Прекрасная смерть (джен)

— Wach auf, meine Sonne*, — раздается у самого моего уха. Я сонно ворчу и пытаюсь отвернуться куда-нибудь в сумрак. Но следующим шагом узурпатора становятся бесстыжие попытки дуть мне в ухо. Я открываю глаза и с плохо скрываемой ненавистью смотрю на Эрну, устроившуюся на подлокотнике кресла. Она улыбается в тридцать два зуба.

— Guten Morgen, Алекс. Я пг'иготовила чай и завтг'ак. Евгена ушла к... ммм... логопеду. Сейчас сьюда пг'имчится Марк.

— Ага, гутен, ничего не скажешь, — мрачно отзываюсь я и тут же сонно зеваю. — Что ж ты за человек такой.

— Не очьень хороший, честно говоря, — флегматично пожимает плечами девушка.

Я вздыхаю. Спорить с ней не хочется совсем. Вместо этого я потягиваюсь и встаю. Потом тут же едва не падаю, запутавшись ногами в одеяле, которым меня кто-то бережно укрыл. Эрна подхватывает меня за воротник майки и удерживает, улыбается.

— Давно Женя ходит к логопеду? — спрашиваю я, надеясь сгладить неловкость.

— Nein. Недьелю.

— То-то у нее произношение стало лучше. Ее родители решили, наконец, взяться за воспитание девочки?

— Молчи, — резко обрывает меня Эрна, недовольно хмурясь. — Тема ее родитьелей запг'ещена. Я сама занимаюсь ее воспитанием. И если она хочет стать адептом культа, ее речь должна быть четкой.

— Ладно, как скажешь, — развожу я руками и топаю на кухню. — Как твое самочувствие? Вчера ты выглядела ужасно.

— Выплюнув ведг'о кг'ови, я стала чувствовать себья куда лучше, — обыденно говорит девушка и садится на пол.

— Рад за тебя, — мрачно говорю я. — Мне бы твой оптимизм.

— Я бессмертна, — разводит руками Эрна. — Чего мне уже бояться? Подай кофе.

— Чем планируешь заниматься? — спрашиваю я, протягивая ей чашку. И тут же раздается стук в дверь.

— Открой.

— Завела тут себе раба, — бурчу я, но все-таки иду выполнять команду. Когда ж я доберусь до своего завтрака? Пахнет очень аппетитно.

Когда я открываю дверь и вижу широкую улыбку Марка, мне хочется захлопнуть ее обратно. Но я сдерживаю этот порыв. Кинув приветствие, он нагло отодвигает меня в сторону и устремляется на кухню. Я лишь скриплю зубами и следую за ним.

— Фогель, чтоб тебя, какого черта ты вытворяешь? — слышу я прежде, чем захожу на кухню. — Ты хоть представляешь, как о тебе волновались?

Мне открывается странная картина: Марк плюхается на пол рядом с Эрной и крепко ее обнимает. Глаза девушки удивленно расширяются, и она пытается оттолкнуть любвеобильного фрика от себя. Но тщетно. В итоге она сдается, опускает руки на плечи Марку и закатывает глаза. Я стою в дверях и скептически на них смотрю.

—Was? — раздраженно спрашивает Эрна.

— Да ничего. Любуюсь вашей семейной идиллией.

— Ты всегда можешь присоединиться к нам. Арс Фатрум — это большая, дружная семья! — восклицает Марк, оторвавшись от немки, и гордо вскидывает указательный палец вверх. Эрна, пользуясь шансом, пытается вырваться из объятий, но парень мгновенно сжимает ее обратно в тиски и валит со смехом на пол.

— Хэй, ты осторожней с ней, — взволнованно говорю я. — Вряд ли она уже восстановилась после произошедшего.

— Да что с ней, бессмертной, будет? — хмыкает Марк и тут же шумно охает, получив острым коленом в живот. Эрна скидывает его с себя и недовольно фыркает. Подойдя ко мне, она упирает тонкий палец мне в лоб и злобно произносит:

— Я не хрустальная.

— Нет, конечно, скорее фарфоровая, — не подумав, ляпаю я и тут же жалею о своих словах. Эрна отдергивает от меня руку, словно обжегшись, и стыдливо отводит взгляд.

— Halt den Mund**, — шипит она и уходит в комнату.

— Эрна, я не хотел тебя задеть, — кричу я девушке вслед и хочу пойти за ней, но замираю, чувствуя на себе взгляд Марка.

— Да иди уже, иди. Эрна привыкла, что люди за ней с собачьей преданностью следуют.

— Я... я не собака, — возражаю я, но не слишком уверено. — Я ее друг.

— Ну-ну, все так считают, — улыбается Марк, поднимаясь с пола и усаживаясь на стул. — Только проблема в том, что у таких, как Фогель, друзей нет и быть не может. Вот и выходит, что ты с ней «дружишь», а она с тобой — нет. Ты не переживай, Алекс. Это все нормально. Я не ставлю тебе в упрек эту собачью преданность. Это было бы лицемерно с учетом, что я сам готов сделать ради этой девчонки все, что она попросит. С небольшой лишь разницей в сути чувств.

Зеленоволосый лукаво скалится, но мне совершенно не хочется разбираться, что он имеет в виду. Я разворачиваюсь и иду в комнату. Эрна сидит на кровати, склонив низко голову и запустив пальцы в волосы. Такая ее поза вызывает противоречивые чувства: с одной стороны девушка выглядела чертовски жалкой и разбитой, с другой — непоколебимой и готовой к какому-то действию.

— Если ты действительно обиделась, то мне очень жаль. Я не хотел.

— Глупости, — обрывает Эрна, резко поднимая голову. — Никогда не опг'авдывайся передо мной. Это того не стоит.

— Глупости, — говорю я, и тут же невольно улыбаюсь тому, как копирую речь девушки. Она вздыхает, но в этом нет раздражения или злости. Скорее вздох усталой матери, когда ребенок говорит ерунду. Эрна хлопает по кровати рядом с собой. Я подхожу и нерешительно сажусь.

— Никогда больше не пытайся выставить менья слабой, — говорит девушка, и в ее голосе чувствуется сталь. — Ты не имеешь на это права.

— Да я знаю. Это вышло случайно. Просто... иногда слабость тебе больше к лицу.

Я теряюсь под пристальным взглядом Эрны. В первую очередь потому, что просто не понимаю, что же за эмоции скрываются за чернотой глаз.

— Это так стг'анно и стг'ашно, — шепчет девушка, отводя взгляд и упирая его в пол. — Мнье хотелось бы верить, что ты можешь стать особенным, что-то изменить в сложившейся ситуации.

— Да я даже не знаю, что тут за ситуация, чтобы ее менять, — нервно смеюсь я, но от произнесенных слов становится не по себе.

— Мне очень жаль, Алекс, что ты появился в такой неподходящий момент. Эта война не для тебья. И мне бы не хотелось, чтобы ты пал ее жертвой. Но я не знаю, как этого избежать.

— Закончить войну? — предлагаю я. — Сложить оружие и забыть обо всем? Разве у тебя все еще есть враг, с которым ты должна воевать?

— Дело даже не в этом, не во враге, — качает головой Эрна. — Пг'осто в опг'еделенный момент я забыла, что значит жить в мире. И с тьех пор не могу вспомнить. Так случается со всьеми борцами: однажды они понимают, что не могут найти себье места нигде, кроме поля боя.

— Но что им там делать, когда врага уже нет?

— Враг есть всегда, — улыбается сама себе Эрна. — Хотя бы ты сам.

— Как-то это совсем глупо. Ведь сражаясь с самим собой, ты никогда не сможешь одержать победу: ты либо проиграешь себе прошлому, либо — себе будущему. Какой тогда смысл?

— Пг'осто кто-то не умеет иначе.

— Просто кому-то не дали права на «иначе», — возражаю я и смолкаю. Эрна смотрит насмешливо, почти с умилением. И я понимаю, что все мои аргументы будут разбиваться об ее многовековой жизненный опыт.

— Это скорей пг'ичина такого поведения. А если углубляться еще и в них, то можно рассуждать и спорить еще неделью. А у менья через пару часов эфир.

— О, точно, твоя музыкальная программа! — восклицаю я, надеясь уйти от неприятной темы. — А на какой волне вы работаете? Хочу послушать.

Эрна недовольно хмурится и закусывает губу. Кажется, эта тема для меня тоже табуирована. Жаль, что я поздно об этом узнал. Поэтому приходится просто виновато улыбаться и надеяться, что девушка сама как-нибудь решит сейчас эту проблему.

Она трет переносицу и, наконец, вздыхает:

— Это плохая идея, Алекс. Лучше встреть Евгену от логопеда. Своди ее еще куда-нибудь. Займись, в общем, чем-то более полезным.

— Сделай то, сделай это, — бурчу я. — Раскомандовалась.

— Для твоего же блага, — несколько обиженно откликается Эрна. — Я всьеми силами пытаюсь тебья уберечь. Не хочу, чтобы на моей совести был такой человек, как ты.

— Какой? — удивленно вскидываю я брови, подозревая, что это очередное оскорбление. — И, вообще, говоришь так, будто вы там на своем радио сатану и всадников апокалипсиса вызываете.

— Да дело не в этом. Пг'осто ты хороший, — шепчет Эрна, опуская вниз глаза, словно чего-то смущается. — Действительно хороший и добрый. Каких я мало встг'ечала на своем семивековом пути. И что самое ужасное, они всегда становились первыми кровавыми жертвами моей непрерывной войны. А я так устала от этого. Хочется уберечь хоть кого-то. Хотя бы раз в жизни поступить пг'авильно, а не так, как лучше выживается. Но с каждым своим словом, действием, я все больше чувствую, что возвг'ащаюсь на тот же кровавый путь, на котором позади менья уже полно тг'упов тех, кого я хотела спасти, но выбрала себья, а не их.

Шепот девушки сходит на нет. Ее голова опустилась совсем низко, и волосы скрыли лицо. Я не понимаю, к чему была вся эта речь, но молчу, потому что, как минимум, знаю, что сейчас Эрна, возможно впервые за время нашего знакомства, говорит абсолютно искренне, так, как чувствует. И испортить момент своими глупыми вопросами я не смею. Мне, напротив, хочется задержать это мгновение. Я не уверен, что такое когда-нибудь еще повторится. Та стена, которую девушка так упрямо возводит вокруг себя из сарказма, грубости и злости, очень редко дает трещины, через которые можно увидеть настоящую суть. Но я тут же задумываюсь о том, стоит ли, вообще, пробивать эту стену, если больно становится абсолютно всем? Кажется, за этой стеной нет ничего, кроме одинокой девочки с оголенными нервами, кровавыми развороченными ранами и ненавистью ко всему, к чему она когда-либо прикасалась. И при всей поэтичности образов, в этом нет ничего красивого. На самом деле, все ужасно мерзко.

Эрна резко вскидывает голову и улыбается мне. Но я вижу, как ее самообладание трещит по швам, а улыбка вот-вот превратится в оскал. Я пытаюсь скрыть свою жалость к ней, но выходит плохо.

— Что-то я разболталась сегодня, — нарочито весело говорит девушка, но у меня нет желания подыгрывать ей. — Пора с этим завязывать. Только зря тебья пугаю. Только... можно я сделаю еще одну глупость?

— Ну, кто я такой, чтобы запрещать тебе что-то? — развожу я руками. Немка довольно кивает.

Она пододвигается ко мне вплотную, касаясь своим бедром моего. Тепла от нее не чувствуется. Эрна кладет мне на плечо голову и робко обхватывает плечи руками, словно не решаясь сжать сильней. Сквозь футболку я чувствую ее мерное, редкое дыхание. Мне страшно пошевелиться — вдруг спугну ее, как маленького, трогательного зверька? Щеки безнадежно краснеют от смущения. Эрна поворачивает голову и утыкается холодным носом мне в шею. Я чувствую, как она слегка улыбается. Так проходит минута. Я корю себя всеми известными бранными словами за то, что никак не решаюсь обнять девушку в ответ и сижу, как истукан.

— Как же я тебья ненавижу, — после, казалось, бесконечного молчания произносит Эрна. Ее выдох касается моей шеи, задевает ухо. От затылка по позвоночнику проносится стадо мурашек. В словах немки нет ни яда, ни сарказма, ни даже той ненависти, о которой она говорит. Но зато они насквозь пронизаны болью, сожалением и нежностью. А самое главное — искренностью. Поэтому я не задумываясь отвечаю:

— Я тебя тоже.

Эрна отстраняется от меня и смотрит с любопытством. В ее черных глазах легко читается насмешка. Девушка вздыхает, наклоняется вперед и осторожно целует меня в щеку.

— Danke, meine Sonne. Может, я ошиблась в своих выводах, и все еще может сложиться хорошо. Таким дуракам обычно везет.

Я ничего не успеваю ответить. Эрна быстро встает и уходит в коридор, зовет Марка. Зная его любовь ерничать по поводу моего отношения к немке, я остаюсь сидеть в комнате. Не очень-то хочется выслушивать его едкие комментарии.

— Я уж думал, что вы никогда не закончите свой разговор, — слышу я приглушенный голос Марка. — Я уже успел заскучать. Все, что нужно, решили? Он пойдет с нами?

— Nein. Я передумала. Не хочу, чтобы он шел по той же дороге. Кажется, у него совсем другое пг'едназначение.

— Тебе решать. Как обычно. В чем-то я даже это одобряю. Только не понимаю, зачем ты тогда вскармливаешь из него преданную собачонку своими байками?

— Всегда питала слабость к собакам, — огрызается Эрна и выходит из квартиры.

— Только вот закапывать их приходится другим, — ворчит Марк. — Типа ты не знаешь, чем чревата твоя любовь.

Парень закрывает за собой дверь, и я остаюсь наедине со своими мыслями.

Подслушанный диалог вызывает у меня шквал эмоций: от обиды до искренней заинтересованности. А тишина в квартире давала подходящую атмосферу для размышлений. Весь сегодняшний разговор, от начала до конца, выглядел крайне подозрительно. Словно меня в ближайшее время готовились принести в жертву богам смерти. Впрочем, честно говоря, с Эрны станется. Но ведь она сказал, что передумала по поводу каких-то планов на меня. Осталось только понять, какова же моя роль во всем происходящем.

Я вздыхаю. В последний раз я играл в детектива лет в десять. С тех пор, пожалуй, мои дедуктивные способности вряд ли изменились. Если же я пойду напролом и расспрошу обо всем Эрну или Марка, то ничем хорошим это наверняка не закончится. Но выбирать не приходится.

Парень говорил, что у них с немкой одинаковая цель, но разные способы ее достижения. Может в этом проблема? А если наложить на все это тот факт, что Фогель очень не хотела, чтобы я слушал ее радиопередачу, то можно сделать вывод, что именно там должно что-то произойти. Ну или у них просто ужасная музыка... Но, в любом случае, нужно начать хотя бы с этого.

Я встаю и обхожу квартиру. Как и ожидалось, радиоприемника или музыкального центра здесь не оказалось. Эрна не любит технику. И тогда тот факт, что она устроилась работать на радио со своей технофобией, становится еще более странным.

Я захожу на кухню и трогаю чашку с остывшим чаем. На столе стоит тарелка, прикрытая крышкой и полотенцем. Я заглядываю внутрь и снова вздыхаю, почти болезненно. Я слегка касаюсь еще теплого, самодельного хлеба, от гречневой каши еще идет пар. Я убираю тарелку и полотенце и сажусь завтракать. Ощущения более чем странные. Представить Эрну, занимающуюся выпечкой и кашеварством очень тяжело. Впрочем, с учетом, что она жила в средние века, где женщины только этим и занимались, то ничего удивительного. Но теперь мне еще меньше хочется верить, что девушка может стоять за чем-то плохим.

Я завтракаю и мою посуду. Поскольку мне очень хочется услышать, что же там за программа такая на радио, то нужно вернуться к Марку в квартиру — у него там хватает всякой техники. Я щупаю карманы в поисках запасного ключа — он на месте. Как только я собираюсь уходить, вспоминаю о просьбе Эрны дождаться Женьку от логопеда. Бросить ее одну я не могу — все и так часто это делают, кажется. Но если ее не будет слишком долго, то я могу пропустить что-то важное. Придется выработать стратегию. С этим у меня попроще, чем с дедукцией.

Сейчас около девяти утра. Чтобы добраться до работы Эрны необходимо сорок минут, если на троллейбусе. Но у немки есть мотоцикл. Вдвоем на нем вполне можно ехать, хоть и не очень удобно — заднее место-то предназначено для Жени, детское. Но мотоцикл в любом случае, даже если быть крайне осторожным, уменьшает время пути. Значит, меньше получаса. Пятнадцать минут я уже потерял. Но доберутся до места они только около десяти. Значит, передача должна быть либо в половину одиннадцатого, либо в одиннадцать. Логопедические центры в этом городе только в центре. Вряд ли бы Эрна отпустила Женьку одну в такое далекое путешествие. При всей своей холодности и черствости, немка искренне заботится о девочке. А еще к логопеду можно ходить в школе. Хоть я ни разу не видел, чтобы малышка посещала уроки, она просто обязана числиться в каком-либо учебном заведении.

Я щелкаю пальцами и довольно улыбаюсь. Определить, куда Женька ходит к логопеду очень просто — нужно просто найти документы. Если там нет договора с логопедическим центром, то она наверняка в ближайшей школе.

Я осматриваю комнату. Интерьер в ней разнообразием не блещет: стол, два стула, кресло и кровать. Но в столе есть шуфлятка, которая отлично подойдет для хранения документов. К ней-то я и направляюсь. Внутри оказывается целая куча бумаг, важных и не очень. Наверху лежит потрепанная брошюра об истории Арс Фатрум и его кодексе. Я, пытаясь задавить в себе чувство стыда, начинаю перебирать документы. А потом вспоминаю, как Эрна сама рылась в моих вещах и даже забирала их себе, и совесть мгновенно смолкает.

На самом верху лежат бумаги на недвижимость в самых разных уголках мира. Невольно изумляюсь тому, откуда Эрна берет столько денег, если за работу адепта Арс Фатрум она ни разу не приняла плату. Впрочем, она вполне может приторговывать антиквариатом, который накопила за семьсот лет жизни.

Я откладываю документы о недвижимости и замираю. На дне шуфлятки, заваленная записками, лежит фиолетовая бумага с заголовком «свидетельство о смерти». Я судорожно сглатываю, но не решаюсь взять ее в руки. Я знаю, что скелеты в шкафу Эрны могут быть не только страшными, но и опасными для здоровья. Но чье свидетельство о смерти она может хранить? Свое?

Я дрожащими руками достаю документ и шумно выдыхаю. Пододвигаю себе стул и плюхаюсь на него. Свидетельство о смерти Смирновой Евгении Олеговны, выданное больше года назад. Мне сразу становится понятно, почему никто и никогда не искал Женьку — официально ее больше не существует. Но как такое возможно? Как Эрна этого добилась? И что стало с настоящими родителями Жени?

Я закрыл ладонью рот, не в силах оторвать взгляд от документа. Неужели благодаря магическим способностям немки можно проворачивать и такие махинации?

— Чтоб тебя, Фогель Эрна, — шепчу я сам себе, откладывая свидетельство. — Ты бессовестно ломаешь мой мир.

Я достаю из шуфлятки стопку паспортов, перевязанных резинкой. На самом верху паспорт нашей страны. Я открываю их один за другим: Ирина Птицева у нас, Ирма Берд в Америке и Англии, Эрна Фогель в Германии. И еще с десяток стран.

Из одного из паспортов выпадает старая, потрепанная фотография. Я поднимаю ее и пристально осматриваю. Эрна в богатом, изящном платье в пол стоит рядом с неким джентльменом, придерживающим ее за руку. Я бы мог подумать, что он один из возлюбленных немки, но ее лицо выражает усталость и покорность, будто она вынуждена находиться рядом с этим человеком, будто ее продали ему в рабство. Я поворачиваю фото. На обратной стороне стоит дата — тысяча девятьсот шестой год, и подпись на английском языке, которую я не могу разобрать. Я поворачиваю фотографию обратно и всматриваюсь в слегка размытое лицо Эрны. За сто с лишним лет она не постарела ни на год. Теперь у меня не остается никаких сомнений, что Эрна — бессмертная ведьма. А то ведь до последнего были сомнения, что она меня обманывает.

В замке двери скрипит ключ, и я принимаюсь судорожно запихивать документы обратно в шуфлятку. По закону подлости они не ложатся так ровно, как были и постоянно рассыпаются. Я запихиваю все, что возможно, а остальное прячу под одеяло. Руки мелко дрожат, а сердце колотится, как бешеное.

В комнату заходит Женя и растеряно смотрит на запыхавшегося и красного, как рак, меня. Я неловко улыбаюсь:

— Привет.

— Пливет, — несколько замедленно отвечает девочка, явно чувствуя, что здесь что-то не так.

— Как занятия у логопеда? Где ты занимаешься?

— Нормально. Тут, недалеко, у знакомой тети Эрны. Она тоже адепт культа. Но сегодня она очень была занята, поэтому освободила меня почти на час раньше.

— Здорово, — протягиваю я, понимая, что мой тон вызывает все больше подозрений. — А у вас есть радио? Мне очень хочется послушать музыкальную программу Эрны.

— Нет, — качает головой Женя. — Она же не любит технику. Но я пару лаз слышала, какую музыку ставит Эрна. Она очень класивая.

— Может, сходим к Марку? — предлагаю я. — У него наоборот полно техники. Послушаем музыку Эрны, похвалим ее за талант. Ее же нужно хвалить, да?

Девочка с готовностью кивает и направляется к выходу. Я с облегчением вздыхаю. У меня будет время убрать улики позже.

Как оказалось, найти у Марка радиоприемник — тоже непростая задача. У него полно звукозаписывающей техники, но я не рискнул ее трогать. Радио нашлось на электронных часах-будильнике в гостиной комнате. Но второй проблемой стало то, что Женя хоть и слышала передачу Эрны, но на какой частоте она идет, не знала.

Девочка сидит на кухне и с аппетитом уминает мюсли, которые я нашел в шкафу. Я же в комнате кручу тумблер приемника в надежде случайно попасть на необходимую радиоволну и узнать голос Марка. Стоит ли говорить, что я чувствую себя при этом параноиком?

Попсовые песенки сменяются выпусками новостей, в которых время от времени можно уловить слова про Арс Фатрум. Надо же, тема культа, его происхождения и способностей стала достаточно популярной. Люди действительно поверили в террористическую организацию, убивающую с помощью определенных звуков.

Я слегка задерживаюсь на одной православной станции, где некий мудрый дядечка рассказывает, что деяния культа связаны с сатаной, ведь есть документы, свидетельствующие о поклонении участников другим богам.

Я вздыхаю и снова переключаю станцию, идя уже на третий круг. Не то, что бы эти люди были неправы. Адепты культа все-таки язычники, и это логично, что церковь их во все времена считала злом. Но с другой стороны, почему, когда меня одолевала паранойя из-за объявлений «Помогу умереть без боли и страха. Дешево.», никто не обращал на них внимание? А тут уже развели бурную деятельность. Наверняка, случай в Америке — это просто глупая случайность.

Я резко прокручиваю тумблер радио, а потом, слегка задумавшись, возвращаю его медленно назад.

— А теперь завершающая песня нашей передачи, — раздается очень искаженный, но все же узнаваемый голос Марка. — На вкус нашего бесподобного ди-джея. Она подбирала ее специально для вас. Вам обязательно она понравится. Под эту мелодию особенно крепко спится.

— Хэй, Жека, я нашел нужную станцию! — радостно кричу я. — Только они уже почти закончили.

— Иду, — откликается Женя, и я слышу, как она спрыгивает со стула и топает в комнату. Я делаю звук громче и налаживаю волну для четкости.

Играет реквием по мечте Моцарта. Я несколько удивлен, что на радио могут крутить такую музыку, но все-таки мысленно соглашаюсь, что у Эрны отличный музыкальный вкус.

— Красиво, — вздыхает Женя за моей спиной. — Только млачно как-то.

— Как раз под стать нашей подруге, верно? — улыбаюсь я. — Красивая и мрачная.

Музыка внезапно обрывается на середине. Слышна какая-то возня и шебуршание. А потом становится совсем тихо. Но всего на пару секунд.

— Арс Фатрум эаогейн, — раздается шепотом в эфирной тишине. И я узнал бы этот голос из тысячи. Низкий, с глубокими придыханиями на гласных, в интонации насмешка.

— Это же Эрна, — с удивлением говорит девочка.

В динамике раздается ехидно хмыканье, а потом низкий голос Эрны превращается в песню. Прямо сейчас, на студии радиостанции, которую слушают сотни людей в нашем городе в автобусах, в пробках, в офисах, поется Колыбельная, заставляющая умирать людей с улыбками. И поет ее Эрна. Та самая Эрна, которая была в бешенстве, когда узнала о таком же случае в Америке.

Если я раньше подозревал, что немка разобьет мою жизнь на мелкие осколки, то сейчас у меня не остается никаких сомнений. Всего за несколько мгновений все становится на свои места, все цели и планы Эрны, все ее слова, которые она когда-либо говорила мне. И это оказывается чертовски просто.

Война Эрны — война против людей. Оружие в ней — песнь Смерти, солдаты — адепты культа, которых она собирает по всему миру. Она не хочет равенства. Она хочет превосходства, мести. И я должен был стать одним из солдат, которые пойдут за немкой в огонь и воду. Только вот что-то пошло не так, и она отказалась вести меня на эту войну.

Голос Эрны становится громче и крепче. Ей некого бояться. На заднем плане, совсем тихо, можно уловить голос Марка, который эхом вторит песне девушки. И это он хотел спасения для Арс Фатрум, понимания от остальных людей?

Я откровенно захлебываюсь своим ужасом и бессилием. Мне уже не остановить ее. И прямо сейчас умирают люди. В этом слишком много моей вины. Я ведь мог отговорить ее, остановить, понять план еще после случая с Америкой.

Колыбельная Эрны вновь окутывает меня паутиной. Но страх и беспокойство бьются в этом коконе безумными мотыльками. Рот наполняется вкусом перезрелой вишни и меда. Голова кружится. Меня начинает тошнить. Ни разу я не испытывал такого отвращения от песни Эрны. Я знаю, что мне нужно вскочить, бежать к ней, остановить, пока еще не совсем поздно. Но я просто сижу, слушаю, как Колыбельная льется из динамиков радио, и сожалею, что на меня она не действует. Я чувствую, как на мои плечи ложится груз всех тех невинно убитых, которые слышат сейчас песню.

Я закрываю лицо руками и делаю глубокий вдох, пытаясь себя успокоить. Эрна протягивает последние слова Колыбельной и замолкает. В эфире повисает тишина. Никто не спешит отключать оборудование или ловить преступников. Скорее всего, просто больше некому этим заняться.

Тишина продолжается очень долго. У меня создается ощущение, что она вонзается щупальцами в мою голову и пытается разорвать ее на части. Я не знаю, сколько я так сижу — опустив голову, сгорбившись и закрыв лицо ладонями.

— Саша, ты плачешь? — робко спрашивает Женя. Ее голос кажется очень далеким, невесомым, но именно он возвращает меня к реальности. Я с трудом отрываю руки от лица и кое-как вырываюсь из своего вакуума. Смотрю на девочку осоловевшими глазами, словно пьяный. Я не видел у нее такого напуганного лица даже тогда, когда Эрна в бешенстве разбила телевизор.

— Нет, я не плачу, — собрав силы, произношу я. Голос звучит неубедительно. Я пытаюсь быстро собрать себя прежнего из осколков, но чувствую, что мне не хватает на это сил.

— Это ведь была Эрна? — Я киваю. — И дядя Марк? — Я снова киваю. — Зачем они это сделали? Они ведь хотели спасти культ. А теперь все его будут ненавидеть и бояться. И нас. Почему Эрна это сделала? Она ведь всегда была холошей! Она не могла так плосто их всех убить! Это неплавда! Эрна не могла сама… Ее надо спасти. Она ведь…

Женя давится своими словами и начинает рыдать взахлеб. Утыкается носом мне в плечо, пытается задавить в себе слезы, но не может.

Эрна всегда твердила, что она чудовище. А я всегда думал, что это шутка, попытка поддерживать мрачную атмосферу вокруг себя. Но нет, теперь не остается никаких сомнений, что она самое настоящее чудовище.

Но нераскрытым остается еще один вопрос: почему такое чудовище, как она, пожалела маленькую девочку и вполне себе взрослого парня?

Эрна захотела оградить меня от своей войны, боясь, что я не смогу быть достаточно хорошим солдатом. Что ж, возможно. Но сражаться с чудовищами я умею. Не стоит меня недооценивать.

— Хэй, Хель, мне же ее придется спасать вместо тебя, верно? — шепчу я, гладя Женю по голове. — Поэтому я все еще жив? Поэтому Эрна не взяла меня с собой? Чтобы я ее в итоге спас? Спас человека в ней. Что ж, ладно. Если это сможет спасти жизни других людей. Но знай, Хель, я ненавижу твою подопечную всем сердцем.

Примечания:

*Просыпайся, мое солнце.

**Закрой ротзаткнись.