Том Реддл всегда знал, что его путь пролегает через бездну, куда не проникает ни один луч солнца. Он с юных лет привык чувствовать в себе тьму: изучал её, подчинял, находя в ней силу. Но, как ни странно, рядом с Нагайной, которая сама была воплощением проклятия, он начал замечать нечто иное — нечто, что напоминало… свет.
Она стояла рядом, в полумраке их спальни. Её облик уже начинал меняться: глаза сверкали жёлтым огнём, зрачки сужались, а черты лица становились неуловимо змееподобными. Проклятие, что превращало её в чудовище, было для неё тяжёлым бременем, но не для него. Том знал, что её змея — это его союзник, его оружие. Он видел в Нагайне не проклятие, а судьбу.
Он думал, что давно научился подавлять всё человеческое: жалость, страх, даже сострадание. Но порой, когда он смотрел на Нагайну, в нём возникала странная тень мысли, что её мучения должны иметь конец. Тьма, что охватывала её, была слишком глубокой даже для него. И всё же, несмотря на это, её присутствие рождало в нём нечто такое, что он не мог понять.
Однажды, когда они вдвоём бродили по лесу в поисках очередного древнего артефакта, Том остановился. Вокруг царила ночь — чёрная, беззвёздная. Ветви деревьев тянулись к ним, как лапы тени. Нагайна шла рядом, её шаги были почти не слышны. Он чувствовал её присутствие даже на расстоянии, — как будто её сила и его собственная были связаны, тянулись друг к другу в этой бесконечной тьме.
— Ты странно на меня влияешь, — вдруг признался он, не оборачиваясь, но зная, что она его слышит. — Я ощущаю свет, который исходит от тебя... даже во тьме.
Она не ответила сразу. Нагайна редко говорила в такие моменты, предпочитая молчание, как змеи, которые перед атакой затаиваются в траве. Её золотистые глаза, светящиеся в темноте, были полны чего-то дикого. Но в её взгляде не было страха. Она привыкла к Тому, знала, что её тьма — его собственная тьма.
— Свет? — прошипела она на парселтанге, резко остановившись. — Я не ослышалась?
Он повернулся к ней, глядя прямо в её глаза. Том не мог позволить себе слабость, но в Нагайне было что-то, что он не мог игнорировать. Он видел её страдания, но видел и её силу. Она была связана с ним так же, как и он был связан с ней. Она дала ему не просто верного слугу в виде своего змеиного альтер-эго, но нечто большее… ту самую связь, которую он, возможно, потерял в себе.
— Тьма не бывает абсолютной, — прошептал Том, шагнув ближе к ней, — Я знаю, что ты не всегда была такой. Даже в самой глубокой пропасти есть проблеск света. Ты — часть моей тьмы, Нагайна. Но ты даёшь мне то, чего я не могу найти сам. Ты ведёшь меня.
Она нахмурилась, не до конца понимая. Её губы едва заметно разомкнулись, как будто она хотела что-то сказать, но остановилась. Её превращение было близко, она это чувствовала. Но в этот момент между ними возникло нечто новое — странное осознание того, что, несмотря на тьму, они не были полностью поглощены ею.
Том смотрел на неё так, словно впервые увидел её по-настоящему. Её змееподобные черты не отпугивали его — напротив, они манили. Он знал, что их путь к бессмертию, к величию не был прямым, но именно через неё он обретал свет, который помогал ему различить этот путь. В её глазах, даже когда она становилась змеёй, было то, чего не было ни в ком другом.
— Ты — мой свет во тьме, — сказал он тихо, почти шёпотом. И в этих словах не было слабости, только признание очевидного.