Тени прошлого (джен)

Эйну не хватило сил добраться до Миттельбурга за один переход — сказались недели, проведённые в подвале. Так что тайри упал ничком на траву, едва достигнув очередного леса. Он лежал в тени желтеющих деревьев, слушал переругивания птиц и шорох опадающих листьев, вспоминал семью, задремал…

…Проснулся Эйн в сумерках. То было самое отвратительное время: не темно, но и не светло, солнце село, звёзды не взошли, и, главное, ни дерка не видно. Тайри продолжил свой путь по хорошо утоптанной дороге, бледная полоса которой выделялась на фоне тёмных зарослей.

Шёл он долго. Было холодно. Дорога никуда не сворачивала, не сужалась. Но лес подступал к ней всё ближе. Ветви нависали над головой и сплетались, образуя живой тоннель. Эйн зажёг наполовину прогоревшую свечу. Намного светлее не стало, однако лес перестал казаться сплошной чёрной массой: из непроглядного мрака вылезли острые когти, щерящиеся пасти, дрожащие тени.

Стояла гробовая тишина. Ночные птицы не охотились. Трусливые грызуны не попискивали в траве. Не стрекотали сверчки. Не шуршали крупные звери. Не пыхтели ежи. Рано? Может быть, ночная жизнь просто не успела начаться?

Наконец в кустах зарычали. Большая красноглазая собака без шерсти выпрыгнула оттуда, взяла с дороги палку и убежала обратно, повинуясь заливистому свисту. Кому могло понадобиться играть с такой жуткой псиной в ночном лесу?

Дорога раздвоилась. Левый путь явственно забирал к западу, правый вёл строго на север. Эйн выбрал правый.

Ветви опустились ещё ниже, и высокий путник иногда задевал их головой. Скоро в его волосах и отросшей за последние недели бороде скопилось куча обрывков листвы и, кажется, паутины. Вытряхивать надоело, и Эйн решил разобраться с ними позже.

Через два часа путь преградили две ивы, развесившие свои ветвистые слёзы, как плотный, непроницаемый занавес. Тайри на время задул свечу, чтобы не устроить пожара, и развёл их в стороны. Опять зажёг её и осмотрелся.

Сразу за занавесом лежал труп. При жизни он был высоким и довольно полным мужчиной, а после смерти превратился в бесформенный куль из кожи и одежды. Кто-то или что-то высосало из него все внутренности. Даже вампиры, если верить легендам, не совершали подобного!

С трудом преодолев тошноту, Эйн перешагнул тело и двинулся дальше, опасливо озираясь. Листья с этой стороны уже осыпались с деревьев, и голые ветки торчали над дорогой. Было чуть светлее. Дул ледяной ветер, доносил сладковатый запах разложения. У леса появились новые, пугающие черты: стволы побелели, а в корнях валялись кости — сначала по одной, потом — кучками. Ни одной звериной — только человеческие. Неподалёку слышалось чавканье.

Эйн передумал идти этой дорогой и развернулся, желая побыстрее убраться из кошмарного леса.

Перед ним из ниоткуда возникла девочка лет пяти в беленьком платьице с розовыми цветами. Волосы у неё были длинные, до колен, и отливали красным в трепещущем свете свечи. Кожа казалась белой, губы были неровно накрашены тёмной помадой. Или?..

— Красные волосы и глаза — ты выглядишь как я! — признала девочка, пряча руки за спиной. — Но ты — другой. — Она радостно улыбнулась и облизнула губы. «Помада» с них пропала.

Если бы в этот момент перед Эйном стояло взрослое существо, пусть даже и женщина, он напал бы первым без колебаний. Кем бы она ни была, эта тварь явно питалась разумными созданиями. Однако же она предстала в образе маленькой девочки. Эйн промедлил.

Девочка вытянула руки из-за спины. Её когти оказались раза в два длиннее пальцев.

Свеча догорела. Остатки горячего воска стекли на ладонь Эйна. В этот миг девочка прыгнула.

Она метила когтями ему в лицо. Промахнулась. Порвала ухо. На плечо полилась кровь. Эйн бросился вправо-вперёд, к ивам. Девочка развернулась за ним.

— Ты не дал мне поиграть, — насупилась она.

Второй прыжок — тварь с неожиданной силой ударила в спину. Эйн упал. Сумка куда-то отлетела. В глазах заплясали искры. Девочка преспокойно уселась на землю и принялась царапать его, снимая полосы кожи и напевая:

— Я играла во дворе, во дворе, во дворе.

Мне попался человек, человек, человек.

Я его на ужин съем, съем-съем-съем, съем-съем-съем.

Череп подарю сестре, ре-ре-ре, ре-ре-ре,

Из костей создам портрет, да — портрет, да — портрет.

Я его не отпущу, щу-щу-щу, нет-нет-нет.

Крови вытекло много, от раны и усталости перед глазами плыли уже не искры, а тёмные пятна. Эйн вряд ли сумел бы быстро встать, даже если бы ему не мешали.

— Сикфара! — окликнул девочку неизвестный парень, наверно, не старше пятнадцати. — Мама просила тебя не охотиться сегодня! Ну как ты можешь показаться старшему в грязном платье?

Мимо Эйна прошагали качественно выделанные белые сапоги и собачьи лапы. Парень на самом деле был куда более многословен, но тайри недостаточно хорошо знал дельканский и половины его слов не понимал. Да и говорили они на странном диалекте, которого он никогда не слышал.

— Встань и иди причешись, платье смени!

— Братик, ты противный!

— Сикфара! — прикрикнул парень.

Девочка прекратила терзать Эйна и убежала. Парень потоптался вокруг и изрёк:

— М-да-а, сколько крови зря расплескала… Маленькая дура! Норд, взять сумку! К ноге!

Брат Сикфары безо всякого труда поднял Эйна за плечи и поволок дальше по дороге. Лысая собака бежала вровень с хозяином, помахивая своей ношей.

С каждой минутой лес становился всё более упорядоченным, потом перерос в такой же облезлый сад с голубыми яблоками на белоснежных деревьях. Кости остались позади. Протоптанная лесная дорога сменилась мощённой сероватыми плитами. На ряде стволов вдоль неё висели гирлянды из светящихся жаб, нанизанных на леску. И эти жабы квакали! Квакали в особом ритме, создавая чудовищную, немного печальную мелодию. Им надрывно вторила умирающая скрипка.

— Эй, Юто, кого это ты там тащишь? — проорал развязный мужской голос, неуловимо напомнивший вопли пьяного Лоуренса.

— Ужин Сикфары! — Парень занервничал — мужчина ему чем-то не нравился или, быть может, внушал страх. Так или иначе, Юто как можно быстрее проскочил каменное крыльцо, приложив Эйна о дверной косяк разодранным плечом.

Свернув налево, он опустил пленника на пол в совершенно тёмном помещении, отпер какую-то дверь и стащил его по скользким ступенькам. Очередной подвал… А ведь когда-то Эйн жил на чердаке завода и мог видеть небо в запылённом окне.

— Удружила тебе сестрица, — вздохнул Юто. — Попадёшь на пир к нашей семейке — самым грозным альпам Делькании!

Совсем рядом завыла какая-то женщина. Юто ещё раз вздохнул и покинул подвал, звякнув на прощание ключами. Вой возобновился.

— Тихо ты! — шикнул кто-то из того же угла, подкрепляя слова звонкой оплеухой. — А ты кто? — обратился он к Эйну.

— А вы? — переспросил тайри. Он неуклюже сел, держась за шершавую каменную стену, и отодрал от ладони засохший воск.

— Прос-ст-тые, ч-честн-ные лю-люди-и! — прорыдала женщина.

— И я — простой человек, — ответил Эйн.

— Но не честный, что ль? — хохотнул мужчина. — Ничего, там, в Чертогах, тебе эту смерть зачтут! Может, и в Бездну не сошлют — смотря, что ты наворотил. Почти всё, кажись, можно у альпов искупить!

«Хотите сказать, это боги наказали меня? — подумал Эйн, скорчившись у стены. — За убийства, грабежи, похищение, за сэра Генри, за ребят…» Теперь всё произошедшее казалось ему воздаянием, а Мюллер и альпы — карающим мечом Справедливого. Впрочем, нет. Мюллер был просто лицемерным гадом.

Стало любопытно, какое наказание приготовит ему жизнь.

— Кто такие альпы? — уточнил он.

— Долго раздумывал? Иностранец, что ль? — удивился мужчина. — Если андарец, то вроде ваших вампиров.

— Андарец, — подтвердил Эйн. Он не сразу осознал, с кем себя отождествил. Исправляться было поздно, биться головой о стену — бессмысленно, уже пробовал.

Видимо, он неотвратимо сходил с ума. Вот уже перестал отличать себя от этих козлов. Что дальше? Добровольное возвращение и каторга с расстрелом? Боролся с рабством — вернулся в рабство? Даже будь у него выбор, Эйн предпочёл бы смерть у вампиров, а не судьбу механика в Силверкроне.

И ведь ему было неплохо — он родился человеком! Эльфы, феи и им подобные не доживали на заводах и до тридцати. Его названый брат тоже ходил по грани.

Прошло много времени. Эйн то ли уснул, то ли потерял сознание. Разбудили его рыдания той же женщины. Судя по звукам, её уводили.

— Да сопроводят безликие её душу! — пожелал мужчина, когда вой стих за дверью. — Знаешь, альпы ж в отличие от ваших вампиров женским молоком не брезгуют.

— Дрянь какая! — поперхнулся Эйн.

Он неподвижно лежал на полу, посыпанном опилками. Раны на плечах горели, левое ухо разрывала боль, пахло гноем.

— Кто такая миссис Гарретт? — подал голос мужчина. Неужели ему было скучно в ожидании смерти? — Во сне ты умолял её простить тебя.

— Она погибла по моей вине. Умерла в муках, — признался Эйн. Ну вот, проболтался, пусть и во сне.

— Ты — врач?

— Химик.

— Отравил, что ль?

— Взорвал.

— Зачем?

— Случайно. — Эйну пришлась по душе эта половинчатая исповедь: и рассказал, и не навлёк на себя чужой ненависти. Своих угрызений совести было вдосталь! — Оставил сиротами двух детей, — добавил он, зачем-то сделав из того детектива ребёнка.

— Недоумок, — буркнул собеседник беззлобно, — ну, одна неосторожность — пустяк для Справедливого.

— Я бросил младшего брата в беде, нарушил данную клятву… — перечислил Эйн свои тяжелейшие грехи.

— Клятва в наши дни ничего не значит, а парень должен сам о себе заботиться, а то мужиком не станет.

— Он — больной ребёнок, тоже сирота, — достроил тайри свою похоронную лодку.

— Ну, тогда ты последний подонок.

Дверь скрипнула.

— Вода, — объявил Юто, кидая каждому по небольшой кожаной фляжке.

Пить не хотелось, поэтому Эйн израсходовал воду на обработку ран, до которых получилось дотянуться.

— Невкусная у тебя кровь — старший считает, незачем её сохранять, — сказал альп. — Но ты пока ему интересен.

— Юто, свали! — приказал знакомый развязный голос. — Безухого старший требует!

Эйна вздёрнули на ноги и погнали наверх, подталкивая, чтобы не свалился на лестнице. Вот и настал решающий для него час.