На чердаке (джен)

Воскресенье не задалось с самого утра, наступившего не как обычно, в обед, а именно утром. Около шести часов. Соседи ещё видели десятый сон, а Зинаида Львовна не сняла огуречную маску. В квартире Воронцовых царила привычная для выходного дня сонная тишина. Юля, не изменяя себе, спала со стороны стены на спине, прижимая к боку игрушечного кота, подаренного отцом ещё в детстве. Ночная маска с растянувшейся резинкой съехала с глаз и болталась где-то на шее, а пряди русых волос змеями вились по подушкам. Влад привычно прижимался к Юле с другого бока, обхватив руками, и тихо сопел ей в шею, периодически по инерции сдувая волосы, лезшие в лицо. Димка звёздочкой раскинулся на своей кровати, потеряв где-то одеяло, а на животе у него клубком дремал Боб. Данька, как в кокон завернувшись в одеяло свое и брата, едва слышно похрапывал.

Безмятежную идиллию разрушила назойливая трель дверного звонка. Первым среагировал Боб, кинувшись в коридор. За ним, сонно потирая глаза, проснулись Дима с Даней. Они переглянулись, посмотрели на время и легли обратно. Влад, поморщившись от неприятных звуков, попытался зарыться в волосы жены, но не добившись успеха, перевернулся и накрыл голову подушкой. Так вышло, что открывать пришлось Юле. С трудом отлепив себя от кровати, девушка, завернувшись в халат, побрела в прихожую, чуть не споткнувшись о Боба. Не проснувшись до конца, она даже не подумала спросить, кто пришел или посмотреть в глазок, сразу же распахнув дверь, желая поскорее прогнать нежданного гостя.

Сонливость как рукой сняло, стоило встретиться взглядом с женщиной, стоявшей на пороге. Первым, что привлекло внимание, аккуратное каре без единого торчащего волоска, будто волосы обильно полили лаком. Юля даже позавидовала таким здоровым волосам, которых у нее никогда не было, и укладке, недостижимой для нее из-за лени. Лицо женщины, несмотря на редкие морщины, ещё не успело потерять элегантности, а прямоугольные очки, чуть сползавшие к кончику носа, придавали ей благородства. Юбка-карандаш подчеркивала стройность фигуры, делая общий вид гостьи изящнее. Но уничижающий взгляд свысока, во всех смыслах, быстро заставил Юлю вспомнить о гордости и перестать откровенно завистливо рассматривать женщину.

Что-то в ее чертах показалось девушке болезненно знакомым, но она не позволила себе снова начать пялиться на гостью.

— Э… Здравствуйте, — неуверенно поздоровалась Юля, дружелюбно улыбнувшись.

— Кто вы?

От тона, с которым был задан вопрос у девушки по спине пробежали мурашки. Ей показалось, что она уже слышала что-то похожее. Лёгкая угроза, прозвучавшая в голосе, почему-то приятно отозвалась в груди, а не вызвала привычную агрессию для защиты.

— Юлия, — твердо отозвалась Юля, непроизвольно выпрямив спину и подняв подбородок, чтобы казаться выше.

Она все же растерялась, позабыв о том, что у нее есть отчество, которое стоило бы использовать при общении с неизвестной, но поправляться не стала.

— Что вы здесь делаете? — не соизволила представиться женщина.

— Я здесь живу, — нахмурилась Юля, ожидая, когда гостья поймет, что ошиблась квартирой и уйдет, но та не выглядела так, будто вообще способна ошибаться. Ее уверенность с каждой секундой все больше настораживала Юлю.

— Давно?

— Что за допрос?

Женщина нахмурилась. Пронзительный взгляд змеей впился в Юлю, пробрав до самых костей. Глаза. Она уже видела их. Определенно. Только смотреть они должны иначе, мягче. Боб, послушно сидевший у ног, зашипел, вздыбив хвост и обратив на себя внимание. Опустив ненавистный взгляд на кота, гостья скривилась, как от зубной боли. Боб мастерски его проигнорировал, показательно повернувшись к женщине задом, видимо, выражая свое отношение к ней. Напряжение плотной пеленой повисло в воздухе.

— Мама? — раздался сзади удивленный голос Влада.

Мальчики, толкавшиеся на выходе из комнаты, замерли, уставившись на взрослых. Юля ошалело перевела взгляд с мужа на незнакомку. Боб, будто предчувствуя бурю, под шумок сбежал на чердак, слово нарочно зацепив своей шерстью одежду женщины, оставив на кипельно белой юбке оскорбительные черные шерстинки.

— Мама? — переспросила Юля.

— Мама? — переглянулись Димка с Даней.

— Владислав, как это понимать? — не обращая на окружающих внимания, сурово спросила гостья, бесцеремонно шагнув в квартиру, грубо сместив девушку.

— Мама, обычно, собираясь в гости, об этом предупреждают, — заметил Влад, подойдя к ним и положив обескураженной Юле руки на плечи. — Познакомься, это моя жена. А там Димка с Даней, — мужчина кивнул в сторону комнаты, и мальчики хором неуверенно поздоровались. — Семья, познакомьтесь, моя мама — Галина Михайловна.

Женщина с каждой минутой хмурилась все сильнее. Ее тонкие брови грозились достигнуть пола, а выражение лица приобрело какое-то сложное, но определенно недоброжелательное выражение. Весь ее вид выражал недовольство и раздражение, а в коротком взгляде, брошенном на мальчиков, читалось отвращение.

— Обычно, прежде чем жениться, об этом говорят матери, — вернула она сыну, осуждающе сверкнув глазами.

— Поверить не могу, что ты ей не сказал, — прошипела Юля, наступив мужу пяткой на ногу. Влад лишь извиняюще улыбнулся, ближе прижав к себе жену.

Даня обратил внимание, что папа нервничал. Внешне это было почти незаметно, но благодаря своей наблюдательности, он научился различать настроение флегматичного Влада. Улыбка была не искренней, которую папа носил дома, и не вежливой, используемой на работе, а какой-то новой. Чересчур широкой с едва подрагивающими уголками, словно он не знал, какую из его улыбок выбрать, чтобы угодить сразу всем. Это выглядело жалко. Даня подумал, лучше бы он вообще не улыбался.

Димка рядом напрягся, уловив общую эмоциональную атмосферу. Даня анализировал ситуацию, людей, их поведение, а Дима был эмпатом, воспринимая все на интуитивном уровне.

Галина Михайловна была настроена недружелюбно, своей холодностью замораживая всех вокруг. Даня отметил схожесть матери и сына, как внешнюю, так и в характерах. Влад унаследовал от нее не только глаза, ставшие для Дани родными, а теперь смотревшие так, будто он был грязью, но и поражающую воображение выдержку. Внутри все болезненно сжалось. Дима неприятно впился ему пальцами в руку.

Их новоявленная бабушка, которую он не решится так назвать, чувствуя, что та воспримет это как оскорбление, Димке не нравилась. Уверенность и непоколебимость, которыми обладали они оба, оказывали совершенно разное влияние. Владу хотелось довериться, а от Галины Михайловны держаться подальше, потому как было непонятно, на что она была способна.

Внутренний стержень, который Даня мог отметить у бабушки, лишь увидев ее, смог сформировать и Влад. Только он никогда его не показывал, отчего становился ещё более опасным противником. Влад всегда отстаивал свои границы легко и непринужденно, так что не сразу приходило понимание того, что тебя обвели вокруг пальца, а мама его, по всей видимости, действовала резче и грубее, даже не давая противнику возможности выпустить когти. Она вгрызалась в глотку сразу, завидев жертву, слабее нее.

Дане не понравилось, что он рассматривает ситуацию, будто хищники собрались делить территорию. Из размышлений его вырвал Димка, высунувшийся из-за его спины. Данька почувствовал, что брат, словно ёжик, обнажил свои колючки, завидев опасность. Если острый ум Влад тоже взял от мамы, то ей стоит воспользоваться своим, пока не поздно. Димка хоть и маленький, но агрессивный — вцепится в палец — откусит всю руку. Это теперь была его территория, его родители, его брат, поэтому он подобно животному готов сражаться до последней капли крови. Данька потряс головой, пытаясь избавиться от дурацких сравнений.

— О чем ты вообще думал, Владислав? — не отводя взгляда, спокойно спросила Галина Михайловна, но сталь, прозвучавшая в голосе, вызвала непроизвольные мурашки.

Влад виновато — не то перед женой, не то перед матерью — опустил глаза в пол. Данька, распахнув глаза от удивления, невольно шагнул назад. Папа был их опорой, защитой, непробиваемым щитом, который сейчас так просто опустился перед Галиной Михайловной. Она была его матерью, он уважал ее, поэтому уступал. Не слабость перед сильным, а почтение старшего. Но это страшно, потому что теперь они беззащитны.

— Что вы имеете в виду? — мгновенно вскинулась Юля.

Нет. Влад не единственная их защита. За каждым успешным мужчиной стоит женщина. Юля не стояла за Владом, она шла впереди, снося все возможные и невозможные преграды, а он распугивал всех, кто пытался ей помешать. Юля всегда пробивалась сама, умела постоять за себя и свою семью. Она была не могучим дубом, все равно не защищённым от ураганного ветра, а пеньком, о который все спотыкаются, проклиная, но ему все равно; он продолжит стоять на месте, крепко держась корнями. Даня снова потряс головой. Спросонья в голову лезли всякие глупые сравнения.

— Душа моя, — мягко, но с нажимом, позвал Влад, как он обращался только к Юле, и она, подавив раздражение, силой заставила себя промолчать.

— Я имела в виду, — начала Галина Михайловна с едва улавливаемой едкостью в голосе, — как сын, воспитанный мной, решил жениться на женщине с прицепом. Хотя, зная его покладистый характер, я не удивлена, что вы смогли сесть ему на шею.

Юля подавилась воздухом, набрав его в лёгкие слишком резко, и лицо ее приняло какое-то новое, изумлённо-возмущенное выражение. От таких откровенных заявлений она даже потеряла дар речи.

— Мама, — нахмурившись, с укором воскликнул Влад, резче необходимого спрятав жену за спину.

— Не мамкай, — вскинулась Галина Михайловна.

— Выбирай, пожалуйста, выражения.

— Владислав, а какой реакции ты ожидал? Не навещаешь больше года, звонишь только по праздникам, я скучаю, беспокоюсь, приезжаю узнать, все ли хорошо у моего сыночка, а дверь мне открывает какая-то профурсетка.

Возмущение вновь выступило у Юли на лице. Димка дернулся вперёд, и не менее обескураженный Данька на одних инстинктах успел остановить брата от действий и зажать ему рот рукой, чтобы тот ненароком не развязал внеплановую войну. Оскорбления в свой адрес Юля стерпит, но в их нет. А если Юля сцепится с Галиной Михайловной, то разнять их не сможет даже участковый. Влад, тоже это понимавший, не позволил жене и рта раскрыть, самостоятельно прервав свою маму.

— Мама! Выражения!

— А как иначе? Это ж во сколько родить надо было, — недовольно фыркнула Галина Михайловна.

— Это не Юлины дети, а наши.

Влад сказал это твердо, всем своим видом показывая, что возмущения не принимаются, но Даня все равно заметил его колебания. Он был не уверен не в том, что говорил, а в том, как на это отреагирует Галина Михайловна. Та удивлённо вскинула брови. Неверие проскочило в глазах, в упор смотревших на сына, а после метнувшихся в сторону мальчиков. Даня поежился от холода во взгляде, обратившегося к ним. Димка неосознанно сжал руки в кулаки и задвинул брата себе за спину. В отличие от Дани, стойко встретившего взгляд Галины Михайловны, Дима ей в глаза не смотрел, сосредоточив внимание на точке у нее между бровей. Квартира на мгновение погрузилась в напряженную тишину, плотную настолько, что казалось ее можно пощупать. Было слышно, как Зинаида Львовна включила телевизор, где шла утренняя передача о здоровье.

— Так они приемные?

Даньке совершенно не понравилась интонация, с которой был задан вопрос. Прозвучало так, будто они какие-то неправильные, прокаженные. Юля до сих пор была слишком поражена, чтобы говорить, а Влад, хоть и не сводил взгляда с матери, перечить явно был не намерен.

— Владислав, я серьезно не понимаю. Вы не можете иметь детей?

— Да что вы несёте?! — автоматически вскрикнула Юля.

— Тогда может вам нужны были деньги?!

— Мама, прекрати!

— Тогда объясни мне, что сподвигло вас на столь категоричные действия. Нечем было заняться, чем возиться с невоспитанными и неотесанными сиротами, которые даже собственным родителям не нужны.

Слова больно резали и слух, и душу, оставляя поверх старых шрамов новые раны. Данька неосознанно стушевался, тоже опустив взгляд. Он понимал, что Галина Михайловна не права, но внутри все переворачивалось и неприятно сжималось в тугой комок. Димка же, наоборот, стал выглядеть ещё агрессивнее, но возникать не спешил, обеспокоенно косясь на него.

— Я бы советовала вам следить за своими словами, — практически прорычала Юля, замерев прямо перед Галиной Михайловной, пылая яростью. — Если вы приехали сюда только для того, чтобы кого-нибудь оскорбить и потешить свое самолюбие, то выход прямо за вами. Будете уходить, дверь закройте с той стороны.

Даня их уже не слушал, сосредоточив свое внимание на Владе. Он поймал взгляд отца, надеясь получить поддержку, увидеть отрицание слов Галины Михайловны… Тот отвёл глаза.

Внутри что-то сломалось.

Неожиданно треснуло, пустив тысячи трещин, развалившись на части. Удар молотка по хрупкой вазе.

— Гостеприимству вас, Юлия, я смотрю мама не научила. Или вы как они? — она кивком головы указала в сторону мальчиков. — Тогда неудивительно.

— А вас, видимо, не научили держать свое мнение при себе, потому что оно мне вообще не упёрлось! — Юля уже перешла на крик, ее буквально трясло от злости.

Чувства внутри кипели и бурлили, грозясь выплеснуться наружу жгучим кипятком. Злоба буквально разъедала внутренности. Острые слова щекотали язык. Юля непроизвольно сжала чесавшиеся руки с такой силой, что ногти неприятно впились в ладонь, не позволяя терять связь с реальностью. Было до боли обидно. За себя, за мальчиков. Она не выносила несправедливости, а Галина Михайловна осуждала их ни за что ни про что. Резала без ножа. Юлю чуть ли не выворачивало наизнанку, так сильно хотелось стереть с лица женщины эту гипсом застывшую непоколебимость. Оскорбить сильнее, задеть за живое, чтобы она почувствовала ту же боль. Втоптать в грязь, сбить спесь, показать, что есть сильнее.

Влад вовремя подоспел, втиснувшись между женой и матерью.

— Мама, пожалуйста, перестань. Проходи на кухню, я позже покажу тебе твою комнату.

Галина Михайловна смерила сына нечитаемым взглядом, оставила у порога свою сумку, которую раньше никто не приметил и, сняв туфли на невысоком каблуке, грациозно продефилировала в указанном направлении мимо мальчиков. Разозленный Димка утащил брата в комнату, закрыв дверь и оставив Влада с Юлей одних в коридоре.

— Юленька, душа моя, любовь моя, пожалуйста, потерпи немного, — Влад прижал к себе жену, но не получив реакции, принялся покрывать ее лицо поцелуями. — Всего пара дней и она уедет, я тебе обещаю. Пойми, мама — моя семья. Она несмотря ни на что вырастила и воспитала меня, я люблю ее и не могу просто выгнать. Она не заслужила этого. Пожалуйста, душа моя, ты должна меня понять.

Голос Влада непривычно дрожал. Он, казалось, готов был при необходимости встать на колени. Юлю словно окатило холодной водой. Вспыхнувший внутри огонь мгновенно потух. Она успокоилась, смотря в печальные глаза мужа. Юля видела, что это важно для него. Влад принимал ее такой, какая она есть, любил не за что-то, а просто так, не просил меняться и был готов исполнить любую ее прихоть. Юля тоже любила его. Искренне, отдавая себя полностью, без сожаления. И сейчас она просто не могла отказать ему в этой маленькой, но такой дорогой для них обоих, только в разных смыслах, просьбе.

— Хорошо, — выдохнула Юля, поднявшись на носочки и прижавшись к губам мужа. — Только попроси ее хотя бы мальчиков не трогать, они не я, их чувства слишком хрупки. Я не хочу после ее отъезда снова собирать по осколкам детские души.

— Конечно, — Влад будто воскрес и посветлел.

Его глаза заискрились такой искренней благодарностью, что Юле даже стало неловко. И смотря в них, она думала: можно ли влюбиться ещё раз. Потому что она, кажется, влюбилась. Не было бабочек в животе, и ноги не подкашивались. С Владом было просто спокойно и безопасно. Ни цветы, ни подарки были не нужны, она просто хотела быть рядом. Юля хотела, чтобы он доверял ей. Она была готова вытереть ему слезы и быть рядом в любом состоянии. Влад верил в нее, поддерживал и Юля хотела отвечать тем же.

Данька, наблюдавший за ними через щёлку в двери проглотил непрошенные слезы. Ему было обидно, но тот факт, что родители не заострили на словах Галины Михайловны внимания, обнадёживал, правда не успокаивал. Угрюмый Димка, обнявший своего кота-сардельку, показательно завалился спать, словно его ничего не волновало. Данька хотел было последовать его примеру, но был слишком взволнован, поэтому не придумал ничего лучше, чем лечь рядом, прижавшись спиной к спине, и просто лежать, в надежде, что гадкое предчувствие пройдет само собой.

Все воскресенье в доме царила противная, нехарактерная для их дома тишина. Влад занялся тем, что ограждал семью от общения со своей мамой, полностью перехватив ее внимание, и весь день молча слушал нотации и укоры. Юля, лишённая душевного равновесия, скрылась с холстом и красками на чердаке у Боба. Они сами, прихватив ракетки для бадминтона, сбежали сразу после быстрого завтрака, не появляясь до вечера.

Юля категорически отказывалась возвращаться в квартиру, поэтому ужинали они, как и зимой, на чердаке. Мама даже заказала пиццу с роллами, а позже к ним присоединился папа. Они не говорили о Галине Михайловне, поэтому мальчики успели благополучно забыть о неприятности, появившейся в их семье, просто наслаждаясь приятным вечером.

Но неприятность о них не забыла.