Игра (джен)

Солнце нещадно припекает, высушивая все, до чего достанет его свет. Но это ничто по сравнению с тем, как жжет кожу огонь. Как от горячего пламени пузырятся мягкие ткани и обугливаются кости. Сегодня точно люди учуют запах жаренного человеческого мяса и увидят его черный дым. Сегодня будет суд над ни в чем не повинной душой, которую с радостью принесут в жертву своему самолюбию. Я давно наблюдал в нашем селении испуганные взгляды. В них читались боль и страх, вскормленные сказками о ведьмах. Об их всеустрашающей силе и могуществе, о том, как они промышляют мелкими пакостями и при любом удобном случае готовы кого-то проучить. Но нет, так поступают лишь шуты и настоящие глупцы. Ведьмы... они, оклейменные своим даром, как проклятием, им открыта высшая мудрость и знание, и от того их зовут ВедьМа — Сведующая Мать. А может ли настоящая Мать погубить свое дитя? Искалечить и проклясть его? Ее вселюбящее сердце не способно приносить боль тому, кого она должна оберегать. А это дитя, взбунтовавшись, отвергает ее заботу и ласку, отправляя в объятия костра.

Я вижу ее. Она связана и избита, руки заведены за спину и, наверное, неприятно тянут от боли. Я люблю ее, каждую черточку ее лица, странно разбросанные веснушки и длинные волосы цвета спелого солнца. И мне все равно, что именно ей судьба открыла карты мироздания и подарила некий дар. Ее ласковые руки не раз заживляли мне раны, не раз ее губы снимали с меня дыхание смерти, не раз ее трудами было спасено это племя. А сейчас они, как стадо овец, кричат с пеной у рта свое лживое и гнилое: «Казнить».

И не важно, что любой другой совершил намного больше гадких поступков, чем моя возлюбленная. Она никого не избивала и не насиловала в руках с украденной кружкой соседского пива. Она не отнимала еды у умирающего ребенка, которого больше никому не жаль. Она лишь пользовалась во благо тем, что ей дано, и уже это считается преступлением. Я, затаив дыхание, пробираюсь сквозь толпу, пытаясь помочь ей. Когда я вышел на площадь, она заметила меня. Ее лицо приобрело выражение беспокойства и страха, она боялась, что меня, сына священника, нарекут предателем за любовную связь с ведьмой, но и на это мне плевать. Я подошел к ней вплотную, мне никто не собирался мешать, и протянул руку, погладив по волосам. Толпа в изумление замолчала, но сразу же принялась бурно выражать свое недовольство. Я нагнулся и прошептал ей: «Милая, я с тобой. Все будет хорошо». Она хотела мне возразить, но я молча покачал головой. И прочитал в ее взгляде то, чего всегда боялся. Но, кажется, я не могу сделать по-другому. Толпа все больше шумела и кричала, ее восторгу и ужасу не было предела. Казалось, отпусти ее к ним, и они разорвут ее голыми руками, только потому, что это она оказалась ведьмой, а не кто-то из них. Я осмотрелся, мне казалось, что время тянется слишком долго. Внутри у меня все нервно сжималось, и жутко кружилась голова. Из толпы вышел мой отец, держа в руке горящий факел. Увидев огонь, люди принялись выкрикивать грубую брань и язвительно сыпать проклятиями. В их глазах блеснул звериный интерес, и лица их исказились в оскале. Взяв ведьму под руки, мужчины приковали ее к деревянному шесту рядом с кучей сухих веток. Они сделали это с особым спокойствием и безразличием, меня в этот момент обожгло внутри приступом боли и несправедливости.

Я не мог понять, почему? Мое сердце бешено билось в груди, я бы даже был рад, если бы оно разорвалось, но оставить ее одну на растерзание я не мог. Я еще раз взглянул на нее, увидел ее слабую улыбку и кивнул. Пора. Я подошел к отцу, забрав из его рук факел. Он хотел возразить, но, когда я взглянул на него со злостью, что скопилась во мне, он решил отступить. Я подошел к этому шесту, коснувшись одной рукой ее плеча. Нежно погладив ее по лицу. Я не мог, но она, пристально смотря на меня, ждала.

Собравшись с силами, я поднес пламя к сухим веткам и бросил туда факел. Я стоял рядом с ней, продолжая гладить ее. Взглянув на толпу и отца, что стоял рядом и с интересом наблюдал, казалось, ему вовсе было все равно, казалось, всем было безразлично, кто будет так стоять. Ее платье подёрнулось огнем, и я ступил к ней. Обняв ее, я впился своими губами в нее, даря поцелуй. Она стала кричать и выталкивать меня, но я лишь сильнее сжал ее и продолжил целовать.