Морские люди (джен)

День выдаётся крайне дрянной. У Зеффа с середины дня скверное настроение: для начала растяпа Санджи грохнул о непросохший пол ящик яиц — вот безрукий, растяпа, прощай, три десятка блюд! — потом два пьяных клиента еле-еле заплатили, а под вечер в гости заявился Вульф Коппей.

Зефф, видят боги, долго надеялся, что больше ни разу не увидит бывшего квартирмейстера. Плохо, видно, надеялся.

— А ты неплохо живёшь, Зефф, — с привычным дружелюбием сообщает Коппей, постучав пальцами по резной панели.

— Не жалуюсь.

— Где твоя нога?

— Потерял и не нашёл, вот где.

Зефф накрывает ужин с красноречивым выражением багровой усатой физиономии, приберегаемым на особо отвратительных гостей, но капустный суп дымится так же душисто, как и всегда.

— Не совсем отошёл от дел? — Коппей подкручивает жидкий ус. — Жалко, что больше не ходишь на грабежи…

— Лучше бы от дел отошёл ты, — сухо осуждает Зефф.

— Право! — Коппей пожимает плечами. — Работорговля иногда не так плоха. Мальчик, поди сюда! — щёлкает он сухими белыми пальцами.

Угрюмый Санджи, нахохлившийся над лоханью с посудой, настороженно приближается, вытирая мокрые красные руки о передник и кусая губы; Коппей, чуть скривившись, берёт его за подбородок — нескладный поварёнок стискивает зубы.

— Он у тебя немой?

— Хозяин Зефф не велит лаяться, — сдержанно отвечает Санджи.

— О, зубастый! Твой подмастерье?

— Младший помощник, — отрубает Зефф, — и он мне здорово нужен.

— Я бы заплатил.

— Санджи, — грозно и многозначительно кивает ресторанщик, — иди поиграй на пирсе.

Светловолосая макушка исчезает за дверью.

— Ты что, взялся за малолеток? — Зефф закуривает, не глядя на Коппея. Тот, разительно тонкий в сравнении с плечистым отставным пиратом, и бровью не ведёт.

— Морские бандиты всегда строили свои жизни на чужих. Люди живут, люди умирают… Может, ты причастен к тому, что этот пацанёнок работает у тебя?

— Санджи ещё не пожил, — игнорирует Зефф последний вопрос — впрочем, дым выдыхает с какой-то особой яростью. — Ему только пятнадцатый год, ему ещё жрать и жрать это дерьмо… Коппей, ты помнишь нашего юнгу Ливня?

Коппей некоторое время молчит.

— Помню. Жалко мальчика. Сколько в нём сидело пуль? Семь, кажется. И он ведь тогда ещё дышал.

— Не хочу такого для Санджи.

— Возможно…

— Или ты хотел продать его в другие… руки? — Торговец бесстрастно подкручивает развившийся ус. — Уходи. Он дикий и бранится, как пьяный сапожник, да и жрёт много, но и такого помощника хватит.

— Не злись. Я и не собирался. Мальчишка слишком мосласт и растрёпа. Да и мордаха сильно обветренная. Был бы помладше и смазливее…

— Брось. Я в плаваниях и не о таком наслушался.

— Видать, он расторопный.

— Вот ещё! — фыркает Зефф. — Обалдуй, каких мало. Только вот руки золотые.

— Сиротка, да?

— А кто его знает… — Зефф тяжко вздыхает. — Молчит. Наверное, папаша бил. Или вообще безотцовщина…

* * *

Санджи швыряет вырезанные из пробкового дерева цветные колодки — совсем не играется, — забивается к юту, мелко дрожит, обняв колени — совсем не от холода, — и трёт подбородок — липкие пальцы словно клеймо поставили.

Ох, почему сегодня, когда он побил яйца и овощи? Ой-ой-ой! «Скотина! Глаза б мои тебя не видели!»

Санджи жалко скулит и завывает, уткнувшись в коленки носом; а вдруг и впрямь старикан продаст его?

Стра-а-а-ашно!

— Санджи, растение, поди сюда!

Значит, все посетители уже разъехались.

— Не продавай меня, старый хрыч! — хнычет поварёнок. — Я больше так не бу-у-у-уду…

— Да иди ты в задницу! Ишь чего навыдумывал уже! Право, совсем дурак! Домой!

— Мы и так дома…

— Посуду домой!!!

Санджи, выросший в окружении моряцкой брани и грубой ругани, счастливо и обалдело улыбается от лопоухого уха до уха — полуругательные слова звучат музыкой.

— Стари-и-ик!

— Чего ещё?

— А ты простишь мне побитые гусиные яйца?

— Я не настолько добр, баклажанище!

Санджи смотрит на чёрный ссутулившийся силуэт, торопливо вытирает остатки дурацких слёз паники и шумно сморкается в пальцы.

— Невежа! Платок надо носить! — кричит Зефф.

И улыбается.

* * *

— Папаша Зефф!

Санджи не улыбается — сидит на пирсе, запрокинув взлохмаченную выгоревшую голову, и широко раскрытыми глазами смотрит на небо.

— А наша судьба зависит от звёзд, это правда?

Хозяин презрительно хмыкает, одним звуком выражая всё своё скептическое отношение к этой странной теории.

— Брехня. Каждый сам делает то, что делает! Хотя звёзды и впрямь очень красивы.

— Наверное, мы в сравнении с ними — маленькие-премаленькие, — задумчиво делится наивными соображениями Санджи и болтает в воде босыми ногами в подвёрнутых штанинах, поддёрнув выше колен неразвязанный несвежий передник. — Интересно, а откуда они взялись-то? Я думаю, это небесный бог насыпал зерна своим ангелам.

Промытое утренним штормом глубокое чёрное небо на удивление чисто; россыпь звёзд слабо светится рассыпанными гречишными зёрнами, отражаясь веснушками на бледных в лунном свете щеках, носу и лбу поварёнка, а с западного края словно бы кто-то неуклюжий пролил разбавленное дельфинье молоко.

— Эй, растение!

Санджи вздрагивает, но не оборачивается.

— Почему ты спросил? — нехотя интересуется хозяин, выколачивая о резную перекладину прогоревшую трубку.

— Да так… Просто. — Санджи опускает взгляд и рассеянно смотрит на море, опираясь ладонями о просмоленный пирс. — Папаша Зефф, я ведь не из этих… береговых. Я из народа джерма.

— Морские наёмники с Севера, верно?

— Они самые, которые не сеют, а берут. Железные люди, северяне. Я толком на земле не жил, сбежал — думал, что не буду жить на море. А теперь… — Санджи обречённо отмахивается. — Судьба у меня, видно, такая — на воде родился, на воде и помру! — И, будто бы с каким-то облегчением, смеётся.

— Почему же сбежал-то? — Зефф недовольно хмурится: вообще-то он ни в коем разе не осуждает мальчишек, которые сбегают в море от семьи, сам когда-то таким был; но разве дело, когда этот мальчишка ещё в школу не ходил… — Ты был сопляк, когда я тебя на свою голову подобрал. Под стол пешком ходил! Лучше бы ты так там и оставался, щенок!

— Ни за что! — обозлённо вскидывается Санджи.

— Почему так? Говорят, джерма неплохо живут набегами и наёмничеством. Ты бешеный, ты бы там прижился.

— Да то. — Подросток угрюмо ёжится и рассеянно колупает край размокшей фальшбортной доски. — Понимаете, мой отец… наверное, он был мне не отец. Ну, по-настоящему. Он ведь грандлорд. У меня старшая сестра была и ещё три брата, двое так немного постарше моего. И мамы разные, только мы с сестрой от жён. Отцу был нужен наследник и лорд-капитан — что за Джерма, если у флота нет короля? Сестра тоже училась ездить верхом и сражаться, но она же всё равно не сын.

— Большая семья.

— Лорду-отцу не нравилось, что я на кухне часто бываю и редко говорю. Он как-то сказал маме: это же не мой сын, верно? Железная кровь тяжелее кипящего свинца.

— Получается, тебя прижили на стороне?

— Можно и так сказать. Он отослал меня к своему вассалу на Мергелев камень, где пески белые, когда мамы не стало. Я и сбежал на корабль, вот так.

Зефф рассеянно набивает трубку заново: если вдуматься, вполне обычная история, из разряда заурядных. И не особо что-то лично для него, ресторанщика, изменившая: как этот белобрысый кухаркин сын был непонятно чьим ребёнком, так им и остался.

— Да и в любом случае, — Санджи с каким-то облегчением встряхивает лохматой башкой, — мы как-то не поладили. С братьями дрались вечно на палках и спорили. С Йоном особенно. Лучше уж разойтись, чем собачиться, правду я говорю?

— Твоё право — решать. Но поимей в виду, — Зефф сурово тычет ему в плечо пальцем, — легче-то тебе жить не стало?

— Нет. — Санджи косится на хозяина. — Батя, а какая у тебя фамилия?

— А-а-а?!

— Я возьму твою, когда вырасту. — Санджи победно ухмыляется. — Или прозвище твоё! А что? Рэдфут Санджи — звучит!

Свободная рука, занесённая для привычного воспитательного подзатыльника, опускается и лохматит выгоревшие нестриженые лохмы.

— Балда ты, морская баклажанная душа!