Serpent Souls (гет)

Холод. Он был спутником Нагайны с самого детства, ещё до того, как её тело начало предательски меняться, сковывая её в тело змеи, лишая человеческого облика. Он всегда был где-то рядом — в промозглом ветре, что гулял по дому, в морозных поцелуях осенних ночей, в отдалённых взглядах матери. Но тогда холод казался чем-то внешним, чем-то, от чего можно укрыться у огня, завернувшись в старое одеяло. Теперь же он стал неотъемлемой частью её самой.

Маледиктус. Это слово обожгло её сознание, как приговор. Когда тёмное проклятие начало заявлять о себе в ранней юности, она ещё надеялась, что сможет справиться, что найдёт способ победить его. Но каждый день приносил всё новые изменения. Сначала это были едва заметные признаки — едва заметные чешуйки на коже, боль в глазах, тянущая боль в груди, как будто её сердце начинало сворачиваться в змеиное кольцо. Со временем всё усиливалось. Нагайну преследовали кошмары, которые подкрадывались к ней по ночам. Они подпитывались страхом, что однажды она проснётся и не сможет снова стать человеком.

Тьма, заключённая в её крови, не только крала тело, но и разъедала душу. В моменты, когда она ещё была способна удержать человеческую форму, леденящий холод не отпускал её даже на миг. Он был не таким, как обычный зимний мороз, к которому можно привыкнуть. Это был ледяной панцирь, охватывающий её изнутри. Он выжигал чувства, превращал радость и надежду в безмолвные статуи, хрупкие, как лёд, готовые рассыпаться в прах от одного прикосновения. Внутренний холод — гораздо страшнее, чем тот, что на коже.

Каждый раз, когда её глаза отражали недовольство или страх окружающих, Нагайна чувствовала, как внутри неё нарастает безразличие. Она уже давно поняла: не люди отталкивают её, это она сама закрывается от них, пряча душу под слой вечного холода, который кажется непробиваемым. Отчаяние, гнев, ненависть — всё это лишь отголоски её страданий. В те редкие моменты, когда кто-то пытался протянуть руку, — тёплую и искреннюю, её проклятие вспыхивало с новой силой, принуждая тело извиваться и скручиваться, будто ей самой становилось невыносимо находиться рядом с теплом.

Каждая новая трансформация была маленькой смертью. Часть её человеческой сущности умирала, уступая место животному инстинкту, бессмысленной ярости и одиночеству. Холодное безумие, обвивающее её пограничное сознание, не давало покоя даже в снах. Там она видела ледяные пустоши, по которым бродила без цели, беспомощная и одинокая, превращаясь в безмолвную змею, что скользила по бесконечным просторам.

Но глубже, под этим слоем вечной мерзлоты, всё ещё теплилась слабая надежда — воспоминание о том, какой она была. Тёплые пальцы матери, касавшиеся её лица в редкие минуты нежности. Беззаботный смех с братьями. Солнечный свет, который, казалось, разливался внутри неё, наполняя мир красками. Однако каждый раз, когда эта искра оживала, мороз пробирался глубже, стирая её из сознания. В конце концов, она уже не знала, где начинается Нагайна-человек и заканчивается Нагайна-змея.

Она ненавидела этот холод, но не могла от него избавиться.