Revenge (гет)

Уже неделю, целую неделю я не вижу тебя, и это словно пытка. Хочется лезть на стены, рвать, метать и убить этого чёртова Хоупа с его замашками психолога!

Хоупа, который именно в этот самый момент пытается пресечь мои попытки тебя навестить.

— Поймите, сейчас мисс Майе в принципе противопоказаны визиты кого бы то ни было. У неё посттравматическое стрессовое расстройство, и любые раздражители могут привести к ещё большему ухудшению или даже срыву.

Смотрю в маленькое окошечко в двери палаты. Ты сидишь на койке, обхватив колени руками, а глаза… Они мёртвые. Такие же, как у твоей матери, — тогда, в вашем доме.

Но ведь ты жива!

Я же прав? Майя, ты жива? Ты должна!

Страх цепкими пальцами сжимает внутренности, и я уже собираюсь открыть дверь, как Хоуп преграждает мне путь.

Перевожу ошалелый взгляд с него на дверь.

— Она что, сломалась? — вопрос вырывается раньше, чем я успеваю скорректировать формулировку.

Столько времени находиться под напряжением даже для меня слишком.

Лицо врача багровеет, руки сжимаются в кулаки, и он сдерживается, наверное, только напоминая себе, что я могу одним взмахом руки уничтожить его карьеру.

Почти сдерживается.

— Сломалась?! Она вам что, кукла?! — Хоуп снимает и начинает теребить в руках очки. — Её изнасиловали, отца сначала посадили, а потом убили, мать покончила с собой — как, вы думаете, она должна была отреагировать?

— Она…

Ты должна была смириться. Прогнуться под меня, стать той, на кого я буду выплёскивать весь свой гнев: отвечать на него своей нежной улыбкой, укрывать меня плёдом и класть голову себе на колени.

Ты должна быть!

— Мистер Стэнфорд, идите домой, — Хоуп жестом останавливает мой ещё не вырвавшийся протест. — Я сообщу вам, как только что-то станет известно.

Спорить сейчас бесполезно. Это я понимаю. Именно поэтому соглашаюсь и еду домой.

Когда я стал называть домом ту квартиру, где раньше появлялся от силы раз в полгода?

Только переступив порог, понимаю, что я не один.

Скинутая как попало обувь, кожаная дорожная сумка, клетчатый плащ, который я когда-то подарил…

Нет, не может быть...

Смотрю на сестру, стоящую посреди комнаты, и не верю. Не могу поверить, что она здесь, рядом со мной, именно сейчас.

Появилась, словно добрая фея, именно тогда, когда мне больше всего нужна поддержка. Потому что с каждым шагом я всё меньше и меньше чувствую землю под ногами. Потому что людская память оказывается слишком недолговечной, потому что...

— Как ты мог?! — Голос, такой родной, любимый.

Только звучит не приветствием, не радостью, а обвинением.

Руки не тянутся в объятиях, а выставляются в защитную позу. Отталкивающую.

А глаза... Лучатся не любовью, не благодарностью. В них презрение, боль и ненависть.

Ненависть?

— Кэти? Это правда ты? — Подхожу ближе, легонько касаюсь щеки пальцами, убеждаюсь, что не мираж. — Что ты здесь делаешь? Ты же ещё не скоро должна была приехать. Я хотел сам забрать тебя...

— Когда окончательно уничтожишь всё, что мне дорого, да? — Она лишь на секунду позволяет чувствовать тепло её кожи, а затем отпрыгивает, словно я чумной.

— Что? О чём ты?

Не понимаю. Ничего не понимаю. Как моя Кэти оказалась здесь? Почему смотрит на меня как на врага?

— О Майе. О моей Майе, которая по твоей вине попала в психушку! Чего ты пытался добиться? Как ты вообще мог? — Кэти, всегда заводящаяся с пол-оборота, сейчас просто в ярости.

И насколько она зла, настолько я растерян.

Разве я сделал что-то не так? Это всё было для неё. Только для неё.

Киваю сам себе. В конце концов, я тут старший брат, я смогу всё ей объяснить. Она поймёт и успокоится. Да. Нужно только правильно подобрать слова...

— А ты думала, я позволю тем, кто сделал это с тобой, остаться безнаказанными? — Вся моя вальяжность, вся бравада напускные, и мы оба об этом знаем.

— Допустим, но при чём тут Майя и её семья?

Она не садится рядом — становится напротив.

А я под её взглядом — словно под дулом пистолета. Любой неправильный ответ, и получу пулю в лоб.

Разве такого воссоединения я ждал?

— Если бы не они, с тобой ничего бы не случилось. Если бы не она, ты была бы...

Взгляд Кэти упирается в книгу, лежащую на журнальном столике. Она подходит ближе, берёт её дрожащей рукой и беззвучно шевелит губами, читая про себя название. А затем поднимает на меня такой взгляд, что мне хочется убежать, спрятаться, потому что слишком больно.

— Майя что, жила здесь? — Я ничего не отвечаю, но она и так всё понимает. Кидается на меня, словно разъярённая дикая хищница. — Как ты мог, как ты посмел, ты чудовище!

Она не плачет, она нападает. Это я плачу. И защищаюсь. И от одного осознания этого выкручивает всего наизнанку.

«Почему, Кэти? Ведь это всё для тебя...»

Оказывается, я говорю это вслух. Сестра замирает на мгновение, неверяще глядя на меня, и отпрыгивает, вырвав свои руки из моих.

— Для меня? Для меня?! Ты уничтожил все возможности быть рядом с любимым человеком, вот что ты для меня сделал!

— Любимым? — я настолько шокирован, что даже защищаться перестаю.

Смотрю, смотрю — и не узнаю свою Кэти. Та, что сейчас передо мной, чужая.

— Да! Неужели, за все эти годы так и не понял, Дик? Я люблю её, всегда любила. Мне всегда казалось недостаточным быть для Майи просто подругой. Я столько раз порывалась признаться. С возрастом становилось всё сложнее и сложнее сдерживаться. Ты ведь знаешь, какая я. — Кэти как-то обречённо усмехается и продолжает, обращаясь ко мне, но смотря куда-то сквозь меня: — Я, в отличие от вас с Майей, хорошо разбираюсь в людях и очень быстро поняла, что она к тебе неравнодушна. Это так банально, влюбиться в брата лучшей подруги. Но... — Кэти смотрит на место рядом со мной так, словно Майя сейчас сидит тут.

И от неё буквально начинают исходить нежность, тепло. Которое не доходит до меня, как бы ни старался дотянуться. Больно.

Какая она, оказывается, жестокая, моя сестрёнка.

— Но Майя была так трогательно-невинно в тебя влюблена. Становилась такой милой и смешной каждый раз, как ты оказывался рядом. Я стала пользоваться этим: твоей слепотой, её чувствами. Искренне надеялась, что когда-нибудь она поймёт, что я смогу вытеснить тебя из её сердца и полностью занять его сама. Особенно когда ты уехал в Австралию. Я была так рада. Была полностью уверена, что вот теперь-то Майя точно станет моей. — Кэти снова с каждым словом стала потихоньку приближаться, глядя как-то исподлобья, сжимая руки в кулаки. — Я сама вынудила её позвать меня тогда. Хотела признаться наконец-то... Почему мне всё время мешают? Сначала ты, потом они...

На последнем слове срываюсь с места и стискиваю сестру в объятиях, а она продолжает и продолжает говорить, словно заведённая:

— Знаешь, я ведь лицемерка. Любила её всегда, но не отказывала симпатичным парням в отношениях или сексе. Просто чтобы сбросить напряжение, чтобы было легче быть с ней подругой. А вот она ни на кого, кроме тебя, не смотрела никогда. Девственница в двадцать два, в наше-то время. — Голос, словно по кривой, то поднимается до крика, то опускается до шёпота. — Если бы я могла, я бы их всех на себя забрала. Какая в конце концов разница, трое или пятеро. Если бы её не тронули. — Чувствую, как горячие слёзы начинают напитывать рубашку. И мои в ответ капают на её оголённое плечо. — Самое страшное было даже не чувствовать, чувства можно отключить. Страшнее всего было смотреть, как это делают с ней. Как умирает та Майя — добрая, чистая, невинная. Тянуть руку и не дотягиваться каких-то несколько дюймов... Ненавижу себя за то, что отключилась тогда. Если бы смогла остаться в сознании, не позволила бы вам увезти меня.

— Кэти, — сжимаю её в объятиях ещё сильнее, — родители просто не хотели, чтобы ты... Они хотели оградить тебя, вот и всё.

Смех, сотрясающий всё её хрупкое тело, эхом отзывается в моём. Мне мало когда было страшно, но сейчас страшно по-настоящему.

— А не поздно ли? Всё уже произошло, и нужно было извлекать из этого максимальную выгоду.

— Что? — Размыкаю руки и отхожу, так чтобы видеть её всю.

Ещё раз убеждаюсь: та девушка, что стоит сейчас передо мной, не Кэти. Не моя Кэти. Или это я просто никогда по-настоящему не знал свою сестру?

Она словно меняет одну маску на другую: безразличную, холодную, расчётливую.

Или же наоборот, снимает все, что были надеты?

— Я бы могла быть рядом с ней. Я, а не ты. И если бы не получилось добиться взаимности лаской и заботой, то попробовала бы манипуляцией. У Майи ведь образовался такой долг передо мной. За всё, что было. Возможно, я бы даже помогла её отцу встать на ноги. А ты! — замах наманикюренной ручки, и мою щёку обжигает первая пощёчина. — Ты свёл все мои жертвы на нет! Вы забрали меня, увезли так далеко от неё. Заперли, как зверя в клетке!

Перехватываю следующий замах и с силой встряхиваю её.

— Опомнись! Что ты говоришь? Хочешь сказать, тебе всё равно, что с тобой случилось? Это ничего не значило для тебя? — теперь уже я срываюсь на крик.

— Конечно, нет! Это было ужасно, отвратительно. Мне хотелось вылезти из собственной кожи, мне было противно даже просто касаться себя, страшно засыпать, кусок в горло не лез, и меня кормили через капельницу первое время, но... Так это всё было бы не бессмысленно. Не бессмысленно...

Из Кэти словно разом вынимают стальной стержень, что был внутри опорой, и она оседает на пол, утягивая меня за собой.

— Я подслушала разговор мамы с папой и узнала, что ты помогаешь Майе. Даже не знаю, чего сначала было больше: ревности, что ты не со мной, или страха, что ты отнимаешь её у меня. Пыталась себе внушить, что, возможно, так будет даже лучше. После всего пережитого ты с ней. Я надеялась, что ты сможешь вернуть прежнюю Майю. Знала, что у меня не получится в любом случае. — Кэти изо всех сил вцепляется в ворот моей рубашки, прижимаясь своим лбом к моему. — Я так соскучилась по тебе. Уже приготовилась к тому, что увижу вас вместе.

«Вас вместе».

Вдыхаю эти слова на её выдохе. Они горечью оседают на языке, сглатываю — не помогает.

— Я убежала при первой же возможности, и зачем? Чтобы увидеть, как ты в своей слепой мести убил обе наши возможности на счастье? Что нам теперь делать, Дик? Такое... даже если Майя переживёт, она никогда не сможет простить.

Обхватываю её личико руками, заставляю посмотреть на себя.

— Признаю, всё вышло из-под контроля, но это всё было для тебя.

Обречённость во взгляде вновь сменяется злобой. Удары, на удивление сильные, ощущаю по всему телу.

— Нет! Неправда, неправда! Ты всё это сделал для себя, только для себя! Тебе нужно было выместить свой гнев, и для этого ты выбрал самого беззащитного перед тобой человека! Ты ни о ком, кроме себя, не думал, Дик. Ни о ком.

Позволяю Кэти делать со мной всё, что она захочет. Становлюсь её личной подушкой для битья, царапин, укусов и слов, что приносят гораздо больше боли, чем всё остальное.

Это не то, что ей было нужно.

Я ошибся.

Ей была нужна такая же ручная Майя. Только её.

Почему же она сразу не сказала?

Я бы сделал тебя такой. Привёз бы к ней, перевязанную красной лентой, как настоящий подарок. Лишь бы она была счастлива. Я бы...

Не смог.

Мне тоже нужна такая Майя. Даже если бы Кэти вернулась и всё было бы хорошо, я бы уже не смог без тебя. Ты как дешёвый химический наркотик — одна доза, и приговор уже выписан. И эйфории не приносит, и отказаться невозможно.

Неужели она жила так все эти годы, моя Кэти?

Ответа нет. Только тишина и обеспокоенно вьющийся вокруг Бони. Вылез из своего укрытия, как только сестра ушла.

Да, животные никогда её не любили.

* * *

Прийти в себя не помогают ни алкоголь, ни даже Лайэл, заявившийся ко мне минут через пятнадцать после ухода Кэтрин с явным намерением «выбить всю дурь», как он это называет. Только вот, увидев меня, он лишь недовольно прицокивает языком и идёт за аптечкой.

Молча, всё молча.

Столько слов рвётся наружу, но он их сдерживает, показывая своё недовольство излишне сильными и грубыми движениями мазью по ранкам и царапинам.

Как будто кто-то взял топор и разрубил меня пополам, забрал другую половину с собой.

Мозг отказывается осознать случившееся. Выставил защитный рубеж, последний — в надежде, что это поможет не сойти с ума.

Кэти не приезжала, она всё ещё в Америке, с мамой, проходит реабилитацию.

Кэти не ненавидит меня, она скучает и ждёт, когда я приеду и заберу её.

Кэти не любит тебя так, она просто очень добрая, и даже то, что случилось, смогла простить своей лучшей подруге.

Кэти…

— Дик! Чёрт бы тебя побрал! Что ты теперь делать будешь, а? — нависший надо мной Лайэл, пытающийся докричаться, — видение, призрак из того места, где весь этот кошмар — реальность.

Надо убедиться. Убедиться, что правильная — реальность в моей голове.

Выхватываю телефон у Лайэла из рук — как будто Кэти в Америке может мне не ответить — и набираю по памяти её номер. Не реагирую на настойчивое мигание экрана, который уже давно, с третьей цифры определил, чей голос я хочу услышать.

— Да? — Она не спрашивает, кто звонит, она уже знает.

В её «Да?» скрыто гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд.

— Выход есть, Кэти. Из любого дерьма есть выход, ты же знаешь, — выдаю на одном дыхании и замираю. Жду ответа.

Пока она молчит, на заднем фоне всё сильнее становятся слышны странно знакомые звуки. Кто-то спрашивает её имя и цель визита.

— Знаю. Вопрос только, смогу ли решиться. Пожелай мне удачи, брат.

— Кэти!..

Вешает трубку раньше, чем я успеваю сказать хоть слово.

Больница. Она пришла в больницу. Она пришла, чтобы увидеть тебя.

Выход… Да, он действительно есть. Один, последний шанс. Как минимум — отказаться от меня, как максимум — от всей нашей семьи. И тогда, возможно, ты найдёшь в себе силы простить хотя бы её.

Или же просто решишь отомстить мне, забрав себе самое ценное, как сделал я с тобой.

Неужели она пойдёт на это?

Неужели её зависимость настолько сильная?

А моя?

Кто из вас моя настоящая зависимость?

Думаю об этом, думаю всю дорогу до больницы под обеспокоенным взглядом Лайэла, который не отпустил одного, не дал сесть за руль. Может быть, зря.

Чувствую, что внутри вместо мыслей, чувств, эмоций — змеиный клубок. К какой ни протяни руку, ужалит. Беспощадно, смертоносно.

Они изголодались в клетке, в которую я их посадил, и теперь не упустят случая выбраться, даже если этим самым сломают меня.

Почему я хочу остановить Кэти? Не хочу её терять? Не хочу терять тебя? А может, вас обеих?

Какой выход найти мне? И есть ли он вообще?

Ведь я на самом деле ни о чём не жалею.

* * *

Вижу суматоху у твоей палаты и чувствую, как скручивает колючей проволокой внутренности, пропарывает, выпуская наружу панический страх.

Не помню, как преодолел коридор, не знаю, пытался ли кто-то меня остановить.

Поначалу кажется, что красные пятна на полу, простыни, мебели — это вспышки воспалённого сознания, затмевающие обзор.

Но в них не увязают пальцами. Они не оставляют металл на языке при попытке их стереть с рук.

И в палате никого.

Кроме меня.

Отхожу обратно к выходу, чтобы увидеть всю картину.

Перевёрнутый стул… Ты сидела на нём. Расфокусированный взгляд обращён в окно, и непонятно, слышишь ли, что говорит тебе Кэти. Слушаешь ли. Только сестры надолго не хватает: она слишком скучала, слишком нуждалась в том, чего у меня всё это время было в избытке. Она огибает стул, падает на колени и сгребает тебя в объятия, ни на секунду не прекращая шептать слова любви, сдерживаемые столько лет.

Самое драгоценное, самое желанное сокровище наконец оказывается в её руках. Какое-то время ты позволяешь этому продолжаться, даже тянешь руки в ответном объятии, но… Кэти что-то говорит. Что-то, что рушит всё. И вместо объятия ты вынимаешь из её причёски металлические палочки-заколки, чтобы в следующее мгновение ударить изо всех сил и со всей накопленной болью ничего не подозревающую подругу.

Удар за ударом, без разбора, не целясь. Получая физическое удовольствие от одного вида скрывающихся по самое навершие в чужом теле орудий мести. Наслаждаясь безнаказанностью и абсолютным бессилием противника перед тобой. Теплотой капель свежей крови на лице, руках, шее.

Врачи врываются в палату, привлечённые не криками Кэти, нет, а твоим истеричным торжествующим воем.

Он разрывает своей громкостью барабанные перепонки. Как будто я правда слышу его.

Как будто это на самом деле врачи скручивают тебя, пытаясь вырвать из рук окровавленные палки, забирают на носилках Кэти.

По-настоящему, а не в моей голове.

Но реальность оказывается куда хуже: в ней множество лживо-сочувствующих лиц, орущий на кого-то Лайэл, а самое главное — в ней Кэти уже нет.

Об этом бесцветным голосом сообщает Хоуп. Скончалась в реанимации от полученных травм и большой кровопотери. Они ничего не смогли сделать.

Им очень жаль, правда.

Удавкой перетягивает горло. Дышать невозможно, кричать невозможно — голос пропал, как в старых детских кошмарах.

Уже собираюсь наброситься на врача, если надо — по стенке размазать, но узнать, где ты сейчас находишься, и понимаю, что этого и не требуется: встречаюсь с тобой, замотанной в смирительную рубашку, только-только отмытой от крови моей сестры, взглядом.

Эпизод — как в замедленной съёмке, и, по ощущениям, вокруг никого, кроме нас.

Говоришь беззвучно, шевелишь одними губами, но я понимаю. Слова выжигаются узором на каждой клеточке существа.

«Теперь мы квиты».

А затем твоё личико озаряет та самая нежная, любящая улыбка, отражается в глазах. Тянет за собой.

Ты, Майя, никогда не умела злиться долго. Ты сделала свой ход, и теперь выбор за мной.

Потерять или обрести?