Размен (джен)

Совершенно одинаковые дни мелькали перед глазами со скоростью ветра. Разнообразие в мою жизнь вносило лишь появление в специальной нише подносов с едой два раза в день, в остальное время меня окружали ненавистные мне белые стены моей камеры. Яркое освещение создавало ощущение некой ирреальности происходящего, все вокруг было ненавистно белоснежным. Как же я мечтал выбраться из этих стен, почувствовать ветер, лучи палящего солнца, заново ощутить всю насыщенность природы, о которой мы вспоминаем, лишь потеряв возможность увидеть ее. Я мечтал очутиться в темноте, подальше от ненавистной белизны, впервые за долгие месяцы уснуть в темноте. Как же странно устроено наше сознание, мы имеем огромное количество возможностей, не обращая на них никакого внимания, нас окружает невероятное чудо — природа, а мы обращаем на нее внимание в тот момент, когда теряем возможность это сделать. В этом мы невероятно похожи. Что маги, что обычные люди страдают этой, всеобщей для всего человечества, болезнью.

Мыслить — это единственное, что мне остается в этом островке тишины и одиночества. С каждым днем, а их я насчитал уже около четырех сотен, я чувствую себя все хуже и хуже не только морально, но и физически. Иногда мое состояние резко ухудшается, и я целыми днями не встаю с моей кровати, пытаясь прийти в себя. В такие моменты я размышляю о цели моего нынешнего существования, вспоминаю проведшего взаперти двенадцать лет крестного, теперь как никогда понимая его, строю имеющих нулевую вероятность успешной реализации планы побега. Дней с такими ухудшениями самочувствия становится все больше и больше, остальные дни окутаны какой-то легкой дымкой, слегка смазывающей воспоминания о них. Да и вспоминать нечего, дни бесконечно однообразны. Периодически я с тоской размышляю, что если бы я попал в день сурка, единственный фильм, который я сумел посмотреть, живя у Дурслей, то не заметил бы абсолютно никакой разницы.

С самого начала заключения я вел подсчеты дней, руководствуясь цикличностью подачи еды. Чертить дни в виде палочек на стене, как ни странно, стало важным для меня занятием. Для меня это банальное по своей сути действие стало неким ритуалом, позволяющем мне и дальше не сходить с ума. Хотя в последнее время я и в этом начал сомневаться, расчеты постоянно путались, иногда мне казалось, что подсчеты не отображают реально проведенного здесь времени. Иногда, на следующий день после нанесения отметки на стену, мне казалось, что вместо одной царапины на стене, я сделал три или больше. Цифры вчерашнего дня и количество отметок на стене упорно не хотели сходиться, терзая меня смутными сомнениями в своей адекватности. С каждым следующим днем я все яростнее и глубже проделывал все новые и новые отметки, пытаясь запомнить правильные цифра, с каждым разом терпя поражения и веру в свои силы. Мое постепенное угасание продолжалось неделями, бесконечными в своей однообразности, пока не настал новый день, четыреста восемьдесят седьмой, по моим расчетам.

Я давно потерял потребность в наименовании дней. Понедельник, воскресенье… Эти наименования стали для меня отголоском старой жизни. Однако, после очередного неправильно посчитанного количества дней моего пребывания в клетке, я решил все-таки вернуть дням недели их законные имена. Я понятия не имел, какой сейчас день в реальном мире, но решил все равно назвать его понедельником, легкомысленно вспоминая, что именно с этого дня люди обычно пытаются изменить свою жизнь. Однако мне менять было нечего, надуманный символизм названия так и остался отголоском прошлого, некой насмешкой моим мечтам и стремлениям. Вторник, а я все-таки решил сохранить наименования дней, прошел также невзрачно, как и все предыдущие дни моего заключения, все больше убеждая меня в глупости моих попыток что-то изменить такими смешными методами.

Среда начиналась также, как начинались все дни моего заключения. Пока рефлекторно, сидя спиной к обычно появляющемся к этому времени подносом, я не обнаружил его. Ошибиться во времени я не мог, появление еды было постоянным процессом, производимым в одно и то же время. В удивлении просидев еще несколько часов, и не обнаружив и второго подноса с едой, я начал методично обстукивать стены, может пытаясь напомнить про еду, а может это была попытка напомнить обо мне, мои эмоции, испытываемые в тот момент, очень сложно объяснить.

Как ни странно, мои действия дали эффект. Я в шоке смотрел как невидимая ранее дверь открылась и пропустила нескольких человек в полном обмундировании, держащих меня на прицеле.

— Спокойно! Вниз, руки за спину! — прозвучала команда от одного из вооруженных мужчин.

На меня оперативно надели наручники и быстро вывели из камеры, придерживая с двух сторон. Оглядывать все вокруг мне никто не мешал, пока я не мешал скорости нашего движения. Как только я замедлялся, пытаясь рассмотреть что-нибудь в боковых коридорах, меня мгновенно достаточно жестким тычком ускоряли. Я трезво оценивал свои нынешние возможности и даже не пытался сопротивляться, отчетливо осознавая бесперспективность таких попыток.

Через несколько минут мы вошли в большой зал, поражающий своим великолепием. Фрески на стенах и потолке придавали залу некую притягивающую глаз необычность. Но привлекло мое внимание не это. Пол зала был усеян людьми в белых халатах, окрашенных кровью. Я пытался заставить свой мозг проанализировать, понять, что я вижу, но не справлялся с этим. Сознание было странно затуманено, я не мог понять, кто из этих двух группировок кого представляет, ситуация в моем виденье была до невозможности запутанной.

— Этот последний, — подошел с докладом к одному из сопровождающих меня людей. — С ним что делать?

— Отведи его в другую комнату, возьми пару ребят. Допросить, потом можете избавиться. Выполняйте, — откликнулся он, небрежно окинув меня взглядом и отвернулся, отдавая еще одну команду стоявшим вдалеке людям.

«Вот и все», — мгновенно пронеслось у меня в голове. Я медленно вздохнул, и, неожиданно даже для самого себя, бросился на отдающего приказы солдата. Его слегка удивленное лицо стало последним, что я запомнил, теряя сознание от сильного удара сзади.

Очнувшись, я услышал приглушенные голоса, негромко что-то обсуждающие между собой. Я попытался прислушаться к разговору, игнорируя головную боль.

— Объект 259. Реакция на свет положительная. Объект жив.

— Живой, что ему сделается-то. Все остальные подохли давно, а этот все еще не хочет. Упертый.

— Ну-у-у, это ненадолго, совсем скоро он перестанет быть нам нужным, — вмешался в разговор третий голос. — Тогда и повеселимся.

Объект 259… Номером на моей тюремной рубашке, а иначе я ее не называю, меня наградила Джейн, вместе с пожеланием забыть о себе как о личности. Я закрыл глаза, пытаясь вспомнить, видел ли я ее в зале с трупами. Не могу вспомнить, однако могу вспомнить другое. Интересно, многие говорили, что перед смертью вспоминают всю жизнь, промелькнувшую перед глазами за мгновение. Я же вспомнил войну и мое заключение. Я снова прикрыл глаза, и, не выдержав всех событий, произошедших со мной сегодня, вновь упал во тьму.

Очнулся я уже в окружении других людей, с интересом рассматривающих меня.

— Ну что же, времени у нас мало, так что в твоих же интересах ответить на все быстро, — сказал стоящий ближе всех ко мне мужчина. — Имя?

— Джеймс, — выдохнул я.

Резкий удар выбил из меня воздух, заставляя корчиться на стуле, к которому был привязан.

— Неправильный ответ, попробуем еще раз? — с каким-то извращенным удовольствием продолжил допрос солдат. — Имя?

— Гарри, — прошипел я, не отойдя от внезапного удара.

— Вот теперь правильно, Гарри, — улыбнулся солдат, поворачиваясь к своим и забирая у них какой-то листок. — Тут твоя краткая характеристика, собранная теми, кому она уже не нужна, но не написано зачем они тебя тут держали. Нам очень интересно, зачем же они это делали?

— Мне тоже это интересно, — вскинул голову я. — За минувшее время я не говорил ни с кем из них.

— Ты же вроде понял, каких ответов я жду, — покачал головой мужчина, резко ударяя меня по лицу. — А все равно заставляешь меня тебя бить. Я жду.

— И как я тебе докажу, что говорю правду, если ты хочешь услышать только то, что нужно тебе, — сплюнув кровь поинтересовался я.

Он долго на меня смотрел, о чем-то раздумывая, затем ушел куда-то буквально на минуту. Я в это время внимательно разглядывал фигуры оставшихся со мной солдат, понимая, что в схватке шансов у меня нет никаких, особенно после перенесенного за последние годы.

— Ты знаешь, еще до обнаружения всех этих магов, были в ходу прекрасные методы допроса, — доставая на ходу огромные иглы, медленно произнес вернувшийся мужчина. — И я, признаюсь, всегда имел некую слабость к ним.

Дальнейшее я осознавал с трудом. Двое здоровых солдат, держащих мои руки, и медленно приближающаяся игла. Короткая вспышка боли и внезапно целый ее поток, берущий начало в руке и проходящий через всего меня. Чувство огромной иглы, скользящей под моим ногтем, заставляло все мое существо пытаться избежать проводимой экзекуции. Вторая игла медленно преодолевает небольшое препятствие и начинает двигаться под моим ногтем. Третья… Четвертая… Остальное помнится с трудом, все вокруг стало восприниматься словно через какой-то невидимый барьер, отсекающий меня от происходящего с моим телом.

— Нужно ехать, дежурные внизу предупредили о тревоге. Этого берем с собой, на месте продолжим допрос, — это последнее, что я услышал.

Приходил в себя я медленно, неторопливо размышляя, что это уже вошло в привычку. Внезапно пришли воспоминания о прошедшей пытке, заставляя судорожно опустить глаза на покалеченную руку. Раны казались обработанными, по крайней мере, рука была замотана в бинт. Я попытался оглядеться, было похоже, что я лежу в какой-то палатке. Пытаясь прислушаться к каким-то странным крикам снаружи, я попытался привстать.

С трудом мне это удалось, и я с удивлением обнаружил, что ни к чему не привязан. Пытаясь понять, что происходит, я медленно вышел за пределы палатки. Увиденное заставило меня судорожно замереть на месте. Трупы моих вчерашних мучителей аккуратно были свалены в яму, по всей видимости недавно вырытую. Пытаясь справиться с нахлынувшим на меня чувством какой-то нереальности происходящего, я медленно осмотрелся. Около ямы стояла небольшая группа людей, ведущая какой-то оживленный разговор. Мне показалось, что они достаточно импульсивно пытаются что-то доказать стоящей чуть дальше женщине.

Я судорожно пытался понять, что здесь вообще происходит, разглядывая спасших меня людей. В голове начали сформировываться мысли о немедленном побеге и от них, когда меня наконец заметили. По мере их приближения я наконец смог разглядеть их лица. Мой взгляд медленно скользил по ним, не находя знакомых черт, пока медленно не наткнулся на нее, заставив меня замереть от шока. В голове судорожно бились мысли о невозможности происходящего, пока я, борясь с настигшим меня шоком, пытался произнести ее имя.

— Гермиона… — все-таки смог прохрипеть я.