Новеллы (джен)

Саммари: Пять минут из той реальности, где Гарри и Снейп, ушибленные войной, живут вместе и только нащупывают путь к согласию и пониманию.

Снова и снова, по сотому кругу — мы попали в дурную бесконечность, где нет спасенья и выхода тоже нет. Пытаюсь смеяться сквозь зубы, не замечая, как ёкает о ребра глупое сердце. Сердечная мышца сокращается, выталкивая кровь, наперегонки со временем, быстрее, чем сокращается между нами расстояние. Все расплывается от запотевших очков — нет, слез нет! — просто режет в глазах и кружит голову.

А все потому, что этот вечно сальноволосый ублюдок меня похвалил.

Или оскорбил?

Рванул ворот мантии, не хватает воздуха, как же у него в подземелье душно — нет окон и нет сквозняка, не сочится прохладой летний вечер, и никогда не видны звезды.

Он сказал ровно три слова:

— Сто баллов Гриффиндору.

Этот ублюдок, мать его, сказал: «Сто баллов Гриффиндору!».

А до этого он сказал:

— Хоть какая-то от вас польза, мистер Поттер.

Так… Чувствую, как вздуваются желваки, и нечаянно прикусываю себе язык. Солоноватый вкус крови отрезвляет.

Когда он подходит ко мне, я знаю что делать.

Лишь глупое сердце выдает меня.

— Прости! — Он хватает мою шею. И напрягается. — Опять?

— Сто баллов Слизерину! — кричу я, чувствуя, что сейчас сорвусь в истерику.

— Дыши, Поттер. Гарри, мать твою, дыши! — Меня лупят по щекам, а в ответ хочется только рассмеяться. По-вольдемортовски.

Мать ему мою. Вот прям сейчас. Сейчас, пройдет темнота и я оттолкну его, хлопну дверью, навсегда.

Пусть найдет дурачка, который от избытка любви будет отсасывать ему за «сто баллов Гриффиндору».

Но не могу оттолкнуть, потому что стучит в ушах и наваливается тяжелая истома.

Лечу вниз за золотым снитчем, под лучами полуденного солнца, хватаю пронырливый мячик, он в отместку привычно щекочет ладонь, а я выдыхаю, — да-да! — я наконец выдыхаю и аппарирую к Мерлину ——

но почему-то попадаю в «Ночной Рыцарь». Сегодня здесь вечеринка, и я вижу родных и близких.

— Гарри! — меня хлопают по плечам. — Как хорошо, что ты к нам заскочил.

Здесь все. Все. Все-все-все-все, кто не скажет «мистер Поттер», особенно в настолько деликатной ситуации.

И они мне рады, я не мешаю, и мне так приятно раствориться в толпе смеющихся знакомцев, ехать Беллатрикс знает куда! Просто ехать. И не думать, ни о чем не думать.

Легкость бытия, да здравствует легкость бытия, когда можно быть собой, когда не нужен вечный контроль и опасения, что все испортишь неуместным энтузиазмом ——

Щенячьим.

Победа в далеком прошлом, но от прошлого не сбежать, его не забыть, не выплеснуть в думосбор — оно всегда рядом, оно всегда мешает — мешает настоящему.

Оно мешает Снейпу излечиться от дурных привычек, от желания поддеть, продемонстрировать — «Поттер, вы болван».

К Дамблдору Снейпа, здесь все свои, и я отпускаю снитч, а друзья вскидывают руки, чтобы его поймать, а я запрокидываю голову —— и смеюсь.

Так, как давно не смеялся.

Никогда.

В моем смехе все проказы близнецов и их ужастики из магазина ультрафокусов. В моем смехе радость получения кубка школы, радость победы факультета.

В моем смехе рождественские гимны крестного и сверкающий патронус-олень. И живые счастливые лица, которые подхватывают —— нам весело —— нам очень весело, когда визжат тормоза и все падают друг на друга, все падают, и слышен только механический звук удара, и темнота накрывает ——

Открываю глаза.

Тошнит, кружится голова, зато пульс относительно в норме, словно я не катался на автобусе, а бежал сюда, в подземелья, из Лондона без передышки, хотя никуда я не бежал.

Я лежал тут, на полу, а Снейп протирал мне виски отвратительным зельем.

Нет ——

Здесь меня бил озноб, било странное выражение на лице такого родного человека, словно он не решил пока: задушить меня или испугаться. Здесь мне было плохо —— а там, в автобусе — хорошо.

Поэтому, недолго думая, я рванул назад…

В автобус.

В мир вечного лета и вечного полдня. Мир, где я вместе со всеми еду навстречу…

Приключению…

Приключению?

Гулом мотора раздается голос Почти Безголового Ника.

Сириус. Он должен быть со мной в Приключении, конечно, в этом автобусе едет Сириус, осталось только найти его, он здесь ——

в этот раз, не успеваю обернуться, как вновь визжат тормоза и кричат люди, а меня выбрасывает как рыбу на лед, на холодный пол подземелий.

— ГарриГарриГарри — как заведенный повторяет Снейп.

Он повторяет, и я вижу, как у него побелели губы —— а в глазах застыла мольба —— мольба, из-за которой невольно пропускаешь возможность, миг, вернуться, вернуться и найти ——

И быть счастливее.

Мольба ниточкой привязывает меня к этому человеку с побелевшими губами.

И я воскресаю, как феникс из пепла.

Воскрешение дается мне дорого.

Начиная с первого дня.

С первого дня проживания вместе мы поняли, что мне нельзя, ни в коем случае нельзя выходить из себя. Стихийная магия вместе с гневом пытается вырваться на волю, но я, я ее блокирую, и она тогда разносит меня изнутри.

«Поттер, — кричал Снейп тогда, — разнеси все к Волдеморту, давай, перебей мне все флаконы с зельями, мать твою Поттер», ——

А я изо всех сил сдерживал ее поток, чтобы ненароком не зашибить его, злился как сто тысяч кентавров, хотел его убить, взорвать вместе с кабинетом, и сдерживал, как последний Атлант ——

Сдерживает небосвод, чтобы тот не рухнул и не раздавил всех.

Никто, никто кроме него не может разозлить меня по-настоящему.

Вызвать раздражение, жалость — да, но не гнев.

Никто, кроме него.

Даже у Тома не получилось привести меня в исступление.

Зато у Снейпа всегда получается.

Сто баллов Слизерину.

— Гарри, — он приникает губами к моему лбу, и это прикосновение успокаивает меня.

— Я больше не буду, — одновременно повторяем мы.

Меня здорово мутит, и улыбаться нет сил. Хлопать дверью тоже. Да и смысл?

В чем этот гребаный смысл ухода, если я не раз уходил? Уходил навсегда, вон из своей и его жизни, просто уходил, просто уходил навсегда. И у меня получилось бы уйти и не вернуться ——

Если бы он не возвращал, не приходил за мной.

Приходил, чтобы скрутить, чтобы дать мне отшвырнуть его,

чтобы уцепиться за мою шею и рухнуть вместе ——

в сладкое перемирие.

Он рисковал.

Он рисковал нарваться вместо перемирия на ярость,

И когда это случалось,

я оказывался на полу ——

в его объятьях.

Каждый раз.

Каждый раз он нежно прикасался к моему лбу дрожащими губами, и мы выдыхали: «Я не буду больше».

И все начинали по новой.

Дурная бесконечность.

Пока он вспоминает прошлое, а я мечтаю о будущем, нам из нее не выйти.