Долгий путь домой (джен)

Воодушевленный скорым успехом с Тьелкормо Финдекано думал, что и остальные братья найдутся так же быстро. Ему это казалось естественным и правильным, ведь ради этого он сюда и пришел.

Тьелко ему повстречался спустя всего несколько дней после появления в Арде. Финьо тогда был еще ошеломлен и потрясен переходом и не до конца пришел в себя. Собственное тело казалось ему и родным, и чужим одновременно. Да, пожалуй, он чувствовал Арду так же, как и до перехода, и Силы, приводящие в движение мир, остались доступны его сознанию: он по-прежнему ощущал движения ветра, воды, пламени, тверди и мог заглядывать в суть этих вещей. Но что-то неуловимо изменилось в реакциях роа — тело стало хрупким и ранимым, и это пугало. Малейший порез не заживал по нескольку дней.

Но еще больше поражали изменения в мире, которые постигли Эндоре под властью людей. Он бездумно шел по улицам города и вглядывался в лица Пришедших следом. Их язык был довольно сильно похож на вестрон, но значительно проще и еще, пожалуй, лаконичней. Для одного и того же явления на родном для Финьо квэнья существовало десятки разных названий, употребляемых в зависимости от контекста, тут же «закат» был просто закатом, а «восход» — просто восходом. Большинство слов были хорошо знакомы, а незнакомые было не сложно разложить на составные части и понять смысл. Письменность использовалась повсеместно. И это было понятно: для смертных буквы были не забавным развлечением, как для эльфов, а насущной необходимостью, ибо представляли собой единственный способ сохранить память и знания и донести их до следующих поколений. Финдекано и раньше было сложно представить, как это, не знать того, что было эпоху или даже тысячу лет назад. Он сам подробно представлял себе всю историю мира: и те эпохи, что застал сам, и более древние по рассказам Финголфина и Финвэ. Жизнь смертных была настолько быстротечна и так коротка, что прошлое, отдаленное от сегодняшнего дня хотя бы парой сотен лет, становилось смутными преданиями.

Но люди пятой эпохи были другими. О, они наверняка понравились бы Феанору — в них была тяга к знаниям и к изобретениям. Они изобрели способ фиксировать память не только на бумаге, но и иными способами. И эти способы были удобны и подвластны любому, а не только некоторым из Великих! Образы прошедшего возникали перед людьми по их желанию, словно видения, которые навевает Ирмо в своих Чертогах, и называлось это чудесное искусство «кино». Тут не нужны были палантиры с их капризной сущностью, потому что мастера изобрели телефоны и научились делать их столько, сколько было нужно огромному миру. Но больше всего его внимание привлекали автомобили. Им была доступна такая скорость передвижения, которой принц и не представлял раньше, и ему особенно сильно хотелось поближе познакомиться именно с этим людским изобретением. Финдекано определенно нравилась эта новая Арда!

Он часто представлял себе, кем стал тут Майтимо и каким он его найдет. Его прекрасный родич был равноодарен многими талантами. Когда-то Руссандол тонко чувствовал цвета и тени и очень красиво рисовал. Финьо было особенно приятно после возвращения из Мандоса найти в своем старом родительском доме, покинутом много столетий назад, легкий акварельный набросок, сделанный братом задолго до Исхода, даже до того, как Моргот, которого тогда еще звали Мелькором, покинул темницу и появился в Амане. То был портрет юного, только-только распрощавшегося с детством Финдекано. Художнику удалось передать наивный и вместе с тем решительный взгляд, выдающий твердый характер юноши и нежность, с которой тот смотрел на живописца. Финьо с тех пор носил этот портрет с собой, иногда рассматривая его, вспоминая тонкую руку, легко и точно оставляющую мазки на бумаге, и внимательные серые глаза, старающиеся подметить все самые незначительные нюансы.

Но время шло, а Майтимо не появлялся. Сначала Финдекано просто бродил по улицам, в надежде однажды повстречать друга, как он повстречал Тьелкормо, но прошел месяц, а за ним и второй, и Финьо понял, что для достижения результата тактику придется сменить. К тому же его подстегивало время. Первый раз в жизни он испугался не успеть. Смертные жизни быстротечны! Эти два потерянных месяца — не капля в море, а довольно значительный отрезок жизни, который он украл у себя и Руссандола своими пассивными поисками.

Зимние ночи были холодны и длинны, и Финьо требовалось временное прибежище. При помощи Тьелко он снял небольшую, скромно обставленную квартирку, и теперь у него, по крайней мере, было где переночевать. И хоть он и привык к ночевкам на открытом воздухе, оказаться в постели после двух месяцев сна на жестких заснеженных и обледеневших скамьях в одиноких парках и скверах было приятно. Требовались деньги, и опять-таки, по совету Тьелкормо, Финьо попробовал отправить в издательство свои стихи и с удивлением получил задаток за публикацию сборника. Это решило некоторые текущие проблемы и освободило руки для дальнейших действий.

Финдекано помнил о словах Валар: братья неразрывно связаны друг с другом, беря ответственность за судьбу одного, он взял ее и за судьбу остальных. Но где их искать, он не имел никакого представления.

Что он знал о братьях Руссандола кроме того, что все они неуравновешенны, неугомонны, легко поддаются гневу и ярости, подавлены и побеждены Клятвой? Финьо никогда не давал себе труда узнать их теснее. Разве что Макалаурэ, самый близкий брат Руссо, вызывал симпатию. Его судьба была печальна, и если бы Майтимо не занимал все мысли Финьо, он ужаснулся бы этой судьбе.

Финдекано был приятно удивлен, что Тьелкормо не такое чудовище, как о нем говорят. Вина за то, что его именем беззащитных детей оставили умирать в холодном зимнем лесу, лежала на Охотнике чудовищным бременем и вынуждала фэа искать в чертогах Мандоса не излечения, а наказания. Теперь же, когда он узнал, что оба мальчика остались живы, с его плеч словно сняли огромную ношу. Валентин, как его звали в этом мире, еще с большим энтузиазмом, граничащим с самоотречением, отдавал все силы больнице и находил в этом удовольствие. Финдекано же было его жаль, он понимал теперь, что должен чувствовать Тьелко — эльфы любят раз в жизни, а его любовь оказалась безответной. Финьо даже думать было жутко, что было бы с ним самим на месте родича. Что было бы, если бы не было всего этого — этих внимательных серых глаз, которые следили за ним, когда Майтимо думал, что он спит, целомудренных родственных объятий, и уже позже — слов и обещаний, наполненных иным смыслом, ярче и мимолетнее? Что было бы, если бы Руссо любил не его? (А в любви кузена Финдекано не сомневался, пусть никогда они и не говорили об этом открыто).

А у Тьелкормо всего этого нет, и надежды тоже нет, и это наполняет его поступки особенным благородством. Кто знает, был бы способен на это сам Финьо?

Он тряхнул головой. Все размышления — после. Когда он сделает свое дело, тогда и для них будет время. Финдекано достал лист бумаги. С некоторым удовольствием написал изящным тенгваром «Тьелкормо» и дорисовал жирную галочку напротив.

На секунду задумался, кого из братьев вписать следующим, и вывел своим быстрым порывистым почерком имя: «Макалаурэ». Менестреля нет и не было в Чертогах, и он до сих пор бродит по дорогам Арды. Тут должно быть много зацепок. Гениальные людские композиторы: Бах, Вивальди, Бетховен, Вагнер... Искать по архивам и библиотекам, изучать личные письма, воспоминания друзей, записи экономок — надо искать любые зацепки, где-то должно было проскочить! Может, была всего одна встреча, а может, и более близкое знакомство. А вдруг кому-то из Великих Певец подсказал тему или мотив? Надо слушать! Все слушать. И фуги Баха, и симфонии Бетховена, и оперы Вагнера. Возможно, где-то и сам Финьо признает авторство. Ведь Кано — это музыка, в любом состоянии он творил, потому что это его суть.

Финьо оставил на листе место и написал следующее имя: «Каранистиро». Если честно, из всех братьев Руссо этот вызывал у Финдекано меньше всего любопытства. Карантир Темный. Вроде как он был талантливым кузнецом, хотя, конечно, его умения и нельзя было сравнить с даром их отца или Куруфинвэ. Но благодаря дружбе и работе с наугрим Морьо многому научился. В его замке были самые роскошные и изысканные комнаты, на отделку которых ушло множество самоцветов и драгоценных камней. Финдекано был там лишь однажды, но ему очень понравились и светлые витражные окна, и изысканные анфилады парадных залов, и комната, которую ему отвел хозяин замка, там было так уютно и тепло, а покои Руссандола располагались совсем близко. Финьо и представить было страшно, до чего довели бы этот прекрасный дом старшие феаноринги, которым, казалось, вообще не было дела ни до какого комфорта! И Майтимо, и Макалаурэ могли спать на голой земле и есть самую простую пищу и не чувствовать при этом никаких неудобств.

А ведь, пожалуй, Морьо вообще больше остальных сыновей Феанора был склонен к покою и уюту. Было в нем что-то такое... неуловимо человеческое! Жить в тепле, в достатке, с любимой женой и детьми. Странно, что до этого Финьо ни разу не приходила в голову такая мысль — Морьо для всех был просто самым гневливым сыном Феанаро. Он наверняка женится и будет жить спокойной жизнью обычного обывателя, и его будет не просто найти. Финьо поставил знак вопроса напротив имени Каранистиро.

«Куруфинвэ» вывел Финдекано. Атаринкэ он, пожалуй, не любил больше прочих. Этот —склонен к хитрости, лжи и коварству. Он предал собственного сына. Властолюбец, диктатор и самый ярый отцовский последователь. Финьо, как наяву, видел факел в руках у Куруфинвэ, когда тот жег корабли в Лосгаре. О, да! Этот наверняка не просил бы Феанаро остановиться. Даже, если бы на борту был его собственный сын. И только воля Майтимо всю жизнь сдерживала его натуру. Где его искать? Пожалуй, среди политиков и дельцов, среди теневых хозяев этого мира, которые из своих кабинетов управляют жизнью Арды; среди военных, причем высших армейских чинов, среди воротил преступного мира. Финдекано поморщился. Что тут подойдет? Смотреть телевизор, читать газеты. Возможно, знакомое точеное лицо нет-нет, да и попадет в объектив камеры? О, его ни с кем не спутаешь! Темные вразлет брови, хищный взгляд, острые скулы, внешне он больше всех похож на Макалаурэ, но тот — скорее печален и мечтателен, а Курво — стремителен и быстр как клинок.

«Амбруссар». Финдекано не очень много о них знал. Младшие братья Майтимо были еще совсем юными, когда случился Исход, они не перешагнули даже подросткового рубежа. В Валиноре Финьо видел их лишь однажды, когда Феанаро и Нэрданэль устроили пир по случаю их рождения, созвав всех родичей и друзей. Это был последний праздничный день, никак не омраченный враждой Первого и Второго Домов. Все словно забыли на время разногласия, веселились и поздравляли счастливых родителей. А Финьо отлично провел этот день с Майтимо, Кано и Финдарато в беседах, спорах и мечтаниях. Где можно искать близнецов? В Амане они проявляли склонность к охоте. Кем они стали тут? Может, путешественниками? Покорителями дальних земель, коли тут они еще остались? В одном он был уверен — всегда вместе. Их надо искать вместе.

Осталось самое сложное. Соблазн написать это имя первым Финдекано откладывал, словно растягивая предвкушение. Медленно и аккуратно он написал «Майтимо». Точка. Что будет за этой точкой? Кем мог стать брат — тут? Мужчина, которому из всех искусств ближе всего война, а из всех талантов — умение зажигать в чужих сердцах пламя гнева и мести и вести за собой армии? Финдекано откинулся на спинку стула, отложив ручку, и тихонько усмехнулся уголком рта. Он сомневался, что тут, в этой чужой и чуждой Арде, принадлежащей не Перворожденным, а Людям, у брата будет хоть малейшее искушение применять свои специфические навыки и таланты.

Правда состояла в том, что он и понятия не имел, где искать того, ради кого он здесь оказался. Если с братьями характеры, таланты и привычки давали хоть какие-то зацепки, то тут... А ведь Руссандола он знал лучше, чем их всех! Финдекано оперся локтями о поверхность стола и уронил голову на ладони, закрыв ими глаза. Надеяться на чудо? Искать все странное и непонятное, что не вписывается в рамки этого мира? Просеивать тонны информации в поисках крупицы истины? Но чтобы знать, что тут понимается под странностями, надо изучить этот мир, его законы и особенности. «Да, наверное, так» — сказал он себе. — «Учить, познавать, изучать. И у меня не будет на это вечности».

Король Фингон тяжело вздохнул, поднялся и подошел к окну. Его небольшая квартира размещалась на первом этаже высокого здания, и в окно было хорошо видно улицу. Был поздний вечер, уличные фонари тусклым светом озаряли пустую дорогу, деревья с торчащими в разные стороны оголенными ветвями раскачивались от ветра, и этот ветер закручивал в вальсе посеревшие прошлогодние листья, а мелкий дождь моросил по стеклу, норовя к ночи превратиться в снег. «Как же этот мир мало похож на Аман, и как много у него общего с Белериандом нашей юности!» — пронеслось в голове. Финдекано долго всматривался в тусклый неприветливый пейзаж за окном, позволяя воспоминаниям постепенно заполнять свой разум целиком, поддаваясь им и находя в этом если не радость, то покой. Да, тут было все то же. Дожди, такие же серые дожди, как и те, что били за окнами его дома на берегу Митрима. Он помнил и их ближайшую родню — холодные ноябрьские ливни, врывающиеся сквозь стрельчатые окна, лишенные ставен, на каменные полы башни Химринга. Маэдрос, лорд и правитель восточных земель, и он, Фингон, к тому времени уже год как король, сидели в тот вечер у камина. На низком столике стояла початая бутыль вина, две широкие чаши и фрукты. Они говорили об отце, Финголфине, с теплотой и грустью вспоминая все хорошее, что было. Говорил, конечно, больше Финьо, но Майтимо слушал внимательно, и Финьо знал, что он понимает. В тот вечер им, несмотря на холод, было хорошо и спокойно, а король впервые за прошедший год чувствовал не острую боль от потери, которая рвет сердце на части, а лишь грустную печаль утраты.

Финдекано закрыл глаза, и на них невольно навернулись слезы. В тот же миг он замер. Да он же жалеет себя! Он смеет жалеть себя!

Все его тело напряглось, кулаки гневно сжались. Король Фингон распахнул глаза и вслух, громко и отчетливо, голосом, звенящим от ярости и злобы на самого себя, произнес:

— Время быстротечно. Я не буду предаваться воспоминаниям! Клянусь, пока моя цель не достигнута, Валар мне свидетели, я возьму себя в руки!

Этого ему показалось мало и, со всей силы замахнувшись, он ударил по стеклу. Осколки разлетелись в стороны, кровь брызнула из порезов. Финдекано с глухим рычанием отскочил от окна. Нет, он не безумец! Он удержит свой разум на той грани, с которой Майтимо оступился, отдавая себя во власть огненной стихии. Людское тело хрупкое и слабое, воспоминания, как и боль от них, разрушат его роа раньше времени. И поэтому надо захлопнуть окно в мир своей юности и смотреть только вперед, жить только настоящим. Да, пусть эльфам это не просто, но это единственный путь. Остальные пути разрушат его жизнь и не приведут к цели. А клятву надо сдержать, не смотря ни на что! Пусть она будет вести его и беречь от сумасшествия. Ведь на кону гораздо большее, чем Сильмариллы — это схватка со временем за душу Майтимо!

Исполненный решимости он снова сел за стол. Не обращая внимания на кровь, которая сочилась из множества порезов, Финдекано взял другой лист бумаги.

«1. Телевизор» — да, эту вещь купить было крайне необходимо. Через вещание данного прибора люди узнавали новости, и влияние его было поистине огромно. Финьо уже видел эту вещицу у кузена и оценил преимущества. Кто знает, может важная информация для эльфа промелькнет среди людских новостей?

«2. Ноутбук» — что это такое, Финьо узнал у юного сына хозяйки, сдавшей ему эту квартиру. Парнишка всегда ходил с этой штукой подмышкой, и, немало подивившись на безграмотность взрослого, подробно рассказал про глобальную сеть Интернет. Финдекано пришел в восторг! Еще бы, до такого не додумался даже сам Феанаро! Спрашивать о слишком очевидных для мальчишки вещах Финьо не стал, чтобы не вызывать подозрений, но пометку в своей памяти сделал. Знакомство с этим полезным предметом сулило ему успехи в поисках.

«3. Автомобиль» — Финдекано мечтательно улыбнулся. Пожалуй, это средство перемещения ему особенно хотелось иметь. Как повезло людям, что они могут использовать такие изобретения!

Подумав немного, Финдекано вывел следующую строчку.

«4. Деньги» — это мир людей, мир большой и сложный. И в любом случае, деньги в этом мире ему будут необходимы. Стихи издательство приняло на ура, но вознаграждения на многое не хватит, а Финдекано нужны деньги и для жизни тут, и для поисков, и для поездок, и для приобретений. Продать ему было нечего, и он сомневался, что его творчество будет материально оцениваться с какой бы то ни было регулярностью. Как и Тьелкормо, он был одарен способностью чувствовать недуги роа и оказывать помощь страждущим, но настоящим целителем он не был, призвания такого не чувствовал, да и видя, сколько времени отнимает у брата его больница, понимал, что такой вариант заработка ему не подойдет.

Финдекано в замешательстве почесал в затылке. Музыка? Да, музыкант из него был неплохой, для людского мира даже выдающийся. Но нет, пожалуй, нет. Менестрель это призвание, а не ремесло. Рассеяно прошелся взглядом по скромной обстановке комнаты. Взгляд зацепился за уродливую металлическую статуэтку, которая должна была бы изображать подсвечник в виде девушки, а на деле представляла собой убогую безвкусицу, которая резала эльфу глаза. «А что, если попробовать с металлом?» Да, пусть и это тоже не совсем его дар, и до мастеров Первого Дома ему очень далеко, но, распространяя свои творения по миру, он сможет оставить о себе весточку. В вырезанном из золота или серебра цветке обычный человек не увидит ничего, кроме красивого ювелирного украшения, но если этот цветок попадается на глаза кому-нибудь из сыновей Феанаро, возможно его красота сможет пробудить дремлющую память.

— Да будет так, — произнес вслух Финдекано.

Так вышло, что прошло еще два месяца, прежде чем Финьо сумел воплотить свою идею в жизнь. И к началу весны у него действительно появилась своя мастерская. Она совершенно не походила на кузницу, а шлифовальные станки и машинки казались излишеством, ведь он привык все делать при помощи одних только рук и простых инструментов. Но очень скоро Финдекано оценил и эти людские изобретения. Первым, что он выковал, стал потрясающей работы перстень с большим гранатом, находящемся в самом сердце золотой звезды Феанаро. Он сам остался доволен своей работой, хотя и радовался, что непревзойденные мастера нолдор вряд ли увидят кольцо, так как на их взгляд оно было бы простовато. Эта его первая работа была продана покупателю из другой страны, и Финдекано порадовался этому факту. Потом было еще много колец, серег и подвесок. Они расходились по миру, неся на себе печать работы мастера из Благословенного Амана.

Мастерскую ему сдали за небольшие деньги двое молодых ребят, получив в обмен право на продажу его произведений («эксклюзивную», как несколько раз подчеркнул старший из них) после того, как Финдекано показал им кинжал, выкованный им еще в Хитлуме, и вид этого орудия заставил обоих раскрыть рты от изумления. По правде говоря, эльф и сам гордился этой работой.

Молодые люди, оба сыновья очень обеспеченных отцов, не прожигали бездумно деньги, как часто бывает среди людской молодежи, а напротив, были увлечены идеей поиска всего прекрасного, что можно сотворить из металла. Своей пытливостью и тягой к знаниям они неуловимо напоминали Финьо сородичей. Он сам не понял, почему они поверили в его талант сразу и почему доверились ему, совершенно незнакомому «человеку». Но Финдекано был эльда, хоть и связанный людской сущностью, и, возможно, это помогало ему находить подход к людским душам. Ребята часто заглядывали к нему в мастерскую, и как-то постепенно Финьо начал открывать им секреты мастерства нолдор. Гласной договоренности между эльфом и людьми не было, но фактически они стали его учениками, проводя в мастерской все больше и больше времени.

Старшего звали Виктор, и его имя означало победу. Он был упорным и терпеливым, старался во всем добиваться поставленной цели и не позволял себе ни в чем ограничиваться полумерами. Если он брался за работу, то не оставлял ее, пока не оставался полностью доволен своим произведением. Он был серьезен и вдумчив. Финдекано старался не хвалить его, если не было стоящего повода, потому что юноша не принял бы такой похвалы. Зато когда эльда видел, что из-под резца юного ученика выходила поистине достойная вещь, он не скупился на похвалы, и глаза молодого человека горели от заслуженного одобрения.

Второго, младшего, звали Андрей, «отважный». Он и был таким: резким, смелым, решительным. Андрей не примерялся по нескольку раз, прежде чем сделать движение резцом, а, поддаваясь порыву, творил быстро и точно. Пожалуй, его дар был ярче, чем у товарища, но он был чрезмерно порывист, и ему было сложно довести работу до идеала.

Финдекано любовался ими, находя в их дружбе черты, когда-то присущие их с Майтимо отношениям, а может, в некоторой степени и отношениям Элероссо и Элерондо. Старший, терпеливый и внимательный, сдерживал необдуманные порывы младшего, зато младший сыпал идеями, которые двигали их совместный творческий процесс.

Не раз во время их совместной работы Финьо приходила в голову мысль открыться своим невольным ученикам и попросить у них помощи. Останавливал он себя всегда в последний момент, осознавая абсурдность, с которой прозвучат его слова для ребят.

Поэтому по-прежнему без чужой помощи, он все свободное время проводил, сидя за компьютером, под шум включенного телевизора, в массе медиаконтента пытаясь отыскать зацепки, которые могли бы привести его к цели. Человеческое тело постоянно стремилось предать своего гостя, награждая его необходимостью спать по семь часов в сутки, без чего Финдекано легко обходился раньше, и это досадное ограничение сильно осложняло процесс поиска. Тело требовало гораздо больше еды и питья, чем то количество, которое Финьо считал разумным.

А еще оказалось, что у этого тела были и другие желания. По началу он не осознавал их, позже игнорировал, по своей невинности не понимая их сути. Но через некоторое время, в очередной раз поймав себя на мыслях, в которых больше было мечтаний, чем воспоминаний, на мыслях, в которых слишком много было Майтимо, причем не друга и кузена Майтимо, а жестоко страдающего, замученного пытками Майтимо на скале, где на нем не было ничего, кроме собственной кожи и злосчастной цепи, Финьо начал пугаться собственных помыслов. Человеческое тело предавало его и тут, самым неожиданным для эльфа способом. «Неужели все они так живут? С этим постоянным желанием близости и с огнем, в котором сгорает тело? Не может быть того, чтобы это было задумано Единым, это наверняка искажение Моргота! Хотя как должно было бы стать хорошо, когда эти искаженные желания оказались бы удовлетворенными...» И он снова и снова мечтал о том, как выхаживал бы Майтимо, своего Майтимо, если бы опять нашел его. И о том, что было бы после, Финдекано мечтал даже больше.

А однажды в марте, ранним воскресным утром, он обнаружил Морьо. Финьо настолько привык к вечно бубнящему телевизору, что почти перестал обращать на него внимание. Он варил себе кофе на завтрак (постоянная нехватка сна вынуждали его прибегать к такому способу компенсации, как вдруг услышал из динамика знакомый голос, произносящий что-то нараспев. Финьо чуть не выронил турку с горячим напитком себе на ноги. В один скачок он оказался возле телеящика и, раскрыв глаза от изумления, смотрел на действо, которое разворачивалось на экране.

Это была церковная служба! Пасхальная церковная служба в маленьком селении, и вел ее священник, облаченный в праздничные одежды, и ни эти одеяния, ни окладистая борода не могли скрыть изящество сложения, тонкость кости и горделивый точеный профиль сына Феанаро! Сказать, что это удивило Финдекано, значит не сказать ничего. Еще бы — самый гневливый феаноринг — и пастырь душ человеческих, священник, ведущий проповедь во славу Единого Господа! Финдекано, боясь что-то пропустить, потянулся за карандашом, чтобы записать название селения и имя святого, покровителя церквушки. Этот день Воскресения Господня принес эльфу огромное счастье и возродил надежду в его измученным ожиданием сердце.