Часовая история (джен)

— В самом прямом! Вещи же тоже подвержены одиночеству, и я уже созрел, чтобы поведать тебе нечто секретное! — Касл мучительно, усилием сглотнул, глядя на свои грязные руки. — В детстве у меня была игрушка — костяной шар. Ну, ты знаешь, это такая китайская филигранная резьба по кости, когда шар вырезается прямо в шаре, и они могут вращаться независимо друг от друга. По сути, эта безделушка не несёт в себе никакого прикладного смысла, а лишь подчёркивает неоспоримое мастерство резчика. Такие вещи создаются штучно, а её подарил мне один из лучших друзей моей мамы, капитан дальнего плавания Анри Севиль. Высокий, худощавый, с характерным «французским» носом и чёрными, как тьма, глазами, он был шустр в движениях и мыслях, и я ни разу не видел его грустным или хмурым: он всегда улыбался. Они с мамой писали друг другу толстенные письма, от которых она расцветала, как розовый бутон, а когда Анри останавливался у нас, то всегда и везде таскал меня с собой. В театры и на детские шоу, на хоккейные и футбольные матчи, на родео и мотоциклетные гонки. Зимой — обязательно на каток или на лыжную трассу, но музеи для него всегда были чем-то особенным. Я всё время удивлялся, как это мой капитан никогда не устаёт путешествовать по обширным выставочным залам? Севиль мог надолго зависнуть у какой-нибудь, особо приглянувшейся ему экспозиции и мечтать о чём-то своём. Анри всегда говорил мне потом, что вещи, особенно со скрытым смыслом — не просто вещи, в них есть знание. В них заключено постижение мира и способность передать своё видение его — другим. И с ним нельзя было не согласиться.

Севиль всегда мне что-нибудь дарил, и когда настал мой восьмой день рождения, Анри появился у нас на пороге с красивой коробочкой в руках. А я ждал его. Ждал, как ждёт чахнущая на солнце нива обильного дождя, и поэтому с разбегу повис на его шее. От моего капитана пахло морем, табаком, сырой рыбой и… лекарствами, но я не заострял на этом внимание, я уже любовался памятным подарком, шаром. Затем было торжественное застолье, а потом мы поехали в Центральный парк. Долго-долго катались на лодке, приели не одну унцию мороженого, а по возвращению домой Анри, сославшись на неотложные дела, вежливо со всеми нами распрощался и исчез. Надолго. Навсегда.

Я ждал его, очень сильно ждал. Бросался к двери на каждый звонок, срывал раньше мамы телефонную трубку, но всё было тщетно. В ответ на мои слёзные расспросы мама лишь бессильно разводила руки, и тогда я крепко-крепко обиделся на Анри. Даже поклялся не подавать ему руки. Конечно же, ребёнок не сразу сможет сообразить, как больнее досадить взрослому, и поэтому я в сердцах забросил шар в какой-то пруд на задворках нашего квартала. Согласен, что это было глупо. Согласен, что шар был тут абсолютно ни причём, тем более, что я ещё много не понимал.

Рик сделал паузу, и его плечи не просто поникли, а можно даже сказать, что обвисли. Кейт всё так же не видела его мрачного лицо, но то, что оно было действительно мрачным, Беккетт ничуть не сомневалась. От таких воспоминаний не будет светло на душе, и как хорошо, что рядом с ним есть друг. Который в заботливом жесте накроет своей ладонью его сведённые руки.

— Продолжай, Касл, — с легким нажимом она сжала свои пальцы поверх его. — Понимание стоит многого. И доверительность, пожалуй, тоже.

— Он умер через день после нашей последней встречи. За столом, прямо у себя в каюте. Тяжёлая, неизлечимая болезнь, точившая его почти что с самых юных лет, и все трагичные подробности я узнал лишь много-много позже. И мне тогда дико, до жути, до боли в груди стало стыдно и за себя, и за свои необоснованные подозрения, и за неверие в него, и за свой необдуманный поступок. Как ненормальный, я помчался к тому самому месту, где когда-то утопил шар, но меня, наивного чудака, постигло жуткое разочарование: сквозь бывший парк пролегал наисовременнейший хайвей. Мимо меня с шумом и гарью пролетали автомобили, а я тупо смотрел на их цветное мельтешение, и чувствовал, как во мне навсегда что-то умирает. С того дня я потерял аппетит, покой, сон, перестал улыбаться людям и посещать разгульные вечеринки. Вечера неизменно проводил на чердаке, у окна, задумчиво созерцая соседские крыши и манящую гладь Гудзона. Мама билась за меня. Пыталась вытащить на природу или в парк аттракционов, чтобы хоть как-то расшевелить, но только поездка в Шампань, на могилу Севиля, мало-мальски привела меня в чувство. Скромная деревушка, старое кладбище на её окраине, тёмно-зелёный от времени могильный камень, и надпись, которая едва проступала сквозь плесень: «Felix, qui potuit rerum cognoscere causas», что в переводе означало «Счастлив тот, кто смог познать причины вещей». И дата смерти, надвое суток позже дня моего рождения. И тогда, пав на колени, я попросил у Анри прощения за своё безрассудство. Пока мама благоразумно ждала в стороне, я смог высказать всё то, что так сильно, и так больно крутилось в моей душе. Вот это было реальное, несравнимое облегчение. Такой же упавший с души гранит, как и тот, под которым покоился Анри. Напоследок я взял с его могилы немного земли и теперь храню её у себя. Это дань памяти, суть благодарности и скорбь о невосполнимой утрате.

Рик тяжко вздохнул, его губы поджались ещё драматичнее, и пребывая в некоторой растерянности, Кейт не сразу решилась спросить.

— А почему ранее я не видела у тебя этого контейнера? — глухим голосом выдавила она, ещё крепче сжав его пальцы.

— Я отвечу тебе твоей же фразой — личное — оно и есть личное. Кому, как не тебе, об этом знать.

Его большие ладони разошлись, и всё ещё держась за его пальцы сплетением своих, Кейт увидела плоскую бархатную коробочку, слегка запачканную пеплом и сажей.

— Вот! — Касл решительно протянул ей бокс. — Это твоё. Я нашёл и починил их.

— Спасибо, — глухо поблагодарила Беккетт, беря часы свободной рукой.

Касл тут же благоразумно расцепил пальцы и легко, пружинисто вскочив, спрятал руки за спину.

— Сто раз, наверное, я уже проклял себя за бестактность, и если имеется хоть какая-нибудь причина, позволяющая тебе не сердиться на меня, то я хотел бы об этом знать.

— Я скажу тебе об этом, Касл, только немного позже, — Беккетт бережно раскрыла коробочку и затуманенным взглядом смотрела на такую дорогую её сердцу вещь. В том, что они с Каслом духовно близки, более нет никаких сомнений, как нет никаких сомнений и в том, кому будет дозволено подносить ей кофе. И заслуженное касловское кресло уж точно пустовать не будет, потому что Рик ей ценен, и как партнёр, и как друг, и как человек, понимающий её тоньше, чем психолог. И пусть в их с Джордан и Каслом рабочем «треугольнике» присутствуют ещё некие шероховатости, сейчас им обоим срочно нужен отдых. Тяжёлый день, необычная ночь и такое непредсказуемое завтра.

Такие привычные и увесистые: Беккетт закрепила часы на запястье, и вернув фонарик владельцу, решительно поднялась. По лестнице спускалась довольная и светящаяся от радости, даже и не думая проверять, как далеко отстал от неё её незаменимый «хвост».