Записки Мышонка — принца и волшебника (джен)

— Надо поговорить, — шепнул Гарри нам с Блейзом после урока зельеварения. Атмосфера на зельях была тяжёлой. Снейп продолжал доводить Блейза, хотя и как будто с меньшим огоньком. А Блейз то и дело начинал нарочито гнусно хихикать, за что несколько раз уже получал отработки. Что характерно — ни на одну из них он не удосужился явиться.

В общем, мы с большой радостью покинули подземелья. Но вместо того, чтобы отправиться на обед, зарулили в один из потайных переходов за тусклым пыльным гобеленом. Нам здесь и на первом курсе было тесновато, а теперь, когда мы выросли, стало совсем неудобно. Но, кое-как рассевшись на сумках, мы наколдовали несколько светлячков, и Гарри заговорил:

— С января я занимаюсь с Люпином. После… ну, после того квиддичного матча, я подумал, что должны быть способы прогнать дементоров. Люпин прогнал одного в поезде, и я обратился к нему.

— Это называется «Патронус», — сказал Блейз, — как у Дамблдора на стадионе. Только это жуть как сложно…

— Сложно, — согласился Гарри, — и у меня почти ничего не получается. Но я не об этом… Мы занимались с Люпином вчера вечером у него в кабинете. Я тренировался на боггарте, который поселился в шкафу со старыми учебниками... Не важно. Мы занимались, и вдруг в коридоре поднялся шум. Люпин попросил подождать и вышел. Я ждал, но потом мне стало скучно. Я посмотрел на призрачных мотыльков в аквариуме, подошёл к столу и увидел… — судя по голосу, Гарри смутился, — я не специально смотрел! Просто случайно увидел, что у Люпина там карта. Как мне показалось — Хогвартса. Я присмотрелся и понял, что на ней отображаются все, кто находится в замке: где они, куда идут. Нашёл Люпина в коридоре, рядом — Фреда и Джорджа Уизли, понял, что это они подняли шум. Нашёл вас, ребята, в библиотеке, тебя, Рон, в гостиной, Дамблдора — в кабинете. И тут заметил в нашей спальне точку с подписью «Питер Петтигрю».

— Петтигрю? — переспросил Рон. — Он же… Тот самый Петтигрю?!

— Он походил между нашими с тобой кроватями, — продолжил Гарри, — дошёл до стены и исчез. В этот момент вернулся Люпин. Он не сильно ругался на меня, кстати, даже объяснил, что эта карта была создана много лет назад четырьмя авантюристами — Бродягой, Сохатым, Лунатиком и Хвостом. Каким-то образом она попала к Фреду и Джорджу, Люпин её узнал и конфисковал, поскольку, попади она к Блэку, у всех были бы большие неприятности. И тогда я… — Гарри сделал паузу и вздохнул, — рассказал про Петтигрю. И, клянусь, Люпин испугался, сказал, что это невозможно, но поверил. Я ушёл, а он продолжал смотреть на карту.

— Ты хочешь сказать, — сдержанно произнесла Гермиона, — что Питер Петтигрю жив? И утверждаешь это на основании того, что видел его имя на волшебной карте?

— Я ничего не утверждаю! — огрызнулся Гарри. — Но Петтигрю был в нашей спальне. И Люпин, видимо, верит этой карте и её создателям… кем бы они ни были.

— Бродяга, Сохатый, Лунатик и Хвост… — перечислил Рон задумчиво. — Кто они, интересно? Было бы круто иметь такую карту, да?

— Люпин правильно сделал, что конфисковал её, — рассудительно заметила Гермиона, и я с ней, пожалуй, был согласен.

— Погодите-ка, — сказал Блейз, — если вдруг допустить, что Петтигрю жив, то… Зачем ему скрываться и притворяться погибшим?

— Как-то многовато вопросов, да? — заметил Рон, тщетно пытаясь устроиться поудобнее. — Смотрите сами… Жив ли Петтигрю? Если жив, зачем скрывается? Если скрывается, то почему, разрази его горгулья, в нашей спальне?

— И чего испугался Люпин, — добавил Гарри.

— Кстати о Люпине, — вдруг произнесла Гермиона, — вам ничего не кажется странным?

— А конкретнее? — хмыкнул Блейз. — А то я ж тоже списки могу составлять.

— Составляй, — разрешила она, — а я потом скажу, о чём думаю на основе этих твоих списков.

— Ла-адно, — протянул Блейз, — тогда раз: одежда. Он уже который месяц получает профессорское жалование, что, мантию так и не смог купить? Два: его болезнь. Он пропадает раз в месяц, поверьте, я веду счёт, потому что каждое его отсутствие — это лишнее свидание с нашим дорогим деканом. Три: зелье, которое ему варит Снейп. Четыре: то, как отчаянно Снейп его не любит. Хотя, — Блейз фыркнул, — а кого он, спрашивается, любит?

— У меня только зелье не укладывается, — сказала Гермиона несколько надменным тоном. — Остальное очевидно. Ну? Неужели вы не обращали внимания на то, по каким числам он отсутствует?

— Нет, — за всех ответил я.

— Минимум три, чаще четыре дня, иногда пять, и каждый раз в полнолуние. Я думаю, у него есть родственник-оборотень, или, скорее, ребёнок. Вот почему у него такая старая мантия — все деньги уходят на то, чтобы заботиться о ребёнке, может, нанимать ему учителей или покупать лекарства. И…

— А Снейп ведь может варить антиликантропное зелье, — заметил Блейз, — ему хватит мастерства. Мордред! — он вдруг подскочил и едва не сбил головой одного из светляков.

— Что?!

— Гарри! Ты сказал, что зелье дымилось, да? То, которое Снейп принёс Люпину? А запах не помнишь?

— Не особо… Кислый, мне показалось?

— Поздравляю… — выдохнул Блейз и съехал по стене. — Не ребёнок у него оборотень. А он сам!

— Сдурел? — охнул Рон. — Быть не может! Дамблдор бы никогда…

— Это невозможно, — отрезала Гермиона, — профессор Люпин учился в Хогвартсе, он бы не мог…

— Значит, его укусили после школы, — возразил Блейз. — Но дым и кислый запах — это очень похоже на антиликантропное. А его можно только оборотням.

Гермиона со вздохом произнесла:

— Слушай, оборотень в школе — это очень опасно, да? Я имею в виду, смертельно опасно. Разве Дамблдор стал бы…

— На должность преподавателя защиты очереди нет, — заметил Рон с какой-то брезгливой интонацией. — Но… оборотень?!

— Зато это отвечает на другой вопрос, — негромко заметил Гарри, — почему я впервые встретил Люпина в сентябре. Почему он не пытался связаться… Допустим, его укусили почти сразу после исчезновения Волдеморта.

— НЕ НАЗЫВАЙ ЕГО ТАК! — хором уже привычно рявкнули Рон и Блейз, но Гарри только отмахнулся от них:

— А может, ещё во время войны. Ему было не до меня — он пытался привыкнуть к новой жизни. Видимо, удалось ему это плохо, и теперь Дамблдор решил помочь… Да мало ли у нас было странных учителей, а? Так подумать, Квирелл с Волдемортом, торчащим из затылка, пострашнее.

— Или Локхарт! — содрогнулся Рон. — Люпин отличный учитель. Но… — он несколько раз сглотнул, — как теперь на его уроки ходить?

— Мы можем ошибаться, — сказал я, — поэтому я предлагаю считать, что мы ничего не знаем. Он может болеть чем угодно другим, Гарри ничего не понимает в зельях, поэтому его свидетельство недостоверно.

— Оборотень… — повторил Блейз помертвевшим голосом. — Оборотень!

Нам с Гарри и Гермионой было проще — нас не растили на историях про чудовищ, которые кусают детей, нас не запугивали тем, что нельзя выходить из дома при полной луне. Для нас оборотни были незначительным элементом фольклора. А вот Блейз и Рон испугались всерьёз, хотя и пообещали постараться не менять отношения к Люпину — вдруг мы ошиблись?

* * *

Гарри вернули его «Молнию». Все проверки показали, что метла чиста — никаких враждебных заклятий. И, пока Гарри и Рон носились над квиддичным полем, мы с ребятами гадали, кто бы мог её подарить. Увы, версий ни у кого не было. Драко повадился ходить к Хагриду. Хотя мне казалось — скорее уж к гиппогрифу по имени Клювокрыл. Всякий раз, отправляясь в хижину, Драко собирался, как агент на секретную операцию, и пытался улизнуть незаметно. Но, конечно, ни для кого из нас это не было секретом, только Теодор как-то заметил:

— Штормит Дракошу не по-детски.

Мы написали для Хагрида речь. Она уместилась на один двухфутовый свиток пергамента, и было почти невозможно ошибиться или запутаться, произнося её. Гермиона сообщила, что Хагрид долго репетировал и перед ней выступил неплохо.

А Драко показал мне по секрету черновик письма, которое отправил в Комиссию по обезвреживанию опасных существ:

«Я, Драко Люциус Малфой, пребывая в здравом уме и твёрдой памяти, сообщаю, что 2 сентября 1993 года, находясь на уроке ухода за магическими существами, сознательно и отдавая отчёт в своих действиях нарушил озвученную преподавателем технику безопасности, чем спровоцировал нападение гиппогрифа по кличке Клювокрыл. Позднее я неоднократно контактировал с вышеозначенным гиппогрифом и ни разу не замечал приступов агрессии в свой адрес. Таким образом, прошу Комиссию принять во внимание, что нападение животного было полностью моей виной».

— Дам Хагриду копию, — буркнул Драко, — вдруг Комиссия решит потерять оригинал…

— Здорово! — восхитился я, а Драко, как бывало всегда, когда его хвалили, покраснел и на время сделался омерзительно-невыносимым.

Грипп закончился, на уроках нас начали нагружать больше прежнего, чтобы нагнать всё, что мы пропустили. От трансфигурации у меня привычно трещала голова, но я почти научился превращать монету в бабочку, а стакан — в крысу. Держались созданные тварюшки не больше десяти минут, а у бабочек на крыльях оставались узоры, похожие на реверс монеты, но для сдачи экзамена этого бы хватило. Чары, напротив, давались легко и с удовольствием.

На маггловедении мы закончили разбор Статута о секретности и перешли к обсуждению «Положения о разумном ограничении волшебства несовершеннолетних». Его, кстати, приняли только в 1965 году, во многом — по инициативе профессора Дамблдора, а до этого каждый случай рассматривался отдельно в суде. Мне нравилась манера профессора Бербидж говорить о законодательных актах — она к ним относилась с теплотой и нежностью, словно они были её лучшими друзьями.

Прогресса на зельеварении не было. Профессор Снейп цеплялся к Блейзу, и наши зелья то и дело исчезали под взмахом палочки. Но за эссе я стабильно получал высокие отметки и, честно говоря, не слишком переживал.

А вот на прорицания я ходил, каждый раз преодолевая какое-то внутреннее сопротивление. От чаинок мы перешли к языкам пламени: сидели перед камином и смотрели в огонь. Гарри при этом просто спал, иногда даже похрапывая (в этом случае я будил его тычком в бок). А я всё время дёргался, потому что боялся снова провалиться в то состояние полусна, которое я не понимал и которого опасался.

Люпин оставался всё таким же понимающим профессором, подробно объяснял, контролировал на практике и никогда ни на кого не сердился. Мы с друзьями всеми силами старались улыбаться и делать вид, что совершенно ничего не произошло.

Я думаю, именно из-за возросшей учебной нагрузки и гор домашних заданий я пропустил, как разругались Рон и Гермиона. Только заметил, что Гермиона стала садиться на последнюю парту подальше от ребят.

— Её кот сожрал мою крысу! — рявкнул Рон, когда я пошёл выяснять, в чём дело.

— Эм… Ту крысу, которая выглядела хуже наших ингредиентов для зелий? — с ноткой брезгливости поинтересовался Блейз. — Такую облезлую, старую, мерзкую…

— Сам ты мерзкий! — огрызнулся Рон. — Короста просто болела. Но она бы поправилась, если бы эта тварь её не съела! Я говорил ей держать кота подальше, и что теперь! Она ведь даже не пытается извиниться!

Гермиона, едва сдерживая слёзы, объяснила, когда я поймал её на выходе с заседания редколлегии:

— Рон просто нашёл немного крови и рыжие волосы. С Коростой могло случиться что угодно! Но нет, он сразу решил, что это я виновата! Ты тоже так считаешь? — прищурившись, уточнила она.

— Я там не был, я не знаю! — быстро отозвался я, и было ясно, что надо срочно менять тему. — Вообще… я хотел спросить, как дела с газетой.

— Привет, Альберт! — воскликнул Джастин, тоже выходя из кабинета, который выделили под создание газеты. — Как дела?

Мы немного поболтали об уроках, а потом всё же вернулись к теме газеты. И Гермиона, хитро хмыкнув, вдруг заметила:

— После выхода нового номера профессору Снейпу временно будет не до того, чтобы нападать на Блейза.

— Что вы сделали? — испугался я.

— Не переживай, — успокоил меня Джастин, и его улыбка мне совсем-совсем не понравилась, — я тщательно слежу за тем, чтобы газета не оскорбляла никого из педагогов. Ни в коем случае. Кстати, вы идете на матч?

И я понял: что бы они ни задумали, узнаю я об этом вместе со всеми.

Я узнал. Новый номер вышел с очаровательным пушистым зверьком на первой полосе. Он прижимал длинные, похожие на кроличьи, уши к голове и смотрел снизу вверх большими печальными глазами. Заголовок гласил: «Моя кожа нужна мне больше, чем вам!»

«Вы знаете, сколько шуршениц изводят первокурсники в течение первого семестра изучения зельеварения? 123 штуки. Плюс ещё 50 — про запас. Возможно, эта цифра покажется вам незначительной, тогда мы добавим: 2468 жабьих глаз расходуется студентами Хогвартса в течение года.

Чтобы мы научились варить очень важные и необходимые раздувающие растворы, веселящие составы и пузырьковые притирки, ежегодно убивают более 1000 жаб, сотни шуршениц, десятки двурогов и бессчетное количество пиявок, мокриц, головастиков, червей и многих других живых существ. Вдумайтесь: все эти сотни жертв — чтобы потом уничтожить учебное зелье и весело отправиться на обед».

Студенты изучали газету, и я видел шок и изумление в их глазах. Кто-то неловко смеялся, кто-то, я слышал, бормотал: «Да ну, кому нужны жабы!» Но вместе с тем раздавались и всхлипывания, и вздохи.

Директор Дамблдор читал с таким умиротворённым видом, словно нашёл на страницах газеты потерянное стихотворение Джона Китса. Другие профессора не могли похвастаться тем же: Флитвик явно веселился, МакГонагалл выглядела возмущённой, ну, а наш декан был в бешенстве.

Ещё две недели не утихали скандалы по этому поводу. Пятый курс Хаффлпаффа в полном составе отказался посещать зельеварение, отдельные курсы то и дело устраивали бойкот, особенно если предстояло варить что-то совсем уж бессмысленное. Баллы снимались десятками, но, как ни странно, никто из авторов газеты не был наказан. Хотя я знал, что Седрика директор вызвал к себе и долго о чём-то с ним беседовал.

Понятия не имею, чем бы всё это закончилось, но случился матч по квиддичу. И, погрузившись в привычные страсти, Хогвартс слегка отвлёкся от опасных для учебного процесса эко-инициатив.

Между тем, я продолжал попытки помирить Рона и Гермиону. Но моя дипломатия дала сбой — они оба перестали со мной разговаривать, уверенные, что я принял позицию другой стороны.

— Оставь, — со вздохом посоветовал Гарри, — разберутся, не маленькие.

Блейз придерживался того же мнения — не лезть, пока не зашибли. И, хотя мне было больно наблюдать за размолвкой друзей, я был вынужден отступить. Хотелось верить, что пройдёт время, Рон перестанет оплакивать свою потерю, и они помирятся.

Игра «Гриффиндор против Рейвенкло» вышла короткой, но зрелищной. Гарри на «Молнии» летал так быстро, что превращался в смазанное пятно. У ловца Рейвенкло, Чжоу Чанг, приятной девочки с азиатскими корнями, не было шансов против Гарри. Драко пытался ворчать, что такая метла профессионального класса должна быть запрещена на школьных соревнованиях. Должны же быть равные условия! Закашлявшись, Теодор задумчиво произнёс:

— Интересно, несколько справедливо для попечителя школы снаряжать отличными современными мётлами только одну из четырёх школьных команд?

Драко притворился глухим, и на том разговор закончился. Погода выдалась ясной, дементоры не попытались сорвать матч, и мы сдержанно захлопали, когда Гарри схватил снитч. А на следующее утро после матча выяснилось, что ночью Блэк проник в замок и едва не убил Рона.

— Я сплю себе спокойно, и вдруг слышу, как будто кто-то что-то рвет. Я подумал — это во сне, но тут почувствовал сквозняк, потянуло холодом. Проснулся и гляжу: полог с одной стороны сорван. Я повернулся, а он прямо надо мной стоит... как скелет! Волосы колтуном, в руке огромный нож, сантиметров тридцать, а то и сорок. Смотрит на меня, а я на него. Я как заору — и его как ветром сдуло.

Рон пересказывал эту историю снова и снова, причём нож, который в первой услышанной мной версии был пятнадцатисантиметровым, к последней вырос до пятидесяти. Но, честное слово, кто бы его винил! Проснуться от того, что над тобой нависает убийца — это же врагу не пожелаешь!

Тем же утром досталось неуклюжему Невиллу. Каким-то образом именно он стал виновником того, что в башню Гриффиндора проник посторонний, и теперь на него обрушились все кары небесные. Ему запретили посещать Хогсмид, сняли кучу баллов, а за завтраком сова принесла ему письмо, которое взорвалось и огласило весь Большой зал криками немолодой и очень строгой женщины: «Так опозорить свою фамилию!»

Она всё продолжала орать, пока Невилл выбегал из зала, подальше от чужих ушей.

— Бедолага! — пробормотал Рон. — Я однажды видел, как мама записывает такое для Фреда и Джорджа. Было страшно! Но, слушайте, почему Блэк сбежал?

— Ты его перепугал своим криком, — фыркнул Блейз.

— Или он понял, что ошибся кроватью и потерял преимущество внезапности.

— Чушь, — покачал головой Гарри, — если уж он забрался в башню, он должен был выяснить, где я сплю. Он же понимал, что у него только один шанс. И потом…

Гарри не договорил, а я подумал: когда-то Блэк убил целую толпу магглов, чтобы добраться до одного Петтигрю. Почему теперь отступил от цели? Неужели пятеро спящих школьников представляли для него большую опасность? Мы не успели договорить, как к Гарри подлетела сова и отдала письмо. Это Хагрид приглашал ребят зайти к нему.

— Пойдёшь? — предложил Гарри. Я задумался, но всё-таки отказался. Уже позднее я узнал, что в хижине лесника они умудрились столкнуться с Драко и даже не поругались, а все втроём подбадривали Хагрида, которому в эту пятницу предстояло выступить в защиту гиппогрифа.

Новости мы должны были узнать не раньше субботы — комиссия выносила вердикт после длительного совещания. Я тоже говорил, что всё пройдёт отлично — с такой прекрасно подготовленной речью и с показаниями Драко у судьи просто не будет иного выхода, как признать всё несчастным случаем. Но меня одолевали неприятные предчувствия.

На субботу был назначен очередной поход в Хогсмид. У меня не было особых планов, но я сумел выгнать проветриться Блейза, хотя он и упирался. Подумалось, что можно пойти с Гарри к озеру и посидеть там. Может, позвать с нами ребят помладше, тех же Колина с Джинни, которым в Хогсмид пока дороги нет. Но Гарри как-то задумчиво произнёс:

— Не сегодня. Мне надо… эм… обещал Люпину зайти к нему. Увидимся, да?

— Увидимся, — отозвался я, почему-то совсем нерадостно. Не знаю, как так вышло, но ноги сами привели меня к кабинету прорицаний. Войти в него без желания профессора Трелони было невозможно. Однако, стоило мне приблизиться, как люк в потолке открылся, и из него выпала, звякнув, серебряная лесенка. Как всегда неуклюже я взобрался по ней, прошёл в кабинет и услышал отстранённый голос из полутьмы:

— Я видела, мой милый мальчик, что вы захотите посетить меня. Садитесь, пожалуйста. Можете налить себе чаю.

Профессора я не видел, зато без труда обнаружил на преподавательском столе горячий чайник, взял себе чашку, налил немного и опустился на пуфик. Чай оказался крепким, горчил, но я даже и не думал о том, чтобы попросить сахара. Просто пил маленькими глотками, погружаясь в сонное зыбкое марево.

— Я сам не знал, что иду к вам, профессор, — признался я, когда в кружке оставалось меньше половины. И задумался: я не понимал, зачем пришёл, и понятия не имел, как сформулировать те вопросы, которые меня одолевали. — Профессор, — начал я, — можно ли предсказывать будущее без инструментов? Я имею в виду, не глядя в чашку с чаем или на ладонь…

— Мой мальчик, — вздохнула профессор, — эти инструменты облегчают работу внутреннего ока, но не раскрывают его. История знает предсказателей, которые видели всё будущее человека, едва посмотрев на него. Некоторые завязывали себе глаза, чтобы не видеть, но внутреннему оку только на пользу слепота физическая.

— Можно ли изменять будущее?

— Кто мы такие, чтобы спорить с судьбой? Песчинки, тоненькие ниточки в её гобелене… Смерть уже близка, мой мальчик. Тебе её не предотвратить.

— Чья?

— Откуда я знаю? — вдруг очень будничным тоном переспросила профессор Трелони. — Я говорю только о том, что поведали мне богини судьбы.

Чай закончился, и я перевернул чашку на блюдце, а потом смело вгляделся в чаинки. Чью смерть я не смогу предотвратить? Почему не смогу? Но чаинки оставались неподвижны. Отставив чашку, я поблагодарил профессора и покинул кабинет. Легче мне не стало.