Гибель отложим на завтра (джен)

I

Элимер не хотел задерживаться в Иллирине. Невыносимо было еще один день видеть брата на вершине власти. Будь его воля, он бы уехал без всякого прощального пира, но Иллирин — это не только Аданэй. Раз уж Элимеру нужно ненадолго улучшить отношения между странами и выиграть время, чтобы окончательно разобраться с мятежниками, то ему следует соблюсти приличия.

Ну, хотя бы не пришлось снова говорить с Аданэем напрямую. Он и так-то еле сохранял спокойствие при взгляде на него. Как только увидел и убедился, что это действительно проклятый брат — живой, здоровый и как прежде выхоленный и самодовольный, хотел рычать и выть от бессильной злобы. Сдержался. Конечно, сдержался. Но в груди полыхал пожар.

Весь пир он старался как можно реже смотреть на Аданэя, а обращался к нему, только чтобы произнести обязательные вежливые фразы. Кажется, брат делал то же самое: лишь изредка поворачивался в сторону Элимера, а разговаривал в основном с кайнисом Хаттейтином и женщиной по имени Маллекша. Ее роли при дворе Элимер так и не понял. Сам он больше всего беседовал с собственной женой и с сидящей рядом Гилларой, и та сказала, что Маллекша — одна из высших служительниц богини-матери. Это не слишком-то пролило свет на ее положение при царях, ведь других жриц или жрецов из иных культов здесь не было.

Странная иллиринская царица на пир не явилась, сославшись на беременность. Точнее, на это сослался Аданэй и наверняка солгал. Скорее уж, Аззире Уллейте попросту не было дела до условностей, приличий и светских ритуалов, хоть это и странно для правительницы. По крайней мере у Элимера сложилось именно такое впечатление после разговора с ней. И хотя растерянность и смущение на лице Аданэя во время той встречи доставили кхану немалое удовольствие, сейчас он, пожалуй, был рад, что Аззира

не пришла. Слишком уж неясными и волнующими были ее слова, как, впрочем, и она сама. Неспроста одни говорили, что царица безумна, вторые утверждали, что она ведьма, а третьи — что опасна для мужчин и приносит им горе. Вполне вероятно, что все эти сплетни правдивы…

Элимер с женой и свитой покинул царский дворец ранним утром следующего дня и старался как можно реже задерживаться в пути. Не терпелось покинуть это надменное государство и очутиться на родной земле, пусть даже ненадолго. Отдохнуть пару дней в Антурине и оставить там Шейру: все-таки нельзя забывать, что жена ждет ребенка. Сам же Элимер вместе с антуринским дейларом Аристом и его женой принцессой Отрейей собирался через Ничейные земли добраться до Эхаскии, навестить Иэхтриха Эхаскийского — освежить союзнические связи. Заодно регис повидается с дочерью и зятем, это должно привести его в благодушное настроение и, как знать, возможно, Иэхтрих согласится в будущем пропустить часть кханова войска на свою землю. Тогда можно будет напасть на Иллирин сразу с двух сторон. Элимер рассчитывал сделать это ранней осенью, месяцев через девять. Как раз уйдет летний зной, а ветра и дожди еще не обретут полную силу.

Антурин встречал кхана угрюмо. Крепостные стены хмурились под лиловым зимним небом, и все вокруг выглядело так, будто сейчас поздние сумерки, а не утро. Возничие и воины подгоняли лошадей, почуявших близость грозы и оттого неспокойных.

Сильные зимние ливни в Отерхейне и окрестностях шли редко, зато могли убить, если застанут путников в открытой степи. Вода собиралась в ручьи с холмов и предгорий низвергалась на иссушенную летним зноем и осенними ветрами землю, которая не успевала впитывать влагу — и вот уже грязный бурный поток устремлялся по равнине, волоча с собой камни, кусты и мелкий сор. Несчастного, не успевшего убраться с его пути, поток подхватывал и уносил с собой.

Но жителей Антурина оберегали крепостные стены и стены домов, и кхан с женой и подданными тоже торопился под их защиту.

До замка дейлара Ариста, расположенного в сердце города, Элимеру удалось добраться прежде, чем прорвалось небо и освободились Отцы ветров. Наместник со свитой встретил правителя и его людей у главных ворот.

— Хвала богам, успели! — воскликнул кхан вместо приветствия, и в этот миг грянул ливень.

— Хвала богам, мой кхан, — вторил дейлар, неловко прикрывая рукой макушку от бьющих по голове тяжелых капель. — Покои для тебя с кханне и твоих приближенных уже готовы. Где разместить воинов, тоже найдем.

— Благодарю, Арист. Приходи на закате, поговорим, — на ходу бросил Элимер. — А сейчас пусть нас проведут в покои и подготовят купальню. И до вечера не беспокойте.

Две смежные комнаты, приготовленные для кхана и его жены, оказались просторными и, должно быть, в хорошую погоду светлыми. Сейчас же широкие окна были закрыты ставнями, по которым яростно барабанил дождь. Над широкой кроватью, застеленной синим шерстяным покрывалом, висел гобелен, изображающий одну из битв с дикарями, случившуюся около полувека назад.

Элимер покосился на Шейру: не показалась ли ей эта картина оскорбительной? Но айсадка ее даже не заметила. Она вообще не смотрела по сторонам. Так устала, что, не раздеваясь, упала на кровать и тут же уснула. Он не стал ее будить: пусть спит, а вымыться и поесть сможет, когда проснется. Сам же позвал слуг, и скоро они вкатили в комнату медный, на деревянных колесиках чан и вчетвером, в несколько заходов с огромными ведрами, наполнили его. Кхан с удовольствием погрузился в горячую воду, расслабился и даже задремал. В дреме ему чудились несуществующие звери: лошадь с человеческими ногами, пес с тысячами глаз, разбросанными по всему телу… Среди нелепых миражей яркой вспышкой выделилось видение: Аданэй в огне и как будто сам — огонь.

Элимер дернулся и вынырнул из дремоты. Вода еще не остыла, а значит, времени прошло немного. Он вылез из чана, обернул вокруг бедер легкое льняное полотно, доплелся до кровати и рухнул в нее рядом с Шейрой, укрылся теплым шерстяным одеялом. К тому времени невольники уже принесли еду и питье, но усталость пересилила голод и затянула его в сон.

Проснулся Элимер сильно после полудня, ближе к вечеру. Шейра уже поднялась и, сидя на краешке ложа спиной к нему, расчесывала волосы. Ставни теперь были открыты, и в окна сочился свет позднего дня и влажная зимняя свежесть.

— Гроза закончилась, — не оборачиваясь, сказала айсадка. — И воздух сейчас хороший. Давай выйдем?

— Я обещал сегодня вечером побеседовать с Аристом… — пробормотал Элимер. — Хотя… — он глянул за окно, — до заката еще есть время. Давай. Только поедим сначала, — он кивнул на мощный деревянный стол, заставленный блюдами: здесь были запеченные каплуны, бараньи ребрышки, какие-то овощи под оливковым паштетом, вяленые финики и жареный овечий сыр. Все уже давно остыло, но кхан был настолько голоден, что его это ничуть не волновало.

Не дожидаясь ответа Шейры, он выскользнул из-под теплого одеяла, наскоро оделся и подошел к столу, где ухватил ножку каплуна и вгрызся в истекающее соком мясо.

— Попробуй вон те маленькие темные шарики, — сказала ему в спину Шейра. — Очень вкусно. Я тебе оставила.

Под темными шариками она, должно быть, имела в виду сладость из нута, почти не известную в остальном Отерхейне, но довольно распространенную в Антурине, осколке древней империи.

Элимер заметил, что и некоторые другие блюда были уже начаты. Ну разумеется, ведь Шейра проснулась раньше него и наверняка голодная до жути.

Элимер тоже наскоро утолил голод, и вскоре вместе с Шейрой вышел из замка, на ходу повелев местным вельможам и стражникам не сопровождать их и не тревожить. Только неизменный Видальд следовал за кханом, и то сильно поодаль.

Гулять здесь, в общем-то, было особо негде: подворье невелико, а сад и того меньше, хотя и довольно приятный — узкие гравийные дорожки петляли промеж остроконечных кипарисов и великолепных алых и белых кустов роз. А в воздухе разливались ароматы, усиленные дождем, так что Элимер и Шейра предпочли навернуть очередной круг по саду, чем заходить обратно в замок. Тут на одной из дорожек вдали и завидели женский силуэт, движущийся им навстречу. Элимер уже хотел разозлиться — ведь он велел, чтобы никто из местных вельмож их пока не тревожил, — но тут узнал в женщине Отрейю Эхасхийскую. Он не видел принцессу со дня ее свадьбы с Аристом, но не мог не отметить, что с тех пор она исхудала, побледнела и выглядела несчастной. Это, впрочем, было не так уж удивительно. Ясное дело, Отрейя скучала по дому, отцу, братьям, а была вынуждена жить на чужой земле, с мужем намного старше нее, который к тому же не полноправный властитель этой земли, а только наместник. Наверняка она не таким видела свое будущее. Но что поделать: не всегда и не для всех царственная кровь оборачивается благом — многих она делает разменной монетой.

Отрейя приблизилась и, склонив голову в легком поклоне, проговорила на довольно неплохом отерхейнском:

— Великий кхан, я рада видеть тебя и кханне...

— Приветствую, прекрасная Отрейя.

Он улыбнулся, внимательно за ней наблюдая. Она выглядела так, будто хотела о чем-то сказать или рассказать. Оглянулась, словно опасаясь, что кто-нибудь может подслушать, и наконец сказала вполголоса:

— Я хотела бы попросить тебя...

— Конечно, я слушаю.

Принцесса стрельнула неуверенным взглядом на Шейру, но все-таки решилась говорить при ней:

— Повелитель, разреши мне вернуться домой.

— Ты и так дома, — отрезал Элимер, мысленно отметив, что Отрейе здесь, по всей видимости, еще хуже, чем он думал изначально. И это плохо.

— Я имею в виду Эхаскию, — уточнила принцесса, как будто не поняла его.

— Твой дом в Антурине, рядом с мужем.

— Мой муж… — она криво усмехнулась. — Он ведет себя со мной не так, как полагается вести себя с женой и принцессой.

— Вот как? — нахмурился Элимер. — И что же именно он делает неверно? Расскажи.

— Вот! — она приподняла рукав платья, обнажила плечо, покрытое кровоподтеками. — И это не только сегодня... Хотя он никогда не бьет меня по лицу, но… Великий кхан! Отправь меня в Эхаскию! Пусть он меня отпустит. Он ведь твой подданный и подчинится твоему приказу!

Двуликий Ханке, только этого ему не хватало, выругался про себя Элимер. Он-то рассчитывал, что хоть в Антурине пару дней отдохнет от вечных забот и неприятностей, но не тут-то было. Он должен был внимательнее подбирать мужа для Отрейи… Но принцессе Эхаскии, кроме кхана, подходили по положению только наместники важных провинций — Антурина и Райхана — недавно бывших отдельными государствами. Но Диэль Райханский был давно женат, вот Элимер и выбрал вдового Ариста. Наместником Арист был идеальным. Жаль, что оказался дурным мужем. И вдвойне жаль, что этого уже не изменить и не исправить.

Элимер не мог отправить Отрейю обратно в Эхаскию. И теперь он не мог даже взять ее с собой навестить Иэхтриха, как собирался до этого. Иначе она, конечно, поделится с отцом своей бедой. Может быть, сразу регис ничего и не предпримет, но запомнит. И вряд ли это хорошо скажется на отношениях двух государств.

— Я запрещу твоему мужу обижать тебя и велю быть с тобой ласковее, но в Эхаскию ты не вернешься, — наконец ответил Элимер. — Твое место теперь здесь. Такова плата за высокое рождение, ты должна это понимать. Тем, в чьих жилах течет кровь правителей, приходится забывать о своих желаниях.

— Но только не тебе, великий кхан, верно? — Отрейя прищурилась и с усмешкой покосилась на Шейру.

— Верно.

— Но почему?! — Принцесса, видимо, не ожидала, что он согласится с ее насмешливым намеком, и оттого удивилась.

— Потому что я — кхан, и выше меня только боги. Возможно, однажды они покарают меня за мои действия. Но пока я сам и по своему усмотрению меняю вокруг себя то, что хочу изменить. Тем же, кто на это не способен, остается только принять все, как есть.

— Принять, что он бьет и унижает меня?

— Я ведь уже сказал, что поговорю с ним. Он больше не станет этого делать. А если станет, — Элимер поморщился, — то я расценю это как неповиновение. Не думаю, что он захочет так рисковать. Рад был тебя увидеть, великолепная Отрейя.

Черты принцессы исказила тоска, но намек девушка поняла.

— Да будут благосклонны к тебе боги, великий кхан, — выдавила она, быстро поклонилась и ушла вдаль по дорожке.

Элимер проводил ее хмурым взглядом.

— Почему этот Арист до сих пор жив? — спросила Шейра.

— Что? Ты предлагаешь мне казнить его? — Элимер в изумлении повернулся к ней. — Дейлара важной провинции? Он, конечно, провинился, но…

— Нет, при чем тут ты, — прервала его айсадка. — Я говорю про эту женщину, про Отрейю. Почему она до сих пор его не убила?

— Мужа?

— Раз он так с ней поступает, то он не муж, а враг, — пояснила Шейра. — А врагов нужно убивать. Может быть, она слабая и не владеет оружием, но если… ножом в темной комнате… здесь много умения не надо.

— А ведь меня ты тоже долгое время считала врагом… Получается, я находился на волосок от смерти?

— Почти, — айсадка улыбнулась. — Но ты вовремя связал меня клятвой. Так что у меня не было такой возможности отомстить, как у нее.

— За убийство наместника Отрейю пришлось бы либо казнить, хоть она и принцесса, либо вернуть отцу за огромный выкуп.

— А если бы Арист убил Отрейю? Его бы тоже казнили?

— Безусловно. Убить принцессу — серьезное преступление…

— А если бы она не была принцессой?

Элимер поморщился. На вопрос жены отвечать не хотелось.

— Ты ведь сама знаешь…

— Знаю. Ваши обычаи — уродливые. А хуже всего, что ты с ними полностью согласен.

— Если бы полностью, то не женился бы на тебе. И не злился бы сейчас на Ариста…

— А ты сильно злишься?

— Еще как. Ему доверили быть моим наместником и мужем принцессы. А он поставил под удар наши отношения с Эхаскией. Не говоря уже о том, что нет ни одной веской причины, по которой великовозрастному мужу следовало бы колотить неразумную девчонку. Что бы там принцесса ни делала и ни говорила ему.

Шейра потянулась к Элимеру и ладонью разгладила собравшиеся на его лбу складки.

— Пусть наместник Арист пожалеет, что разочаровал тебя.

Элимер поцеловал ее в лоб, затем они вместе вернулись в свои покои. Но задерживаться рядом с женой он не стал. Предчувствуя неприятный разговор, отправился в советную залу, куда заранее вызвал Ариста.

* * *

— Я не ожидал от тебя, моего наместника, такой недальновидности, такой… глупости, — прошипел кхан, уставившись на Ариста. — Отрейя — залог дружбы с Эхаскией. И ты рискуешь этой дружбой? Поднимаешь руку на дочь нашего союзника? Что если Иэхтрих обо всем узнает?

— Прости, мой кхан, я виноват, — Арист отвел взгляд. — Мне оказалось невмоготу спокойно выслушивать ее оскорбления.

— Неужели? Что же такого наговорила девчонка семнадцати лет, отчего зрелый муж потерял всякое здравомыслие?!

Арист покраснел.

— Мой кхан… Она вела себя так, будто оказывает мне честь и...

— В какой-то степени это так и есть, все-таки она принцесса.

— Обращалась ко мне, будто я какой-то простолюдин. Даже преклонения в первое время требовала! И называла то стариком, то дикарем. Однажды я не выдержал…

— Даже если так, это не оправдание. Ты же ей в отцы годишься. Неужели думал, что она сразу воспылает к тебе любовью?

— Нет, но…

— Никаких «но». Сделай так, чтобы она примирилась с ролью твоей жены, будь терпелив и сдержан и больше не поднимай на нее руку. Это приказ. Твой брак заключен не между тобой и Отрейей, а между Отерхейном и Эхаскией. Я задумал его, чтобы заполучить Иэхтриха в союзники, и не хочу все разрушить. Особенно сейчас, когда объявился Аданэй.

— Иэхтрих не узнает, — заверил Арист. — Все послания Отрейи отцу я проверяю.

— Все равно она может найти способ... Твоя задача в том, чтобы у нее не возникало желания его искать.

— Да, мой кхан. Я понял.

— Надеюсь. Благо Отерхейна для тебя должно стоять выше собственного. Ты — дейлар, а не простой вояка.

Арист молчал, а на его лице читались сомнения, как будто он собирался с духом что-то сказать. Наконец решился и выпалил:

— Повелитель, людям не всегда удается обуздать чувства! Даже тебе! Отрейя должна была стать твоей женой, не моей. Но ты предпочел… — он осекся, сообразив, что продолжать слишком опасно.

— Я предпочел айсадку принцессе, — закончил Элимер фразу за него. — Но не сравнивай меня с собой. То, что дозволено мне — не дозволено больше никому. Между мной и остальными — пропасть. Не забывай об этом.

Наместник не посмел возражать и склонил голову.

— Конечно, мой кхан.

— Хорошо. Я бы не хотел выбирать между правителем Эхаскии с его дочерью и моим дейларом. Будь осторожнее, не нужно оставлять Отрейю вдовой. До сих пор ты еще не давал повода усомниться в тебе. Надеюсь, и сейчас не подведешь.

— Да, повелитель.

— Вот и замечательно. А теперь расскажи, что творится в провинции, — благожелательно спросил Элимер, будто вопрос с Отрейей полностью исчерпан или неприятного разговора и вовсе не было.

Однако кхан не собирался верить Аристу на слово. Куда разумнее будет, если кто-то из серых станет присматривать за наместником и его женой и вовремя докладывать об их отношениях.

II

Аданэй ходил по покоям, опустив глаза и сцепив за спиной руки. Мысли путались. Он уже начал думать, будто сходит с ума. Как ни пытался доказать себе, что навязчивая идея пойти на Антурин не такая уж безумная — не получалось. Но и ее безрассудность он тоже не мог себе доказать. Желание захватить крепость, причем непременно в ближайший месяц, вроде бы противоречило здравому смыслу. Но в то же время разум настойчиво подкидывал доводы, причины и объяснения, почему Антурин нужно было захватить.

Может быть, то говорило чутье. А может быть, глупость. Не разобрать.

Сейчас Элимер не ожидал нападения. К тому же, как докладывали соглядатаи, собирался из Антурина ехать в Эхаскию, а затем возвращаться в столицу через все тот же Антурин. Он и его люди будут измотаны дорогой, а основное войско, если все сделать быстро, если все пройдет без заминок, не успеет на подмогу. И если Антурин окажется в руках Аданэя, то недоброжелатели брата, скрытые и явные, все эти недобитые мятежники, наверняка поддержат иллиринцев с кханади-изгнанником во главе. Если же повезет еще больше, если несущий удачу Зееммин и Ханке-плут — два бога двух земель — встанут на сторону Аданэя, то ему, может быть, и вовсе удастся пленить Элимера.

От этой мысли у Аданэя дух захватывало. Элимер — и у него в плену! Что же ему с ним сделать?

Тут же усилием воли он отогнал радостное предвкушение: еще ничего не случалось, и как бы не вышло наоборот. Вот Ниррас, к примеру, считал, что его задумка опасна и ненадежна. Вообще-то так оно и было, но Аданэй все же рассчитывал, что риск оправдан. Хотя возразить военачальнику мог немногое. Тот спрашивал: как царь думает прорваться через защищенные чарами стены и одолеть защитников? Ведь чтобы найти в твердыне человека, способного открыть ворота и готового предать своих, времени нужно куда больше. Аданэй в ответ загадочно улыбался, делая вид, будто у него в запасе есть хитрость, которой он просто не готов еще поделиться. Но хитрости не было тогда, и сейчас она тоже не приходила на ум. Разрозненные мысли глупыми мотыльками порхали в голове.

Обреченно и яростно выдохнув, он ударил кулаком о спинку деревянного кресла. Легче не стало, только зря расшиб костяшки пальцев. Со свистом втянул в себя воздух, помахал ушибленной рукой в воздухе, прогоняя боль, и с размаху рухнул в это самое кресло. Принялся ждать. С минуты на минуту должна была явиться Маллекша, и он надеялся, что она сумеет чем-то помочь. Неспроста ведь ходили слухи, будто жрицы вечной Матери владеют тайной магией. На Аззиру он в этом полагаться не мог, она же ненормальная, а вот ее ближайшая сподвижница выглядела куда более предсказуемой, разумной и расчетливой. Вдруг что подскажет? Тем более что после пира она сама довольно откровенно намекнула на схватку с Элимером. Так и сказала: змея может напасть, пока коршун не набрал высоту.

Маллекша явилась в царские покои точно в назначенное время — спустя час после заката. Благо, все давно привыкли, что женщина время от времени приходит говорить с царем об Аззире, от имени Аззиры или о месте своего культа в государстве. Сейчас ее визит тоже не должен был вызвать лишних вопросов.

Шустрый Парфис провел жрицу мимо стража-привратника, проводил к Аданэю и молчаливо, почти бесшумно исчез. Маллекша коротко поклонилась, и от этого движения ее темные с проседью кудри на миг скрыли лицо: почему-то она всегда ходила с распущенными волосами. Может быть, это как-то было связано с культом богини-матери, но Аданэй никогда в него не вникал.

Она села на предложенное место: широкий табурет напротив кресла. Невысокая, осанистая, с властным и чуть насмешливым взглядом на смуглом лице, эта женщина с первой же встречи — еще там, в Нарриане, — вызывала у Аданэя безотчетное уважение. Пожалуй, он перед ней даже слегка робел, хотя вообще-то ему это было совсем не свойственно.

Тянуть и начинать разговор издалека он не стал. Сразу спросил, способна ли магия вечной Матери помочь в войне.

— Зависит от того, какой именно помощи ты ожидаешь, Великий, — ответила жрица. — Богиня может напоить твой дух силой и подсказать тебе верные шаги, а в сердца некоторых твоих врагов вселить сомнения…

— Это все тоже будет не лишним, — кивнул Аданэй. — Однако я имел в виду что-то более… определенное. Поможет ли магия Богини пробить брешь в стенах крепости? Если считается, что их защищают чары?

— Стены? — брови жрицы поползли вверх. Этого он и опасался. — Великий, ты говоришь о стенах… Антурина?

— О них, — признался Аданэй, гадая, хорошо ли это, что Маллекша догадалась о его желании, значит ли это, что оно не настолько уж и безумно.

— Магия Богини могущественна, Великий, и все-таки даже она не способна сокрушить стены. Но послушай, — быстро добавила жрица, уловив, наверное, разочарование на его лице, — если эта мысль об Антурине вообще пришла тебе в голову, то наверняка в ней есть смысл. Не забывай, что ты избранник Вечной матери, ты прошел тропой смерти, а это значит, что Богиня направляет тебя. Это значит, что она подскажет тебе путь. Подскажет, как преодолеть стены, если это действительно нужно.

— Мне бы твою уверенность, — фыркнул Аданэй. — Ну или хотя бы моему главному военачальнику...

— Ниррасу Таннеха? Не сочти за дерзость, Великий, но Ниррас не совсем твой главный военачальник. Ведь не тебе он служит в первую очередь, а Гилларе Уллейте.

— Это так, но наши с ней интересы, к счастью, совпадают.

— Пока, — многозначительно проронила жрица.

Аданэй досадливо поморщился. Ну да — пока. И что она хочет этим сказать? И чего ждет от него? Ей ведь прекрасно известно, что он все равно не может отдалить от себя и от власти этих двоих. Пока еще нет.

Женщина словно догадалась о его мыслях, ответила на невысказанный вопрос:

— Я хочу сказать, что необязательно слушать одного только Нирраса…

— Предлагаешь слушать тебя?

— В некоторых вопросах. Но сейчас я говорила не о себе. О Хаттейтине. Он кайнис и разбирается в войне никак не хуже Нирраса. Если Ниррасу не пришло в голову, как завладеть Антурином, то, может, Хаттейтину придет? И как знать: вдруг со временем…

Она не стала договаривать, но Аданэй и так понял окончание фразы. На то и был расчет. Холодок между царем и военачальником сложно было не заметить, вот Маллекша и заметила. Теперь предположила, что со временем Хаттейтин может занять место Нирраса.

— Если я правильно помню, — тем не менее возразил Аданэй, — когда-то Хаттейтин встал на сторону Гиллары, а не Лиммены. Выходит, и он тоже в первую очередь верен ей, разве не так?

— Хаттейтин в первую очередь верен собственной выгоде и своему наследию, — усмехнулась женщина и красноречиво приподняла брови. — А его наследие — это…

— Аххарит, — закончил вместо нее Аданэй.

— Аххарит, — кивнула жрица. — Единственный выживший сын. И у этого сына есть единственная любовь — Иллирин. И только Иллирину он предан. А ты, прошедший тропой смерти и ведомый великой Матерью, безусловно будешь действовать во благо Иллирину, просто не сможешь иначе. А значит, Аххарит будет предан и тебе. А через него — Хаттейтин.

— В этом… есть смысл, — протянул Аданэй. — Я обещаю подумать над твоими словами и благодарю за них.

Они проговорили еще около получаса, после чего жрица ушла, напоследок пообещав провести ритуал, который укрепил бы иллиринцев и ослабил врагов. Но это было Аданэю уже не так интересно. Если у Маллекши получится, то хорошо, вот только стены одной силой духа не сокрушить. Можно и впрямь по ее совету поговорить с Хаттейтином, вдруг ему придет в голову умная мысль… только сначала надо отправить Нирраса усмирить Аррити, чтоб военачальник не узнал об их разговоре раньше времени. В непокорную провинцию они так и так думали отправить несколько сотен воинов, вот пусть Ниррас их и возглавит. Выжидать и дальше в любом случае нельзя, возможность договориться со стариком Уммоном давно себя исчерпала. Аданэй же в это время побеседует с Хаттейтином… Возможно, благодаря своему сыну кайнис и впрямь предпочтет служить царю, а не Гилларе. Правда, ни Маллекша, утверждавшая это, ни тем более Аххарит не знали, что Аданэй прошел испытание не сам и что богиня-мать тут ни при чем. Это Шаазар провела его тропою смерти. Тоже своего рода богиня, да только не та…

Шаазар... Бессмертная, жаждущая уничтожить мир. И как он сразу об этом не подумал? Наверняка она хочет, чтобы он и Элимер схватились как можно скорее. А раз так, то, возможно, согласится помочь? Вот только как ее найти? Не ехать же в Бишимерский лес, не плутать там по чаще…

«Крепость… — вдруг послышался голос в голове. И нет, то была не мысль, то действительно был голос, знакомый, мелодичный. И он ощущался как сила, заполнившая череп изнутри, которой стоит только слегка толкнуться, чтобы его разорвать. — Тебе нужна крепость?»

От неожиданности и страха Аданэй прижал пальцы к вискам. Шаазар? Она ли это? Или он сходит с ума?

«Между безумием и разумом людей нет большого различия. Но это правда я».

— Слава богам!

«Боги здесь ни при чем».

— Тогда слава тебе. Ты ведь мне поможешь, ты поэтому откликнулась?

Он все еще не верил в это до конца, все еще сомневался, не овладело ли им душевное расстройство: как знать, может, эта жрица что-то такое наколдовала, пока сидела тут…

«Нет, ей бы сил не хватило».

— Так ты поможешь мне? Скажешь, что надо сделать?

«Да. Немного позже. Тебе надо быть к этому готовым».

— Готовым к чему? Скажи сейчас! Или хотя бы покажись! А то я будто схожу с ума... Будто сейчас череп треснет… Жутковато ощущать тебя голосом в голове.

«А ты хочешь, чтобы я тебе еще и мерещилась?»

— Хочу насладиться твоей божественной красотой, — с легкой усмешкой подумал Аданэй в ответ и мысленно же прикусил язык. Если это и правда Шаазар, а не плод его воображения и не внезапная болезнь, то не стоило ее раздражать.

«Раздражать? Меня? Нет, тебе это не под силу. А божественной красотой ты каждый день наслаждаешься в зеркале. И она не раз спасала тебе жизнь и помогала достичь желаемого».

— Ты так говоришь, будто всем, чего добился, я обязан только внешности, — ворчливо подумал Аданэй.

«Это не очень далеко от истины, но какая разница? Слушай: Антурин ты получишь. А брата… тут я не властна. Над вами довлеют иные силы. Я не знаю, переполнила ли ненависть чашу… Если да, то вы столкнетесь там, в Антурине».

— И как мне прорваться за стены?

«Узнаешь. Главное, дождись и не поверни обратно».

— А сколько ждать? И как я узнаю…

Он не закончил свой мысленный вопрос. Шаазар все равно уже исчезла из его головы, череп опустел и как будто уменьшился в размерах. Аданэй сразу ощутил это и каким-то образом понял, что сейчас она больше не скажет ему ни слова и не откликнется на зов. Может, это пока и к лучшему. Его и так всего трясло. От волнения, ожидания, страха и гаденького чувства собственного бессилия и ничтожности, ведь одно дуновение мысли Шаазар способно было обратить его в тлен. Для этого ей даже не пришлось бы покидать свой лес, всего лишь прокрасться в его голову. Жуть…

Успокоиться не получилось. Он принялся ходить из угла в угол, мучимый уже не бессилием, а нетерпением. Когда она скажет, что ему делать? Как долго нужно ждать?

Он отсчитывал минуты до ночи: может, тогда хотя бы усталость возьмет свое, и он забудется во сне. Хотя в таком возбужденном состоянии это, наверное, невозможно...

Аданэй ошибался. Как только минула полночь, его веки отяжелели, окружающее утратило резкость, превратилось в размытые в свечении ламп пятна. Он потер глаза, пытаясь на время отогнать сонливость, чтоб хотя бы позвать Парфиса с чашей для умывания и добраться до кровати. Вместо этого рухнул здесь же, на кресло, свесил голову. Волосы упали на лицо и неприятно защекотали кожу. Он вялым движением откинул спутанные пряди…

И вскричал. Содрогнулся. Вскочил на ноги. Не волосы это были — змеи. И находится он не в своих покоях, а среди погруженного во мрак и как будто бесконечного пространства. Змеи свисали сверху, из пустоты, облизывали языками воздух. Но в этом месте не было воздуха! Здесь вообще ничего не существовало!

Чернота была кромешной, и все же Аданэй видел. Не глазами, а как-то иначе — кожей, чутьем, сознанием... Будто находился в комнате, изученной с детства, по которой мог передвигаться даже в темноте.

Змеи были стражами, откуда-то Аданэй это знал. Знал он и то, что они его не тронут, хотя и не понимал почему. Но ответ был не важен.

Здесь вообще ничего не важно. Ничего, кроме огня.

«Огня? Какого огня?» — встрепенулся в голове вопрос.

Аданэй решил, что видит сон — а в глубине души зрела догадка: это явь. Пусть другая, перевернутая с ног на голову, но явь.

Змеи шипели, изгибали тела, но не нападали. Хотя должны были: они существовали лишь для того, чтобы никого не пускать в это место.

«Шаазар постаралась», — понял Аданэй и двинулся дальше, в непроницаемый мрак.

Здесь его и настиг не страх — ужас, неподвластный разуму. Цепкий, лишающий воли, заставляющий коченеть от бессилия. Пальцы Аданэя против воли поползли к вискам, вцепились в волосы. Из груди вырвался вопль — и беззвучно канул в пустоте. Страх обволакивал, наваливался неподъемной тушей, выдавливая все чувства, кроме себя самого. Оставлял единственную мысль: «Бежать! Здесь — смерть! Бежать!»

Перед глазами Аданэя мелькали разные картинки собственной гибели — отвратительные, жалкие, мучительные, в которых он ползал, изувеченный, среди гниющих трупов. Он слышал свои хриплые вопли и стоны, полные боли. От таких мук начинаешь молить о смерти…

Аданэй развернулся, чтобы сбежать, но его удержала холодная сила. Как порыв ледяного ветра. Он закричал, а сердце едва не остановилось. В следующее мгновение эта сила толкнула его в сторону, противоположную той, куда собирался бежать. Цепенящий ужас сжал виски в последней вспышке — и отступил, оставив мутный осадок.

«Шаазар… она помогла…», — понял он. А еще понял, что не змеи главные стражи тайника, а лишающий воли страх. В этой реальности Аданэй вообще на удивление многое понимал. Например, что вошел в вечно вращающийся круг — Шаазар втолкнула его. Он знал, что теперь нужно пройти к огню.

Огню?

Стоило о нем подумать, и ноги сами понесли к яркой точке, появившейся из ниоткуда. Огонь висел в черной пустоте. Под ним не было земли, искры не взвивались к небу, потому что неба здесь не было, а красные языки не лизали хворост. В остальном костер как костер. Но если живой приблизится к нему, то сгорит, как былинка. В явном мире от неразумного останется лишь пепел.

Это пламя — одно из рассыпанных по вселенной отражений Изначального огня, в котором рождаются миры и в котором умирают, когда приходит время.

Откуда Аданэй все это знает?

Он видел перед собой отсвет костра творения и смерти и понимал, что даже малая его часть способна испепелить дотла целый мир. Какая же мощь содержится в пламени истинном, к которому не смеют подступиться даже Изначальные?

«Зачем я здесь?» — спросил он себя.

Тут же пришел ответ:

«Малая искра этого огня расплавит стекло и железо, уничтожит камень».

Аданэй снова задал вопрос:

«Но как забрать эту частицу? Я ведь сгорю…»

То ли миг прополз, то ли вечность пролетела. К Аданэю пришло ошеломляющее, почти пугающее понимание: любой червь в этом месте, близком к истоку сущего, подобен богу. Здесь нет верха и низа, силы и бессилия, нет противоположностей. Здесь все едино!

«Как же могущественна ты, Шаазар, если закинула меня в начало и конец всего! Но зачем? Если ты могла просто перенести меня и войско прямо за стены Антурина? Да что войско… Ты могла бы сокрушить крепость силой мысли!»

Шаазар по-прежнему молчала, но Аданэй уже и так понял: он должен сам. Чтобы подпитать ненависть. Но как ему взять силу огня?!

Снова ответ пришел одновременно и изнутри, и снаружи: Аданэй может вобрать в себя силу огня, ведь здесь он подобен богу.

Раскинув руки, он призвал пламя, и оно устремилось навстречу. Белое сияние выжгло глаза и сожгло тело, он вопил и корчился от боли, но продолжал жить и видел свои обугленные скрюченные останки. Теперь все зависело от него: либо он исчезнет, либо обретет силу.

Аданэй не думал, что делать. Повинуясь наитию, он только ждал. Не пытался сбить пламя, не пытался выжить. Вместо этого отдался огню, впустил его в себя и слился с ним. Сам стал огнем! Пламя больше не обжигало, а ласкало, обволакивало и заживляло раны. Проникая внутрь, обращало кровь в самое себя.

Боль утихла. Аданэй ощутил всепоглощающее, вечное могущество — и проснулся все в том же кресле. Ночь была на исходе.

Смутно припоминался странный сон: костер в темноте. Его частица до сих пор жгла изнутри. Этой мощи хватит, чтобы сожрать камень…

«Что? Откуда я это знаю?» — спросил он себя.

«Осторожнее, Аданэй, — прошелестел в его мыслях голос Шаазар. — Сила, которую ты несешь, может обратить тебя в пепел. Я защищаю от нее, но поспеши. Сделай, что должен. Выпусти огонь на свободу, испепели стены крепости. И не забывай: ты — хрупкий сосуд, хранящий огромную мощь. И только благодаря мне этот сосуд еще цел».

III

Дурное отношение Ариста к жене уже доставило Элимеру первые сложности: посетить Эхаскию пришлось одному, без дочери Иэхтриха и без его зятя. Это не было серьезной неприятностью, но досаду вызывало. Все-таки хотелось порадовать союзника встречей с любимицей, а пришлось вместо самой принцессы везти послание от нее — разумеется, тщательно проверенное. Тем не менее, хотя регис и огорчился, не увидев дочь, встреча прошла неплохо, и они заново обговорили и подтвердили былые договоренности. Так что в Антурин кхан вернулся в неплохом настроении, что, впрочем, не отменяло его недовольства дейларом провинции.

Шел последний месяц зимы и, как это часто бывало в это время, ветра и дожди усилились. Пережидая непогоду, Элимер с Шейрой решили задержаться в Антурине недели на две. Кхан редко позволял себе отдых, поэтому сейчас, завершив встречу с регисом, но все еще находясь вдали от столицы, наслаждался относительно свободными днями. Даже не хотел вмешиваться в дела провинции. Благо, что Арист сам прекрасно с ними справлялся, и можно было не волноваться хотя бы об этом.

Элимер отправил часть своего отряда в один из военных лагерей вдоль восточной границы, а сам погрузился в непривычную для него жизнь почти обычного человека. Все этому способствовало: покои, расположенные в отдаленном тихом крыле замка, куда никто, кроме наместника, не приходил с докладами. Не было ни жалоб, ни просителей, ни срочных дел. Люди за пределами замка не знали кхана в лицо, и порой он даже мог спокойно проехать по улицам и улочкам города, не опасаясь быть узнанным.

Положение Шейры уже невозможно было скрыть под одеждой, и люди, видя беременную женщину на сносях в седле, провожали ее изумленными взглядами. Вообще-то Элимер тоже изумлялся и даже пытался запретить жене верховую езду, да где уж там! Ему не смели перечить подданные, а вот айсадке, кажется, едва смел перечить он сам.

— Женщины туризасов до последнего дня ездят верхом! А из меня ты хочешь сделать неповоротливую гусыню? — возмущалась Шейра. — Не будет беды, если раз в несколько дней я проедусь в седле.

Элимер смирился. В конце концов, роды и младенцы — женское дело. Ей виднее, как вынашивать и рожать. А он, кхан, займется сыном, когда тот уже подрастет.

Спокойствие последних дней оборвалось куда более резко и грубо, чем Элимер мог предположить. Сначала примчался серый разведчик на взмыленной лошади, а еще через два дня дозорные увидели подступающее к провинции иллиринское войско. Оно еще с середины зимы находилось у границы, кхан и его приближенные знали об этом, но до сих пор считалось, что враги занимаются укреплением собственных рубежей. Иллиринцы строили там грубые толстостенные башни, в которых можно укрыться, рыли день-деньской рвы. Элимер никак не ожидал, что они двинутся на Отерхейн, тем более так скоро, тем более на хорошо защищенный город-крепость. Если он откуда-то и ждал нападения, то со стороны Ничейных земель или, на худой конец, с Высоких холмов. Именно там и велел сосредоточить большую часть оборонительных воинских отрядов.

Но Антурин? Как иллиринцы вообще надеются его взять? Это же глупость. Аданэй отправляет своих людей на смерть, да и сам рискует. Пусть вражеское войско превосходит число защитников, но Антурин и не нуждается в большом их количестве — твердыня охраняется чарами, в ней не пробить брешь, не высадить ворота: тараны и катапульты тут бессильны. Нельзя и перелезть через стены: осадные лестницы падают, словно незримая сила отталкивает их. Элимер сам столкнулся с этой напастью, когда позарился на Антурин. Его удалось взять только благодаря одному из местных жителей — лживому прорицателю. Тот предал своих и открыл ворота.

«Так может, и Аданэй рассчитывает на предателей?» — подумал кхан и поставил у ворот самых доверенных людей.

Не теряя ни минуты, отправил гонцов в столицу и в ближайшие к Антурину города. Скоро оттуда выйдут этельды и двинутся к провинции. Элимер не сомневался, что до их прихода без труда удержит оборону. А потом отерхейнское войско соединится с городским гарнизоном и одолеет уже потрепанных врагов. Те отправятся рассказывать о своих подвигах праотцам. Если повезет, то иллиринский царь, растерявший остатки разума, последует за ними.

* * *

Иллиринцы остановилось на достаточном расстоянии, чтобы не опасаться летящих со стен стрел. Впрочем, и защитники понимали, что выстрелы пропадут втуне и не спешили натягивать луки. А вот поведение Аданэя, вероятно, удивило и тех, и других: не слушая возражений Хаттейтина, приказав всем оставаться на месте, он спрыгнул с лошади и вышел вперед, оставив позади и войско, и телохранителей. Он и правда сильно рисковал, но иного выхода не видел: с каждой минутой его ноша становилась все мучительнее. Никто и не подозревал, какой тягостной, почти непереносимой была для царя дорога от Эртины до Антурина. Каждые день и ночь он сгорал изнутри и бился в горячечной полудреме. Пил, но не мог утолить жажду, раздевался чуть донага, но не мог охладить тело. Только понимание, что возле Антурина терзания наконец закончатся, и помогало держаться.

Шаг, еще шаг. Защитники на стенах уже натягивали луки, но останавливаться было рано, и Аданэй все шел и шел вперед. Огонь оживал, рвался наружу, от него покалывало в кончиках пальцев, словно под кожей бегали искры. Он уже ничего не различал, не видел и не слышал, только чуял. Он вновь слился с пламенем и превратился в него, как в том сне, посланном Шаазар. Но наяву это было не блаженством, а мукой. Аданэя поглощала боль. Глаза будто лопались от жара, а кожа обугливалась, опадала почерневшими лохмотьями. Казалось, что кровь, кости и сама душа обращаются в пепел.

Последние шаги — и он освободится от поселившегося внутри пламени.

Из опаленного горла вырвался хриплый рев, пальцы скрючились, с них сорвались искры — или ему это почудилось? Взвыв от боли, Аданэй потерял сознание.

Когда царь, невзирая на опасность, вышел вперед и остался без защиты, со стен посыпались стрелы. Они пока не долетали, да и прицелиться с такого расстояния и в вечернем сумраке антуринцам было сложно.

Вопреки запрету, Хаттейтин отправил вдогонку царю телохранителей. Воины не добежали до правителя несколько шагов — обжигающая волна сбила их с ног и опрокинула. Несколько мужчин с воплями покатились по земле. С их лиц и рук клочьями сползала почерневшая кожа. Трое умерли сразу.

В тот же миг вечерняя синева полыхнула пламенем, в воздухе разлился жар. Одежда под доспехами вмиг промокла от пота, сами доспехи нагрелись, обжигая, глаза ослепли от вспышки. Все перемешалось: закричали люди, заржали лошади, загудел огонь. Черный дым затянул небо над крепостью, скрыв и ее саму. Запах гари ударил воинам в ноздри.

Иллиринцы дрогнули, подались назад, едва сдерживая перепуганных коней, отступали от стен Антурина. Лишь окрики кайниса и сотников не давали окончательно порушить ряды и устроить смертельную давку.

Через несколько минут невыносимый жар немного утих, а клубы дыма стали прозрачнее. Теперь можно было разглядеть крепость. Иллиринцы уставились на нее, разинув рты.

— Проглоти меня тьма… — пробормотал Хаттейтин. — Да что же это такое?!

Часть серой стены тонула в огне, плавилась, будто железо в горне. Пламя ревело, камни пылали. Защитники искрами летели на землю, их крики доносились даже сюда.

Потрясенные, напуганные, иллиринцы забыли о царе.

Первым опомнился сын кайниса, сотник Аххарит.

— Царь! Где царь?!

Хаттейтин оглянулся, кое-как приходя в себя. Правитель предупреждал, что имеет тайное оружие, которое сокрушит стены крепости, но ни Аххарит, ни его отец и подумать не могли, что оружие это будет настолько смертоносным! Аххарит, впрочем, не стал ждать, пока отец опомнится окончательно, и сам отправил нескольких воинов найти царя. Или его тело. О том, что от правителя могла остаться лишь горстка пепла, он старался не думать.

Прошла четверть часа, прежде чем посланные вперед воины вернулись. С телом царя в руках. И сначала Аххарит подумал, что он мертв, но один из воинов заверил, что это не так, что он шевелился. Тогда Аххарит сам приложил ухо к его груди: сердце неровно и слабо, но билось. Он достал из чехла флягу, открыл и, приподняв голову правителя, влил ему в рот воду. Царь едва заметно пошевелился, и на лицах Хаттейтина и окружающих отразилось облегчение.

Когда Аданэй очнулся, то снова попросил воды. Затем посмотрел на антуринскую стену, на ту ее часть, что разрушилась. В прорехе все еще ярилось пламя.

— Получилось… — прохрипел он. — У нас получилось… Проход есть…

Подданные молчали, глядя на него огромными от страха, потрясения и восторга глазами.

Жители Антурина не сомневались, что вражеское войско потопчется перед крепостью, сломает об нее зубы и с позором отступит. Никто не ждал беды — а беда пришла, прилетела с обжигающим, раскаленным ветром.

Вспышка. Рев и треск. Будто небо смешалось с землей и загорелись облака. Восточная стена накалилась, задымилась и враз запылала, как пересохшая трава в жаркий день. Воины прыгали с нее вниз, искрами рассекали ночь и сгорали, крича и вряд ли понимая, что случилось.

Темный базальт плавился, подобно воску, растекался по мостовой и добирался до защитников, не успевших отбежать от подножия стены. Каменная лава, остывая, вмуровывала их по щиколотки, колени, бедра. Мужчины орали и плакали, с обварившимися ногами, руками застыв в камне; одни теряли сознание от боли, другие погибали сразу, третьи, кому повезло меньше, еще долго вопили перед смертью.

Паника хлынула на улицы города. Жители выбегали из домов, рыдания смешивались с проклятиями, а запах гари с вонью сгорающих заживо людей. Предводители гарнизона, десятники и сотники, перекрикивая гул толпы и пламени, пытались привести воинов в чувство. Когда огонь почти угас, им это наконец удалось. Защитники выстроились перед прорехой и обнажили оружие. Расплавленный камень к тому времени уже застыл, но все еще обжигал ступни даже через подошвы ботинок, как разогретый песок жжет босые ноги.

Вражеское войско тоже подошло к выплавленному в стене отверстию — с другой стороны. И через несколько иллиринцы лавиной хлынули в покалеченный город. Защитники держались изо всех сил, но гибли и отступали. За одного павшего они убивали нескольких, но все равно отступали и гибли. Иллиринцы же, не останавливаясь, двигались к сердцу твердыни — замку наместника. Они сметали немногочисленных воинов кхана и антуринского гарнизона, а заодно в нездоровом азарте вырезали простых жителей. К запаху гари и обугленных трупов примешался запах свежей крови.

Далеко не всем горожанам удалось избежать смерти. Мечи и копья разили и воинов, и простых жителей, и детей, и взрослых.

Худенькая отроковица рванула за руку братишку: ей показалось, будто он замедлил бег. Но когда она обернулась, увидела, что мальчик падает на землю, что у него больше нет головы.

Гончар с криком склонился над телом жены. Она уже была мертва, и из ее чрева вырвали младенца. Мужчина так и не осознал этого до конца: через несколько мгновений его самого пронзили копьем.

Группа воинов затащила в пустой дом двух женщин. Спустя полчаса вышли и подожгли его. Жертвы остались внутри.

Страх, боль, кровь и пламя всю ночь плясали на улицах города. И жители вспоминали поверье, что над Антурином и по сию пору висит проклятие древних курганов и диких вождей. Никто не сомневался: сегодня оно сбылось.

* * *

Элимер окинул взглядом разгоревшийся на улице бой и прикинул, сколько людей у него осталось. Мало. Слишком мало для победы. Антурин обречен, надежды нет.

— Отступаем! — велел он, перекрикивая шум сражения. — К западным воротам!

Приказ передали дальше, и воины охотно подчинились: никто не хотел бессмысленно погибать в безнадежной схватке. Под их защитой уходили и местные жители: те, кто оказался рядом и умудрился сохранить ясность мышления посреди бушующего вокруг безумия.

Отойти к воротам удалось на удивление легко. Уверовавшие в победу иллиринцы преследовали отерхейнцев не слишком настойчиво — с куда большей охотой они предавались грабежам.

«Вы еще поплатитесь за это!» — скрипнул зубами Элимер, еле сдерживая ярость.

Гнев — плохой советчик, а кхан больше не имел права на ошибку и не мог отправлять людей на смерть в проигранном бою. Он и так поплатился за то, что недооценил врага. Теперь из-за этого пылала и гибла провинция, а Шейра, его айсадка, осталась в уже захваченном замке. А ведь уходя к стене, Элимер думал, будто иллиринцам не то что замок не взять, но и в город не войти. Как же он заблуждался!

Несколько раз кхан порывался отдать приказ о наступлении, чтобы отбить жену у противников, но разум и воля удерживали от нелепого поступка, грозящего смертью и ему, и Шейре, и воинам. Какая насмешка: сейчас среди врагов айсадке безопаснее, чем рядом с мужем. Она — ценная заложница, а значит, ее станут беречь как зеницу ока. Зато если Элимер погибнет, то кханне и еще не рожденный наследник превратятся в помеху, от них тут же избавятся. Поэтому сейчас жизнь кхана — залог жизни Шейры и ребенка.

Элимер с остатками этельдов подлетел к западному выходу и увидел несущихся к ним иллиринцев.

— Уходим! Быстрее! — крикнул он.

Пятеро воинов бросились открывать тяжелые ворота. Краткого промедления хватило, чтобы у выхода завязалась схватка. Повезло, что вражеский отряд оказался невелик, людей в нем насчитывалось даже меньше, чем в поредевших этельдах. Прочие иллиринцы увлеклись бесчинствами и не заметили невыгодного положения соратников. Нападавшим же горячка недавней победы дала иллюзию неуязвимости — за то они и поплатились.

Воины Отерхейна развернулись, встречая противника, и Элимер наконец смог излить ярость. Его меч рассекал и рубил врагов, а сердце наполнялось злобной радостью: пусть бой за Антурин проигран, но уж эти самоуверенные ублюдки будут уничтожены!

Рядом бился Видальд. От его клинка враги падали, как скошенная трава. У Элимера мелькнула мысль, что в бою полудикий горец куда искуснее него, но тут же погасла. Он снова погрузился в багровую пучину схватки, забыл обо всем. А потом заметил, что в спину телохранителя метит копье, а тот, занятый другим противником, не видит угрозы.

Элимер бросился на копейщика и рубанул мечом по слабо защищенной шее, не думая, что рискует собой и что это телохранитель должен его защищать, а не наоборот. Но Видальд давно стал для него не просто подданным, а почти другом.

Смерть миновала телохранителя — и нацелилась на Элимера. Удар в спину. Боль. Мысль в уголке сознания: «Проклятье…» А затем падение и темнота..

Видальд расправился с противником, повернулся ко второму, но его уже убил кхан. И сам оседал на землю: не видел, что за миг до этого ему в спину полетел тяжелый дротик. Острие выбило пластину доспеха и вошло в тело. Видальд даже моргнуть не успел.

— Сожри тебя Ханке! — прорычал воин, подхватывая кхана. — Зачем?! Мне ничего не грозило!

Отерхейнцы сомкнули кольцо вокруг не то раненого, не то убитого правителя, и бой продолжился. Скоро остатки вражеского отряда бросились врассыпную, призывая на помощь соратников. Поздно. Воины уже вышли за ворота и отдалились от них, унося раненых и чуть живого правителя. С ними следовали и те немногие из жителей, кто догадался бежать из павшего Антурина под защитой воинов. Иллиринцы не решились их преследовать в ночной незнакомой степи. Это было и безнадежно, и опасно: кони отерхейнцев быстрее, да и в засаду можно угодить, а то и нарваться на этельды, подоспевшие из ближайших поселений и военных лагерей.

Покинув Антурин, отерхейнцы угнетенно въехали в затерянную среди холмов деревеньку. Первым делом нашли среди жителей знахаря. Осмотрев рану Элимера, тот отвел глаза и пробормотал, что сделает все возможное. Но по его лицу и интонации всем стало ясно: правитель на пути к миру предков.

Кхана и других раненых разместили в хижинах, а воины сгрудились у наспех разложенных костров. Лица всех были усталы и злы, взгляды — угрюмы. Не слышалось привычных шуток и перебранок, а об Элимере если и говорили, то шепотом. Хоть он и считался раненым, а все догадывались: кхан не жилец.

Советник Варда с опаленным лицом и дрожащими губами стоял рядом с военачальником Ирионгом. Ирионг прижимал к груди покалеченную в бою руку и бездумно смотрел на играющие тревожными всполохами угли. Ему ничего не хотелось делать, но, окинув блуждающим взглядом растерянных воинов, он приказал:

— Выставить дозорных! Остальным размещаться на ночлег! Поднимаемся с восходом. Ты и ты, — Ирионг ткнул пальцем в двух воинов, — сейчас же мчитесь в ближайший город. Привезите сюда настоящих лекарей. А вы двое, — еще одно указание, — быстро за подмогой! Если она уже в пути, пусть поторопится!

Заслышав привычные интонации, люди слегка оживились. Посланцы сразу вскочили на свежих лошадей, найденных в деревне, и канули в степи. Десятники назначили дозорных.

Остальные скоро уснули: как ни были воины потрясены и подавлены, а усталость оказалась сильнее. Только Ирионг, два сотника и десятник остались у костра, тихо переговариваясь и решая, что делать дальше. К ним подсел Видальд, но в разговор не вмешивался. Теребил в пальцах несколько травинок и как будто о чем-то размышлял. Только раз пробормотал себе под нос:

«По-дурацки вышло…»

Впрочем, никто не был уверен, что расслышал его правильно.

С утра на улицах Антурина еще продолжались стычки, но исход был ясен. Оставшиеся защитники теперь сражались не за город, а за то, чтобы его покинуть. Иллиринцы это понимали, а потому чувствовали и вели себя, как победители. То тут, то там раздавались ликующие крики и смех. К полудню вся провинция оказалась во власти Аданэя.

«Эти стены, оказывается, не так уж и неприступны, — с удовольствием думал он, подъезжая к захваченному замку. — Конечно, только благодаря Шаазар и огню, иначе бы...»

Аданэй не захотел продолжать мысль, споткнувшись на неприятном понимании: да ведь он почти ничего не сделал сам. Получил все что хотел, но лишь благодаря другим. Это неприятно ударило по самолюбию, и противнее всего, что именно в тот момент, когда нужно ликовать и радоваться победе.

Сделав над собой усилие, Аданэй отогнал сомнения. Да, он остался жив лишь благодаря Гилларе и Ниррасу. В Эртину попал благодаря им же. Да, он воспользовался доверием Вильдэрина и любовью Лиммены. Прошел испытание жриц благодаря Шаазар. И силу, сокрушившую часть стены, тоже она помогла взять… Но раз у людей (и нелюдей) возникало желание помочь ему, то в этом была и его заслуга.

«Да, моя заслуга», — сказал себе Аданэй.

Успокоив себя такими рассуждениями, он спешился и поднялся к главному входу в замок.

Насчет Антурина он не питал иллюзий: городу-крепости недолго оставаться в его власти. Отерхейн отступил, но попытается вернуть провинцию. И вернет. То, что от нее останется.

К тому времени, по задумке Аданэя, иллиринское войско уже покинет разоренный город. И Элимер проглотит это оскорбление, ведь прежде чем грозить Иллирину настоящей войной, ему придется хоть как-то восстановить провинцию. По крайней мере залатать прореху в стене, накормить и успокоить народ, отстроить хотя бы малую часть жилищ. Если он этого не сделает, то получит голодные бунты, а там и до очередной междоусобицы недалеко. Брат должен это понимать, значит, войну в ближайшие месяцы не затеет. Иллирин получит необходимую отсрочку, а уж Аданэй постарается выжать из нее как можно больше.

Все получилось отлично! Жаль только, что Элимера он упустил. Брат успел вывести оставшихся воинов. В его положении это и было единственным разумным решением — слишком мало защитников оберегали твердыню, слишком сильно люди надеялись на крепость стен и их незыблемость. Элимер, конечно, всегда бредил доблестными схватками и героическими смертями, но даже у него хватило ума скрыться и ждать свое войско.

К полудню царю сообщили, что кхан серьезно ранен, а может, и убит. Но вместо облегчения и радости Аданэй ощутил разочарование. Он предпочел бы видеть его своим пленником или хотя бы посмотреть ему в глаза перед смертью и увидеть в них страх или бессильную злобу. Впрочем, как знать, вдруг ему еще представится такая возможность? Ведь Шаазар утверждала, что их с братом убить не так-то просто. Значит, он с Элимером наверняка еще столкнется. И как же прекрасно, что у Аданэя есть восхитительный способ его помучить: заложницы.

Он благодарил судьбу, что женщинам не причинили вреда. Принцессу Отрейю нашли в ее покоях, а Шейру поймали, когда она пыталась выскользнуть из замка. Обеих заперли в одной из башен и поставили охрану.