Гарри Поттер и Вечерний дом (джен)

Над зеленой поляной недалеко от Хогсмида распростер белоснежные крылья большой шатер. Хотя, говоря по совести, он скорее напоминал церковь — та же вытянутая форма, темные высокие опоры, напоминающие колонны, та же устремленность вверх, та же сосредоточенная, густая тишина внутри. По правую и левую сторону от главного прохода на высоких деревянных мольбертах, расставленных в паре шагов друг от друга, были размещены портреты и таблички с именами. Они стояли в той же последовательности, в какой их могилы были расположены на Аллее павших. Всего пятьдесят четыре. Как и на небольшом тихом кладбище неподалеку…

Картины были не слишком большие, в простых деревянных рамках. Кто-то из нарисованных на них людей в задумчивости откинулся на спинку кресла и сидел вполоборота, прикрыв глаза. Кто-то опустил взгляд, будто пытаясь что-то рассмотреть у себя под ногами. Все застыли в разных позах, но стоило подойти поближе и прочитать имя, написанное на табличке, портрет преображался, изображенный на нем человек поворачивался и устремлял на подошедшего живой, пристальный взгляд.

Эффект это производило ошеломительный. Первыми на открывшуюся мемориальную экспозицию пригласили родных и друзей тех, кто отдал свою жизнь в битве за Хогвартс и покоился теперь на Аллее павших, в тени молодых деревьев, среди кустов роз. Почти каждый, кто подходил к портрету, издавал сдавленный возглас, а потом надолго замирал, вглядываясь в картину. Это было не просто волшебное искусство — это скорее напоминало встречу. С тем, кого ты любил, кого потерял десять лет назад и с тех пор помнил, чей облик, чье имя хранил в раненном, тоскующем сердце каждую минуту… Кто-то сжимал губы, сглатывая слезы, подступившие к глазам, кто-то не скрываясь подносил к глазам платок или вытирал мокрые щеки. Но всех собравшихся этим майским утром в светлом шатре объединяла общая боль и общая память. В зале стояло почтительное, взволнованное молчание, изредка нарушаемое шепотом или всхлипами. Всем было тяжело оторвать взгляд от картины и отойти в сторону.

Портреты, которые Вирджиния писала все последние месяцы, не умели говорить, но умели двигаться. Но даже этого было достаточно, чтобы с первых минут открытия мемориальная экспозиция произвела настоящий фурор. Каждый интересовался, кто автор. Почти все, кто узнал на картинах своих родных и близких, высказывали горячее желание купить портрет немедленно. Многие плакали. Кто-то выходил, потрясенно шепча, что художнику известны подробности, которых никто не знает, кроме родных. Ведь каждый портрет или подмигивал и улыбался так же, как изображенный на нем человек при жизни. Либо делал какой-то знакомый жест. Особый поворот головы или движение плечами… У каждого был свой индивидуальный характер, свой дух.

Дэннис простоял напротив мольберта почти полчаса. Мама тихонько обнимала его, то и дело вытирая глаза платком, отец крепко держал за плечо, будто боясь, что если он разожмет пальцы, и младший сын исчезнет и превратится в портрет… Но, скорее всего, от волнения ему просто было тяжело стоять, и он искал в сыне опору.

Уизли (вернее, вся взрослая часть огромного семейства) столпились в конце ряда, окружив портрет Фреда так, что его не было видно. Прямо напротив застыл Джордж, рядом с ним — отец и мать, сзади, обняв за талию, к мужу прижалась Анджелина. Остальные окружили их двойным кольцом. Здесь были все, кроме Рона. Сейчас он больше всего был нужен Гарри… Гермиона тоже отсутствовала: она великодушно осталась присматривать за детьми вместе с Флер и Одри, чтобы дать возможность остальным побыть вместе в этот особенный момент. Перси изредка переговаривался с Биллом, Артур что-то шептал Чарли, а Джинни то и дело сжимала руку матери.

Джордж не шевелился и, казалось, даже не моргал. Он просто смотрел, смотрел, смотрел. И никак не мог наглядеться на светлое, юное лицо Фреда, который то и дело подмигивал ему и улыбался, совершенно как живой. Трудно сказать, сколько длилось это скорбное семейное бдение прежде, чем Джордж наконец смог вздохнуть и оторвать взгляд от картины. Он был бледный, но вполне владел собой.

— Я не понимаю, — наконец прошептал он, нарушив звенящую тишину. — Не понимаю… Как?

— Не знаю, — откликнулась Молли, вытирая глаза. — О, мой мальчик… Совсем как живой, правда? Так же кивает и… вообще.

— А где Вирджиния? — спросил Джордж. — Мне нужно спросить.

— Где-то здесь, — откликнулась Джинни. — Я видела ее у входа, с Терри. Джорджи, я, пожалуй, пойду посмотрю, как там дети. Они, наверное, Одри и Флер уже с ума свели.

— Да, надо девчонок выручать, — улыбнулась Анджелина. — Джорджи, через полчаса вернусь, ладно?

— Не переживай, ангел, — улыбнулся Джордж. — Иди. Все нормально.

Успокаивая жену, он почти не лукавил. Разве что самую малость.

Он учился быть сильным уже десять лет.

Вирджиния нашлась через несколько минут, в небольшом закутке у входа в шатер. Она сидела на складном стульчики, судорожно сжимая в руках бумажный стаканчик с чаем. Девушка настолько сильно волновалась, что на ее бледном лице тонкие белые полоски шрамов, оставшихся после чудодейственного эликсира Флимонта, были почти не видны. В распахнутых ярко-синих глазах читался одновременно и страх, и робость, и надежда. Было от чего нервничать: это была ее первая настоящая выставка. Результат многомесячного тяжкого труда, многих дней сильнейшего душевного напряжения. В каждый мазок кисти она вложила часть себя самой, каждое заклинание, произнесенное во время работы, было вынуто ею прямо из глубины сердца, наполнено его жаром и силой. Только Гарри знал, что она не просто писала картины: это были пятьдесят четыре встречи, свершившиеся в полнейшей тайне и тишине. Друг за другом, во сне и наяву приходили к ней тени умерших, а ее цепкий, внимательный взгляд художника улавливал и запоминал каждый жест, улыбку, каждый поворот головы… Каждую фотографию, которую Гарри удалось добыть, Вирджиния рассматривала так внимательно, словно у нее никогда не будет возможности увидеть ее вновь. К концу апреля она знала всех по именам, словно старых друзей, совершенно сроднившись с ними за долгие дни работы. В ее маленькой мастерской над магазинчиком «Вредилок Уизли» — как раз напротив их квартирки — бывало, до полуночи горел свет. Рон и Джордж время от времени наведывались к ней, но тактично старались не мешать. И хотя братья Уизли не писали картины и книги, им было знакомо это сосредоточенное напряжение, когда визиты даже самых близких людей мешают и сбивают с волны. Их творческие исследования порождали праздник и радость. Вот уже четыре года они успешно создавали потрясающие развивающие игры для маленьких волшебников, а их знаменитые защитные плащи и мантии уже давно шагнули за пределы Великобритании и продавались теперь во Франции, Бельгии и Голландии…

— Привет, Джи, — Джордж подошел к Вирджинии, поднявшейся ему навстречу. — Можно на два слова?

Они отошли в сторону, и Джордж, заметно волнуясь, заговорил:

— Слушай, я только что… Портрет. Ты можешь сказать мне правду? Как? Как это возможно?..

Вирджиния вздохнула и, собравшись с духом, ответила:

— Правда покажется тебе невероятной, но… Я написала то, что видела. И еще. Погоди, я сейчас.

Она отошла к месту, где висела большая сумка, достала из нее небольшой прямоугольный сверток и вернулась.

— Вот, — она протянула сверток Джорджу. — Это тебе. Он… Понимаешь, он попросил.

Джордж снял упаковочную бумагу и замер.

Это был еще один портрет Фреда, чуть меньшего размера и написанный чуть иначе, чем тот, который был на выставке. Здесь на портрете Фред был заметно старше. Ему было столько же лет, сколько Джорджу. Посторонний человек мог бы решить, что это нарисован он, оставшийся в живых близнец. Но Джордж понял сразу…

— Он попросил написать его для тебя, — еле слышно сказала девушка. — Этот портрет будет взрослеть вместе с тобой.

— Фредди…

Джордж проглотил всхлип и торопливо смахнул слезы с ресниц. Поднял потрясенный взгляд. Вирджиния смотрела на него печально и слегка смущенно.

— Он хотел, чтобы ты всегда чувствовал его присутствие, — тихо пояснила она. — Прости, пожалуйста. Наверное, это кажется невероятным…

— Не существует ничего невероятного для человека, который вырос рядом с Гарри Поттером, — усмехнулся Джордж. — Поверь, мы всякого уже навидались… Я… Не знаю, что сказать. Это… Это для меня… Вообще эта выставка. Как какое-то чудо.

Он умолк, не найдя подходящих слов.

— Я знаю, — ответила девушка. — Надеюсь, это тебе поможет. И тебе, и другим.

Мысль о создании этой галереи погибших пришла Гарри в голову в тот момент, когда он рассеянно перебирал ворох карандашных эскизов и увидел знакомые до боли лица Фреда, Люпина, Колина, Тонкс… Приближалась круглая дата, Вирджиния крайне нуждалась в работе, и она по-настоящему чувствовала то, что рисовала. Гарри, хотя и не любил этого делать, решил использовать свою известность и авторитет, чтобы помочь Вирджинии, дать ей возможность встать на ноги…

Все удалось так, как они задумывали. Объявление в «Ежедневном пророке», несколько отличных фотографий, небольшое интервью (впервые в жизни Гарри проявил капризность «звезды» и заявил, что категорически не желает разговаривать с Ритой Скитер) — и вот уже в Хогсмиде невозможно протолкнуться от желающих посетить сенсационную выставку в честь погибших в битве за Хогвартс…

Рассвет 2 мая 2008 года Гарри встретил так же, как и во все последние годы — в звенящей, пронзительной тишине Аллеи павших. Единственным отличием было то, что обычно с ним была Джинни, а в этом году его сопровождал Рон. Ему важно было быть именно здесь, с ними. Никто не задавал ему никаких вопросов: каждый из его родных знал, что какая-то часть его сердца навсегда осталась здесь, под этими каменными надгробиями. Он был одним из тех, кто умер в ночь битвы за Хогвартс…

Едва мягкий свет встающего солнца разлился по белоснежному могильному мрамору, Гарри вдруг понял, что дрожит, будто осиновый лист. Рон, вздохнув, крепко взял его за плечи, и они некоторое время стояли, закрыв глаза, соприкоснувшись лбами. И сердца их бились, как одно сердце. Как и все последние десять лет. Им не нужно было говорить, объяснять что-то — Рону достаточно было взглянуть в глаза другу, чтобы прочитать в них всё, что было у Гарри на сердце в ту минуту. Страх, сомнения, гнев, радость, боль…

Рон открыл глаза почти одновременно с ним — их взгляды встретились.

— Все в порядке? — спросил он тихо. — Гарри, умоляю, только не молчи. Я же вижу. Что-то не так.

— Да, — ответил тот. — Ты прав… Ронни, мне страшно. Если бы ты знал, как мне страшно…

— Ну-ка, идем, — Рон потянул его в конец ряда, к могиле Фреда, наколдовал узенькую скамейку из грубо отесанных досок.

Они сели рядом и снова умолкли.

— Я в последние дни просто места себе найти не могу, — начал Гарри. — Просыпаюсь среди ночи. Мне снится, что шрам снова болит. Что все началось снова… И нужно опять…

— Как думаешь, почему тебя опять мучают кошмары? — тихо спросил Рон. — Давно такого не было…

— Я уже пару недель об этом думаю. И кажется, знаю, — ответил Гарри, вздохнув. — Это из-за ребенка. Того, который родился вчера. Стелла… Понимаешь, будто история снова повторяется. Отец, который бросил беременную мать. Ребенок, который обречен вырасти в приюте. Мать, которую интересует только ее мужчина и которой плевать на сына… Будто он опять возвращается. Просто ужас.

— Да, скверно, — мрачно бросил Рон. — Не люблю я такие совпадения. Ох, не люблю… Ну, а что делать-то?

— Не знаю, — горько вздохнул Гарри. — Я даже подумал, может усыновить его, вырастить как своего и дело с концом. Но Джинни беременна, у нас будет уже третий, и я не могу навязывать ей еще одного младенца. Ведь в основном ей с ними потом возиться, а не мне. Так что теоретически это очень красивая идея, но это нечестно. Да, я понимаю, что «Дуглас-хаус» — это не та унылая дыра, в которой вырос Реддл, что мы стараемся, как можем… Но все равно. Все это просто преследует меня, Рон. Мне страшно. Если сейчас сделать какой-то неверный шаг… Я чувствую себя так, будто у меня пропасть под ногами разверзлась. А что, если все начнется снова? О, Мерлин…

— А почему бы тебе не предложить Вирджинии? — сказал Рон. — Она как-никак ему все-таки родственница…

— Я уже думал об этом, — кивнул Гарри. — Но сам посуди: мать этого мальчика убила ее мать. А отец изуродовал до такой степени, что она 20 лет провела, скрываясь от людей…

— Да, приятного мало, но я бы на твоем месте все-таки спросил, — ответил Рон. — Мне кажется, она гораздо сильнее, чем мы думаем. Потрясающая девушка. Знаешь, сказать по совести, я понимаю, почему она так сильно тебя зацепила… Только, Бога ради, не говори нашей драгоценной зануде, что я это сказал!

Гарри засмеялся и кивнул.

— Да, возможно, ты прав. Стоит хотя бы сообщить ей… Но как-то помягче, чтобы это не звучало как просьба или, упаси Бог, как руководство к действию…

— Я все хочу спросить, — после некоторого молчания заговорил Рон. — Этот эликсир. И паутина… Почему ты не сказал мне всё тогда, когда мы были в лесу?

Гарри вздохнул.

— Я не знал, получится ли что-то. Ни в чем не был уверен. Она могла испугаться и отказаться. Все это могло не сработать. Да и вообще не хотелось трепаться о том, что еще не произошло.

— Почему мне кажется, что ты поперся туда самолично прежде всего ради нее? — негромко заметил Рон, внимательно взглянув на друга. — Мог дать поручение, мог попросить Хагрида, в конце концов. Но пошел сам…

Гарри чуть смутился, но глаза не отвел.

— Потому что это правда, — сказал он. — Это было мое дело, понимаешь?

Рон вздохнул. Они еще какое-то время сидели молча. Потом поднялись, Рон движением палочки ликвидировал скамейку, потом положил ладонь на прохладное белое надгробие с именем Фреда. Еще раз тяжело вздохнул.

— Пока, братишка, — одними губами выдохнул он, поднимаясь. И добавил чуть громче:

— Пойдем, Гарри. Нас ждут. Пора.