Спастись от Гермионы Грейнджер (джен)

— Чтоо? Пустить министра по кругу? Да они совсем охренели?!!

— А по-моему, это весело. Да и он ведь подумает, что спит только с одной Гермионой.

— А на самом деле их будет..?

— Двенадцать.

— ???!

Из разговора Невилла Долгопупса с Джорджем Уизли за два дня до описываемых событий.

Было уже глубоко за полночь, а мы с Джинни всё ещё сидели в дальнем углу зала на нижнем этаже «Фиксмида» в компании четырёх «Гермион», одной из которых был Васька, ну а остальные, само собой, из местных девочек. Двое из них уже отработали свою смену и теперь в подробностях разъясняли третьей все нюансы и особенности предпочтений клиента. Выражения при этом они не подбирали вовсе, а говорили обо всём прямым текстом, усиливая его крепкими словечками и впечатляющими жестами. Мы с Васькой ржали, слушая их эмоциональные речи, а Джинни поначалу сильно краснела, но вскоре обвыклась и теперь тоже хохотала вместе со всеми.

Прошло уже несколько часов с тех пор, как Бетти уволокла министра наверх, и за это время в его номере успели смениться аж четыре «Гермионы». Но это было только начало. Девицы же, как «отдавшие должное», так и те, которые только собирались это сделать, не уставали стебаться над ситуацией, в один голос заявляя, что это самое весёлое приключение в их жизни, которое они не забудут вовеки. А многие из них даже всерьёз переживали за здоровье мистера Фарша, спорили и делали ставки на то, сколько же подходов он выдержит. Тут же был устроен брифинг и высказаны разные мнения: от крайне лояльных о том, что несчастного Аммелиуса стоит подпоить укрепляющими зельями, до совершенно радикальных — про то, что ему можно просто перевязать яички, и тогда «его силы» хватит надолго. Против последнего особенно непримиримо высказывалась Лиза (ну та, которая похожа на Лестрейндж, вы должны её помнить), поскольку, выступая в финале, требовала оставить для себя живого клиента.

Другой же вектор стёба быстро направился в сторону Васемоны, которую жрицы любви обозвали самой чистоплотной ведьмой столетия за то, что «она» бегала в душ после каждого раза (наверное, понятно, что именно там девочки и менялись друг с другом). На это Васька лишь улыбалась, не уставая повторять, что гигиена — дело святое и о чистоте нужно заботиться всегда.

Вот так, веселясь и пошучивая, мы и проводили время, пока внезапно к нам не подбежала очередная «Гермиона» с дикими глазами и криками: «Атас!!! Он идёт! Прячьтесь!». Дважды повторять не пришлось, и смышлёные девушки со скоростью золотого снитча разлетелись кто куда, а Васемона нырнула под мантию-невидимку.

Сама же идея устроить для министра сексуальный марафон пришла в голову не мне и даже не Васемоне. Первым её высказал Драко, когда понял, к кому в итоге ведут все ниточки клубка, связанного из попыток совратить, а в последующем завладеть Гермионой Грейнджер, что было совершенно ясно из документов, найденных нами у Снейпа. Настоящей цели министра мы тогда ещё, конечно, не понимали, но в том, как именно он собирался использовать Гермиону, сомнений не оставалось. И вот Малфой, которому, по его словам, стала вдруг ужасно противна сама мысль о любом насилии или принуждении женщин, и предложил устроить для Фарша реалити-шоу по мотивам известной в узких кругах игры в карусель. Естественно, с ним самим (ну, то есть с Фаршем, это понятно) в роли главного используемого объекта. Чтобы поняла министерская вошь (это тоже Драко его так назвал) «по чём фунт изюма» и на себе прочувствовал то, что он готовил для беззащитной девушки. Ну а то, что есть женщины, готовые помочь нам в этом справедливом деле исключительно из бескорыстной любви к искусству и некоторому количеству звенящих круглых штучек, именуемых галеонами, воодушевило его ещё сильнее. Потому что пропала нужда превращать наказание министра в какой-нибудь отвратительный противоестественный акт. Так родилась идея привлечь к операции девчонок из «Фиксмида». Ну а заключительный аккорд, предназначенный для мощного подрыва репутации нынешнего министра магии, по словам того же Драко, должна сыграть группа профессионалов, временно лишившихся места работы не по вине, но и не без участия в этом всеми нами любимой Джинни Уизли.

Когда Драко и Васемона посвятили меня в детали своего плана, сильно возражать я не стал. Потому как тоже счёл, что упырь, покусившийся на честь нашей подруги, больше, чем кто-либо иной, заслуживает наказания и позора. Но по-настоящему заинтересовало меня другое: с чего это вдруг у слизеринского хорька внезапно взыграла совесть? Да ещё так, что он сам, без чьей-либо подсказки или награды, решил теперь вступаться за права «униженных и оскорблённых». Вроде как у канонного Драко таких приступов человеколюбия никогда не наблюдалось. Скорее, наоборот. Явилось ли тому причиной сотрясение мозгов, которое Васька обеспечила ему в поезде, или что-то другое, я не знал. А может, он просто изменился, как, по словам Луны Лавгуд, изменились все в Хогвартсе после исчезновения мозгошмыгов? Кто знает? Но факт остаётся фактом: нынешний Драко Малфой мне нравится гораздо больше, чем тот, которого придумала и описала в каноне мамочка Ро.

* * *

На чём я остановился? Ах да! На криках «Он идёт! Прячьтесь!» Ну так вот: «Гермионы» попрятались, а мы с Джинни остались за столом, как бы ненавязчиво беседуя. Вскоре на лестнице послышались тяжёлые шаги, и в зал спустился Аммелиус Фарш. Выглядел он, прямо сказать, не очень… Даже слишком «не очень». Одетый в какую-то длинную, до пят ночнушку (непонятно, мужскую или женскую), в ночном колпаке с помпоном, с блестящим от пота лицом, согнутый, он стоял, навалившись на перила и, дыша, как загнанный зверь, водил по залу мутным взглядом. Поозиравшись пару минут и немного придя в себя, он, наконец, заметил наш столик, куда и устремился, шаркая по полу бумажными тапочками. Передвигался он неуверенно, на согнутых ногах, но, наконец, дошёл и рухнул на скамейку.

— Уфф, Гарри! — выдавил из себя Аммелиус, вытирая колпаком пот с лица и шеи. — Как ты только справляешься с этой бешеной нимфоманкой? Это у тебя что, пиво?

Не дожидаясь ответа, он схватил со стола мою пол-литровую кружку и влил в себя одним движением. А потом, утерев пену со рта, уставился на Джинни и принялся вещать о своих проблемах. Так, как будто говорил с лучшим другом, ища понимания и поддержки.

— Я… её… уже пять… ик! А ей хоть бы что! Понимаете, девушка? Я уже на пределе, а ей мало! Она только: давай-давай, давай-давай!

Джинни сердобольно смотрела на него и участливо кивала. Фарш повернулся в мою сторону.

— А ты, Гарри… силён, раз можешь удовлетворить такую женщину! Я снимаю перед тобой шляпу, — с этими словами он бросил на стол свой смятый ночной колпак.

— Девушка, он великий человек! — теперь министр снова обращался к Джинни, указывая на меня.

Та улыбнулась в ответ:

— Вы совершенно правы, Ваше превосходительство. Гарри у нас такой.

Она обвила мою шею руками и чмокнула в щёку. Я обернулся, и она чмокнула меня в губы. Я на мгновение застыл, разом забыв про всё на свете… Как это?.. Она сама?!

— А..а..а, — стон министра вернул меня к реальности. Я обернулся. Фарш выпучил глаза, переводя ошарашенный взгляд с меня на Джинни и обратно.

— Да, Аммелиус, — я вздохнул и пожал плечами. — Мы живём втроём. И мои красавицы ни в чём не уступают друг другу. А уж в темпераменте — точно!

После этих слов у Фарша закатились глаза, он качнулся назад и с грохотом упал со скамейки.

— Ты убил его!! — Джинни с криком выскочила из-за стола, бросаясь к распластанному министру. Рядом взвизгнула невидимая Васемона: наверно, Уизли как-то зацепила её или наступила на ногу.

— Я??

— Зачем ты это сказал?? А вдруг у него сердце не выдержало???

— У него? Сердце? Ты шутишь??

— …Да нет. Просто обморок. Уфф! — Джинни облегчённо выдохнула. — Подай мою сумочку. Там зелья…

Через какое-то время мы привели Фарша в чувства, и вот он снова сидел напротив, не отрывая взгляда от нас двоих.

— Гарри, — наконец смог вымолвить глава магического правительства. — Ты должен мне помочь. Нет, ты просто обязан! Спаси меня от своей Грейнджер!!!

Он бросился через стол, протягивая руки, и попытался схватить меня за мантию. Я еле успел отшатнуться.

— Гарриии! — он смотрел на меня с мольбой. — Спасиии меееняя…

— Не вопрос, Аммелиус. Ты действительно хочешь всё закончить и больше не претендуешь на Гермиону?

— Нет! Я этого не говорил! — он мгновенно собрался, взял себя в руки, и теперь его голос прозвучал решительно и жёстко. Правда, хватило его ненадолго. Скоро он снова «поплыл» и затянул ставшим уже привычным за сегодня умоляющим тоном.

— Но ты должен подсказать мне какой-нибудь способ. У тебя наверняка есть секрет. Невозможно спать с двумя такими девушками без секрета. Это магия, да? Тайное заклинание? Любовные зелья? Могущественный ритуал? Помоги мне, Гарри. Я не останусь в долгу.

— Хорошо, раз ты просишь, то я помогу. Но ты сам заговорил про долг.

— Всё, что угодно, Гарри! Проси что хочешь.

— Ладно. Но тогда клянись своей магией, что исполнишь моё желание.

— Какое?

— Отдашь мне родителей Грейнджер. Заберёшь из-под опеки Монтгомери и передашь под мою.

— Ох, — тяжело выдохнул Фарш. — Ты и это знаешь… Я согласен.

— Клянись!

— Да… но, — он принялся обшаривать себя, видимо, в бессмысленных поисках волшебной палочки. — У меня… с собой… нет…

— Джинни, ты позволишь? — я посмотрел на Уизли. Она, улыбнувшись, кивнула и протянула свою палочку Фаршу.

— Клянусь своей магией, — тот поднял руку вверх, — что исполню желание Поттера!

По палочке пробежал разноцветный огонёк. Клятва принесена.

— Теперь ты мне поможешь? — Фарш снова умоляюще смотрел мне в глаза. Как будто боялся быть обманутым. Вот же странный тип. Никому не доверяет…

— Конечно, помогу. Я ведь обещал. Вот, выпей, — я протянул ему пузырёк с зельем, который достал из сумочки Уизли.

— Что это?

— Простое бодрящее зелье. Тебе необходимо набраться сил, Аммелиус.

Джинни с интересом глянула на меня. Наверное, думает, когда же это я в зельях разбираться научился? А что в них разбираться-то, если все пузырьки подписаны? Министр одним махом опустошил склянку, а я сунул руку в карман, нащупывая пачку с «Иго-го-шкой». Не вынимая руки (не надо Джинни на эти колёса смотреть), разорвал упаковку, выковырял одну таблетку и протянул министру:

— Вот, Аммелиус, теперь проглоти это, три раза покрутись вокруг себя и трижды прокричи заклинание: «Сим-салабим — Дебаркадер — Абракадабра — Карабас Барабас рулит!»

* * *

— Аха-ха-ха! Охо-хо-хо-хоо!! Карабас-Барабас?!! Ха-ха-ха! Ты серьёзно??! Аха-ха-ха-ха-ха!!! — Васька валялась на столе, дрыгая ногами в приступе дикого ржача.

— Ты как до такого додумался?! Ха-ха-ха-ха-ха!!! — друган вытирал слёзы.

А что тут думать? Я и не думал вообще. Просто так ляпнул, что первое в голову пришло. Какая разница, что там Его превосходительство проорало? Таблетосы по-любому сработают, ори не ори. И ведь всё же получилось. Счастливый министр убежал наверх, как только почувствовал оживление пониже пупка. А по дороге кричал, что уж сейчас он покажет «этой сучке», чего стоят парни из Лютного. Мы покатились со смеха, когда за ним захлопнулась дверь номера. Вот только теперь, по настоянию Васемоны, мне всё-таки пришлось предъявить народу волшебные пилюли, наделавшие столько шума и позволившие нам наконец-то сделать первый реальный шаг к освобождению Гермиониных предков.

У Васьки вид коня на упаковке вызвал новый припадок веселья, а Джинни скромно захихикала, но потом, правда, с интересом взглянула на меня. Спрашивать она ничего не стала. Просто вернула колёса и всё. На самом деле это было здорово. Потому что спроси она, откуда у меня такое средство, и я бы соврать не смог. И этим, может быть, снова бы навлёк её гнев на близнецов. И тогда всё заново: разгромленный магазин, какое-нибудь сожжённое издательство, летучие мыши, разбитые рожи, а то и ещё что похлеще.

А вообще-то нам уже давно пришла пора разойтись для отдыха. И не потому, что хотелось спать (хотя и это тоже), а потому, что впереди ещё один очень важный день. И напрягаться придётся не меньше, чем сегодня. Видя, что Джинни начинает клевать носом, я предложил проводить её в Хогвартс. Но тут она категорически запротестовала:

— Ты что, с ума сошёл? Зачем нам терять время на поход туда, чтоб утром снова вернуться? Давай лучше здесь заночуем.

Оставаться в борделе мне не хотелось. Не то чтобы я испытывал к таким местам какую-то неприязнь или брезгливость, но всё равно как-то… Знаете, как это бывает, если не лежит душа? Но рыжую поддержала Васька, и мне пришлось уступить, приняв мнение большинства…

— Апартаменты для мистера Поттера давно готовы. Я Вас провожу, — гоблин-сутенёр заявил это раньше, чем я успел задать ему вопрос о наличии свободных номеров.

Я подивился. Апартаменты? Это ж с каких пор он меня так полюбил-то? Хотя, наверняка он просто выполняет указания Дафны. Ну что ж, веди в свои апартаменты…

— Я вернусь, — пообещал я Васемоне. — Всё равно дежурить всю ночь надо, а то вдруг этот чёрт опять выскочит. Вот только Джинни провожу и сразу назад.

На это друг лишь махнул рукой:

— Не переживай, не выскочит. Ему сейчас до самого утра работы хватит. Сами отдохните. Это я сегодня ничего не делал, так что до конца отдежурю. А вы идите.

— Поглядим, — я развернулся, чтобы догнать Уизли…

* * *

— Номер для мистера Поттера, — важно объявил гоблин, отступая в сторону.

«Да уж, бл…ь, апартаменты…». Я смотрел на обшарпанную дверь с растрескавшимся косяком, с облупившейся местами краской, и мне вдруг почему-то стало так стыдно перед Джинни! Уж лучше бы я её в Хогвартс отвёл. А вот сейчас придётся коротать ночь мало что в блядюшнике, так ещё и в комнате для самых отстойных посетителей. Или бичей. Или домашних эльфов, б…дь! А ещё эта надпись, нацарапанная гвоздём поперёк двери: «Х…й всех спасёт!»… Вот же, бл…! Угораздило меня попасть! Наверное, это гоблин решил так отомстить за тот пендель, что я ему отвесил, когда впервые попал в «Фиксмид». И за свой галстук, в который я тогда высморкался.

— Прошу! — гоблин распахнул дверь, и мы с Уизли, взявшись за руки, шагнули в темноту. А куда уж теперь деваться?

— Люмус! Приятного отдыха, — послышалось за спиной, и дверь за нами закрылась.

Мы с Джинни как стояли, крепко сжимая руки, так и застыли на месте с открытыми ртами, не в силах оторвать взгляда от… от того, что пред нами предстало. Вот это да!!! Куда мы, бл…ь, попали??!

Я не знаю, с чем это сравнить, но… вы бывали когда-нибудь в президентском люксе какого-нибудь суперского отеля? Вот и я не был. Но думаю, что он не сильно бы отличался от того места, где сейчас находились мы. Плюс добавить интерьер и убранство в духе викторианской эпохи: хрусталь, резная мебель, потолочная лепнина, картины на стенах, золочёные подсвечники и ручки дверей, цветной мозаичный пол, фигурная каминная решётка, мягкие кресла и диваны, обтянутые под красный бархат, инкрустированный стол, за которым уместилась бы добрая половина нашего факультета, и ещё много чего прикольного и офигительного.

Во второй комнате нас ожидало ещё большее охренение. Ну, грандиозная величественная кровать под прозрачным балдахином, это ещё куда ни шло. Ну, зеркала в могучих оправах, низкий стол и куча мягких кресел, выстроенных за ним в полукруг, это тоже ладно. Ну, ещё много чего другого… Но всё это не важно. А главное, что меня (да и Джинни, наверное, тоже) едва не привело в шок — это цветы. Огромное количество живых букетов повсюду. Разных. По виду, форме, размерам. Многих из них я никогда раньше не видел. Некоторые торчали из ваз, стоящих на полу, и упирались концами в потолок. А другие — совсем крошечные, не больше галеона… Разные, в общем. Но они были просто везде! И пахло совсем не как в оранжерее. Странное дело, но все вместе они создавали лёгкий бодрящий аромат, от которого не кружилась голова, но было ощущение свежести и какой-то сладкой, даже фруктовой насыщенности. От этого (или не от этого) меня вдруг накрыла атмосфера покоя, полной отрешённости от проблем, потребности человеческого тепла и нежности. Захотелось взять Джинни на руки, мягко опустить в кресло, самому усесться на пол у её ног, уткнуться лицом в её колени и шептать, шептать нежные слова. Нет, не объясняться в любви, а просто говорить обо всём, что тяготит душу; выложить самые скрытые и сокровенные вещи, слышать в ответ её голос и наслаждаться…

Ещё три двери прямо из спальни вели в санузел, ванную комнату и просторный будуар, который сейчас был пуст. Вот это ни хера себе! Что и говорить: чары, а особенно чары незримого расширения — великая вещь.

Закончив исследование нашего временного пристанища, я взглянул на свою любимую. Вот теперь мне было перед ней не стыдно.

Джинни уже огляделась вокруг и сейчас стояла возле кровати с ироничной улыбкой. Заметив мой взгляд, она подняла голову:

— А тебя здесь очень любят. Наверное, самый желанный клиент. Ты уже всех здешних курочек успел перетоптать?

— С чего ты взяла?

— Ну как же: все девушки внизу с тобой такие приветливые, ты носишь в кармане любовное средство, да ещё этот роскошный номер, который наверняка не каждому предоставят. Сделать выводы несложно, — она, ухмыльнувшись, пожала плечами.

— Да нет же. Всё не так. Таблетки — это ладно, с ними другая история. Девушки со всеми приветливые, у них работа такая… Но точно говорю: я здесь совсем не желанный гость, уж поверь. А номер… — я ещё раз огляделся вокруг, — наверное, это из-за Дафны.

Джинни на секунду помрачнела, стала грустной, но сразу же снова заулыбалась. И заявила:

— Значит, я была права. Так вот где ваше гнёздышко!

— Какое ещё гнёздышко? — я недоумевал. О чём она говорит?

— Любовное, разумеется. А что? Да не смущайся. Я ведь давно заметила: вы с Дафной часто исчезаете вдвоём, подолгу вместе проводите время, потом возвращаетесь довольные, как слоны...

Вот ни хера ж себе! Это что же Джинни вообразила? Что мы с Дафной…?! А рыжая запросто продолжила:

— Только не думай, что я осуждаю. Я даже рада за вас и прекрасно понимаю тебя. Ты много делаешь для всех нас, здорово устаёшь, рискуешь, спишь с нами в одной постели, как настоящий джентльмен: ни разу лишнего себе не позволил. Конечно, тебе нужно снимать напряжение, ты ведь не железный…

Казалось, Джинни говорит совершенно серьёзно. Вот только улыбка на её лице выглядит как-то неестественно. Будто приклеили. А ещё она пару раз почему-то шмыгнула носом. А я слушал всё это и краснел как рак. Не нужно и в зеркало смотреть: я чувствовал, как горело лицо, а щёки так, будто вообще полыхали.

— …Ты только скажи мне одно: она тебе правда дорога, или это у вас просто, чтобы расслабиться? Ой, прости! Не отвечай, — она замахала руками, пряча глаза. — Это не моё дело. Глупость сморозила!

Ух! Я уже пришёл в себя после первого шока от таких слов, подошёл и, осторожно взяв за локти, повернул к себе.

— Ты что себе придумала? У нас с Дафной ничего нет, я тебе клянусь! Все наши отношения только по делу.

Уизли подняла глаза и удивлённо на меня уставилась:

— Правда? А почему?

И тут я не выдержал:

— Да потому что мне нравится совсем другая ведьма!.. Только не спрашивай, кто.

Я отстранился. А она ещё постояла некоторое время, а потом присела на кровать и загрустила. После чего попыталась улыбнуться (это снова плохо получилось):

— Значит, всё-таки нравится…

— Да. Очень. И мне кажется, что я без неё… не смогу, — я опустился рядом на ковёр.

— А ты уже говорил ей об этом?

— Нет. И не стану.

— Почему?

— Потому что у нас нет будущего. Потому что я скоро исчезну отсюда навсегда и больше никогда её не увижу.

— Но ведь сейчас ты здесь.

— Ну и что с того? А как дальше жить? Она не из тех, с кем можно на раз или два, а потом забыл и всё. Она мне нужна на всю жизнь, понимаешь?! А как теперь, так лучше и не начинать… — я махнул рукой. — Да и другой ей нравится. Не я.

— Она тебе сама говорила, что ей нравится другой?

Я кивнул.

— Ты её любишь, — это прозвучало как утверждение, не как вопрос. Я подтвердил:

— Люблю. И от этого всё только сложнее.

Джинни сидела на кровати, а я спиной к ней на полу у её ног. Она погладила меня по голове.

— Я всё равно думаю, что ты должен ей всё рассказать и признаться в чувствах. Просто иначе тебе будет очень тяжело жить.

Я замотал головой:

— Нет.

— Это очень тяжело. Поверь, я знаю. Я сама через это прошла… прохожу.

Мы помолчали. Джинни гладила меня по волосам. Её пальцы выписывали замысловатые кренделя в моей причёске, и от этого было приятно. Захотелось закрыть глаза, полностью предавшись ощущениям, когда она заговорила размеренно и негромко:

— Ты сильный. Ты умный. Ты смелый. Ты бережёшь других больше, чем себя. В тебе есть то, о чём я раньше только слышала, но никогда не встречала в людях: ты уверенный в себе и не злой; не скрываешь недостатков, не боишься выглядеть оболтусом, не выпячиваешь свои достоинства. Просто делаешь то, что нужно. Ты настоящий. А она, эта ведьма, правда тебя стоит? Твоих чувств? Потому что если нет, то это будет обидно.

— Стоит. Она замечательная. Прекрасная. Она лучшая, кого я встречал в жизни.

На пару секунд Джинни замерла и вдруг сильно шлёпнула меня по голове.

— Какие же вы, мальчишки, всё-таки вруны!

Я развернулся. Она сидела, упираясь руками в кровать, и качала головой. Потом глянула на меня:

— Однажды ты то же самое сказал мне. Врун!

Я притянул её за ладони, вынуждая повернуться ко мне лицом:

— Джинни, я влюбился. Как дурак. В самую лучшую, самую красивую, самую дикую, самую нежную, в самую бесстрашную и безбашенную ведьму! Которая вдребезги разносит магазинчики, лупит по братьям кишечно-опорожняющими заклятьями, сметает преграды Адским пламенем, плюёт на сплетни про себя, готова отдать здоровье, чтоб вылечить товарища, и по ночам прыгает с башен, рискуя убиться, чтоб доказать себе, что она чего-то стоит!

Хотели признание — получите! Уизли застыла, хлопая глазами, пока до неё доходил смысл сказанного. Потом поднялась с кровати и потянула меня вверх. Я тоже встал в полный рост. Подумал, что она мне сейчас въебёт. Но она только посмотрела на меня мокрыми глазами и вдруг прильнула губами к моей щеке, оставляя влажный след.

— Это правда, гость? То, что ты сейчас сказал? Она для тебя действительно важна?

— Больше, чем всё остальное.

— Почему ты раньше молчал? — слёз в её глазах стало слишком много, и они полились из уголков глаз тоненькими струйками, оставляя на коже узкие дорожки.

— Почему не говорил об этом? Столько времени… Ей… ей не нравится другой! Раньше нравился, не теперь. Она изменилась, гость. Давно изменилась, просто ты не замечал! Не уходи, прошу. Не бросай меня одну в этой комнате. Только не сейчас!

Она обхватила ладонями моё лицо и принялась целовать, приговаривая:

— Не уходи. Прошу, останься! Пожалуйста.

Вдруг она отстранилась, придя в себя.

— Прости, — она разомкнула объятья, сделала попытку отвернуться, но я снова притянул её к себе, ловя её губы. А дальше… только мягкая податливость её тела, нежный аромат яблок и сливочного пива на языке, её тёплое дыхание на моём лице, руки, сжимающие мои плечи… И моя рука, скользнувшая вниз… Она вздрогнула, но не отшатнулась.

— Постой, — наконец она разорвала поцелуй. — Ты должен знать. Ты тоже важен для меня… И у меня ещё никогда... Ни с кем.

«Да и у меня тоже. Но ведь не сейчас ей об этом говорить».