Цветик-семицветик (джен)

Его и действительно потащило, повлекло куда-то вбок, и Касл обеими руками, судорожно схватился за стул, из всех сил стараясь не упасть. Его прежде литые мышцы почему-то вдруг стали дряблыми и безвольными, а со лба обильно покатились крупные капли пота. Скорее всего, и вид у него, у Касла, сейчас был неважный, однако сдавленная улыбка должна была означать, что с ним по-прежнему всё в порядке и даже в дружеской помощи он особо не нуждается. Просто надо пересидеть, адаптироваться к новой порции алкоголя, забурлившей в его венах. Вот только… кто бы ещё объяснил бы ему, отчего так желудок некомфортно припекает изнутри, и к горлу неумолимо подступает тошнота. И со зрением непонятно что: доселе прекрасно различимые, лица супругов вмиг потеряли чёткость, расслаиваясь горизонтально на множество белёсых линий.

— Ну и жулики… вы… — сморгнув, как мог, Касл осоловело переводил взгляд с Грега на Терезу и обратно, пока те что-то напряжённо выжидали. — Наверное... этот ваш… загадочный напиток… — это не гранатовый ликёр, а… настойка на кайенском перце... Провели всё-таки… черти… Я как из сауны… Не только одежда… промокла насквозь… а и в ботинках… тоже хлюпает! И голова… несётся вскачь…

— А ещё что-нибудь чувствуешь, Рикки? — Эрдсли как-то странно переглянулись, и Грег несильно похлопал жену по руке.

— Лёгкий дискомфорт внутри… Мутит… — скривился Касл. Его спина плотно прижалась к спинке, а Рик ещё и руками за неё перехватился, поближе к пояснице. Громко икнув, склонил голову набок: ещё недавно терпкое гранатовое послевкусие теперь сменилось неприятной рвотной сладостью. — И мне… почему-то кажется, что… я плыву, на лодке. Всё тут… слегка покачивается… и каменный пол под ногами… и жёсткое сиденье под задницей… словно перина пуховая… так и манят… так и зовут… в свои ласковые объятия…

Рик бессильно прикрыл глаза, а когда услышал пронзительный скрип, то, глянув перед собой, неожиданно столкнулся с жёстким, бескомпромиссным взглядом Грега: тот пересел к другу чуть не вплотную и рассматривал его потное лицо с каким-то садистским удовольствием. Терезы за спиной Эрдсли уже не было.

— Ну что? Перебрал-таки, мастер детективов? Когда-то ты был весьма крепок по этой части, но обстоятельства всё расставляют на свои места! — улыбка Грега была хищна и одновременно омерзительна. — А, может быть, расскажешь ещё что-нибудь весёлое? Напоследок…

— Не до веселья… раз мало танцев... но много алкоголя... — обессилено разлепил губы Касл: по телу разлилась странная, непонятная слабость. — Уши — как будто ватой залепило... а перед глазами лопаются радужные шары. И что мне утром… сказать своим? Как смотреть… им в глаза?.. Бр-р-р... Со стыда сгорю... Прямо у дверей лофта…

— Стыдишься, говоришь? — правой рукой Эрдсли вдруг схватил Касла снизу за подбородок и теперь пристально рассматривал друга, бесцеремонно поворачивая его к свету то одной щекой, то другой. Сам же Рик даже руки поднять не мог. — Но… зря ты так беспокоишься, зря! Пора избавить тебя от столь тяжкого эмоционального груза, и тебе более не придётся ни с кем объясняться! Ни с дочерью, ни с мамой, ни с твоей подружкой-копом. Даже дьяволу ты будешь безразличен. Всем, кроме самого Господа…

Грег брезгливо оттолкнул приятеля от себя и голова того громко стукнулась о подголовник. Эрдсли резко встряхнул будто испачканные чем-то руки, затем отодвинулся вместе со стулом и потянулся к вину. Пока допивал остатки, зловеще ухмылялся, глядя на безуспешные попытки Касла сесть прямо. Тот мучительно сглотнул, не совсем понимая, почему с ним так бесцеремонно и по-хамски обращаются.

— Э-э-э… а причём тут Беккетт? Она же мне не подружка... мы просто работаем вместе… — с трудом вытолкнул из себя Рик. Его язык непомерно распух и с трудом ворочался во рту. Легче дышалось только через нос. — И ничего более.

-Хм-м, — Эрдсли пренебрежительно махнул рукой, — это уже не важно, спите вы вместе или ещё нет, потому что в наших запутанных делах без женщины ну никак не обойтись. Особенно такой, как моя Тереза. Одному только богу известно, как в ней уживаются и грубая развязность шлюхи, и искреннее радушие хлебосольной хозяйки, и витиеватая изобретательность дьявола. А ещё жуткая, неподражаемая, необъяснимая страсть ко всяким интригам, розыгрышам и прочим фокусам, но самое главное — она изумительный и гениальный в своём деле фармацевт! Если бы ты, Касл, только знал, как долго она корпела над сочетанием компонентов седьмого слоя! И это всё ради правдоподобного вкуса и замедленного воздействия препаратов на твой организм. Правда, я так до сих пор и не знаю, что за гадость там была намешана, но мне, по сути, это и не важно. Нам нужен результат. Убийственный и неотвратимый по своей сути, ради которого и стоило прожить нелёгкую жизнь.

— Гадость… Не ликёр?… Яд?... Или это просто… жестокая шутка?... — от жестокого удушья Касл судорожно, как рыба, хватал воздух широко раскрытым ртом. И детективный опыт без вариантов нашёптывал ему, что всё происходящее здесь — это вовсе не шутки, не розыгрыш, и его, Касла, злонамеренно, хладнокровно и жестоко отравили. Его! Его старый друг! Но за что? За что? ЗА ЧТО?? А как же тогда мама? Алексис? Беккетт? Беккетт! Кейт, мне нужна твоя…

Собрав себя в кулак, Касл еле смог трясущимися от бессилия руками коснуться бокового кармана, где должен был быть телефон, но Грегори лишь злобно и громко хохотнул:

— Какие, к дьяволу, шутки, Касл! Всё абсолютно реально! И перестань искать свою пижонскую игрушку! — в словах Эрдсли так и кипела неприкрытая враждебность, обильно «приправленная» желчью. — Пока ты любовался своей надменной, хомячьей мордой, да раскормленным, давно не битым пузом, Тереза умудрилась незаметно выпотрошить твой карман. Теперь от твоего «айфона» остались только угли, а может быть, и их-то даже не осталось. Вот так, Рикки, это всё! Полный и оглушительный финал!

— Непонятно... коварно… жестоко… но почему?.. Но за что?.. Чего такого… страшного я тебе сделал?.. — сильно ослабевший Касл держался на стуле из последних сил. — Где та грань... за которую я… по неведенью переступил?.. И почему именно ты… мой палач? Я не чувствую за собой… ничего предосудительного!

— Не чувствуешь? — резко вскипев, Грег даже врезал кулаком по столешнице: его бокал подпрыгнул и опрокинулся с пронзительным звоном. — И как у тебя, гад, ещё совести хватило ссылаться на забывчивость? Ну, ничего! Что нужно, я тебе припомню, и ты наконец-то, ощутишь на своей детективной шкуре разницу между реальной ненавистью и книжной! А она есть! Поверь мне, однозначно есть!

Видя, как закрываются глаза Касла, Эрдсли резко прищёлкнул пальцами:

— Стоп, стоп! Ты всё ещё слышишь меня, Рикки? — а когда Рик вяло повёл головой, довольно улыбнулся: — Тогда напрягай свои куриные мозги! Вспоминай нашу некогда неразлучную шестёрку! Ту, которая распалась на последнем курсе! И тот самый злополучный горный поход! И Ребекку! Мою Ребекку!

С тяжким вздохом Грег встал со стула и неторопливо забрёл Каслу за спину: тот обвис на кресле, как квашня, и неровно, с хрипом и сипом дышал. Глаза открыть Рик уже не мог, лишь бессильно шевелил губами, в уголках которых обильно пузырилась пена. И Грег довольно прихлопнул в ладоши.

— Да, Касл! Всё дело в Ребекке! — в голосе Эрдсли прозвучала неприкрытая издёвка. — Ты же знаешь, как сильно мы любили друг друга, и как замерла моя жизнь после её смерти. Я не мог есть, я не мог спать, и как чумной, ничего не видя и не слыша, бродил по знакомым и незнакомым улицам. На кладбище, с цветами для любимой, приходил практический каждый день, пока однажды случайно не столкнулся с её сводной сестрой — Терезой. Сначала мы просто молчаливо здоровались, потом стали улыбаться друг другу, а когда же всё-таки разговорились, то поразились, как много у нас общего: образ мыслей, единство во мнениях и даже выводы, сделанные из той самой жуткой истории. По сути, Ребекка погибла из-за вашей безынициативности и судорожной боязни оторвать от земли свой зад. Вы, розовощёкие и упитанные кабаны, вы были в колледже самыми лучшими пловцами. У вас — значки, у вас — кубки, почёт и уваженье, но кто такая, эта несчастная плебейка, чтобы ради неё рисковать своей драгоценной шкурой? Ведь вы же даже не рискнули прийти ей на помощь! Ни верёвку не кинули, ни доску не бросили! Совсем ничего! Скоты!

— Те пороги… всегда пользовались дурной славой… — бледный как мел Рик еле шевелил бескровными губами, и его голоса почти не было слышно даже в мёртвой тишине, — не мне тебе рассказывать… Даже деревья, попавшие в водовороты,… разрубало… в щепки, а тут… И Бекку ведь предупреждали… о коварстве каменистых осыпей… но сельфи… в живописном месте… и лишняя пинта пива… сыграли с девчонкой… злую шутку. Бекку… такую непосредственную и безобидную — жаль… Очень жаль…

— Да, да, да! И мне! — нещадно брызгал слюной Грег. — И мне жаль, как никому другому! Она была чистая, искренняя и добрая! С незамутнённым созданием! И, как никто другой, любила природу! Она растворялась в ней всей своей душой, а вы! Вы лишили её шанса на жизнь! И не позволили воплотить его мне!

— Дурак… Какой же ты дурак… — Касл находился практически в полубредовом состоянии. — Ребекку нельзя было спасти... и хорошо, что мы удержали тебя тогда… от безрассудного шага… А иначе… две смерти… легли бы тяжестью… на неокрепшие детские души… Это явный перебор… И мы же помогали её семье… как могли… И до похорон… и после... Жаль, что ты этого не понимаешь... Или просто не помнишь…

— А вот мне на это наплевать и забыть! — пренебрежительно хмыкнул Эрдсли. Подпирая руками бока, он с удовольствием любовался «творением своих рук». — И на твоё сожаление, и на тебя, потому что вы вызывали у меня только лютую ненависть, ещё с самого первого курса. Вы! Т.н. друзья! Отожравшиеся, глумливые ублюдки! Да вы меня и за человека не считали! Не стеснялись мерзко подшучивать; с видимым дружелюбием и со слащавыми уговорами то и дело работёнку унизительную подсовывали, а уж про количество шлюх, которых вы, не стесняясь меня, «драли» на койке по-соседству, я вообще промолчу. Но всё когда-нибудь должно было измениться, и на чёрную прослойку жизни, с лёгкостью и без брызг, обязательно должен был лечь новый, прозрачный, счастливый слой, и вот тогда-то удача наконец-то повернулась бы ко мне лицом. Ведь я же, во веки веков, проклял вас всех, и всплыв на самый верх, в итоге добрался до тебя, Касл.

— Ради чего… тогда разговор? — Рук чувствовал, что задыхается. — Разве ты не боишься… что мне помогут?

— Ну, это вряд ли, — Эрдсли опять зашёл спереди, но садиться не стал. — Ведь ты же приехал сюда, а это значит, что у нас с Терезой отлично получилось усыпить твою бдительность. На самом деле, она ненавидит тебя ещё сильнее меня, и не придерживай я её, то тебя давным-давно уже сожрали бы черви. И ты никогда бы не узнал, кому обязан столь бесславным концом. Но мы долго подготавливали его. И разработали план мести. Создали себе вторую жизнь, документами надёжными обзавелись, деньжат прикопили. Не скажу, что всё было гладко в наших планах, но начали, как водится, с самого простого. Конечно же, нет никакого смысла рассказывать подробности предыдущих несчастных случаев, но наши «добрые друзья» отправились к создателю не без моей помощи. Все четверо, Касл, и если бы ты поинтересовался бы их судьбой, то с удивлением узнал бы, что дела об их гибели перешли в разряд «висяков» и безнадёжно пылятся в архиве. Давенпорт был пятым, и свидетели вам не соврали: его действительно провожала женщина. Тереза. Выглядела она тогда, как настоящая секс-бомба, и этот завзятый бабник не мог не клюнуть на неё. Ему же обещали море плотского удовольствия, воплощение самый разнузданных эротических фантазий, и поэтому Аксель был однозначно обречён. Уговорить его отпустить машину — да влёт, когда и красотка, и вискарь в твоих руках, да и квартирка-то вроде бы где-то рядом. И когда Тереза с Давенпортом упылили под ручку, дальнейшее уже было делом техники. Возле лужи, где и нашли Акселя, парочка встретила меня. Ловко подставленная нога, несильный толчок в спину, и этот «мешок с тряпьём» рухнул ничком. Четыре руки окунули его морду в лужу, пока Давенпорт глупо мычал и пускал по воде пузыри. Когда он затих, я с триумфом осмотрел труп, зная наперёд, кому выпала самая большая честь — медленно, но верно сдохнуть. Вот почему я хотел, чтобы ты послойно выпил мой напиток, корча из себя коктейльного всезнайку, но не догадываясь, чем поперхнёшься в итоге. Это же ни с чем несравнимый кайф наблюдать, как преуспевающий, богатый, знаменитый, собаку съевший на криминальных историях писатель в муках подыхает от коварно приготовленного напитка! Теперь некому будет красочно описать произошедшее здесь, но нам с Терезой, если честно, этого совсем не жаль. Организовав этот спектакль, мы с глубоким удовольствием дождёмся его финала, и он останется в нашей памяти на всю нашу долгую жизнь. Прощай!

В ответ раздался лишь утробный, булькающий звук, и Касл неосознанно прикрыл руками живот: внутри бесновался демон. Дьявольски неуживчивый и безжалостный, он жадно вгрызался в желудок, терзая его своими острыми коготками, и закачивая в вены пульсирующие огненные сгустки, настойчиво колотился в виски, серой мутью затягивая взор.

Одеревеневшие лёгкие едва качали воздух, ослабевшее вконец тело неумолимо накренилось к земле, и Рик неуклюже рухнул на пол, едва не раскроив себе череп. Брызнула кровь, опрокинутый стул загремел по мозаичному полу, жалко звякнуло битое стекло, и в диких корчах Касла вывернуло наизнанку, да так, что содержимое его желудка брызнуло во все стороны, и Грег едва успел отскочить.

— Фу ты, свинья! Обувь испачкал! — и Грег мстительно и со всех сил пнул тело, скрюченное у его ног. — И... чао, красавчик! Тебе, кстати, и траурная рамка будет к лицу! Мамой клянусь! А если представить тебя в палисандровом гробу, да ещё с Фудзиямой венков! М-м-м! Шикарное зрелище! Наверняка в твою честь будет множество красивых, но бесполезных слов, а джазовый оркестр за упокой твоей души старательно выдует прощальную мелодию. Мы же с Терезой, притворно скорбя вместе со всеми, но с неподдельным облегчением в душе, будем наблюдать за церемонией со стороны. И когда в газетах пропечатают твою кончину, мы уже будем так далеко, что ни одной федеральной суке нас не достать. Всё наше имущество записано на подставных, основные активы выведены в оффшор, и даже отпечатки пальцев снять не получится. Кислота, как ты знаешь, безжалостна.

Грег присел на корточки: Касл едва различал его смутную тень. Рик уже почти не мог говорить, с огромным трудом дышал и практически ничего не видел. Быстрые, торопливые шаги удаляющихся преступников казались ему легкими щелчками кастаньет, как и любые другие звуки. И неуклонно выпадая из бренного мира, Рик ещё даже и не ведал причин, по котором не только он должен кому-то сам, но и ему, оказывается, тоже должны.

Сначала где-то вдалеке раздался пронзительный, громкий окрик:

— Стоять, ни с места! Это полиция!

Потом раздались звуки борьбы, затем пронзительно застонал мужчина, дико заверещала женщина, и дробный стук каблуков затих совсем рядом, у виска. В лицо знакомо пахнуло вишней, и чья-то мягкая, горячая рука легла на его шею.

— Господи, Касл! Рик, ты меня слышишь? Рик, ответь, пожалуйста, ответь! — тонкие пальцы скользнули вдоль сонной артерии, нащупывая пульс. — Эспо! Райан! Быстрее вертолёт! Он ещё жив!

От неподдельных эмоций голос Беккетт звенел, как натянутая струна, но благодарностей в свой адрес Кейт вряд ли бы дождалась. Некогда цепкий и озорной, писательский разум уже не подчинялся Каслу, и ещё никто пока что не знал, можно ли вообще в его случае было обмануть судьбу.