Призрачный четверг (гет)

— Ты еще ни на секунду не переставала улыбаться. Я что, так смешно упал?

— Не ври, Дерек, я не улыбаюсь, — кажется, он и не врал, потому что мои щеки уже начали неметь.

Тринадцать минут от начала знакомства. Мы знакомы так мало, а я успела наулыбаться на девять жизней вперед. Поэтому я перерожусь когда-нибудь очень счастливой кошкой. Буду слизывать сметану с тарелки толстой хозяйки, пока она отдирает от сковородки сгоревший блинчик.

Дерек представился сразу, как только поднялся на ноги. Не назвал фамилии, но сообщил возраст — тридцать два года. Я хотела было поведать о себе равный объем информации, однако он опередил меня: «А тебя зовут Сара Габлер, шестнадцатилетняя девушка, которая покупает книги для домохозяек». Я должна была испугаться снова? Ведь я всегда думала, что слежу за ним я, а не наоборот.

В тот момент он все еще не фокусировал взгляд на мне — он искал потерянную сигарету. Как щенок, чей хозяин обманул его и только сделал вид, что кинул ветку. Поэтому я сжалилась и выудила из кармана его особенную «веточку». Он сразу потянулся за ней, но я обещала угостить его своими, чистыми сигаретами, без талого снега на фильтре.

Совершенно не хотелось вести себя с ним, как с любым другим взрослым человеком. С ним вообще не хотелось общаться, как с человеком. Он пусть и был в два раза старше, но вел себя, как мальчишка даже младше меня — что-то рассказывал о прочитанных книгах, задавал глупые вопросы о моей любимой еде, одежде, фильмах. Он был ребенком: несерьезным и общительным, как все современные маньяки и педофилы. Это забавляло. С другой стороны, стал бы педофил знакомиться с кем-то, кто читает книги?

Он говорил, а я только кивала и искала подходящее матери чтиво. Никогда не думала, что ходить по магазинам не в одиночестве так тяжело. Концентрироваться на всем сразу нереально. И все вокруг вдруг становятся еще более назойливыми и раздражающими. А он говорил, а я кивала и улыбалась. Однако было и кое-что полезное в его речи — он рассказал, что работает менеджером в каком-то маленьком, но развивающемся издательстве, а также является сыном его владельца и прямым наследником. Мне это льстило, ведь я сразу догадалась, что у него много денег.

— А почему ты ходишь в старых ботинках? — не могла не поинтересоваться я ровным счетом, как и не засмеяться.

— Я по натуре бунтарь, — он подмигнул мне, и я закрыла лицо первой попавшейся книгой.

Именно ее я и решила положить на тумбочку матери.

В книжном было пыльно. Пыль забивалась в ноздри и пеплом оседала на губах. Но эти мелкие песчинки грязи начали донимать меня только тогда, когда мы с Дереком стояли в очереди к кассе. Продавщица со вторым подбородком за сорок смотрела на меня так, будто я не могла понять ни строчки из книг, окружающих нас. Пустой взгляд тупого человека, чья жизнь завершится глухим ревом и сожалениями. «Полная дура без мужа и детей», — говорили ее глаза.

Как миссис Гринуэй сказала о Блоке? Он задохнулся от удушающей... М... Точно, от удушающей атмосферы. Вот здесь удушающая атмосфера чувствовалась как нигде в другом месте. Взгляд продавщицы и пыль смешались в одну серую вязкую массу, затягивающую меня в воронку тошноты.

— Картой оплачиваете или наличными? — интересно, а куда делся тот очкарик? — Девушка, я вас спрашиваю.

— Наличными, — я не успела и вякнуть, как несколько купюр перекочевали из кошелька Дерека в кассу.

— Ты чего творишь? — ненавижу, когда за меня платят без моего разрешения.

— Создаю романтику, — когда он улыбнулся, я поразилась чистоте и красоте его зубов, ямочкам на щеках и мелким морщинкам у глаз.

Сколько пластических операций надо провести, чтобы выглядеть так безупречно? Вместо этого я задала совершенно другой вопрос, удививший даже меня:

— Ты знал автора той книги? Марти Сивера?

— Да, — я почувствовала совершенство спокойного голоса и несовершенство огня во взгляде, все его ребячество растворилось призраком в лучах рассвета, — знал. Как ты поняла это?

Продавщица протянула мне пакет с книгой, пожелала удачи и приятного чтения, и мы отошли от кассы, облегчая жизнь людям, стоящим за нашими спинами.

— Ты не похож на человека, которому понравились бы столь безвкусные рассказы. Без обид, Дерек.

— Стихи у Марти были лучше, действительно, — надо же, моя интуиция совершенна.

— Особенно то ли про призрака, то ли про отражение, — поддакнула я, выходя из книжного с гордо поднятой головой и правильной осанкой, потому что этот джентльмен распахнул передо мной дверь. — Не помню названия.

— «В чем сила?» — ты спросишь. Отвечу, что глуп и смешон ты под вечер, — удивлению и восторгу не было предела, я готова была свихнуться в то же мгновение, но только подняла брови и скептически посмотрела на свою недожертву.

— Наизусть, серьезно? Дерек, насколько вы были близки?

Сволочь только пожал плечами и улыбнулся:

— Может, прогуляемся?

«Почему бы и нет?» — сопутствовал внутренний и истинно риторический вопрос моему кивку головой. Согласилась идти с ним, черт знает, куда и зачем. Мы действительно знакомы всего около получаса? Откуда в тебе столько доверия к странным личностям, Сара? Видимо, из ниоткуда. Если бы меня выдернули из ситуации и показали наше общение с Дереком со стороны, я бы воскликнула: «Шутите? Мы знаем друг друга с детства!»

На улице было достаточно холодно, и меня пробрал озноб. Из духоты в лютый мороз. Бр-р.

Мы шли и обсуждали все подряд: машину за углом с побитым лобовым, замерзающую тощую собаку, которую пнул какой-то прохожий, несправедливость мира, стихотворения Блока, работы Ремарка, теорию психоанализа Фрейда и его болезненную любовь к матери и фаллическим символам. От последнего мы даже громко смеялись, обсуждая это во весь голос, словно стараясь докричаться до вазочки с прахом этого долбанутого старика. И везде искали эти символы, театрально поражаясь распущенности то ли своей, то ли окружающих.

Под разговор ни о чем Дерек подвел меня к скромненькой кафешке с пыльной вывеской. Эта пыль меня, однако, не тронула ни капли. Здесь почему-то все казалось не таким, как в том книжном магазинчике, как в моем районе, как в школе. Здесь была другая атмосфера, другой воздух. Я здесь сама словно была другая. Не та, кого бесят трещинки в полу, не та, кто хочет размазать внутренности всех находящихся в радиусе полутора метров людей по изуродованной граффити стене.

— А вот здесь-то я и работаю, — он совершенно неожиданно указал на здание рядом, все такое чистенькое и словно недавно выстроенное. — Прости уж, ноги сами сюда зашагали. Да и показать хотел свою работу.

«А я-то надеялась на ужин при свечах», — мысли мыслями, а поведение отдельно.

— И что, я могу порыться в твоих бумажках? — прозвучало так, словно я сказала: «В твоем грязном белье». Мне стало тошно.

— Боюсь, что тебя не пропустят внутрь, — он втянул воздух через приоткрытый рот, сквозь сжатые зубы, прямо как нашкодивший мальчишка, который плохо справляется с отведенной им ролью в театре. — Видишь ли, отец помешан на безопасности, поэтому вход у нас строго по пропускам.

— Скукота какая, — он виновато улыбнулся, и я обомлела в который раз.

Наверное, я бы придерживалась мнения, что этот вечер был сном, грезой или бредом, как при температуре в сорок один градус, если бы не гребаная лужа. Обычная, мать твою, глубокая лужа подтаявшего снега, которая резко оказалась прямо подо мной. Не стоило мне есть двойную порцию маминой запеканки — лед-то не асфальт! А жаль, потому что джинсы выше колена теперь были абсолютно мокрыми.

Этот гад хохотал, придерживая меня за плечи — только благодаря этому я не совершила кульбит вперед носом.

— Здесь вкусный кофе, — процедил он сквозь хохот, на который оборачивалось больше зевак, чем хотелось бы, и указал в сторону кафе с пыльной вывеской. — Особенно американо. Да и латте ничего так.

— Задолбали! — взревела я, вылезая на твердую поверхность не без помощи своего ржущего спутника.

— Кто, о царица льдов?

— Ты и твой смех! — я остервенело стала рыться в рюкзаке, своем неизменном атрибуте, вытащила пачку сигарет и нервно закурила.

— Что ты делаешь? — видимо, он не поверил мне у книжного и счел шуткой то, что у меня есть сигареты; я протянула ему пачку.

— Бери. Обещала же угостить.

Он только помотал головой из стороны в сторону, дождался, пока я спрячу свое сокровище обратно, а затем выхватил сигарету прямо из моего рта и зажал фильтр губами.

— Тебе захочется курить после ужина и кофе, так что не надо делать этого сейчас, — как странно, он не сделал ни единой затяжки, даже не попытался.

Я тупо кивнула головой, смущенно отводя взгляд в сторону, он бросил недокуренную сигарету на лед, притушил ботинком, открыл стеклянную дверь в кафе, и я зашла в теплое, но не жаркое помещение.

Странно, что мы ни разу не затронули тему того, почему он решил познакомиться со мной первым. Почему он словно ждал меня на той лавочке. Почему именно сегодня, почему он «знал», что я приду. Странно еще и то, что Дерек ни разу не спросил, почему я следила за ним.

«Четверг… Отныне для меня он — самый странный день недели. А пятница — лишь его продолжение».

И почему я начала чувствовать тревогу только сейчас? Почему только сейчас? Что изменилось?

Дерек выбрал прекрасный столик, находящийся за небольшой перегородкой. Изолировал нас от остальных посетителей, и это было мне на руку — меня трясло от холода и стыда. Если бы кто увидел промокшие джинсы, я бы разревелась и разорвала его челюсти.

Горло. Больно.

— Возьми полотенце и положи на ноги, — Дерек за несколько секунд успел стащить у официанта белый кусок махровой ткани. — Ты голодна, я надеюсь?

— А ты хочешь откормить меня на убой? — он умело скопировал мою ухмылку, а я разгладила полотенце на коленях.

Кажется, он заказал салат и кофе каждому из нас. Не повторил своего вопроса, не поинтересовался моим мнением. Бесит.

— У тебя глаза так блестят, — его фраза выбила меня из колеи, и я стала рвать на кусочки бумажную салфетку, не отрывая взгляда от поверхности нашего столика.

Видимо, он понял, что поспешил с комплиментами, поэтому снова завел шарманку Ни-Про-Что. И про литературу. Он рассказывал, как помогал продвигать на рынке некоторые издания, цитировал мне какие-то отрывки из произведений, уже известных мне и не очень. Все это казалось мне преступным чародейством. Он влиял на меня сильнее, чем утренние просьбы Энди о чае, а я совершенно не противилась этому воздействию. Хотя и злилась в глубинах подсознания: на себя, на него, на официанта, который чуть не уронил поднос с нашим заказом. И на тревогу, которая с каждой минутой только нарастала в душе…

— Ты совершенно не любишь русских классиков. А между тем, у твоего ненавистного Блока такие стихотворения есть классные. Например: «Ей было пятнадцать лет. Но по стуку сердца — невестой быть мне могла. Когда я, смеясь, предложил ей руку, она засмеялась и ушла». Или Есенин со своими хулиганскими стихами, — он заел свои мерзостные словечки черри и залил в рот кофе.

— У каждого свои пристрастия, Дерек. Лучше скажи, что не нравится тебе. Наверняка есть что-то вроде моих ненавистных классиков, — я последовала его примеру.

— М, пожалуй, Сара, мне совершенно не нравятся новомодные «Паланики» или тот же Буковски. У него через слово «и я врезал еще стопку». Ни капли романтики!

— Грязный реализм. Не слишком приятное направление, но мне лично нравится.

— Как по мне, лучше антиутопия. Интересно и не избито, — он повел плечом, отодвигая от себя пустую тарелку.

— Оруэлл или Хаксли? — вопросы в лоб — мое хобби, да.

— Оруэлл и только Оруэлл, — улыбнулся мужчина своей очаровательной улыбкой, — репрессии притягательны, в то время как бесконечное наслаждение надоедает.

— Хаксли ближе к настоящему положению дел в мире, Дерек. До Оруэлла нам далеко.

Он кивнул. И тут мы, как по команде, без какой-либо причины, стукнули чашечками кофе друг о друга, обменялись многозначительными взглядами и допили остатки.

Мы вышли из кафе, когда уже было довольно поздно. Не люблю зиму. На дух не переношу. Темнеет слишком рано, не успеваешь глазом моргнуть, а на небе уже расстилается тягучая, толстослойная темнота с редкими просветами и тусклой луной. И холодно. Слишком холодно для человека, который имел несчастье угодить в лужу рядом с уютной забегаловкой. Как бы ни согрел меня горячий напиток в том помещении, как бы ни было приятно тепло от махрового полотенца, любой положительный эффект теряется в преждевременно наступившей ночи.

Снег словно специально стал идти сильнее и облеплять мои ноги, чертовы замерзшие капли воды. Я поежилась и попросила Дерека идти быстрее, на что он отпустил шутку и том, что при сильных холодах людям лучше греться о тела других, а также пару слов о том, что курильщики мерзнут меньше. Мы уже говорили о фаллических символах, стадиях взросления Фрейда, какого черта нам бы не поговорить о щетинистых полярниках, которые греют друг друга в холодные ночи? Интересно, а Стью и Дерек нашли бы общий язык? Оба такие... Тошнотворно живые и резвые, что создается ощущение, будто рядом с ними ты дышишь полной грудью.

— Я тебе докажу, что живые люди теплые, — опять, опять из его голоса пропал задор и ребячество, он стал спокойным и взрослым: таким, что я его и боюсь, и ненавижу, и восхваляю. Уже.

Он остановился, взял в ладони мои руки, поднес к лицу и стал дышать на них. От такого интима мое сознание уплыло куда-то далеко-далеко, причем настолько, что звезды показались мне яркими, небо чистым, воздух свежим и легким, а время — птицей, что не знает горя, зависти, войны за жизнь и вообще людей. Клетка куда-то пропала.

Его улыбка. Моя благодарность. Смущенное молчание и его анекдоты всю дорогу.

Он проводил меня до дома. Следующие две недели в школе я не появлялась.