедевр на площадь, — скрывая улыбку, ответил Автомедонт. — А телега по пути на камень наехала, скульптура-то и упала. Этот гений ее не положил, а стоймя поставил и рядом с телегой шел. Теперь у Венеры рук-то и нет.

— Ну да, рук нет, только рот и остался, — пробормотал Приам.

— Не только рот, — расхохотался Автомедонт. — Все при ней осталось.

На площади Приам полюбовался на эту самую Венеру. Этот шедевр не портили даже совсем свежие сколы на месте рук — богиня казалась живой, буквально на миг замершей в своей почти совершенной красоте.

Еще его впечатлила Афина Паллада, представленная командой Афин. Величественная и строгая богиня, воистину воплощение справедливости и беспристрастности, истинная защитница города.

Вечером на этот раз собрались у самого Приама — уже стали складываться традиции, и одна из них касалась вечерних посиделок у того, кто был «героем дня». В этот раз обошлось без особых происшествий, кварталы были на редкость тихими и какими-то задумчивыми.

— Все отправились на спортивные площадки, — поведал Автомедонт. — Нас афидняне звали, да мы отказались — лучше уж сегодня у тебя посидим.

Утром их бессменный поставщик новостей и «посланец Гермеса» делился свежеоглашенными результатами за второе состязание.

— Нам бы больше милость Аполлона была, — под конец сказал Автомедонт, — если бы слов в стихах побольше было.

— Чтоб в твоей трагедии слов было как можно больше, — строго приказал Приам Гомеру.

— Не трагедии, — поправил тот. — Эпическое я пишу, про Троянскую войну.

— Да хоть про Нарцисса и Эхо, — отмахнулся Приам. — Но слов побольше!

Гомер горестно кивнул — со счетом он не всегда ладил — и удалился писать дальше. И не подвел — его произведение слушали, затаив дыхание и после долго аплодировали, скандируя «Автора увековечить!»

— Что там у нас осталось? — блаженно щурясь и попивая местное вино, спросил Мимнерм у Приама на вечерней пирушке у Гомера.

— Танцы и диспуты, — ответил тот, с беспокойством поглядывая на пустующие места.

Эврид и Мегасфен сразу после выступления команды сбежали на спортивные арены, пообещав быть к вечеру. «Не дай боги, случится что с ними! Одному скоро танцевать, а второй на диспут по вопросам географии записался!» И если в здравомыслии племянника Приам не особо сомневался, то Эврида знал совсем недолго и мог полагаться только на слова Ореста, уверявшего, что Эврид в драку вряд ли полезет, зато стреляет из лука, словно сам Аполлон. Успокоился Приам только тогда, когда усталые и довольные Мегасфен и Эврид явились на пирушку и привели с собой Диомеда.

— После боевой ничьей я не мог поступить иначе! — воскликнул Мегасфен, потирая запястье.

— И правильно сделал, — разулыбался Гомер.

Посидели в тот вечер они очень славно, Диодон знал множество историй и, что главное, умел их рассказывать, на этой почве они почти сдружились с Мегасфеном. К тому же оба были борцами, что делало их приятельство еще более крепким.

Надежды жрецов насчет выпускания излишних сил на спортивных аренах полностью оправдали себя — драк на площадях и улицах стало значительно меньше, хоть покалеченных не убавилось, но калечили их теперь во славу Аполлона Пиктеса [23], что жрецами отнюдь не возбранялось. Зато ночная агора стала почти домашней, язвили не меньше, но не так зло, как раньше.

Перед предпоследним состязанием — танцевально-музыкальным — нервничали все, кроме Ореста. Ходил он уже почти не прихрамывая, но на репетициях в основном сидел, поправляя Эврида, а на все предложения вроде «Побереги ногу, пусть другой станцует!» или «Эврид справится и один!» только отмахивался, говоря, что будет в порядке.

Утром накануне дня выступления Орест и Эврид долго о чем-то совещались с Ресом, имевшим прекрасный голос и аккомпанирующими им Биантом и Пидалом, а потом Рес и Пилад ушли, вернувшись после обеда с загадочными свертками. Вечером колофонцев пригласили к Бианту — оценить костюмы.

Белые хитоны с красно-золотой каймой, одинаковые у всех пятерых, дополнялись у Ореста и Эврида широкими медными браслетами.

— Хороши, но чего-то не хватает, — внимательно осмотрев товарищей, вынес вердикт Автомедонт.

— Повязок на ногах, — сверля Ореста взглядом, ответил Тидей.

Тот только вздохнул, а Эврид заверил, что повязки будут обязательно.

Перед выступлением Приам лично проверил наличие этих самых повязок — Тидей исчерпывающе ответил на вопрос, заданный наедине.

— Хромает он еще, — хмуро сказал Тидей. — И вечером нога у него болит. Это он на людях хорохорится, а так… И во сне стонет порой.

Приам клятвенно пообещал сделать все, чтобы Орест поберег себя. Насколько это возможно.

Выступление колофонцев смотрели затаив дыхание — насколько могли оценить сидящие на скамье зрителей сокомандники. Приам периодически бросал взгляды на кусающего губы Тидея, который в какой-то момент молча встал и пошел к толпившимся у сцены и ожидающих своей очереди. Его прозорливость Приам смог оценить, когда закончившие свое выступление покинули сцену, освобождая место новым командам… и Орест буквально рухнул на руки Эврида и так вовремя оказавшегося рядом Тидея. Последний что-то негромко сказал Эвриду, и они почти бегом помчались в сторону кварталов приезжих.

Вечером опять собрались у Бианта, шумно радовались тому, что остался всего один конкурс, пусть и довольно сложный. Уже были известны результаты жеребьевки — Калликрату в философском диспуте предстояло выступать против афинян, а Мегасфен должен был сойтись в споре с Диомедом.

— Афиняне и афидняне, — покачал головой Приам. — Прямо перст судьбы какой-то!

— Еще скажи, проделки богов, — весело фыркнул Орест, весь вечер проведший на ложе.

Любые его попытки хотя бы сесть тут же пресекались сотоварищами, бдительно следившими за тем, чтобы больная и перетруженная нога, которую вновь осмотрел лекарь, не подвергалась более нагрузкам.

— Оторву, — после очередной попытки неугомонного танцора сесть пригрозил Тидей, и Орест решил более не искушать судьбу. А то ведь и правда оторвет.

* * *

22 Обол — монета, примерно 0,73 серебра

23 Пиктес — кулачный боец, эпитет Аполлона у дельфийцев

Во время подготовки к диспуту все чувствовали себя лентяями, ибо только двое — Калликрат и Мегасфен — занимались какими-то делами, что-то читали и писали. Несмотря на то, что Мегасфену предстояло вести диспут именно с Диомедом, они вечерами засиживались то у одного, то у второго, коротая время за мастосом-другим вина.

— Диспут есть вещь философская, — говорил Мегасфен. — Мы можем не сходиться во взглядах на какой-либо вопрос, что не мешает нам обсуждать другие.

Калликрат же все больше и больше мрачнел, ибо всезнающему Автомедонту удалось узнать, что против колофонцев будет выступать кто-то из учеников самого Сократа. Товарищи пытались утешать его и подбадривать, но их усилия не приносили результатов. В конце концов, все отстали от страдающего Калликрата.

— А что я узнал, — с самым таинственным видом накануне диспута заявил Автомедонт.

— Да известно что, — фыркнул Приам. — Узнал, кто именно будет выступать против нашего Калликрата.

— Это не все! — вальяжно располагаясь на ложе, продолжил лучиться довольством Автомедонт. — Я и о самом Калликрате кое-что узнал… В прошлом году он был зрителем и болельщиком, а в этом заявился участником, но разругался с капитаном, ушел из своей команды, после чего был мною обнаружен и ввергнут в лоно команды Колофона. И согласись, мы ведь ни разу не пожалели. Товарищ Калликрат верный, умеет и поддержать беседу, и выслушать наболевшее.

— Выступать от Афин будет их капитан, — трагическим голосом окончил свой рассказ Автомедонт. — Капитан бывшей команды Калликрата!

Приам долго колебался — кого пойти слушать, и, в конце концов, ему помог Мегасфен.

— А иди-ка ты, дядюшка, к Калликрату! — и махнул рукой. — А то я еще скажу не то, а ты потом матушке моей расскажешь!

И Приам отправился переживать за Калликрата.

Блестяще выступившего в диспуте философа Приам, Пилад и Биант несли домой на руках, бурно выражая свою радость и громко строя планы на вечер, у ворот домика Калликрата столкнувшись со смешанной колофонско-афиднянской группой — подшучивающей над проигравшим Диомедом и обещающей, что на спортивной арене Мегасфен ему точно проиграет.

Вечернее пиршество решили устроить на улице, ибо ни в один из домов все желающие не помещались. Постепенно к колофонцам и афиднянам присоединились эпирцы, затем подтянулись остийцы, танаиты, фиванцы… К полуночи отмечал символический конец состязаний уже почти весь временный городок, присоединилось и несколько молодых жрецов, следящих за тем, чтобы пиршество не переросло в побоище. Впрочем, всех, кто жаждал выяснить отношение, вполне добродушно посылали на арены. Да и вино разбавляли правильно, желая больше пообщаться, а не напиваться.

А через десяток дней все собрались на площади перед храмом Аполлона и внимательно слушали результаты Дельфийских Игр.

С небольшим отрывом победила команда Афин, буквально в затылок им дышала команда Сиракуз. Колофонцы делили седьмое место с пантикапейцами, на несколько голосов обойдя афиднян и пилосцев.

Едва только затих голос жреца, откуда-то из первых рядов раздалось дружное «Слава Аполлону!», подхваченное всеми присутствующими.

На душе у Приама было светло и грустно. Он собирал вещи, бережно укладывая купленные для детей сувениры, отдельно положил серьги и браслеты для жены. Его сборы прервал стук в дверь.

— Я помню, ты говорил, что картину в дар Аполлону хочешь оставить, — вошедший Тидей бережно держал в руках свою статую гимнаста.

— Да, сейчас.

К удивлению Приама, к храму они с Тидеем шли вдвоем.

— А Орест? — не выдержал Приам, привыкший, что насмешливый танцор стал почти тенью Тидея.

— Уехал на рассвете.

Приам тихо вздохнул, однако Тидей продолжил.

— Ему надо уладить свои дела, и после этого он присоединится к нам, чтобы ехать в Колофон. Или нас нагонит, если не застанет.

— Мы можем его подождать, — ответил Приам. — Торопиться, в общем-то некуда. Только…

— Он сказал, что ему нет разницы, где не быть гражданином — в Аргосе или в Колофоне, — усмехнулся Тидей. — Но в Колофоне у него друзей больше.

Приам кивнул и улыбнулся — теперь он точно знал, что Ореста они обязательно дождутся.