Серый Союз (джен)

Надежда на быстрое решение проблемы не оправдалась. Человек, что должен был отравить вино, но по вине Безымянного вместо страшного яда использовал безобидный компот из черники, не сказал ничего полезного: оправдывался, мол, подбросили ему записки с угрозами да курицу со свернутой шеей. Конечно, мужичок испугался да и сделал то, чего от него требовал отправитель милой посылочки. К слову, до следующего утра неудавшийся отравитель не дожил — кончил так же, как и подброшенная ему птица.

Еще через две недели Безымянный предупредил короля, что ему намерены подать бешеную лошадь. Однако и из этого дела вытянуть ничего не удалось — вор потерял след. Заговорщик затаился, и теперь Безымянный не знал, откуда ждать следующего удара. Ясным оставалось только одно: он вляпался в грязное дело, не сулящее ничего хорошего.

Перво-наперво вор постарался разузнать как можно больше о королевском семействе, которому теперь был вынужден служить. Что бы там Хангерд ни говорил, со статистикой приходилось считаться: семь с половиной свергнутых правителей из десяти на проверку оказываются жертвами жаждущих богатства и власти родственников.

Как известно, королевы король лишился давно, но зато было у него четыре сына. Первый, Клордерд, умный был детина, но страдал эпилепсией. Ожидалось, что отца сменит именно он, только вот долго ли продлится его правление? Может быть, это он так рвался к престолу, чтобы успеть хоть немного порулить? Хотя, если почитать его меланхоличные очерки, в которых он частенько философствовал о бренности бытия, можно было представить человека унылого, ранимого и ничем не интересующегося...

Второй, Ноддерд, был, скажем прямо, Дурак с большой буквы. Вряд ли он мог додуматься пойти на убийство. И уж тем более ему не хватало серого вещества для того, чтобы сделать свое дело так виртуозно, не оставив зацепок. И, как поговаривают, Ноддерд с самого детства умом не блистал, так что притворство было очень маловероятным.

Третий — Ганмонд — незадолго до появления в замке Безымянного сам едва не стал жертвой вооруженного кинжалом мерзавца. Решительный, собранный и доброжелательный парень, неплохо разбирающийся в военном деле. Папу любил, но прислуга его почему-то побаивалась. О Ганмонде следовало узнать больше.

Ну, а четвертого звали Скельгерд. Прямо зайчик-лапочка с золотыми кудряшками, всего-то тринадцати лет от роду. Смышленый, веселый, трудолюбивый, охотно общающийся со слугами и умеющий понимать интересы других. Хангерд именно в нем увидел отражение своего характера и теперь обходился с мальчиком так, будто собирался оставить престол ему, а не старшему наследнику. Кажется, Скельгерду как любимому сыну смерть отца была совсем ни к чему, но порядковый номер этого претендента на трон — четвертый. Безымянный слишком хорошо знал, что такое детская жестокость, а потому в добрые глаза и звонкий смех юного принца нисколько не верил. Да и история с ягодами дионатеи давала основания считать, что организатором такой гнусности стал именно малец — единственный, кому смерть от отравленного вина не грозила. Еще с первых дней пребывания Безымянного в замке Вейвкраг Скельгерд стал главным подозреваемым. Только вот королю об этом сказать не удавалось — скрепленная магией клятва верности не позволяла даже говорить худо о ком-либо из королевского семейства.

Прошло три недели. Хангерд, кажется, смирился с дрянным характером вора и позволил ему работать так, как тот привык. Из библиотеки продолжали исчезать книги, лорды жаловались на "злого духа", который прячет, а затем оставляет в другом месте документы и личные вещи, а Безымянный не показывался королю целыми днями. Зато толк от него был: ни то заговорщик испугался, ни то ему просто не удавалось найти новых союзников, но на дворе стало спокойно. Только сам вор стал подолгу пропадать...

Вот уже четвертый день Безымянный упорно нарушал третий пункт договора, скрывшись из поля зрения и не давая о себе никаких вестей. Король решил проверить, все ли с его личным слугой в порядке, и навестил уединенный заброшенный чердак одной из башен.

Из логова Безымянного слышалось копошение, хлопанье полотен ткани, скрежет передвигаемых тяжелых предметов. Охрану Хангерд оставил у дверей, а сам зашел вовнутрь и, вспомнив юность, полез по ветхой деревянной лесенке. Возня наверху уже стихла.

Стены небольшого чердака оказались наскоро завешаны всяким тряпьем и заставлены всевозможными потемневшими от времени ящиками, свалявшимися мешками. Толстый слой пыли вдоль них был добросовестно вытоптан. За импровизированным столом из ящиков и широкой доски Безымянный, как ни в чем не бывало, колдовал что-то с большими картами, сравнивал их, левой рукой делал заметки. Вокруг теплого дымохода, тянущегося от пола до потолка, раскинулась куча сена, застеленная плащом и пушистыми шкурами, — лежбище странного человека, отказавшегося от нормальной комнаты со всеми удобствами. В углу стояла корзина с хлебом, вялеными яблоками, полосками копченого мяса, сладостями и флягами воды.

— Вижу, зря мне жаловались на поваров, которые якобы приворовывают продукты с кухни, — насмешливо заметил король.

— Вы что-то хотели, ваше величество?

— Давненько ты не попадался мне на глаза. Стало интересно, как поживаешь, что делаешь… — Хангерд подошел вплотную к одной из стен, рассматривая пыльную мешковину, кое-как заткнутую между досками у потолка и свисавшую до самого пола. Безымянный напряженно следил за его движениями краем глаза.

— Случайно наткнулся на тайные ходы, сижу вот, карту замка дополняю… — беспечно улыбнулся он. На самом же деле карты давно были готовы. На них виднелись десятки значков и линий, обозначающих все лазейки, все возможные пути бегства из крепости.

— Тайные ходы? Покажешь потом. Но мне кажется, не бумажками ты тут занимался полчаса назад, — король взял ткань за край и резко одернул. Полотно спало…

На темной стене белело прекрасное изображение оленя. С такой любовью были прорисованы его стройные, длинные ноги, изящные ветвистые рога, добрые, блестящие глаза… Во всей фигуре животного чувствовались сила, ум и благородство.

Автор работы нервно облизнул губы и вновь уткнулся в карты, изображая кипящую деятельность.

— Чего ты стесняешься? Это превосходно!

— Этого никто не должен видеть, — отрезал Безымянный.

— Вы только посмотрите, какой застенчивый! — посмеялся Хангерд, сорвав еще один занавес и обнажив парящего между скал гордого грифона.

— Это — слабость.

— Имидж циника портить не хочешь? — свет увидел воющий на луну волк. Ответом стало молчание. — У тебя талант. Почему не стал художником?

— Неоцененный гений.

— Ты... пытался поступить в Академию искусств? — как-то удивился король.

— Было дело.

— Неужели экзамен не прошел?

— Прошел. Просто за породистых детей родители кругленькие суммы дали. А я не успел свои миллионы предложить! Занят был, объявления расклеивал, чтобы кушать хоть раз в два дня.

Хангерд тяжело вздохнул.

— Ройдерд, позорное пятно в череде королей нашей великой династии, любил лишь власть и золото. Ему не было дела до произвола, что творился в Хардостале, до тысяч искалеченных и растоптанных судеб людей, что были несправедливо обездолены либо вовсе казнены. Я очень рад, что мятеж Джойерда онф Эрзаха убедил народ подняться против его власти и помог собрать ополчение мне... — король помолчал. — Помню, в каком плачевном состоянии я принял и ту-самую Академию искусств, погрязшую в коррупции, когда занял место Ройдерда. Смешно вспомнить, кто-то особо предприимчивый на стене здания Академии намалевал карикатуру на ее председателя. С полными карманами денег. И целый класс, уж прости мой фьерьенский ⁽¹⁾, задоголовых учеников, — Хангерд попытался сказать это серьезным голосом. — Ты бы видел, с какими лицами совет рассматривал жалобы возмущенных академистов…

— Угадайте, чья работа.

Правитель усмехнулся и посмотрел в дощатый потолок, припоминая расходы на краску, которой пришлось покрыть всю стену.

— Руки бы тебе за такое оторвать.

— Да, некрасиво получилось... Там явно не хватало теней.

Снова тишина. Безымянный сложил карту и оставил ее около стопки библиотечных книг по истории замка Вэйвкраг, психологии, занимательному ядоведению, фьерьенскому для новичков и Кувьен его знает чему еще. Король же задумался. Как оказалось, отпетый жулик, ныне служащий ему, когда-то пытался нормально устроиться, избежать удела законопреступника несмотря на более чем сложные условия. Даже его месть была похожа на шалость. Может, Безымянный — вовсе не такой беспринципный негодяй, каким он себя выставляет?

— Итак, Академия тебе самым наглым образом отказала. Как ты стал действовать дальше? — решился спросить король. Он никогда не понимал, что может таиться в этих заблудших душах. А раз уж появился подходящий собеседник, почему бы об этом не разузнать?

— Выпустил пар да отправился искать лучшей доли в другой город. Там повысился в должности, стал начищать сапоги прохожим, — невозмутимо ответил вор. Своих былых исканий он не особо смущался, так что от темы увиливать не стал.

— Ты мог найти место получше…

— Ха! Кому нужен бродяга? Да еще и левша. «Слуга нечистой силы, ты обязательно что-нибудь украдешь или принесешь нам несчастья! Если я возьму тебя на работу, аквариумная рыбка моей бабушки заболеет остеохондрозом! Туча на землю упадет!» Из-за этого дефекта меня даже в армию не взяли — «неправильные», держащие меч не в той руке, там приравниваются к гнилым звеньям цепи. Так меня вояки и назвали.

— А переучиться? Это вполне возможно...

— ...и еще очень неудобно и медленно. Когда приноровился притворяться «нормальным», стало поздно: свои первые позорные отметины на спине я уже получил. Самое замечательное, на что публично битый может рассчитывать в строю — почетное место в первых рядах пехоты. Только вот дается оно вовсе не для того, чтобы лучше видеть вражескую армию, понимаете ли.

— Понимаю. Хотелось чего-то большего, чем бессмысленная смерть в первом же бою... Но ведь никто не отнимал возможности обучаться мирным ремеслам. Что ж заставило тебя заняться неблаговидными делами?

— Что ж вызвало такой интерес к моей персоне? — вор скопировал интонацию короля.

— Уровень преступности растет, ужесточение наказаний не дает результата. Хотелось бы понять преступников. Может, тогда я найду решение проблемы. Что вами движет?

— Деньги, конечно!

— Как же я раньше до этого не додумался?!

— Ну, некоторым еще в удовольствие мучить и убивать. Самоутверждение за счет чужой беспомощности. Обычно говорит об ущербности. Ой… Я этого не произносил, нет-нет-нет, — Безымянный похлопал себя по губам, будто пытаясь поймать последнюю фразу.

— А про себя что скажешь? Тобой движут не деньги и не желание самоутвердиться. Есть ведь что-то еще, верно? — в глазах Хангерда будто было написано: «Ну я ведь знаю, что есть! От меня не отвертишься!»

— Долго объяснять. И в борьбе с головорезами это точно не поможет.

— Что ж, я внимательно слушаю.

— Думаете, я так просто вам все и расскажу? — насмешливо спросил Безымянный. А помолчав немного, спокойно добавил: — Есть у моей братии странная потребность. Выговориться. Убийцы частенько философствуют со своими жертвами, ибо те все равно никому ничего не расскажут. У нормальных джентльменов с большой дороги есть своя компания, в которой можно душу излить... Ну да к чему это я? — Безымянный задумчиво почесал собственную ладонь.

— Давай без предисловий. Я же знаю, что ты тоже поныть не прочь, — Хангерд снял корону и завалился на кучу сена. — Как же это удобно… Сто лет так не делал.

— Знаете, вы совсем не вписываетесь в мои представления о монархах, — Безымянный озадаченно посмотрел на правителя.

— Вдали от королевского двора рос, спасибо старшему брату. Ну да не об этом сейчас, — Хангерд потянулся и замер. В сене что-то было. Пошарив немного, правитель выловил кинжал без ножен. «Хорошо, у каждого свои странности», — решил про себя король, пряча клинок обратно.

Вор скривил рот. Ему действительно хотелось поведать о своих переживаниях. Хоть раз за Кувьен его знает сколько, наверное, уже почти тридцать лет. Но что-то мешало. Недоверчивость, быть может.

Безымянный встал из-за стола, подошел к занавешенной стене. Сдернув полотно, взял в левую руку мелок и продолжил работу над сложным узором в виде переплетающихся ветвей деревьев.

— Долго я старался видеть во всем только хорошее, — наконец заговорил он. Тихо, будто стесняясь предмета разговора. — Благодарил людей, добрых ко мне, и прощал злых. Без черной зависти слушал под чужими окнами сказки на ночь. И я охотно верил тем добрым сказкам, в которых бродяга побеждал на турнире и становился рыцарем, а трубочист спасал волшебного сокола, который умел исполнять желания! Конечно, я понимал, что говорящих соколов не бывает, но идея о присоединении к рыцарскому сословию не казалась мне такой бредовой, как сейчас. Уверенный, что небеса улыбаются храбрым и трудолюбивым, я частенько затевал драки на палках со сверстниками, чтобы овладеть искусством владения оружием. Ходил в храмы чаще, чем в общественные бани⁽²⁾, да просил служителей учить меня грамоте и молитвам. И все это — ради мечты. Мечты доказать всему миру, что безродный — не значит рожденный, чтобы ползать в грязи! Что нищий тоже способен стать храбрым героем, способен следовать путем чести и справедливости... — на лице Безымянного отразилась горькая усмешка. — Но оказалось, что справедливости не существует. А нравственность, доблесть и любовь к ближнему — не к деньгам — живут только в сказке.

Как-то в городке Снейл мне удалось устроиться на конюшню. Чистил денники, кормил животных, седлал их, учился верховой езде... Я любил лошадей, а они — меня. Так бы там и остался. Навсегда. Но в одну ночь конюхи ушли поразвлечься в кабак, а я остался один. Случился пожар, — движения художника стали резче, а нажим — сильнее. — Пламя разгоралось слишком быстро. Я успел вывести только шестерых лошадок, — Безымянный откинул меховую накидку, теплый жилет и приподнял край рубахи, показывая малую часть уродливого рубца от ожога, обезобразившего его левый бок. — И знаете, что говорили на следующий день? — голос вора стал громче и увереннее. — Что хозяин конюшни много денег потерял! Что строение было новое, что погорели породистые скакуны, что, наконец, придется оплачивать лечение криворукого меня. Но никто, никто не пожалел самих животных! Их жизни, их страдания измерялись в кусаных монетках!

С тех пор я стал испытывать какое-то презрение к людям. Ценности многих из них мне были абсолютно чужды, — на одной из веток появились очертания крупной птицы. — Добил следующий случай. Уже в Форке. В лесу, за городом, я наткнулся на пса, привязанного к дереву. Слышал, так избавляются от ненужных животных хозяева, боящиеся ручки кровью замарать. Бедняга ослаб настолько, что не мог не то что стоять, он скулить не был способен! — Хангерд молча слушал эту гневную исповедь. Сгоревшая конюшня, голодная псина… Безымянный говорил об обычных, приевшихся уже случаях, на которые никто внимания не обращал. Но сейчас на душе становилось как-то погано. — И я украл, чтобы накормить ту собаку. В первый раз. Грубо так. Не выжидая удобного момента и не пряча лица. Просто схватил кусок мяса и убежал.

Пес есть не стал. Если бы вы видели его глаза, ваше величество… Он столько перенес на своем коротком веку, но все же нашел в себе силы смотреть на меня с благодарностью, с любовью… и было в этих преданных глазах что-то еще. Чего словами не передать. Я искренне не понимал, как, КАК можно столь бесчеловечно, жестоко обойтись с живым, с чувствующим существом?

Со смертью той собаки умерло что-то и во мне. Я больше не хотел быть такой вот доброй псиной, в которую любой мог бросить камень. Сначала просто обчищал карманы тех, кто мне не нравился, затем познакомился с одним... влиятельным человеком, который помог мне вступить в большую игру. Воровство стало моей профессией, которую я бросать не намерен.

В завершение я мог бы сказать, что во всем этом виноват бог или люди, что обошлись со мной жестоко: начиная с безвестной мамаши и заканчивая кнутобоями, в руки к которым я и по юности лишь из-за бродяжничества попадал не раз. Но валить вину на других — дело нехорошее. Моя судьба — мой осознанный выбор. Я сам захотел стать таким. И стал, — Безымянный закончил работу, обернулся и посмотрел королю прямо в глаза. На стене красовался одинокий орел, смотрящий вдаль. В пустоту. — Вот и вся история моего падения. Извините за лирические отступления. Я даже в пьяной исповеди этого не рассказывал. Накипело.

— Сам напросился, — ответил Хангерд. — Но я так и не понял, какая связь. Чего ты хочешь добиться, подставляя людей, грабя их, если тебе не нужны деньги?

— Таков мой протест против порядков, если хотите. Больше всего в жизни цените уважение и богатство? Я это могу легко отнять. Вытираете о слабых ноги? Знайте, что скоро их вытрут об вас!

Неловкое молчание затянулось. Добавить было нечего.

— Жалеешь о чем-нибудь?

— Да. Я очень глупо попался.

1) «Эртрэ с нор кэндрэ» — первая строчка из древней реварской песни «Это не конец, это новое начало».

Вернуться к тексту

2) в Хардостале распространенным явлением были общественные бани, в которых мог помыться, отогреться и переждать мороз любой желающий. Кроме того, при Хангерде там стало возможным менять грязную одежду на чистую. Использованное тряпье кипятилось, стиралось и вновь оказывалось у кого-то на руках. Все за счет государства, конечно.

Вернуться к тексту