Спастись от Гермионы Грейнджер (джен)

Я очнулся. Мягкие шелковистые волосы приятно щекотали лицо. Они казались воздушными и совершенно невесомыми. Я приподнял голову, высвобождаясь из золотистой копны, и чуть подул, направляя воздух выше, чтобы даже дыханием не коснуться своего сокровища. Огненные прядки взлетели вверх, подчиняясь непреложным законам аэродинамики, и плавно опустились после исчезновения подъёмной силы, следуя такому же непреложному закону всемирного тяготения. Вот только я сейчас чувствую совсем другое тяготение. Не всемирное — к чёрту мир! — а только собственное тяготение к центру своей вселенной, к моей дорогой девочке, которая вот она, здесь, рядом, дышит ровно и спокойно, пристроив свою золотую головку на моей руке.

Сколько минуло времени с того, как всё закончилось? Наверное, очень немного. Может, всего несколько минут. Но ощущения такие, что прошло уже прилично: усталости не было, спать не хотелось, напротив, я чувствовал бодрость, как после многочасового отдыха, и полностью восстановился.

Осторожно, чтобы не прервать драгоценный сон, погрузил пальцы в её волосы и повёл вниз, разделяя пушистую гриву на пряди. Молочное плечико, усыпанное яркими пятнышками веснушек, обнажилось, и я коснулся его подушечками пальцев, освобождая от последних одиночных волосков. Моё сокровище зашевелилось, сильнее прижимаясь спиной, поджало ножки и изогнулось, подстраиваясь под изгибы моего тела. Я придвинулся ближе. Нога коснулась влажного места на простыне. Ерунда, утром мы всё приведём в порядок. А впрочем, из-за чего волноваться? Здешние простыни и не такое терпели.

Она перехватывает мою руку и тянет на себя, укрываясь ею, как одеялом. Под пальцами тёплое и мягкое тело, шелковистое, как будто покрытое мелким бархатом. Касаюсь губами её плеча. Она тут же реагирует, прижимая мою ладонь к груди. Целую ещё раз, чуть выше.

— Го-ость, — затягивает тонкий голосок, — ты будешь самым гадским гадом, если когда-нибудь забудешь меня.

* * *

Ну вот, как-то так. А вы что же, ожидали, что сейчас начнутся душесмешливые пляски пестиков и тычинок со всеми подробностями? Как это пишут в фанфиках те, кто не знает (или уже подзабыл), как всё бывает на самом деле? Не-ет, ребята, это не ко мне, это вам в фикбук тогда нужно, там таких сценок полнёхонько, там это модно. А я пока не дорос (или не упал) мозгами до того, чтобы не понимать, что не опишешь словами всё, что я чувствовал в ту ночь… Потому что язык для этого беден. Даже русский. И как ни старайся, а против правды всё равно выйдет невзрачно. Или пошло. Вот поэтому ни один классик в книжках за откровенные сцены не брался. Ну, если только постебаться не хотел. Вот такой я гад. Знаю. Но надеюсь, что самым гадским гадом всё же не стану. Хе-хе…

* * *

Моё второе пробуждение было странным. Какой чудесный сон… Я ведь очень редко вижу сны здесь, в этом мире. Почему так? И вот сегодня моя мечта сбылась: моя любимая меня понимала. Пусть даже во сне… Или не во сне? Я оглянулся. Джинни спала, свернувшись калачиком, тесно прижавшись ко мне спиной, и она… Вся её одежда валялась на диване. Не аккуратно сложенная, как Уизли всегда делала в нашей спальне, а просто брошенная, как бывает, когда хотят поскорее избавится от того, что не нужно и мешает.

Значит, всё правда? И мне ничего не приснилось?! Всё произошло на самом деле! Но как это может быть? Ведь она ни разу ни словом, ни взглядом не дала понять, что испытывает ко мне хоть какие-то чувства. До вчерашнего вечера… Что же всё-таки произошло? Разве можно вот так, в один момент ощутить тягу к человеку, да такую, чтобы сразу отдать ему самое дорогое? Любовь. Или не любовь? А что же тогда? Я задумался. Мозг начал работать в штатном режиме, как привык это делать в последние дни: анализируя любое событие, ища причину, чтобы потом определить следующий шаг. И сейчас, вспоминая случившееся, он искал объяснение такому неожиданному, как мне виделось, поступку Джиневры. Логическое объяснение. Потому что тогда мне казалось это важным.

А может, всему виной магия этого места? Ведь испытал же я здесь желание открыть душу, поделится сокровенным, всеми горестями и заботами. Я вспомнил своё вчерашнее состояние, когда попал в эту комнату… Вот и с Джинни так же. Но тогда выходит, что всё не по-настоящему? Что её внезапный порыв навеян чарами. Проклятые чары! А когда она проснётся и всё вспомнит, то придёт в ужас от того, что совершила… От того, что совершил я!..

Но нет, пожалуй, чары здесь ни при чём. Ведь в этом мире магия на меня не действует. А что же тогда? И вдруг меня осенило, и всё стало ясно как божий день. Мозг, прокачав информацию, выдал точный ответ. Единственно возможный. Объясняющий всё, что произошло между нами… Только не это!!! От понимания захотелось взвыть как собака. Или начать царапать стену. Потому что стало очень обидно. До боли. До слёз. До холодного пота. Но логика — вещь беспристрастная, не подверженная эмоциям, и потому безошибочная. И сейчас она говорила очень простую вещь: «Взгляни в зеркало. Кто ты?» Бл…ь! Ну конечно же, Поттер. Я — это чёртов Поттер! Мальчик, взаимности которого моя любимая ждёт много лет и страдает от непроявленных чувств. Тот, чьё лицо она ежедневно видит перед собой, в чьи объятия она вчера бросилась в порыве давно назревшей страсти и с кем провела ночь… С ним, а не со мной.

«Предательница! — эта мысль мелькнула, как вспышка, но тут же погасла, сменившись другой. — Нет, это я — вор, вторгшийся в чужую жизнь и укравший чужое счастье… Или она всё-таки понимала, что делает? Воспользовалась моментом, чтоб сильнее привязать к себе Поттера?» Но тогда… Она сознательно пошла на обман?! Нет! В это не хотелось верить. Ну а если вдруг..? Я запутался. Б…дь! Как же дерьмово!! Уж лучше бы всё приснилось.

— Ха-ха-ха-ха! — раздалось рядом. Я обернулся к Джинни. Что с ней?

Поймав мой удивлённый взгляд, эта рыжая чертовка опять рассмеялась:

— Невероятно! Это же надо такому случиться! Ха-ха-ха-ха-ха! Поверить не могу! — она крутанулась, веселясь, и подёрнула ногами.

— Ты чего?

— Ты только представь! Ха-ха! Я рассталась с невинностью… Ха-ха-ха!

— Ну, я как бы в курсе. А что смешного? — я не понимал, над чем она угорает.

— Нет, ты только представь себе! Я рассталась с невинностью. И где?! В публичном доме! Ха-ха-ха-ха-ха! — она продолжала кататься по кровати и ржать, а я так и не понял: что тут смешного-то?

Наконец Уизлетта успокоилась, упала на спину и почти серьёзно изрекла:

— Вот об этом детям точно нельзя рассказывать. Ни-ког-да!

Я опять не понял:

— Каким детям?

Она поглядела на меня внимательно, как бы стараясь понять: туплю я сейчас или прикалываюсь. Но, увидев моё непроницаемое выражение, выдала:

— Любым. Это я в целом, понимаешь? Гипотетически.

— Угу. Понимаю.

А вообще в тот момент мне не хотелось ни говорить с ней, ни даже смотреть на неё. Потому что не давало покоя внезапно укрепившееся осознание, что она меня вот так вот использовала из желания стать ближе к Поттеру, когда тот вернётся, и фактически хладнокровно сыграла на моих чувствах. Вся радость куда-то испарилась. Тепло и нежность, наполнявшие эту ночь до предела, тоже исчезли, уступив место горечи разочарования. И тут она перевернулась на живот и прильнула ко мне. Я дёрнулся, непроизвольно отстраняясь, но вовремя остановил себя: отдалиться сейчас по-любому будет свинством. Даже она такого не заслуживает. Джинни почувствовала моё напряжение и замерла, уставившись пронзительным взглядом.

— Эй, а ты чего такой серьёзный? — она шутя толкнула меня в бок.

Я дотянулся до прикроватной тумбочки, на которую ночью убрал очки, нацепил их и растянул губы в подобии улыбки. Получилась, наверное, уродливая гримаса.

— Так лучше?

У Джинни вытянулось лицо. Она побледнела и отшатнулась, перевернувшись на спину; сглотнула, как будто проталкивая комок, застрявший в горле, и неподвижно застыла, уставившись в потолок.

Мы лежали, не издавая ни звука. Слышно было только тиканье часов, стоявших у стены напротив. Прошло почти десять минут. Наконец в этой тишине прозвучал её отчётливый, твёрдый голос:

— Знаю, о чём ты подумал. Но ты не прав!

Выплюнув в меня эти слова, она сорвалась с кровати и, схватив в охапку свою одежду, исчезла в ванной. Ещё пятнадцать минут мерный звук часов перебивался шумом льющейся воды. Когда она наконец вышла, полностью одетая, я по-прежнему лежал поверх одеяла, заложив за голову руки. Даже не сделал попытку прикрыться. Зачем?

Она не выглядела злой или раздражённой. Даже обиженной не выглядела. Она стояла надо мной, улыбаясь. Она улыбалась! Это почему-то взбесило больше всего. Значит, и вправду она действовала по своему плану и теперь радуется, когда всё получилось. Захотелось наорать, обозвать её последними словами, но я только сжал зубы до хруста и отвёл взгляд. Она оглядела меня с ног до головы и на секунду вернулась в ванную.

— Прикройся, бесстыжий, — хохотнув, рыжая бросила мне на бёдра ещё влажное полотенце. Я даже не пошевелился. Зачем?

— Так, я всё поняла!

И чего ей ещё от меня надо?

— Ты решил испортить лучшее утро в моей жизни, — Джинни произнесла это совершенно обычным голосом и вдруг резко рванулась вперёд, нависла надо мной всего в нескольких сантиметрах, нарушив все мыслимые границы личного пространства, и с улыбкой заглянула в глаза.

— Но у тебя ничего не выйдет! — Уизлетта чмокнула меня в губы и тут же отскочила, предупреждая возможную попытку дотронуться до неё. Почему она это сделала? Или это ещё один такой хитрый способ, чтобы поиздеваться надо мной? Сильнее унизить? Куда уж больше-то? А Джинни вытащила из сумочки блокнот — тот самый, в котором раньше всё время что-то рисовала — и, помахав им в воздухе, швырнула на стол. Повернулась и выбежала из комнаты.

* * *

Прохладные струи стекали по лицу на грудь, лились на спину и плечи, и от этого становилось легче. Сейчас холодный душ — это то, что надо. Помогает расслабить голову и отвлекает от тёмных мыслей…

Я вернулся из ванной комнаты в спальню, подмигнул своему отражению в зеркале — мол, где наша не пропадала? — и потянулся за блокнотом Уизли. Что же, интересно, она в нём рисовала? И зачем оставила здесь? Хотела, чтобы я увидел, это точно, но для чего?

Я раскрыл и ахнул… Принялся листать страницы — около десятка рисунков. И на всех них я... Вот больной и валяюсь в кровати, вот разговариваю с Сириусом, вот в гриффиндорской гостиной, вот мы вдвоём с Васемоной, вот я пьяный обнимаюсь с Драко. И так далее, и так далее. Я бросился к зеркалу. В моей внешности ничего не поменялось: Поттер как Поттер. Но как она смогла увидеть??! Я снова заглянул в блокнот. Вот же чёрт побери! А я ведь и сам уже начал забывать собственное лицо… А она рассмотрела… На всех страницах, на всех рисунках был я. Настоящий я, а не Гарри Поттер! Без очков, без этого дурацкого шрама и нелепой причёски. Я почти месяц не видел своего лица. И никто его не мог увидеть! А Джинни смогла. Как?! Почему?!

Быстро одевшись, я выскочил из номера и сбежал вниз по лестнице. Васька сидела на своём вчерашнем месте и курила, как всегда по привычке закинув ноги на стол.

— Где Джинни? — я почти вцепился в друга.

— Ушла.

— Злилась?

Он отрицательно покачал головой.

— Плакала?

— Ну-у, — затянула Васемона. — Да нет, вроде. Выглядела довольной. Улыбалась. Хоть и видно, что перед этим ревела.

— Ревела? — как он определил?

— Ну да. У неё глаза красные, — пояснил подруган, не дожидаясь моего вопроса. — А ты что, не заметил?

Нет. Этого я не заметил… Ревела, значит… В ванной. Больше негде было. А потом вышла оттуда с улыбочкой и поцеловала меня. Что всё это значит?

— Она сказала что-нибудь перед уходом?

Васька пожала плечами:

— Сказала, что ты живой. Валяешься голышом и гоняешь своих мозгошмыгов, — сейчас друган не улыбался, а лишь внимательно смотрел на меня. — Не хочешь рассказать, что у вас приключилось?

Да, пожалуй… И я рассказал обо всём. И о том, как повёл себя утром: о своих выводах и о том, как обошёлся с Джинни. А под конец положил перед ним блокнот с рисунками:

— Вот объясни мне, как такое возможно? Ведь если она меня увидела, то смогут и другие.

Изучив творения Уизлетты, Васька глубоко затянулась, выпустила сноп дыма, затушила сигарету и тут же прикурила вторую. А потом снова очень серьёзно на меня посмотрела.

— Не думаю, что кто-то ещё сумеет тебя разглядеть.

— Почему? Ведь если она…

— Вот скажи, — перебила Васемона, — почему у тебя в школе по физике с математикой одни пятёрки, а литру, музыку и изо еле-еле на троечки вытянул?

«А это здесь причём?»

— А это потому, что ты хорошо думаешь. Там, где надо, и там, где не надо, — не обращая внимания на мои попытки вставить вопрос, продолжала подруганка. — И кроме этого ничего не умеешь. Ни слышать, ни видеть, ни чувствовать. Ты что же, решил, что девчонку можно просчитать, как задачку из учебника?

Я уже не пытался что-нибудь сказать, а только слушал его, раскрыв рот от удивления. Ведь это было впервые, когда друг меня чему-то учил. Или как будто тыкал носом в ошибки. Ну, для меня это так выглядело. А он продолжал, становясь всё более безжалостным:

— Да как тебе вообще в голову пришло, что Джинни вместо тебя Поттера представляла?!

— Ну как же? Она же по нему сохнет. А тут я вот такой, как две капли… Вот и логично подумать…

— Ты дятел! Логика, бля! Нашёл, чем прикрыться! Не работает здесь твоя грёбаная логика, потому что у них в голове всё по-другому! Для них чувства всегда главней. А Джинни… Такие, как она, не на морду смотрят, а на то, что внутри. Ты бы это узнал, если бы на моём месте оказался, — тут Васька подтолкнул вверх свои сиськи, как бы говоря, что, живя в женском теле, хорошо научился понимать девчонок.

— И если она смогла его увидеть, — Васемона ткнула пальцем в блокнот, — то только потому, что не безразличен он ей. Оч-чень сильно не безразличен!

— …А значит, и ночью она видела его, а не кого-то другого, — Васька снова с силой ткнул в блокнот и вынес неоспоримый вердикт: — А всё, что ты себе напридумывал — бред свинячий! Плюнуть и растереть!

— Думаешь, что это… настоящая любовь?

Я уже всё осознал: «Ну и дол…ёб! Ну и скотина же я. Своими руками разрушил всё, что между нами возникло! По глупости. Из-за дурацкой привычки всё сопоставлять и анализировать. Не беря в расчёт чувства. Как робот. И что же теперь делать? Ведь я не могу её потерять!!! Можно ли всё вернуть?»

— Я не знаю, любовь это или нет, но ты везунчик, — Васька затянулась сигаретой и пояснила, разглядев моё удивление: — Потому что она поняла тебя лучше, чем ты сам себя понимаешь. И потому не обиделась. Кажется.

— Считаешь, ещё не поздно всё исправить? — я вскочил с места. Нужно было срочно отыскать Джинни и просить её, умолять, валяться в ногах, если потребуется, заглаживая свою вину за то, что усомнился в ней.

— Постой! Куда ты?

— К Джинни!

— Погоди, я вот тут что подумал, — Васька заговорил спокойно. — Может, уже и не надо ничего менять…

«Как это не надо? О чём он?»

— Раз уж вышло, что вы расстались, то, может, пусть так и остаётся? — теперь он рассуждал без эмоций. — Роман закончен. Выходит, мы сможем преспокойно отсюда исчезнуть, когда доделаем дело. А для Джинни оставишь письмо.

— Письмо? Ты в своём уме? — я охренел от такого предложения.

— Я-то в своём, а ты? А письмо оставить нужно. Чтобы закрыть вопрос. Приличные люди всегда так делают.

И он пояснил, увидев моё молчаливое удивление:

— А что? Раз уж насрал соседу на коврик, так хоть бумажкой прикрой.

Это был полный п…ц! Последние его слова меня окончательно добили. Я вдруг настолько опротивел сам себе… Как я сумел превратиться в такое уё…ще? Как смог так не доверять той, кого люблю? Подумать, что она лжёт ради своей цели, когда видел её слёзы и слушал признание: «Она изменилась, гость. Просто ты не замечал…». А ещё я разозлился. На себя! И что теперь? Бросить всё как есть, по совету Васьки, и сбежать втихаря, даже не поговорив? Да вот уж хер!

— Нет уж. Своё дерьмо я сам уберу, — я ещё раз поглядел на друга и встал со скамейки.

Я отвернулся и шагнул к выходу. Но тут захлопали двери, и в зале начали появляться маги. Много. Мужчины и женщины, по-разному одетые, большинство из них держали в руках колдокамеры и блокноты для записей. А ещё в этой толпе мелькал Драко Малфой. Всё ясно: он привёл журналистов. Я глянул на часы. Ну да, они вовремя: с минуты на минуту закончится действие оборотного зелья у проституток, изображающих Грейнджер. Началась конечная фаза операции «Двенадцать Гермион». А это значит, что уходить мне сейчас никак нельзя. И объяснение с Джинни… Что уж тут поделать? Откладывается объяснение.

* * *

Маги продолжали прибывать. Их набралось уже не меньше трёх десятков. Большинство расселось за столами. Кто-то заказал себе пива, другие же молча ждали, время от времени неторопливо поглядывая то на часы, то в сторону ограждённой перилами галереи второго этажа, где, собственно, и находились комнаты для постояльцев.

— Откуда их столько? И что, все они журналисты? — поинтересовался я у подошедшего к нам Драко.

— Угу, — буркнул бледный, откусывая бутерброд. — Свободная пресса.

— Из каких газет?

— Ни из каких. Я ведь говорю — свободная. А раньше работали в «Ежедневном пророке». Ну а сейчас, когда он сгорел, все угодили на вольные хлеба. Короче говоря, перебиваются случайными заработками. Кому как повезёт.

— Да? А где они печатаются? — моргнул я, а про себя подумал с усмешкой: «Это сколько же народа Уизлетта без работы оставила?»

— А нигде, — хохотнул Драко. — Некоторые пишут в листовках, которые потом на стенах расклеивают, а другие ходят по дворам и в руки раздают. А то и просто рассказывают новости обывателям.

— А кто же им платит? — я удивился. Как журналист может выжить без редакции?

— Так ведь известно кто. Заказчик, — довольно прочирикал Малфой.

— Погоди, погоди…

— Ну да, — Драко угадал мой вопрос. — Эти всё расскажут и осветят в лучшем виде. Так, как надо клиенту. Порвут любого, если нужно. Или на пьедестал поднимут. И плевать, как там всё на самом деле. Лишь бы денежки капали. Одно слово — акулы пера!

Уфф! Я выдохнул и почесал репу: «Да уж! Делаа! Джинни, ты породила монстров». Хотя сейчас нам такой расклад в мире местной пошатнувшейся журналистики был только на руку. Ведь заказчик-то нынче — Драко. Ну, то есть все мы. На деньги Дафны, разумеется.

Мои размышления прервала Васемона, толкнув локтём под рёбра:

— Смотри-смотри: кажется, начинается! Я прячусь, — она накинула мантию-невидимку, а мы с Драко с интересом уставились наверх. Сейчас должно произойти главное действие.

В зале тоже все оживились, когда открылась дверь одной из комнат на втором этаже и на галерейный балкон вышел Его превосходительство министр магии всея Волшебной Британии мистер Аммелиус-как там его?-Фарш. Тут же повсюду замигали вспышки и защёлкали затворы многочисленных колдокамер.

Уставший министр, явно не ожидавший такой помпезной встречи, вскинул руки, пытаясь прикрыть лицо, и зажмурился.

— А что здесь, собственно…

Но договорить ему не дали. Вперед выступила тощая накрашенная дамочка неопределённого возраста в коротком зелёном пиджачишке, больших очках в роговой оправе и блондинистом парике с завитушками. У плеча дамочки в воздухе висел небольшой блокнот, в котором что-то яростно настрачивало самопишущее перо.

— Доброе утро, господин министр. Какая неожиданная встреча! Позвольте представиться: Скита Ритер, Союз независимых журналистов, — не давая шансов перебить себя, затараторила блондинка. — Позвольте несколько вопросов для наших читателей в рубрике «Досуг для сук». Ой! Простите, то есть «Досуг и расследования».

— Но я… — Аммелиус отчаянно предпринял обречённую на провал попытку вставить слово.

— Итак, министр: наши читатели, они же Ваши избиратели, безусловно, будут очень удивлены, узнав, как глава правительства проводит время в столь… специализированном учреждении, — Рита Скитер, которая в этот раз явно решила не заморачиваться с выбором псевдонима, обвела взглядом всё помещение «Фиксмида» под откровенные смешки коллег. — Не будете ли Вы так добры, что просветите нас о причинах подобных пристрастий?

— А в чём, собственно, дело? — Фарш уже пришёл в себя от первоначального шока и теперь выглядел бодрячком, вполне готовым вступить в схватку с превосходящим противником.

Вот чего было не отнять у здешнего министра, так это его таланта ко всякого рода пиздобольству. Тут я им даже восхитился и с интересом начал наблюдать, чем же закончится поединок двух непревзойдённых (как мне показалось) мастеров демагогии и словесных баталий?

— Не вижу ровным счётом ничего, достойного подобного внимания, — продолжил Фарш. — Это вполне себе приличный отель, в котором я с удовольствием провёл нынешнюю ночь. Как самый обыкновенный житель Магической Британии!

Последнюю часть фразы он произнёс с особым напором, подчёркивая, видимо, свою «обыкновенность» и близость с простыми людьми. Мол, я такой, как все. Но Скитер не отступала:

— О!! Не сомневаюсь, что эта ночь для Вас была полна удовольствий! И это после того, как вчера Вы покинули Хогвартс в компании двух милых небезызвестных студенток. Скажите, министр, они тоже провели эту ночь здесь? С кем из них Вы были вместе? Или, возможно, сразу с обеими?

— Да что вы себе позволяете?!! — Аммелиус сделал попытку возмутиться. — Что за бестактные намёки?!

— Никаких намёков, мистер Фарш! — Рита решительно перешла в наступление под одобрительные возгласы коллег. — Я спрашиваю открыто: Гермиона Грейнджер или Джиневра Уизли? Кто из них скрывается сейчас за дверью комнаты, из которой Вы только что появились? Или, возможно, там кто-то другой?

«Да, министр, ответьте нам!», «Что Вы скрываете?», «Маги достойны знать правду!», «Личная жизнь министра — общее достояние!». Со всех сторон неслись реплики, а иногда настолько бредовые, что казалось, будто я нахожусь в театре абсурда.

Журналисты пошли в атаку. Причём в прямом смысле: некоторые устремились вверх по лестнице, собираясь, видимо, прорваться на второй этаж, чтоб вытащить для всеобщего обозрения неизвестную пока любовницу главного политического лидера современности. Ну ещё бы! Такая сенсация!

Поняв, что ему не выстоять против этой толпы, Аммелиус вскинул руки вверх и заорал… А потом выдал такое, от чего охренели все. А я так в очередной раз подивился способности этого человека (магом его почему-то назвать у меня не получалось) выкручиваться и поворачивать даже проигрышную ситуацию в свою пользу.

…Итак, встав напротив лестницы, он вскинул руки вверх и заорал:

— Стойте!! Я признаю. Да, этой ночью я был не один.

— А с кем Вы были, министр??

— С женщиной! — величественно объявил Его превосходительство.

«Уффф!» — облегчённый выдох пронёсся по залу. И тут же послышались смешки: «Ну хорошо, что не с мужчиной», «Да, теперь народ может спать спокойно. Ха-ха!» и прочие в том же духе. Но Фарш, не обращая ни на что внимания, торжествующе продолжил:

— Я был с женщиной, с которой решил связать свою жизнь! Которую полюбил и которой восхищаюсь не только за её красоту и прелесть, но и за огромный ум и твёрдость духа! За её стойкость и героизм, проявленные в недавней войне! За её великие идеи, которые я всецело разделяю и которые мы вместе будем воплощать в жизнь на благо всего магического сообщества!

В зале повисла тишина. Все замерли в предвкушении. Фарш тоже замер, наверное, ожидая аплодисментов. Но хлопать никто не собирался. Сообразив, наконец, чего от него хотят, министр, не оборачиваясь, выразительным движением распахнул дверь у себя за спиной и отступил в сторону, являя миру ту, которой он восхищался и к чьим идеалам только что пообещал стремиться.

Народ ахнул. Казалось, все потеряли дар речи. Даже Рита Скитер застыла, нервно сглатывая, не в силах произнести ни слова, а лишь, как рыба, беззвучно открывала и закрывала рот. Я поглядел на Малфоя. Драко опустил голову, прикрывшись рукой, и трясся в беззвучном ржаче. Ну да, это было эффектно: действие оборотного зелья закончилось, и теперь малышка Лиза (вот не зря мы её на финал определили!) предстала перед публикой во всей своей красе.

— М-министр, — заикаясь, произнесла вновь научившаяся говорить Рита, — следует ли понимать Ваши слова так, что отныне правительство намерено воплощать в жизнь идеи Беллатрисы Лестрейндж?