Стереть твой номер (гет)

Ярость — это огонь. Он горит ярко, жарко, но недолго. Через час, может, два, от бушующего пожара в душе Люмин остались лишь тлеющие угли и горький запах дыма. Она сидела на полу в своей темной комнате, обхватив колени руками, и смотрела в никуда. Гнев ушел, оставив после себя оглушающую пустоту и холодный, липкий страх.

План, казавшийся таким ясным и правильным в пылу ярости — «высказать все и вышвырнуть его из своей жизни» — теперь, в тишине, выглядел пугающе.

«Хорошо. Я его брошу, — беззвучно проговорила она. — И что дальше?»

Этот простой вопрос заставил ее содрогнуться. Перед глазами, как в замедленной съемке, пронеслась ее жизнь «до». До Скарамуччи. Пустые вечера в общежитии. Одинокие обеды в углу столовой. Неуверенность в себе, страх заговорить с кем-то первой. Она была как призрак, скользящий по коридорам университета, незаметный и молчаливый.

А потом появился он. Скарамучча ворвался в ее упорядоченный, тихий мир, как ураган. Он был грубым, язвительным, невыносимым. Он заставлял ее отвечать, спорить, чувствовать. Он вытащил ее из ее уютного кокона. Благодаря ему она познакомилась с Итто, Синобу, Томой. С Синьорой, Дотторе, Тартальей... Благодаря ему она впервые пошла на вечеринку, впервые почувствовала себя частью чего-то большего, чем просто учебный процесс. Он подарил ей новую жизнь, новых друзей, новую, более смелую версию самой себя.

И теперь она должна была от всего этого отказаться? Мысль была невыносимой. Расстаться с ним — это не просто разорвать отношения с парнем-предателем. Это значило потерять все. Снова остаться одной. Итто, Синобу, Тома — они в первую очередь его друзья. Как она будет смотреть им в глаза? Как они будут общаться с ней после того, как она расстанется с их лучшим другом из-за скандала? Они выберут его. Конечно, они выберут его.

И Люмин снова окажется там, откуда так отчаянно пыталась выбраться. Одна. В своем коконе, который теперь, после короткого вкуса свободы, казался ей не убежищем, а тюрьмой. Паника начала затапливать ее.

«Может, сделать вид, что я ничего не видела?» — промелькнула в голове малодушная, отчаянная мысль. Просто промолчать. Проглотить обиду. Сохранить все, что у нее есть, ценой собственной гордости.

Люмин представила это. Утром он придет, как ни в чем не бывало. Она улыбнется ему. Они пойдут на пары. Она будет смеяться над шутками Итто, зная, что ее парень вчера целовался с другой. Она будет лежать с ним в одной постели, чувствуя на его губах фантомный вкус чужой помады.

Нет. Она не сможет. Она не такая. Она не сможет притворяться. Эта тайна, эта ложь отравит ее, съест изнутри, превратит каждый день в пытку. Она будет постоянно ждать нового удара, вздрагивать от каждого уведомления на его телефоне, видеть предательство в каждом взгляде. Это не жизнь.

Так что же делать? Уйти — страшно. Остаться и молчать — невозможно.

Она сидела в темноте еще очень долго. Слезы высохли, оставив на щеках стягивающие соленые дорожки. И постепенно, из пепла ее ярости и глубин ее страха, начало формироваться третье решение. Надо с ним поговорить, выслушать его объяснения. Люмин надеялась, что найдется какая-то чудесная причина, которая объяснит всё и облегчит страдания…

* * *

Утро встретило ее головной болью от бессонной ночи. Люмин посмотрела на себя в зеркало и не узнала. Бледное, измученное лицо, темные круги под глазами. Но сами глаза… в них не было ни слез, ни вчерашней ярости. Только холодная, стальная решимость. Она оделась механически, выбрала что-то простое и неброское, не утруждая себя даже макияжем. Сегодня ей было не до этого.

Она пришла в университет на полчаса раньше обычного. В холле было еще почти пусто. Она выбрала место у колонны, в стороне от главного входа — так, чтобы ее не было видно сразу, но она могла видеть всех. И стала ждать.

Скарамучча появился ровно за десять минут до начала первой пары. Он выглядел не лучше нее — помятый, явно страдающий от похмелья, с выражением вселенской усталости на лице. Он шел, опустив голову, и, казалось, не замечал ничего вокруг. Он увидел ее, только когда почти поравнялся с колонной.

Его первая реакция была предсказуемой — глухое раздражение, смешанное с тревогой. Скарамучча явно подумал, что она пришла продолжить вчерашнюю ссору. Он уже приготовился бросить что-то язвительное, но, подойдя ближе и разглядев ее лицо, замер. В ее взгляде не было ни обиды, ни мольбы. Ничего из того, к чему он привык. Только пугающее, неживое спокойствие.

— Что, решила устроить мне разбор полетов с самого утра? — все же выдавил он, пытаясь скрыть свою растерянность за привычной язвительностью.

Люмин не ответила на его выпад. Она посмотрела ему прямо в глаза, и ее тихий, ровный голос прозвучал в полупустом холле оглушительно громко.

— Как прошла вечеринка?

Этот простой вопрос сбил его с толку. Он ожидал чего угодно — слез, упреков, криков. Но не этого холодного, отстраненного любопытства.

— Нормально, — пробормотал он, отводя взгляд. — Скучно. Ничего интересного.

— Не ври мне, — так же тихо сказала она. И от этого шепота у него по спине пробежал холодок. — Я говорила с Синьорой. Я видела ее сторис, где ты… С Моной… Вы… — она не могла выговорить дальше, чувствуя, как дрожит голос.

Он застыл. Паника, которую он так старательно глушил алкоголем и злостью, ударила ему в голову. Он инстинктивно огляделся по сторонам. Мимо них прошли несколько студентов, бросив на них любопытные взгляды.

— Пойдем, поговорим в другом месте, — прошипел он, делая шаг к ней и пытаясь схватить ее за руку.

Люмин отстранилась, убирая руку, словно он ударил ее током.

— Не трогай меня, — отчаянно воскликнула Люмин. — Мы поговорим здесь и сейчас. Я с тобой никуда не пойду.

— Люмин, ты все не так поняла, — начал он быстро, сбивчиво, понизив голос до отчаянного шепота. — Я был пьян. Это была просто глупость. Мона сама полезла, а я… я не успел ее оттолкнуть. Это ничего не значит, клянусь! Я все время думал о тебе!

Скарамучча нес жалкий, стандартный бред любого пойманного на измене парня, и оба это понимали. Но Люмин отчаянно хотела ему верить. Ей нужно было во что-то верить, чтобы не сойти с ума.

Уголки ее губ дрогнули, а в глазах, до этого сухих и пустых, наконец блеснули слезы.

— Я когда это увидела… — ее голос сорвался, превратившись в тихий, сдавленный шепот. — У меня весь мир перевернулся, Скара. Я подумала, что все, что было между нами… все это было ложью.

Одна слеза все-таки скатилась по ее бледной щеке. Она быстро смахнула ее тыльной стороной ладони, будто стыдясь этой минуты слабости.

Вид ее слез подействовал на него отрезвляюще. Ее ярость или крик он бы выдержал. Но эта тихая, беззащитная боль обезоруживала. Скарамучча сделал еще один шаг к ней.

— Люмин, это не так, — сказал он уже более твердо, вкладывая в свой голос всю убедительность, на которую был способен. — Это было ничто. Пьяная ошибка. Она для меня ничего не значит. Только ты. Слышишь? Только ты.

Он врал. Он врал так убедительно, как никогда в жизни. Потому что сейчас, глядя на ее заплаканное лицо, он понимал, что потерять ее — страшнее любого разоблачения.

Люмин смотрела на него, вглядываясь в его глаза, пытаясь найти там правду. Или хотя бы что-то, что можно за нее принять. Она хотела верить. Она заставляла себя верить. Потому что альтернатива — одиночество и разрушенная жизнь — была слишком страшной, чтобы ее принять.

— Хорошо, — наконец выдохнула она. Это слово далось ей с огромным трудом. — Хорошо. Я… я тебе верю.

Она сделала вид, что верит. А может, в глубине души и правда хотела поверить, что пьяная ошибка — это не предательство.

— Но… — она подняла на него свой заплаканный, но твердый взгляд. — Это был первый и последний раз, когда я тебе «верю» в такой ситуации. Еще одна такая «ошибка», Скарамучча, еще одна ложь, еще один раз, когда мне придется сомневаться в тебе — и все будет кончено. По-настоящему. Я не смогу пройти через это снова.

Это был не холодный ультиматум, как она планировала. Это была мольба. Просьба не заставлять ее снова переживать этот ад.

Мимо них прошел Итто, весело помахав им рукой.

— Эй, голубки, чего такие серьезные с утра?

Люмин не нашла в себе сил даже улыбнуться. Скарамучча, чувствуя, как земля уходит у него из-под ног, смог только судорожно кивнуть. Он получил то, чего хотел. Его не бросили. Но цена была слишком высока.

— Я понял, — сказал он тихо, глядя на нее. — Я все понял. Больше никогда.

Люмин молча кивнула, отвернулась и пошла в сторону своей аудитории. Она не хотела, чтобы он видел, как по ее щекам снова текут слезы.

Он остался один посреди холла. Облегчение от того, что его не бросили, смешивалось с едким привкусом собственной лжи.

Скарамучча глубоко вдохнул, пытаясь прийти в себя, и решил пойти за Люмин. Он должен показать, что он действительно «всё понял».

Он догнал ее уже у самых дверей. Она шла, глядя в пол, и, казалось, не замечала ничего вокруг.

— Люмин, — позвал он.

Она вздрогнула и подняла на него глаза. В них все еще стояли слезы.

— Привет, ребята!

Этот бодрый голос заставил их обоих обернуться. К ним с улыбкой шла Мона. Она выглядела свежей и отдохнувшей, и в ее глазах плясали веселые искорки. Она явно считала, что вчерашний вечер был прорывом, первым шагом к их воссоединению.

— Скара, я как раз хотела тебя найти, чтобы… — начала она, но не успела договорить.

В тот момент, когда Мона подошла к ним, Скарамучча действовал на чистом инстинкте, подстегиваемый паникой и обещанием, данным Люмин пять минут назад. Он резко схватил Люмин за руку, переплетая их пальцы.

— Пойдем отсюда, — бросил он, глядя не на Мону, а куда-то сквозь нее, и потащил Люмин за собой в противоположном направлении, прочь от аудитории.

Люмин, ошеломленная, едва поспевала за ним. Она успела лишь бросить быстрый, извиняющийся взгляд на Мону.

Мона осталась стоять одна посреди коридора. Ее улыбка медленно угасла, сменившись полным недоумением, а затем — обидой. Она смотрела им вслед, на их сцепленные руки, и ничего не понимала. Что это было? Спектакль для его девушки? Или он снова передумал? Она достала телефон. Ее пальцы быстро забегали по экрану.

Телефон в кармане Скарамуччи завибрировал, когда он тащил Люмин по пустому запасному коридору. Он остановился только тогда, когда они оказались в безлюдном тупике у пожарного выхода. Он все еще крепко держал ее руку.

— Что… что это было? — спросила Люмин, пытаясь высвободить пальцы.

— Я обещал, — выдохнул он, глядя на нее загнанным взглядом. — Обещал, что больше никакого вранья. И никаких взглядов в ее сторону. Вот. Я выбрал.

Скарамучча говорил это с отчаянием, будто пытался доказать и ей, и самому себе, что сдержал слово. Люмин смотрела на него, на его бледное лицо, на то, как судорожно он сжимает ее руку, и не знала, что чувствовать. С одной стороны, он сделал то, о чем она просила. Он публично отверг Мону ради нее. Но с другой, в этой сцене было столько грубости и паники, что это не принесло ей никакого удовлетворения.

В этот момент его телефон завибрировал снова. Он нехотя достал его. На экране светилось два сообщения от Моны.

Мона

И что это было?

Я вчера в клубе что-то не так поняла? Или ты?

Скарамучча сжал челюсти так, что заходили желваки. Он попал в ловушку, которую сам себе и построил. Пытаясь угодить Люмин, он оскорбил Мону. Пытаясь сохранить отношения с одной, он провоцировал на конфликт другую. Он посмотрел на Люмин, потом на экран телефона. И с яростью нажал на кнопку блокировки, убирая телефон в карман. Он решит эту проблему позже. Или не решит вовсе. Сейчас главным было удержать ту, что стояла перед ним.

— Это она тебе пишет? — голос Люмин был тихим, лишенным всякого выражения, но вопрос повис между ними, как лезвие гильотины.

Скарамучча на мгновение замер. Он мог бы солгать. Сказать, что это спам, или сообщение от Дотторе. Старый он бы так и сделал. Но он посмотрел в ее глаза — уставшие, заплаканные, но внимательные и ждущие — и понял, что сейчас ложь будет равносильна взрыву. Он только что дал обещание.

— Да, — выдохнул он, и это слово прозвучало как признание в поражении.

Он новой волны слез, упреков, обвинений. Но Люмин лишь медленно кивнула, будто ожидала именно этого ответа.

— И что она хочет? — спросила она так же спокойно.

— Неважно, — отрезал он, возможно, слишком резко. — Я не буду отвечать.

Он снова взял ее за руку, на этот раз мягче, почти умоляюще.

— Люмин, посмотри на меня. Я же сказал, я все решил. Ее сообщения ничего не значат. Я их удалю. Заблокирую ее номер, если хочешь. Что угодно. Просто… поверь мне.

Скарамучча сам не верил в то, что говорил. Блокировка номера не решит проблему. Мона учится с ними в одном университете. Они будут пересекаться каждый день. Но сейчас ему нужно было выиграть время. Ему нужно было, чтобы она поверила ему хотя бы на сегодня.

Люмин смотрела на него долгим, изучающим взглядом. Она видела его панику. Видела его отчаяние. Она не верила ему до конца. Но она видела, что он старается. Неуклюже, грубо, по-своему, но старается.

— Не нужно никого блокировать, — тихо сказала она, высвобождая свою руку. На этот раз он ее отпустил. — Просто… делай то, что обещал. Я пойду. А то опоздаю на пару. И тебе бы пора.

* * *

Вечер после тяжелого дня в университете казался Люмин бесконечным. Она сидела над конспектами, но мысли были далеко. Каждое слово, сказанное утром, каждый взгляд, каждая недомолвка — все это крутилось в голове, не давая сосредоточиться. Она чувствовала себя выжатой как лимон.

В этот момент ее телефон, лежавший на столе, завибрировал. На экране высветилось имя «Кэ Цин». Люмин на секунду замерла. Она не была готова к разговору, не знала, что говорить. Но игнорировать звонок от лучшей подруги было нельзя. Она глубоко вздохнула и приняла вызов, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более беззаботно.

— Привет! — сказала она.

— Приветик! — тут же раздался на том конце энергичный голос Кэ Цин. — Ну что?! Вы посмотрели сериал, который я порекомендовала? Рассказывай скорее, как тебе поворот в конце, где оказалось, что главный дворецкий на самом деле…

— Стой-стой, мы не досмотрели! — быстро перебила ее Люмин, испугавшись спойлера.

— О-о-о! — разочарованно, но с предвкушением протянула Кэ Цин. — Тогда без спойлеров. Блин, давайте скорее смотрите, мне не терпится узнать твою реакцию! И твоего Скары тоже! Интересно, он догадался?

При упоминании Скары у Люмин все сжалось внутри. Она вспомнила их вчерашний вечер: напряженное молчание, его отсутствующий взгляд и внезапный взрыв из-за безобидного сообщения. Нужно было что-то ответить, что-то, что объяснило бы, почему они не досмотрели, но не раскрыло бы истинной причины.

— Эм, ну… Скаре не понравился сериал, — сказала она, ухватившись за эту спасительную полуправду.

— В смысле, не понравился? — удивилась Кэ Цин. — Вы же только начали!

— Да, но… он сразу сказал, что это не его, — продолжила Люмин, искусно вплетая ложь в канву реальных событий. — Сказал, что все слишком предсказуемо и он не будет это смотреть.

Она вспомнила его финальную фразу: «Настроение смотреть это дерьмо у меня все равно пропало». Технически, он действительно сказал, что не будет смотреть. Она просто немного изменила причину.

На том конце провода повисла выразительная пауза.

— Какой же он… грубиян! — наконец возмутилась Кэ Цин. — Ну серьезно! Даже если ему не понравилось, мог бы просто промолчать и посмотреть с тобой ради приличия. Или хотя бы не говорить так категорично. У вас там все нормально вообще? Вы не поругались из-за этого?

Вот он. Тот самый вопрос. Люмин почувствовала горькое облегчение. Кэ Цин сама дала ей идеальное, правдоподобное объяснение для ссоры.

— Да так… повздорили немного, — сказала она, стараясь, чтобы в голосе звучала лишь легкая досада. — Я обиделась, что он так резко отозвался о сериале, который я ждала. Ну, ты его знаешь. Слово за слово… В общем, вечер был испорчен. Ерунда, помиримся.

Она ненавидела себя за эту манипуляцию. За то, что выставляет их трагедию обычным бытовым спором из-за разных вкусов. За то, что позволяет подруге думать, что Скарамучча — просто нечуткий грубиян, а не… предатель. Но это было безопаснее. Это не требовало от нее признания в том, что она стерпела измену. Стыд обжег щеки.

— Хм, понятно, — недоверчиво, но принимая ее версию, протянула Кэ Цин. — Ладно. Тебе виднее. Но если этот твой «кинокритик» будет тебя обижать, ты только скажи.

— Не будет, — тихо ответила Люмин, и в ее голосе дрогнула предательская нотка. — Правда. Все хорошо.

— Просто знай, если что — я рядом. В любое время дня и ночи, поняла? — мягко сказала Кэ Цин.

— Поняла, — прошептала Люмин, сглатывая подступивший к горлу ком. — Спасибо.

— Да не за что, глупышка. Ладно, не буду тебя отвлекать. Но сериал все равно досмотри одна, он шикарен! Созвонимся!

— Пока.

Люмин сбросила вызов и откинулась на спинку стула, закрыв лицо руками. Она только что солгала лучшей подруге. Солгала, чтобы защитить свою жалкую иллюзию «нормальных» отношений.

Она чувствовала себя так, будто идет по тонкому, трескающемуся льду над бездонной пропастью. Один неверный шаг — и все рухнет.

И в этот самый момент, когда она была на пике своего отчаяния, ее телефон, все еще лежавший на столе, снова тихо завибрировал.

Люмин вздрогнула. Ее первая мысль была о Кэ Цин — может, она что-то заподозрила и решила перезвонить? Сердце тревожно екнуло. Она с опаской взяла телефон и посмотрела на экран. Но это была не Кэ Цин.

Скарамучча

Встретимся?

Ее сердце, до этого сжатое от одиночества и страха, забилось быстрее — на этот раз от робкой, отчаянной надежды. Может, все и правда наладится? Может, он понял свою ошибку и теперь все будет как раньше? Она так сильно хотела в это верить.

Люмин

Давай. Где?

Скарамучча

Я зайду за тобой через час

Эта короткая фраза заставила ее сердце замереть. Он не просто предлагал встретиться где-то в городе. Он хотел зайти за ней. Сам. Это был жест. Маленький, но значимый. Это было похоже на то, как начинались их отношения — когда он, ворча и делая вид, что ему все равно, ждал ее после пар.

У нее не было ни малейшего понятия, куда он собирается ее повести. Может, в парк? Или в какую-нибудь кофейню, где они могли бы спокойно поговорить? Эта неизвестность была одновременно и тревожной, и волнующей. Но главное — он проявлял инициативу. Он хотел что-то сделать. Для них.

Надежда, хрупкая и почти призрачная, расцвела в ее душе. Может, он действительно хочет все исправить.

Люмин отбросила учебники, подошла к зеркалу и критически осмотрела свое уставшее лицо. Нужно было привести себя в порядок. Скрыть следы бессонной ночи. Нужно было выглядеть как... Девушка, а не мученица.

* * *

Ровно через час раздался короткий, требовательный стук в дверь ее комнаты. Люмин открыла. На пороге стоял Скарамучча. Он сменил помятую утреннюю одежду на темные джинсы и свою любимую черную толстовку. Он окинул ее быстрым взглядом и кивнул в сторону выхода.

— Пойдем.

Люмин молча надела куртку и пошла за ним. Они шли по вечерним улицам в тишине. Люмин не решалась спрашивать, куда они идут, а он, казалось, был погружен в свои мысли. Он привел ее в тот самый спальный район, к той самой неприметной многоэтажке, которую она смутно помнила.

— Сюда, — коротко бросил он, сворачивая к подъезду.

Он ввел какой-то код на домофоне, и дверь щелкнула. Они поднялись на лифте на последний этаж, а затем он повел ее по темной лестнице еще выше, к тяжелой металлической двери. Он достал из кармана ключ, который выглядел старым и немного ржавым, и с усилием провернул его в замке.

Дверь со скрипом открылась, и в лицо им ударил холодный ночной ветер. Они вышли на крышу.

Та самая крыша. С тем же низким бортиком, с теми же антеннами и проводами под ногами. И с тем же захватывающим видом на россыпь городских огней.

Люмин замерла, пораженная. Она и подумать не могла, что он приведет ее сюда. В место их первого, такого важного свидания. Когда он отдал ей свою куртку, и она потом «сталкерила» его по университету, боясь подойти и поговорить.

— Это… та самая крыша? — тихо спросила она, и в ее голосе смешались удивление, недоверие и робкая надежда. — Как в тот раз?

— Другой такой в этом городе нет, — ответил он ровным голосом, но во взгляде было что-то похожее на искренность.

Он подошел к краю крыши и сел на невысокий бетонный парапет, свесив ноги. Точно так же, как и в тот первый раз. Он похлопал по месту рядом с собой, приглашая ее сесть.

Люмин на мгновение замялась. Воспоминания о том вечере — ее страх, его насмешки, а потом поцелуй — нахлынули на нее. Она подошла и осторожно села рядом, стараясь не смотреть вниз.

Они сидели в тишине, глядя на мерцающий город. Воздух был холодным, но близость его плеча немного согревала.

— Я хотел… — начал он, и его голос прозвучал глухо и непривычно серьезно. Он не смотрел на нее, его взгляд был устремлен на огни внизу. — Я хотел, чтобы мы вернулись сюда. Чтобы ты вспомнила, что все это… — он неопределенно махнул рукой, будто имея в виду их отношения, — …не было ложью. То, что началось здесь, было настоящим. И что я не готов так просто это потерять. Я облажался, Люмин. По-крупному. Я вел себя как последняя сволочь. Но я не врал тебе тогда. И не хочу врать сейчас.

Люмин слушала, затаив дыхание. Ее сердце стучало так громко, что, казалось, он мог его услышать. Это было похоже на настоящее раскаяние.

— Я хочу, чтобы все было, как раньше, — продолжил Скарамучча тише. — Как в тот вечер. Только ты, я и этот дурацкий город под ногами.

Он протянул руку и осторожно, почти невесомо, коснулся ее щеки. Люмин смотрела в его глаза и отчаянно хотела ему верить.

Она подалась вперед и мягко поцеловала его. Это был ответ и её прощение. Скарамучча ответил на поцелуй, но не так, как с Моной — не зло и не отчаянно. А бережно, почти трепетно, будто боясь спугнуть этот хрупкий момент.

Поначалу это было лишь легкое касание губ, робкое и неуверенное, как их самое первое свидание здесь же. Но потом, почувствовав он стал смелее, углубляя поцелуй, вкладывая в него все свое раскаяние, всю свою отчаянную потребность в ней. Холодный ночной ветер трепал их волосы, а внизу, под ногами, раскинулся безмолвный, сияющий город. На одну короткую ночь, здесь, они были только вдвоём. И казалось, что этого достаточно, чтобы исправить все.