Без безразличия (гет)

Сколько себя помнил, Люциус не мечтал начать новую жизнь. Даже в самые тёмные периоды, когда надежды на свет у него уже не оставалось, новый старт казался глупой затеей. Ведь жизнь − это нечто цельное, неделимое. Нельзя её просто так прервать и начать заново, не нарушив равновесия.

Люциус считал так: даже если ты находишься на самом дне, то это не повод забрасывать прошлое. Нет, напротив. Следует подняться, выкарабкаться и... пытаться жить дальше. Надеясь больше не упасть. И в этом случае память о неудачах только играет на руку, учит быть осторожнее при выборе соратников. Ведь один раз упав с большой высоты, человек учится чаще смотреть под ноги и тщательнее выверять маршрут. Научился этому и Люциус. Пожалуй, ещё после первого своего визита в Азкабан. Но, как оказалось, опыт − это не панацея...

А вот если хотя бы самого себя убедить, что всё обнулилось, а впереди — чистый лист, то старые грабли уже не так часто норовят попасть тебе под ноги. Так, несмотря на все свои теории, после женитьбы на Гермионе и переезда в Австралию Люциус никак не мог отделаться от ощущения, что его жизнь кардинально изменилась. Она и правда стала новой − неузнаваемой и непередаваемо лёгкой. Изменился быт, окружение и весь мир вокруг. Собственно, это и правда был другой конец света с совсем другими людьми, которые знать не знали не только о Тёмном Лорде и о его хоркруксах, но и в целом о существовании магии. Хорошо это или плохо, Люциус не мог решить. Но одно было точно: привыкнуть к новой жизни оказалось очень просто. Выяснилось, что новый старт сразу же дарит второе дыхание и даёт небольшую фору в придачу. Чтобы можно было хорошенько отдышаться и приготовиться к очередному забегу на длинную дистанцию. Которую преодолеть нужно с большей ловкостью, чем первый отрезок, − не оступившись и не упав. Шаг за шагом.

Периодически встречаясь с родителями Гермионы, Люциус даже нашёл подход к магглам, разобрался в особенностях местной валюты и занялся инвестициями. Начал от скуки, а продолжил благодаря азарту — и двигался вполне успешно! Не то чтобы ему нужны были деньги, но дело по душе и дополнительный заработок ещё никому не вредили. И если уж молодая жена так настаивает на том, что ей «просто необходимо» работать, то и Люциусу следовало как минимум не отставать от неё. Пусть даже исключительно для того, чтобы не оставаться без дела.

Гермиона, очевидно, и вовсе не понимала, как человек в здравом уме может сидеть сложа руки. Спустя год стажировки в Сиднейской магической больнице она заняла должность штатного целителя, а спустя ещё пару лет каждый знаток мог назвать её мастером своего дела. Безо всяких натяжек. Успехи жены стал для Люциуса особенно ценными ещё и потому, что именно он помогал ей в самом начале пути. Поэтому, когда она однажды сказала ему, что собирается оставить работу на какое-то время, Люциус опешил. Ни один человек в здравом уме не сойдёт с дистанции, находясь впереди всех и уверенно идя к триумфу. Гермиона тем более не входила в число тех, кто отступает спустя три года уверенного движения только верёд. Напротив, она бы бежала, даже если бы на удачный финиш не было бы и малейшего шанса. Поэтому в сложившихся обстоятельствах незапланированный отпуск вызвал лишь недоумение, а то и хуже — тревогу.

− Что-то случилось? — обеспокоенно спросил Люциус. − Мне казалось, ты довольна работой... Я могу как-то помочь?

− Нет, вообще-то... На днях я узнала, что жду ребёнка, − призналась Гермиона, неотрывно глядя ему в глаза. Вероятно, она долго раздумывала над тем, как преподнести эту новость: между делом или как сюрприз... Тут важно понимать: они давно не говорили о детях, не строили конкретных планов. Люциус не хотел давить, а Гермиона не спешила. Их обоих устраивал сам собой образовавшийся «тайм-аут».

− Что... что значит «на днях»? — с нажимом поинтересовался Люциус, который с трудом верил услышанному. − И ты говоришь мне об этом только сейчас?

− Я хотела убедиться, − пояснила Гермиона, мягко улыбнувшись. − Чтобы не выдавать тебе такую новость, не узнав всё точно. А сегодня я сходила на приём, и мне подтвердили.

− Ох, Мерлин... Детка, ты... Ты делаешь меня таким счастливым...

Порой Люциус сомневался, что заслуживает такого счастья — абсолютного, почти нереального. Для него даже брак с Гермионой стал своего рода откровением. Раньше Люциус и подумать не смел, что такое бывает, — когда всё развивается совсем без усилий и идёт так гладко, будто план отношений разрабатывался годами. Да что там, вспомнить только, как начинался этот роман! Столько криков и слёз по пустяковым и не очень поводам... Может, это была проверка? Может, гармония приходит только к тем, кто пережил полный хаос? Так же, как и умение держать равновесие приходит к тем, кто много раз падал.

Чтобы вы понимали: Люциус ни о чём не жалел. Если бы ему предложили пройти весь путь их сложных взаимоотношений с Гермионой с самого старта, то он без раздумий согласился бы. Но всё же был рад, что те трудности остались позади, — очень уж нерушимым выглядело их с Гермионой теперешнее счастье. И с каждым днём оно только крепло. А появление на свет ребёнка в будущем только укрепит фундамент их семьи.

− Уже около пяти недель, − уточнила Гермиона. − Думаю, малыш родится летом.

− И ты уже сообщила на работе, что уходишь в долгосрочный отпуск? − спросил Люциус, присев рядом и непроизвольно положив руку ей на живот. Пока ещё плоский. За последние пару лет Гермиона избавилась от излишней худобы и даже умудрилась немного загореть под тёплым австралийским солнцем. А теперь, когда она улыбалась, говоря о своём новом положении, выглядела здоровее и счастливее прежнего. Сейчас она совсем не походила на подростка, как когда-то. Нет, это была молодая женщина. Его женщина.

− Пока нет, это ведь случится совсем не скоро... Я поработаю ещё несколько месяцев.

− Ты шутишь? Я не позволю тебе работать, ты же носишь нашего ребёнка.

− Не позволишь? − Гермиона выжидающе посмотрела на него. В её взгляде так и читалось что-то в духе: «Даже не думай настаивать на своём, ты ведь знаешь, кого взял в жёны».

− Я неверно выразился... — Люциус благоразумно решил не настаивать. Во-первых, это всё равно не сработало бы, во-вторых, он не мог позволить себе лишний раз тревожить беременную жену. Но своё мнение он всё же повторил, пусть и в более мягкой форме: − Я предпочёл бы, чтобы ты больше отдыхала и заботилась о себе и о нашем будущем малыше.

− Ну, я могу поработать ещё хотя бы пару месяцев?..

− Один, − отозвался Люциус, выдержав короткую паузу. − Один месяц и ни днём дольше.

− Ты уверен, что это так необходимо?

− Иначе никак. Не забывай, что ты Малфой, а это кое-что да значит…

− Так Нарцисса тоже не работала во время беременности?

− Она не работала ни дня в своей жизни, детка.

Люциус невольно вспомнил, тот день, кода сообщил бывшей жене и сыну о тогда ещё грядущем браке с Гермионой. Конечно, он не ожидал, что в ответ получит лишь искренние поздравления и пожелания счастья, но резкий негатив стал неприятным сюрпризом.

Благо на новость о свадьбе первой откликнулась Нарцисса, и она отреагировала предельно мягко. Или же просто не показала своего недовольства? Не столь важно. Люциус полагал, что сразу после развода она отгородилась невидимой стеной от всего, что связывало её с неприятными воспоминаниями, и жила припеваючи. У неё были деньги. И была возможность забыть о проблемах. А когда у тебя всё хорошо, чужое счастье не может раздражать, верно?

Драко же отличился с другой стороны. Он ответил довольно длинным письмом, в котором высказал всё, что думает об этой ситуации. И самым неприятным стало заявление как раз о возможных детях. Пусть дело было задолго до беременности, но Люциус читал послание со сжатыми в кулаки ладонями выражением лица, которое Гермиона терпеть не могла. Когда видела его напряжённые скулы и сжатые в тонкую нить губы, обычно клала свою маленькую ладошку ему на щёку шептала что-то милое, отвлекающее и странным образом расслабляющее. Дело было, конечно, не в конкретных словах, а в интонации и в самой Гермионе. Благодаря ей Люциус не мог сдержать улыбки, и всё налаживалось. Но в тот раз он находился в кабинете один. И был предельно зол.

«Ты сам воспитал меня так, чтобы я гордился нашей чистокровностью, а теперь женишься на магглокровке? Надеюсь, отец, что тебе хватит ума хотя бы запретить Грейнджер нарожать тебе детей...» − писал Драко, и это были едва ли не самые мягкие слова из всех, что он посмел употребить. Люциус бросил пергамент в камин, едва успев прочесть последнее слово. Не хватало ещё, чтобы Гермиона случайно на него наткнулась.

Спустя несколько месяцев после свадьбы Драко по непонятной причине перестал плеваться желчью, в переписке был предельно вежлив и один раз даже заехал в гости с невестой Асторией... Люциус почти не сомневался, что к этому приложила руку Гермиона, но не заводил разговоров на щекотливую тему. Как ни крути, и Драко, и Нарцисса остались там — где-то в прошлой жизни. А в этой у Люциуса была только Гермиона, которая носила под сердцем их ребёнка. Большего ему и не требовалось.

* * *

В итоге Гермиона согласилась поработать месяц, а потом постепенно сократила количество смен до, как сама выражалась, «приемлемого минимума». Приемлемого для них обоих, вернее, троих. Сперва она не могла найти себе места, но в конце концов домашние заботы захватили её настолько, что времени ещё и на работу попросту не оставалось. К тому же, у неё уже появился заметный животик, и Люциус не хотел, чтобы его видели посторонние.

Не подумайте, Гермиона в положении казалась ему едва ли не очаровательнее Гермионы прежней. Однако с такой ношей она была ещё и более уязвимой. Нет, Люциус, будь его воля, вообще не выпускал бы жену из дома без сопровождения. Только так он был уверен, что ей и их будущему малышу ничего не угрожает. Вернее, малышке.

Пол будущего ребёнка они узнали совсем недавно. И оба пришли к выводу, что их дочь станет самой прелестной девочкой не только в Австралии, но и во всём мире. Будучи родителями, они могли позволить себе такие заявления. По крайней мере, разговаривая тет-а-тет. А ведь такие беседы давно уже стали их ежедневным «ритуалом». Гермиона, как выяснилось, любила описывать свой день во всех подробностях и делилась впечатлениями, скажем, о работе. А Люциус любил слушать её. Особенно сейчас, когда долгие рассказы о пациентах сменились описанием того, как малышка шевельнулась, и что при этом чувствовала Гермиона, и что она думает о новой кроватке, какую коляску на днях присмотрела в небольшом магазинчике на Джордж-стрит, и как сегодня переменчива погода, и как она съела в два раза больше пиццы, чем планировала, и как…

− Ты не боишься? − спросила Гермиона как-то вечером. До рождения малышки оставалось ещё около трёх месяцев, но время летело очень быстро.

− Боюсь чего?

− Не знаю, но мне страшно... Ты уже был отцом маленького ребёнка, а я ещё нет... Вдруг я сделаю что-то не так?

− Я больше чем уверен, что ты станешь образцовой матерью, − заверил её Люциус. − Я помогу.

− А вдруг она родится раньше времени?

− Она ведь твоя дочь, так что обязательно появится на свет минута в минуту.

Гермиона рассмеялась. Правда, с беременностью она стала чуть более рассеянной и уже не так строго следила за своим расписанием. Люциуса это только радовало. Он мог с такой лёгкостью принять слабости только одного человека − своей жены. А в скором времени в этот круг избранных войдёт и их дочь.

Пока же он наслаждался каждой минутой, что они проводили только вдвоём. Оказалось, что нет ничего лучше, чем беременная жена. Гермиона стала более мягкой и сентиментальной. Последнее скорее играло в минус: она могла расплакаться из-за остывшего чая, а то и вовсе без повода. Но, с другой стороны, и до того достаточно страстная, она ещё сильнее раскрепостилась в постели. Сама списывала это на гормоны, и звучало оправдание вполне логично. Но Люциусу нравилось думать, что Гермиона и после родов продолжит будить его поцелуями и ласками с утра, а то и ночью, что раньше случалось лишь в исключительных случаях. Ещё одной разумной причиной её обострившейся любвеобильности он считал то, что Гермиона в эти месяцы просто больше нуждается в нём. Не только в разговорах, но и в прикосновениях.

К слову: как бы то ни было, сам он в этом точно нуждался.

И не сомневался, что их с Гермионой близость и открытость друг перед другом никуда не исчезнут и через год, и через десятилетия.

Никогда.

* * *

После рождения малышки Гермиона всё же изменилась. Но всё в ту же сторону: стала более покладистой и почти разлюбила спорить — разве что по особенным поводам. Хотя позже выяснилось, что этот огонёк справедливости в ней вовсе не потух, а может, разгорелся ещё ярче − только препиралась она теперь с другими людьми. А в семье хранила гармонию, как и положено жене и матери.

А малышка, которую они почти без раздумий назвали Элли, с первых дней своей жизни стала самым дорогим для них обоих созданием. Дорогим и любимым − безо всяких условностей. Иначе ведь и быть не могло.

Люциус − человек, привыкший к прагматизму везде и во всём, − не мог смотреть на дочь с положенной отцу строгостью. У него не получалось её оценивать − разве что на вечное и неизменное «Превосходно», и ни баллом ниже. Но зато он с особой строгостью оценивал каждого, кто после появления малышки на свет пересекал порог их дома. Первыми гостями, стали Грейнджеры — бабушка и дедушка Элли. Они же удостоились чести посидеть с внучкой в первый раз, когда Люциус с Гермионой решились оставить её, чтобы провести вечер только вдвоём.

А прочих гостей − приятелей Люциуса, коллег Гермионы и прочих близких всех мастей − не допускали до знакомства с новорождённой Малфой очень долго. Гермиона немного ворчала по этому поводу, но долго не спорила. Пожалуй, в какой-то степени ей тоже нравилось их уединение — слишком уж долго она находилась под пристальным вниманием общественности. После такого тихая гавань и мирная семейная жизнь — это не только отдых, но и экзотика.

Люциус же просто наблюдал за течением времени, и ему это нравилось. Он прекрасно понимал, что когда его дочь пойдёт в школу, ему будет далеко за пятьдесят. Когда закончит − он переступит уже шестидесятилетний рубеж. Но, просто для протокола: Люциуса это не беспокоило.

Гермиона часто повторяла ему, что он не выглядит на свой возраст, даже вращаясь в магическом мире. А среди магглов он до сих пор мог сойти за сорокалетнего − и это при худшем раскладе. Люциус был склонен благодарить за это жену − именно в последние три года, которые они провели вместе, он окончательно распрямил спину и расправил плечи. Если в начале того знакового учебного года в Хогвартсе «профессор Малфой» и выглядел уверенным в себе, то на деле часто чувствовал себя неуместным. Старым, никому не нужным, выкинутым на задворки − пусть задворками и стала одна из лучших магических школ мира.

Сейчас, спустя не так много времени, к нему пришло истинное равновесие. И когда Люциус неотрывно глядел на то, как его совсем ещё крошечная дочь ползёт по мягкому ковру, неуверенно двигаясь к своей цели, он знал: у неё всё получится. А если вдруг возникнут трудности, то они с Гермионой в тот же миг помогут малышке с ними справиться. Будь то хоть в Англии, хоть в Австралии, хоть в любой другой точке мира.