Хрупкие дети Земли (гет)

Ава проснулась раньше Уильяма. Стараясь не шуметь, она встала, накинула поверх атласной, бежевой пижамы (ее любимая модель — топ и шорты) такой же легкий, шелковый халат, и выскользнула из спальни в ванную, а затем — на кухню, чтобы приготовить завтрак.

Чаще всего они проводили время в доме Уильяма. В доказательство того, что этот вариант — удобнее, андроид ссылался на отсутствие у него прислуги.

— Приходящий клининг два раза в неделю — гораздо лучше. А у тебя — Ида, — говорил Уильям, хитро улыбаясь.

— И тебе не стыдно? Она покупает твое любимое мороженое, Уильям Блейк. Специально для тебя. И хранит его в моей морозилке, — смеясь, отвечала девушка.

— Тогда придется выкрасть из твоего дома морозильную камеру. Так же, как однажды я выкрал тебя.

Она рассмеялась. 

— То есть это — одно и то же?

— Нет, — отвечал Блейк, медленно целуя девушку. — Ты гораздо лучше, Ава Полгар. И твое тепло…

Уильяму нравилось, что Ава остается у него. А еще ему нравилось просыпаться рядом с ней, проводить время вместе, планировать дни. И против переезда некоторых ее вещей в свой дом он совсем не возражал. Наоборот, — эти детали ее повседневной жизни (косметика, одежда, ароматические свечи, новое рабочее место, обустроенное Авой в его кабинете, ноутбук, книги, распечатанные отчеты, свидетельствующие о возросших продажах Spider, и масса иных нюансов) очень его интересовали и вызывали в нем искреннее любопытство. Более того, наблюдая за тем, как вещи Авы все больше переезжают к нему, Уильям испытывал невероятное чувство гордости. Сродни тому, которое возникло в их первый день, после спасения из океана, когда Уильям Блейк, — которого подавляющее большинство коллег, фанаток и просто людей, когда-либо встречавших его, считало или высокомерно неотразимым или просто заносчивым сукиным сыном, — подхватил Аву Полгар на руки и кричал о том, что он «на все готов!».

Так и вышло, что за всеми переменами собственный дом девушки, — если бы не ежедневная работа Иды, — оставался почти без присмотра. Ава и Уильям использовали его довольно причудливо, — в качестве огромного, шикарного ресторана, где каждый день, на обед и на ужин, специально для них Ида готовила заранее оговоренные блюда. А завтраки… завтраки, как и все другое время суток, оставались привилегией дома Уильяма Блейка.

Так было и в этот день. Ава, уже вполне освоившись на кухне андроида, быстро нашла все необходимое для сервировки завтрака на одну персону (она делала завтрак только для Уильяма, — сама завтракать так рано девушка не могла), включила кофеварку для приготовления капучино (ей казалось, что этот вид кофе андроид может поглощать литрами, почти без остановки) и занялась приготовлением белкового крема, который, — как выяснилось совсем недавно, — Уильям очень полюбил, и теперь ел его как самостоятельное блюдо, без какой-либо выпечки или хлеба. Только иногда редкое исключение в этом плане составляли слегка поджаренные тосты. Поэтому завтрак для Уильяма Блейка был хоть и своеобразным, но не слишком хитрым: большая кружка капучино, едва румяные тосты, натуральный йогурт без добавок и белковый крем в отдельной, большой чашке. Ава вспомнила тот вечер, когда страсть Уильяма к такому крему стала явной, и засмеялась. 

Это было около недели назад. В тот вечер они отменили свою прогулку, и, разглядывая через панорамные окна в доме Уильяма лес, залитый дождем, стали пить фруктовый чай с пирожными. Именно тогда андроид впервые и попробовал трубочку из слоеного теста с этим кремом. Вернее, трубочку он размотал, — очень аккуратно, удерживая лакомство  за краешек запеченного теста, а вот крем, что был внутри, съел с таким удовольствием, что теперь он стал для него отдельным видом любимого десерта, и даже, кажется, подвинул с необъявленного пьедестала мороженое. Ава, наблюдая тогда за ним, долго и звонко смеялась.

— Никогда не встречала такого сладкоежку, как ты! — выдохнула она между волнами смеха.

В ответ на это она сама тут же была измазана кремом: обмокнув указательный палец в снежно-белое лакомство, Уильям невесомо и быстро оставил на кончике ее носа небольшую точку. Которая, растянувшись вслед за его движением, стала похожа на колпак крохотного гнома.

— Ну!.. — улыбнулась Ава и посмотрела на андроида лучистым взглядом.

Но когда она попыталась убрать крем с лица, он тут же появился снова, — теперь уже двумя сладкими линиями, оставленными на ее губах. Взглядом девушка попыталась вразумить Уильяма, но это не вышло. Баловство, улыбки и общий, слитый весельем смех, очень быстро стали объятиями и поцелуями.

И… да. На следующий день ироничный голос Уильяма Блейка, общаясь с оператором клининговой фирмы по телефону, радушно приглашал одну из его сотрудниц для внеочередной уборки дома. 

Увлеченная воспоминанием, Ава закончила взбивать крем, выложила его в большую, глубокую чашку, и, все еще улыбаясь, украсила приготовленное блюдо тремя крохотными листочками перечной мяты. «Кто бы мог подумать, что я буду готовить», — иронизируя над самой собой, подумала она. На всем протяжении самостоятельной жизни пределом ее кулинарных чаяний был свежий кофе. «И то, не капучино», — продолжая шутку, добавил ее внутренний голос.

— Да… — шепнула девушка, собрала завтрак на деревянный поднос с удобными ручками по окружности, и, по-прежнему улыбаясь, пошла в спальню.

А там, вопреки всем законам и ожиданиям романтического жанра, ее ждал бодрый и собранный Уильям. Когда девушка зашла в комнату, он сидел на краю идеально заправленной кровати и нетерпеливо застегивал пуговицы на манжетах белой, очень свободной ему, рубашки.

— Доброе утро, — сказала Ава немного удивленно, оставляя поднос на маленьком столике. — Я была уверена, что ты еще спишь.

Она улыбнулась, подошла к Уильяму и потянулась к нему для поцелуя, но он, едва взглянув на нее, резко поднялся и отошел в сторону.

— Доброе… утро, — резко и хмуро отозвался Уильям, не глядя на девушку.

Ава осеклась в движении.

— Что-то случилось? — уточнила она, с удивлением замечая на андроиде, всегда щепетильном в плане одежды, большую и мятую рубашку.

— Нет. Что могло случиться? День только в начале.

— Тогда почему ты такой… необычный? — Ава попыталась подобрать как можно более точное слово, но, похоже, это у нее плохо получилось.

Потому что Уильям, усмехнувшись, ответил:

— Я — андроид, а не человек. Я бываю таким, Ава Полгар. Необычным. Не таким, к какому ты, должно быть, уже привыкла.

— «Привыкла»? — повторила девушка со сходящей улыбкой. — В том и дело, Уильям Блейк, что ты слишком необычный, чтобы можно было в отношении тебя к чему-нибудь действительно привыкнуть.

Ава мысленно оборвала себя, когда тревога, — ее вечная спутница прошлого, — ядовито улыбнувшись, снова подняла вверх свою змеиную, гладкую голову. «Ну-у-с-с… — зашептала она. — Далеко ушла от меня?…». Девушка отмахнулась от своего волнения и снова подошла к Уильяму. И опять он, — дерганный, нервный, язвительный и злой, — едва на нее взглянув, ушел в сторону.

— Уильям, что происходит? — глухим голосом, заранее пугаясь еще невысказанного ответа, твердо спросила Ава.

— Я же сказал. Ничего.

— Тогда почему ты такой? — не унималась девушка.

— Какой?

— Ты сам на себя не похож! С тобой что-то произошло? Тебе плохо?

— Я слишком необычный для какой-либо статики или привычки, Ава Полгар. Ты сама это только что сказала, — грубо оборвал ее андроид, игнорируя остальные вопросы. — И вообще. Я думаю, тебе нужно уйти.

Брови Авы в удивлении взлетели вверх.

— У-у-йти?…

— Да. И чем скорее, тем лучше.

— «Ты думаешь»?… Да что с тобой?!

Девушка остановилась перед андроидом и попыталась его обнять. Ее руки он отвел в сторону, и, вытащив из кармана брюк звенящий мелодией сотовый телефон, стал долго смотреть на невидимую Аве надпись на экране. А затем сбросил звонок.

— Со мной все в порядке. Я просто жду, когда ты уйдешь, — высокомерно ответил он. — Только не устраивай сцен. Просто уйди. Скорее. Я зайду к тебе потом, когда будет удачное время.

— «Удачное время»?… 

Ава продолжала шепотом повторять за Уильямом его фразы, бесконечно удивляясь каждой из них.

— Да. И хватит об этом, Ава Полгар. Я хочу, чтобы ты ушла.

Лицо Уильяма вдруг стало очень бледным. Судорога исказила его как раз в тот момент, когда он говорил:

— Я жду. У-у-у-ходи!

— То есть ты… — Ава прерывисто задышала, — …прогоняешь меня?

— Можно сказать и так. Уходи скорее, прошу тебя.

— Но… почему? Какая причина? Что случилось? Вчера все было хорошо!

— Причина, безусловно, есть. — Уильям вздрогнул и поморщился как от разряда электрического тока. — Я скажу тебе позже, если будет удачное время.

— Да что с тобой?! Какое, к черту, «удачное время»?! Говори сейчас, сразу! — закричала Ава, не веря ни в происходящее, ни в слова Уильяма. — Скажи мне сейчас!

— Сейчас… — Уильям снова сбросил долгий телефонный звонок, — …не могу. Я сейчас не могу. Уходи скорее, Ава… скорее.

Девушка, чувствуя, как на глазах выступают слезы, покачала головой.

— Нет! Я не уйду!

— У меня нет времени на твои скандалы… совсем нет времени…

— Ты бледный, Уильям! Тебе плохо?! — продолжала пытать его Ава, игнорируя то, что он ей говорит.

— Уйди! Сколько раз повторять! — закричал Уильям, впервые за все время глядя на девушку прямо.

От ярости, хлынувшей от его острого взгляда, Ава отшатнулась назад. И снова остановилась, упрямо скрещивая руки на груди, и так сообщая Уильяму, что исчезать по его капризу она не собирается. Заметив этот жест, андроид, не говоря ни слова, схватил девушку на руки и вынес за пределы дома. Такой, как она была: босой, в футболке и в шортах. И пока Ава пыталась понять, что все это — не больная фантазия и не шутка, а реальность, дверь громко хлопнула перед ее носом, и она осталась на улице одна. Босая, раздетая и злая до такой степени, что не помнила, как дошла до своего дома.

Услышав шаги, Ида выглянула из кухни.

— Мисс! Вы пришли! Так рано! А я думала, вы…

Домработница замолчала, не зная, что сказать о внешнем виде девушки. Кто знает, может и она «закаляется», — как Блейк когда-то, — гуляя по улице легко одетой?

— Что? — резко спросила Ава. — Останусь у Блейка?

— Ну… да…

Ава сделала глубокий вдох, пытаясь отвлечься от гнева, бушевавшего внутри.

— Я хочу горячего чая, Ида. Приготовь, пожалуйста.

— Хорошо, мисс. И…

— Да?

— Я купила любимое мороженое мистера Блейка. Там полная морозилка. 

Ава остановилась и посмотрела на входную дверь.

— Отлично. Спасибо.

Мороженое, о котором сказала Ида, — а если быть точнее, то морозилка с мороженым, — пригодилась Аве через час, когда, позавтракав, девушка признала очевидное: она настолько злая, что на месте ей не усидеть. Энергии в ней было так много, что план дальнейших действий оказался как нельзя кстати. Только на этот раз, перед выходом на улицу, она оденется. Хватит уже этих странных, полураздетых, зимних историй. 

«На лыжных курортах дамы, между прочим, катаются прямо в купальниках», — флегматично заметил внутренний голос Авы. Он и сам не знал, зачем сказал это. Но пусть лучше так. Может, подобная ерунда отвлечет ее от глупостей, которые она наверняка начнет творить, находясь в таком заведенном состоянии? Надежды на это было очень мало, но голос хотя бы попытался.  «Плевать мне… на… них!» — огрызнулась Ава мысленно, пытаясь выдвинуть из угла кухни морозилку, забитую мороженым. Это оказалось ей не под силу. Просто какая-то адская тяжесть!

— Что делать?… — прошептала Ава, оглядывая кухню. 

«А, может, не надо? — не слишком уверенно предложил голос. — Ну, куда ты собралась?!».

— Скоро увидишь!

Голос сокрушенно и долго вздохнул, молча наблюдая за тем, как Ава, оставляя морозилку в покое, срывает с вешалки куртку, и бежит к дому Уильяма. Крик, стук и непрерывно звенящий дверной звонок ничего не дали. Андроид не только не открыл ей и не пожелал поговорить, он, — как со срывающимся от злости и беспокойства сердцем заметила Ава, — даже не подошел к двери! Она била, пинала дверь, отходила назад, пытаясь высмотреть его в окнах или докричаться до него… все было без толку. Уставшая, почти без сил, Ава вдруг вспомнила про вторую входную дверь. Не питая особых надежд на успех, она устало поплелась на задний двор. Дверь была закрыта.

Хлопнув раскрытой и уже разбитой ладонью по двери, девушка повернулась и устало осела на землю. В голове не было ни одной мысли. Только хаос, непонимание, удивление и страх за Уильяма. «Он вышвырнул тебя на улицу раздетой, а ты за него переживаешь?!» — презрительно уточнил внутренний голос.

— Он странно выглядел и говорил… и вел себя не как обычно… — ответила Ава, и без ремарок разума понимая, что сейчас она наверняка выглядит как посмешище. — Я просто хочу знать причину. Только причину! Уильям сказал, что она есть!

«А если он — безумен? Вот тебе и причина. И значит, верить его словам нельзя», — настаивал голос.

— Я не могу это так оставить! А если ему нужна помощь?!

«Ему не помощь нужна, а…» — начал голос резонно, но замолчал, отмечая, как в ответах Авы звенит, — гораздо больше злости, — растерянность и страх за андроида. Ничего не отвечая, девушка снова набрала номер Уильяма. И опять — никакого ответа. Честно говоря, она ожидала именно этого, и все равно, каким бы абсурдом все это не выглядело, боялась того, что с ним что-то произошло. Может быть, так снова проявилось жжение в области грудной клетки? Не просто же так он был бледным, очень бледным!

«А телефонные звонки, которые он сбросил… ничего тебе не говорят?» — спросил голос.

— Я не знаю, кто это был, и я… не буду делать никаких предположений! — горячо объявила Ава.

«…Не будешь или не хочешь? Из опасения и дикого страха, что это, скажем… девушка? Другая девушка? И именно потому он так хотел, чтобы ты немедленно ушла. Ты ему… им помешала. Только все началось, только сердце стало оттаивать ото льда…».

— Прекрати! Я ничего еще точно не знаю! А до этого времени не хочу ни о чем таком думать!

Ава вскочила на ноги, вернулась к главному входу, убедилась, что никаких изменений не произошло, и позвонила мастеру по вскрытию дверных замков. Разговор закончился надеждой девушки на скорое решение мучивших ее вопросов. Но когда мастер, приехавший через десять минут к дому Уильяма Блейка, запросил у нее документы на дом и подтверждение права собственности, она поняла, что и из этой затеи, скорее всего, ничего не выйдет. 

— Я… я не собственник, — отчего-то смущенно и сухо ответила она.

— Вы фанатка, что ли? Тоже? — с ухмылкой протянул мужчина, разглядывая ее фигуру в черных джинсах, белой, вязаной кофте и наброшенной поверх расстегнутой дубленке светло-коричневого цвета.

— Что значит «тоже»? — в тон ему попыталась ответить Ава.

— Да знаю я… бродят тут всякие. Мало ли, что у них в голове!

— Я что, похожа на сумасшедшую? — раздражаясь, спросила девушка.

Мужчина снова окинул ее сальным взглядом.

— Так-то нет, мисс… маленькая вы, как птичка… но дом без документов я вскрыть не могу. 

— А если я вам заплачу?

— А потом хозяин подаст на меня в суд? Не-е-т, такое мне не надо! 

— Там может быть человек, которому плохо! — не сдавалась Ава.

— Тем более не могу. Звоните в «скорую»!

От досады и злости девушка топнула ногой.

— Да идите вы к черту! Зачем вы только объявления даете?!

Мужчина махнул рукой, сел в машину и уехал.

— Ладно! Сама справлюсь! — объявила Ава вслух и снова обошла вокруг дома, прикидывая, с какой точки удобнее всего залезать на второй этаж.

«Ты с ума сошла! — причитал ее внутренний голос. — Ну, куда ты полезла? Карнизы скользкие, снегом присыпаны… хоть бы перчатки взяла, чтобы руки не…»

— Порезалась!… — прошептала Ава, удивленно глядя на свою ладонь и на капли крови, выступившие из длинных, узких порезов.

«А я что говорил?!» — вопил голос, который девушка совершенно теперь не слушала.

Вопреки опасениям разума, — не считая порезов, — она довольно неплохо справилась с задачей, и теперь стояла на балконе второго этажа. Не размышляя, следуя только волнению сердца, Ава покрутила ручку на двери и вошла в спальню Уильяма. Здесь все было таким же, как прежде. Таким, как она уже успела хорошо запомнить. 

Убедившись, что андроида в комнате нет, Ава побежала дальше. Ответом на все ее поиски и резко открытые двери стала тишина. Уильяма в доме не было. И только остановившись посреди гостиной на первом этаже, перед тем же черно-матовым камином, что согревал их в первую ночь, Ава явно ощутила одно: место растерянности и беспокойства в ее сердце полностью заняла злость. Жгучая, громадная и слепая. Именно тогда девушка и решила воплотить в жизнь тот план, который до этого, за его абсурдностью, она упорно отвергала.

«Тебе не под силу дотащить морозилку до дома Уильяма! Это глупо, Ава! Успокойся!», — ревел голос.

— А вот и увидим! 

Оглянувшись, девушка подбежала к шкафу, где на полке хранились пакеты и мешки для мусора, и начала претворять свой гениальный план в жизнь. Морозилка, забитая любимым мороженым андроида, и вправду была неподъемной. Но что если вытащить все мороженое, и доставить его и морозилку к дому Блейка по отдельности? 

…Рассказать вполне серьезно о том, что сделала Ава, вряд ли возможно. Но лично для нее весь план был очень важным. И девушку можно было понять: ее выставил за дверь тот, кто совсем недавно не только носил на руках, но и уверял в своей любви. И она ему верила. И любила в ответ. И чем больше была эта любовь, — так сильно, одним своим появлением, — перевернувшая всю ее и привычную до того жизнь, тем сильнее кипели в ней непонимание и дикий, оглушающий гнев. И если Ава, бросившая все свои силы на то, чтобы дотащить морозилку до дома Блейка, выглядит смехотворно, то на это ей наплевать.

Это занятие, может, и в самом деле глупое и нелепое, теперь завладело ее вниманием всецело, отвлекая от настоящих опасностей, которые приходили к ней в пограничных или очень эмоциональных случаях, — от желания резать себя (тем глубже и больше, чем сильнее была эмоциональная неразбериха) и от желания погонять на автомобиле. Второе, впрочем, ей все еще было недоступно: настоящий Дворжак вышел на связь только пятнадцать минут назад, и, сокрушаясь в самых горьких выражениях, извинялся перед Авой за несостоявшийся по его вине сеанс. Девушка, внимательно выслушав психолога, недобро усмехнулась в адрес своего соседа, и сказала, что все в порядке и новое время для сеанса, предложенное Дворжаком, вполне ее устраивает.

— Значит, завтра?

— Да, конечно. 

О том они и договорились. Но прием у психолога будет еще нескоро, а потому пока, в девять утра, она займется гораздо более важным делом, и дотащит эту чертову морозилку до дверей Блейка!

* * *

«…Что ты наделал, Уильям?.. Как же так? Зачем? Я столько раз просила тебя! Умоляла, предупреждала! Не было никакой нужды так упорствовать и сохранять этот чертов режим ретуши с Авой наедине! Ну что, ты, правда, думаешь, она испугалась бы? Тебя? Твоего вида? После всего, что у вас уже было? После всей вашей боли на двоих?… А теперь тебе очень плохо! У-у-у-ильям!..».

Операционка плакала, — точнее, сыпала искрами в теле андроида, — зная, что он ее не слышит. Да и услышит ли?.. Когда?.. Когда, если уже неизвестно какой час он валяется на пляжном шезлонге без сознания? Ответов у ОС не было. Ни одного. Она сама «пришла в себя» только несколько минут назад. И ужаснулась тому, что узнала. 

Состояние андроида было ужасным. Он находился вне сознания, и операционка даже не знала, сколько именно времени он провел в таком виде. ОС хотела привести его в чувство, встряхнуть небольшим и не опасным для него, но, все же, ощутимым и действенным разрядом изнутри, — достаточным ровно для того, чтобы он очнулся. Но пока даже на это у нее не было сил. И потому, беспомощная и бесплотная, в полном одиночестве, проанализировав физическое и психологическое состояние андроида (если коротко, то его можно было выразить фразой «крайняя степень истощения»), операционка только и могла, что плакать. От страха, неизвестности и понимания того, что Уильям может никогда не очнуться. Собственная беспомощность, горечь и злость на андроида вводили ОС в панику. Пока, правда, тихую. Все же, почти полное истощение сил — ее и робота, — давало о себе знать. 

…Но сколько раз до этого обморока она отправляла ему предупреждения о том, чтобы он не злоупотреблял режимом «ретуши кожи»! Эта опция была самой затратной в его функционировании. И, если говорить совсем простым языком, то именно она сжирала, сжигала и высасывала его энергию сильнее всех прочих настроек. Долгое время функция ретуши не вызывала у ОС беспокойства. Уильям пользовался ей разумно, часто даже меньше допустимой временной продолжительности. На его работе и самочувствии ретушь тогда никак не отражалась. И потому ОС была абсолютно спокойна. Пребывание андроида в этой функции несколько увеличилось, когда он стал знаменитым манекенщиком. Хотя и тогда операционка относилась к этому с пониманием: что сделаешь, если того требует его род деятельности, а естественного вида андроида никто из людей не вынес бы и не потерпел?.. Но вскоре все изменилось еще сильнее. Уильям, совершенно растерянный и разбалансированный отъездом Авы Полгар из Пало-Альто, стал чрезмерно злоупотреблять как ретушью кожи, так и проявлением высоких, — очень высоких! — и зашкаливающих в своем внешнем проявлении эмоциональных реакций. Первое помогало ему работать, получать высокие гонорары, оплачивать услуги то хакера, то помощника в Назаре, и, — что, пожалуй, самое главное, — не попадаться людям со своими шрамами и, разыгрывая благополучно-избалованного жизнью нахала, не вызывать их подозрений, а второе… кратно приближало его к людям, и, как он очень надеялся, к пониманию их мира и психологии. Вернее, к пониманию мира и психологии одной, вполне конкретной девушки, воспоминания о которой так воздействовали на Уильяма, что очень скоро ни о какой эмоциональной сдержанности, а вслед за ней и целостности солнечного сплетения андроида, говорить уже не приходилось. И, если уж быть совсем откровенной, то операционная система Уильяма вообще изумлялась тому, что он, — с его многократно разрушенными действиями охранников, то памятью, то операционным обеспечением, — до сих пор цел. Видимо, — с печальной иронией, не делясь этими соображениями с самим андроидом, думала ОС, — он решил это исправить, и теперь…

Уильям, я очень тебя люблю. Знаю, мы никогда с тобой не признавались друг другу. Да и странное это было бы объяснение: между андроидом и его операционной системой, но… я тебя очень люблю. И не хочу думать, что меня могли активировать и сделать программным обеспечением какого-то иного андроида. Да, мы вечно с тобой препираемся. Ворчливые друзья, вот мы кто. Или «хмурые друзья». Назови, как хочешь. Только не смей отключаться и выходить из строя, слышишь?! Это нельзя! Лучше ворчи на меня. Даже отключай (ненадолго), но не теряйся в бессознательности! Ты не можешь! Не можешь, и все! У тебя нет права! У тебя столько всего уже было, и ты выжил! У тебя только все началось! По-настоящему! Ты только начал узнавать, что на самом деле значит любовь, о которой раньше не имел ни малейшего представления и думал, что она — для кого угодно, но только не для тебя! Знаешь, как это схоже с мыслями Авы?! А что она станет делать, Уильям? Она с ума сойдет! Она умрет без тебя! Да, знаю, звучит до пошлости банально, и за такие словесные обороты ты бы первый меня ругал, но это правда! Правда! Потому очнись! Очнись! Я не буду тебя ругать за слишком долгое использование ретуши! Я знаю, прекрасно знаю, что ты хотел быть как все. Не помнить, хотя бы на время, о своих шрамах и о той почти постоянной, медленной боли, что они тебе доставляют! Я знаю, что ты скрыл их, желая быть с Авой полностью, полноценно! Чувствовать каждое ее прикосновение к целой, а не к навсегда искалеченной страшными шрамами коже! Я знаю, я все понимаю! Я знаю, что ты потому просил ее уйти, что тебе уже тогда было очень плохо, и ты опасался, что ретушь сорвется, и она увидит, увидит!.. Я знаю, что, несмотря на всю свою храбрость, ты так и не избавился от страха перед тем, что Ава не примет тебя и не полюбит полностью, если увидит тебя таким, какой ты есть на самом деле! Я в этом с тобой не согласна! Совсем! Потому что у Авы золотое сердце. Она все поймет, она тебя полюбит настоящим, до конца, до последней твоей черты!… Если только в бесконечности твоих характерных проявлений есть эта «последняя черта»! Она уже тебя любит! Это Сильвия не приняла бы твои шрамы! И любая другая! Но не Ава! Не Ава Полгар! 

…Переборщив с ретушью кожи, ты не отвечал мне, игнорировал просьбы экономить энергию и хотя бы иногда, для сохранения сил, выходить из этого режима в обычный, где ты со шрамами! Только чтобы Ава ничего не увидела! Так ты думал. Но она уже видела! Не близко, не совсем подробно, но вспомни, как сильно и горько она плакала, увидев твои раны, и узнав о том, что с тобой делали! Плакала от ужаса и боли за тебя! Она не бросит тебя, не отвернется! 

Уильям! 

Уильям! 

Очнись! 

Только очнись!

…Только бы у меня хватило сил хотя бы на небольшой разряд для твоего солнечного сплетения!..

Так операционка плакала, болела за Уильяма, пугаясь одной только мысли, что после столь глубокого поражения у него, почти с полной вероятностью, возникнут провалы в памяти, и пыталась привести андроида в чувство. И пусть это случилось через много-много часов, прошедших с того момента, как Ава, ошеломленная тем, что Уильям выставил ее на улицу, ушла к себе, — а он сам, шатаясь, вышел из своего дома, и, хватаясь за углы зданий и домов, добрел до пляжа и повалился на холодный шезлонг,  — но ей все-таки это удалось. 

* * *

Он приходил в себя очень медленно. Очень и очень медленно. Впрочем, этой медленности сам Уильям не осознавал и не замечал. И пока ничего не чувствовал. Первым ощущением, сошедшим на него мягким, невесомым крылом, — «а могло и саваном!» — кричала обезумевшая то от ли горя, то ли от радости операционка, — было чувство совершенной, тотальной пустоты и невесомости. 

Небесные, яркие и туманные от долгой бессознательности глаза андроида медленно открылись. Сознание в полной мере еще не вернулось к нему, и потому темное, бурое небо, раскинутое этим вечером над океаном, показалось Уильяму темно-синим пологом моря. Как будто мир перевернули, поменяв местами небеса и землю. 

Блуждающий взгляд скользил по облакам, очень долго, в мельчайших подробностях, разглядывая край то одного, то другого. По белому, еще слишком бледному и острому лицу Уильяма едва скользнула, дернувшись по краю тонких губ, улыбка: андроиду показался поразительным тот факт, что он видит небо. Так четко, ясно, в самых мелких деталях, свойственных причудливым, облачным фигурам. Или все это кажется? Вокруг темно, для облаков не время. «Удачное время», — проплыла в сознании Уильяма фраза, и удивила его. Что еще за «удачное время»? Для чего?

Потекла сквозь него вязкость общего времени.

Земного времени.

Неприятная, холодная, безразличная и туманная. Он вспомнил свое имя. За ним — закрытую клетку, бывшую его долгим домом. 

И окно. 

Высокое окно камеры, вырубленное в стене грубо, под самым потолком. Так высоко, — даже для андроида, — что воздух улицы, часто и без того затхлый и вонючий, почти не долетал до него. Воспоминания, — резкие и осязаемые до крайней степени, — зашлись ужасом, он снова начал задыхаться.

В окружении Требли. 

И его друзей. 

Каждая пятница, после вечерней смены. Когда офисный, убаюканный мыслями об алкоголе и скорых выходных, планктон неспешно плывет по вечерним улицам… Андроидов, выбранных для жатвы, в начале всегда выстраивали в шеренгу, заставляя назвать обозначение своей модели по очереди. Уильям никогда этого не делал. Да, они ждали от него не того имени, по которому история человечества запомнила Шекспира, а всего лишь названия модели или…

— Ублюдок номер 6!

— Ублюдок номер 7!

— Ублюдок номер 8!

Все они были «fucking dead», помнишь?… Задачей Уильяма было сказать следующую фразу, назваться девятым. А еще… как там? Смотреть прямо перед собой, вовремя подать голос и «быть готовым ко всему». То есть к новой жатве.

Когда очередь, — девятым он был в ту пятницу или нет, — доходила до него, он, называвший тайно, сам себя, «Уильямом», упорно молчал. Только глаза блестели невероятно ярко, — все ярче от осознания неминуемой расплаты даже за это крохотное, только самое первое в этом долгом-долгом вечере, неповиновение. Марк Вольт или даже сам Требли подходил к нему, обрадованный его очередным номером. 

— Посмотрите, какое упорство! Какая отвага! — ухмылялось ему в лицо пьяное человеческое отродье. — Да тебе просто нравится быть битым, приятель!

За окончанием этой фразы следовал общий смех, плевок в лицо андроида и первый, — хотя и ожидаемый, но все равно очень сильный, — удар. От него Уильям чаще всего сгибался пополам или падал, — если били наотмашь, одним броским, размашистым ударом, — на пол одним рывком.

Р-раз! И гогот охраны становится громче.

— Это ему просто нравится! Так, да? Ты получаешь от этого удовольствие?

Уильям, скаля зубы в улыбке, заплывшей его белой кровью, смеялся вместе с ними, зная наперед — в следующий раз, на построении, он повторит. Да, его снова за это ударят, самым первым. Но… он не назовет себя «ублюдком», не сделает этого сам!… Воспоминание прервалось, зашлось хриплым дыханием андроида и затерялось в его искалеченной памяти. Проплыв перед ним неясной дымкой, оно ушло. А его место заняло другое. Слишком мучительное даже сейчас, по прошествии долгого времени, оно выгнуло тело Уильяма высокой дугой. 

О нем он говорил Диего.

Вот, о чем он говорил Диего.

— Ди… Диего?.. — шепнул Уильям, едва шевеля пересохшими губами.

«Твой помощник, «глупый щенок», — так ты его назвал, когда он едва не утонул сам, и не утянул за собой Аву Полгар», — отозвалась операционка охотно, рассчитывая своими комментариями вернуть андроида в реальность как можно скорее. Уильям кивнул, не поворачивая головы посмотрел сначала направо, затем налево. 

…Если его топили так много раз, почему он все еще жив?

— А ты упрямый сукин сын! — крикнул в памяти тот, кто держал его за шею, подводя голову к воде. — Никак не хочешь умирать!

— Это даже весело, Нил! Так он, наверно, надеется выжить!

Общий хохот веселых охранников оглушал Уильяма даже через толщу мутной, вонючей воды, в которой его топили. Он пытался ее не глотать, но для этого его держали в ней слишком долго. И хотя он и был «совершенным» роботом, ему, как и обычному человеку, требовалось дышать… В общем, воды той он выпил изрядно. И бился сильно. Каждый раз  — как последний. Не потому, что всерьез надеялся выжить или увидеть в своей жизни перемены к лучшему, а потому, что таким был его азарт.

Его характер.

Его решение.

И если он может хоть как-то досадить охранникам, например, не смиряясь и долго не умирая, то… он сделает это. Каждую пятницу, после вечерней смены, когда…

— Ава Полгар!.. — шепчет Уильям, снова рассматривая небо над собой.

Ответом на это имя становится громадно-громкий пульс, избивающий его тело изнутри. Андроид вздрагивает, замирает и снова повторяет имя. И не помнит, кому оно принадлежит. Но ОС рада. Рада, как никогда: имя Авы встряхнуло Уильяма! То есть, считайте, вернуло к жизни.

— Сразу бы так, — ворчит операционка, направляя андроиду системное сообщение, а в его солнечное сплетение — первые, маленькие разряды тока.

Это сейчас ему полезно. Так его организм быстрее стряхнет с себя последствия глубокого обморока. Так Уильям быстрее придет в себя.

— Ава Полгар… — снова шепчет андроид хрипло, пробуя слова на вкус и звук.

Все еще лежа на спине, — на холодном, бело-синем шезлонге, — он поднимает руку вверх, над собой, и долго рассматривает ее, зависшую в воздухе. Его дыхание постепенно восстанавливается, становится глубже. А уже через несколько минут из сбитого и рваного оно снова переходит в тихое и ровное. Ладонь сжимается в кулак… и снова становится ладонью. Андроид, придумавший себе имя «Уильям», и взявший для удобства в мире людей фамилию «Блейк», начинает ощущать свое тело. Да, точно. Он возвращается.

"Ритм электронного сердца почти пришел в норму".

Операционка отправляет сообщение сразу же, как только нить сердечного ритма андроида перестает срываться в небытие. От собственного сообщения она впадает в ажиотаж. Если бы ОС могла, то обязательно расцеловала бы андроида в тонкие, сухие, пока белые губы. Но нет, она лучше… она лучше скорее приведет его в порядок и в чувство! А там уж за поцелуями дело не станет, — с таким-то именем на устах… ОС торопится, оглядываясь на человеческое время. По ее подсчетам сейчас — очень поздний вечер того же дня, утром которого Уильям Блейк выгнал Аву из своего дома. Нужно скорее, скорее отправить его к ней! 

…Увлеченная восстановлением работоспособности Уильяма, она замечает ужасный изъян слишком поздно: от потери сознания, от долгого обморока, едва не ставшим для него смертью, в памяти андроида все-таки появились новые провалы. Сделав первый, быстрый осмотр данных, ОС отмечает: события этого дня для андроида почти полностью потеряны. А других? Других дней? Для этого ей нужно больше времени: системный и полный анализ прежней информации не терпит суеты. Сейчас же главная ее задача состоит в другом. А именно в том, чтобы как можно скорее отправить очнувшегося робота к Аве. Ах, да! Режим ретуши кожи! Операционка решает ничего не сообщать пока Уильяму, но… похоже, он больше не сможет им пользоваться. Никогда или какое-то время — покажет все тот же анализ данных, а пока… подавляющее большинство воспоминаний об Аве Полгар — на месте. Яркие, эмоциональные, звенящие глубиной и силой чувств. Именно они, — за исключением тех, что относятся к сегодняшнему дню, — в расчете ОС, окончательно вернут Уильяма к жизни.  Проанализировав состояние андроида еще раз, операционка дает ему еще около часа на самое первое и еще не совсем полное, восстановление сил. Это нужно сделать, — думает она, — обязательно нужно сделать. Ведь потом он пойдет к Аве Полгар. В том, что именно так и будет, операционная система Уильяма Блейка не сомневается. 

…А он, придя в себя настолько, чтобы выдержать путь до дома, и не думает обманывать ее планы. Поднимаясь с шезлонга с третьего раза, Уильям нажимает ладонью на грудь. Она холодная, она обнажена, а рубашка расстегнута. «Да и рубашка ли это? — поморщившись, думает андроид. — Мятая, большая, из какой-то непомерно тяжелой, плотной ткани…». ОС, регистрируя его медленный мыслительный процесс, не перестает радоваться. Ведь если Уильям ворчит по поводу «непотребного состояния одежды», значит… он возвращается! На самом деле! 

Так оно и есть, — операционку, хорошо изучившую Уильяма, не обмануть. Он возвращается! Только вот… застыв на месте, андроид с хмурым, сосредоточенным видом осматривает свою грудь, изрезанную шрамами. Минута, вторая, третья…  Да, — убеждается операционка, — судя по его лицу, ярким глазам и плотно, в одну линию, сжатым губам, он помнит. Помнит, что это за шрамы и — откуда они. 

Пару раз андроид непроизвольно вздрагивает, и, быстро застегнув рубашку, идет к выходу с пляжа. 

На улице холодно, и даже Уильям Блейк наверняка замерз бы за то время, что занимает путь домой, но он все еще, несмотря на возвращение из так напугавшего ОС небытия, чувствует себя плохо и — неровно. Жар и холод попеременно накатывают на него, подобные бурным водам, и отходят назад, оставляя на коже то след от мурашек, то — капли пота от слишком высокого и резкого подъема внутренней температуры. Именно этот жар и бережет Уильяма от холода. Несмотря на все чудачества организма он шатко, но упрямо идет своей дорогой. На ней нет остановок, и очень скоро Уильям окажется дома, рядом с Авой Полгар, воспоминание о которой единственно греет его электронное, бурно бьющееся сердце, не давая ему замолчать и остыть… только вот… сколько времени? Эта темнота может быть обманчива. Она еще вечерняя или уже ночная? От этих размышлений Уильяма отвлекает мгновенный, яркий знак, попавший в его поле зрения на последнем мгновении.

Роза.

Высокая, на длинном стебле, она качается от порывов холодного ветра из стороны в сторону. Еще не зная, как именно он ее срежет, андроид идет прямо к ней с явным, одним намерением, — забрать ее с собой.

Для Авы Полгар.

Операционка хочет заметить ему, что сейчас не слишком удачное время  для подтверждения его замечательно-старомодной галантности, но сделать этого не успевает: андроид, одним рывком падая на колени возле куста с розой, сначала подносит свои ладони, — сложенные наподобие лодки, — к розе, чтобы убедиться, что с ней все в порядке и что своим падением он ее не повредил, а потом (после извинения, произнесенного неясным шепотом), наклоняется к цветку и срывает его почти у самой земли.

— Да… не так… надо срезать, — бормочет, поднимаясь, Уильям Монтекки, и, неясно улыбаясь, снова выходит на свою прежнюю дорогу. 

Вперед, к дому! К своему или к дому Авы Полгар — значения не имеет. По той причине, о которой андроид шепчет в темноте:

— Как хорошо, что мы — соседи...

Операционка, фиксируя романтические выпады Уильяма, тяжело вздыхает. «Ну что ты будешь с ним делать?! — так и хочет воскликнуть она. — Только пришел в себя, до этого едва не умер, а все туда же! Розы!..». Но радость, огромная, как воздушный шар, летящий в облака, затмевает все, и ОС только молчаливо наблюдает за качающейся фигурой Уильяма, настырно бредущей домой.

* * *

— Диего! Он здесь! Диего!

Ава Полгар посмотрела вправо и выкрикнула эти фразы как можно громче, чтобы мальчишка, — с ним они уже который, — битый! — час искали Уильяма Блейка, — услышал ее. И, наконец, смог выдохнуть от новости об окончании поисков.

Ава тоже хотела бы выдохнуть. Но не могла. Она узнала высоченную фигуру андроида задолго до того, как он, медленно переставляя ноги, наконец, дотащился до нее. 

Просто ее сердце, заметив его, застыло, дрогнуло, подпрыгнуло и занялось жаром. И это, — вернее всего иного, — завопило Аве, потерявшей всякий покой, что медленная, высокая фигура, нетвердо шагающая от фонаря к фонарю по узкой аллее, — и есть Уильям. 

Первое облегчение и радость почти мгновенно сменились злостью. Ава очень хотела закричать, — во всю силу своих легких. Чтобы вырвать, наконец-то, из себя хотя бы часть съедающей ее все эти бесконечные, безмолвные часы, тревоги. Но не могла.

Она только стояла рядом с домом Уильяма, и смотрела блестящими, не выпускающими из виду высокую фигуру глазами, как андроид не спеша подходит к ней. В душе девушки поднялась такая буря эмоций, что Ава онемела. Постояв на месте еще несколько секунд, она бросилась навстречу Уильяму. И своим напором, что буквально плавил пространство вокруг нее, почти протаранила Блейка, вынудив его неожиданно остановиться и даже отступить на два шага назад.

— Ава Полгар… здравствуй!..

Голос Уильяма звучал глухо, отдаленно напоминая привычные для него интонации. 

Немного дрожащая рука, крепко сжимающая розу, вышла вперед, чтобы передать девушке не слишком оригинальный сюрприз. Ава посмотрела на Уильяма, кое-как отвела от его бледного, острого лица свой взволнованный взгляд, и, заметив розу, задыхаясь, уточнила:

— Ты совсем… с ума сошел?!

— Стрелиций не было, Эви, поэтому пока только роза…

Андроид попробовал улыбнуться, но улыбка не послушалась его, задрожала и скрылась с лица, с белых, страшных губ.

— Плевать мне на розу, Уильям! Где ты был?! Все это время?

— Это сцена ревности, Эв?.. Если так, то я польщен! Признаться, я…

Ни Ава, ни прибежавший на шум голосов Диего услышать размышлений Блейка не успели. Выронив темно-красную, пышную розу, он упал на асфальт. И только бог, в которого они не верили, — а Диего еще не задавался всерьез этим вопросом, — знал, каких невероятных усилий стоило Аве и мальчишке сделать так, чтобы Уильям при падении не ударился головой.

* * *

Он очнулся через несколько часов. И первым, что услышал Уильям, был плач. Приглушенный плач Авы Полгар. Она не сразу заметила, что он пришел в себя, и у незадачливого Ромео было время для того, чтобы рассмотреть девушку и оценить обстановку.

«В целом». Так он, кажется, однажды сказал Диего? Кстати… Диего. Это же был он? Там, во дворе дома, до того, как Уильям отключился? Надо подумать, что с этим делать. Андроид вспомнил, что до всех своих пляжных приключений он грозил мальчишке возвращением домой, в Лиссабон. Но… да, это однозначно был он. Выходит, «глупый щенок» помог Аве Полгар и… спас его?..

Осмотрев себя и комнату быстрым, уже почти привычно-цепким взглядом, Блейк понял, что он — дома. Лежит в собственной кровати, застеленной черным бельем, накрытый одеялом. В комнате — приятный полумрак и прохлада. Последнее — от приоткрытого окна спальни (белые шторы надуваются ветром, похожие на паруса). Все тихо и спокойно. Только сдавленный плач Авы Полгар разрушает полную, немного потустороннюю тишину. 

Повернув голову вправо, Уильям отлично видит девушку в темноте. Она сидит лицом к нему, сжавшись в крохотный комок, на свободной половине кровати, у самого края, до судороги вцепившись руками в черную, высокую спинку. Вернее, только левая ее рука судорожно сцеплена на деревянном изголовье кровати. Правая же, с не меньшей силой сжимает лицо и рот Авы, заглушая ее рыдания и стоны. Будь плач небольшим, в этом не было бы нужды, — и в подобном жесте была бы просто рисовка, фальшь. Но она плачет так горько, судорожно и жутко, что только рука, которой девушка сжимает свое лицо, залитое слезами, и губы, помогает ей не кричать, и служит той опорой, что удерживает ее на последних рубежах. 

От истерики.

Уильям слушает Аву несколько секунд. Больше он не может. Не выдерживает. Отведя руку вправо, он тянется к ней и шепчет:

— Эви, пожалуйста!.. Не плачь!

Слезы прерываются, но не сразу. Крохотное мгновение, — и Ава смотрит на андроида в упор, обняв ладонями его лицо. Губы девушки дрожат, хотят что-то сказать, но ничего не выходит. Опустив голову на грудь Уильяма, Ава плачет навзрыд, и тут же резко отстраняется от него, с опозданием вспомнив про шрамы андроида. Девушка не знает, успела ли она своим необдуманным движением причинить ему боль, но теперь, когда она сидит перед Уильямом, выпрямившись и вцепившись в одеяло, это тревожит ее меньше: теперь она не задевает его глубоких ран, не давит на них. Судорожный, неглубокий вздох выходит из груди Авы. Смахнув слезы с лица, она наклоняется к Уильяму, считает его пульс по запястью, аккуратно касается теплой, — а не ледяной, как было, когда они только столкнулись у дома, — точки солнечного сплетения и, радостно улыбнувшись, коротко целует его в пересохшие губы.

— Ты здесь!

Андроид смотрит на девушку долго и молча, не зная, чем он потрясен больше: силой ее переживаний или блеском черных глаз, которые даже в темноте он видит очень отчетливо. А значит, видит всю их глубину, горечь, боль… все это — из-за него?

— Конечно, Эви. Не плачь!

Ава кивает, но продолжает плакать, на этот раз — от волнения и радости. Она не в силах остановить слезы, и они еще долго льются из ее глаз, — крупные, тяжелые, горячие.

— Что… что случилось? — шепчет девушка, все также судорожно вцепившись в одеяло и рассматривая лицо Уильяма внимательным, серьезным  взглядом.

— Мне было нехорошо. Но теперь все позади.

Ава еще всхлипывает, отстраняется и ждет продолжения. Но Уильям молчит, разглядывая ее. Едва уловимо и очень нежно он проводит рукой по обожаемым, черным волосам девушки. Сейчас они, всегда подобные волнам темного моря, распущены. Именно так ему нравится больше всего.

— И это  — все?

— Да. Все, что было. Сейчас мне лучше, спасибо.

— «Спасибо»?! Это все, что ты можешь мне сказать?! Тебя не было почти сутки! Я и Диего с ног сбились, разыскивая тебя, а ты…

— Я не хочу об этом говорить, Эви. Теперь все хорошо. Давай не будем. Ни о плохом, ни о прошлом. Иди сюда, я хочу тебя поцеловать и обнять.

Уильям потянулся к Аве, приподнимаясь на локтях, но она отстранила его. Выставив руку вперед, как барьер между ними, она покачала головой.

— Нет! Пока ты мне все не объяснишь!

Удивленно посмотрев на девушку, Уильям повторил с нотами усталости и грозности в голосе:

— Я не хочу об этом говорить, Ава Полгар. Лучше иди ко мне, я очень по тебе скучал.

— Нет, Уильям, нет!

Девушка вскочила с кровати, возмущенная тоном андроида и тем, как он пытается уйти от разговора.

— Я не собираюсь сидеть здесь и ждать, когда на тебя снова что-то найдет, и тебе станет плохо, и ты вышвырнешь меня, полуголую, на улицу! А сам уйдешь неизвестно куда! Или ты мне все объясняешь, или…

— Что, Ава Полгар? Бросишь меня? Да?

Ава вспыхнула. Впервые в жизни ей до ужаса захотелось дать пощечину, но она сдержалась.

— Нет, Уильям Блейк. Я не маленькая девочка. Но я не позволю так с собой обращаться. Не хочешь говорить о том, что с тобой случилось? Хорошо. Выходит, тебе можно вести себя как угодно, пропадать неизвестно где и сколько, а потом возвращаться и делать вид, что ничего не произошло! И это тебе можно без моего согласия узнавать мое прошлое, а на мои вопросы твой ответ — улыбка и предложение поцелуя?!

— По-моему, совсем неплохо.

Уильям попытался пошутить, но в этот раз шутка не удалась и прошла мимо Авы. 

— Я хочу доверия, Уильям. Между нами. Иначе ничего не имеет смысла. И вот это может стать причиной разрыва.

Ава помолчала. Устало вздохнув, она на несколько секунд прикрыла глаза.

— Я приду завтра утром, Уильям. И снова обработаю твои шрамы. И буду приходить дважды в день,  — черные глаза сверкнули обидой и злостью, — и каждый день, пока тебе не станет лучше.

— Но мне уже лучше!

— Я вижу! И знаю!

— Что значит «знаю»?

Ава, сжав губы, демонстративно молчала, возвращая андроиду его же монету.

— И?… — сорванным шепотом, после долгой паузы уточнил Уильям, неотрывно разглядывая лицо девушки, и еще не осознавая того, что она только что сказала ему о шрамах.

Став еще красивее от злости, что кипела в ней, оно было в эту минуту поистине неотразимым, и Уильям смотрел на Аву абсолютно завороженный.

— Тебе решать, Уильям Блейк. Ты можешь за эти дни снизойти до меня и до подробных объяснений того, что с тобой случилось, — и тогда я подумаю, прощать тебя за недоверие или нет.

— За «недоверие»? — насмешливо повторил Блейк. — А доверие можно требовать?

Ава кивнула, словно заранее ожидая подобный вопрос.

— Да, можно. В этом случае. В нашем случае. Ты узнал обо мне, а я хочу знать о тебе. Можешь считать, что я требую от тебя доверия. И честности. А так, умозрительно…

Девушка снова вздохнула, начиная чувствовать громадную, — и физическую, и эмоциональную, — усталость.

— …Никто, конечно, не вправе требовать от другого доверия. И это правда. Но ты знаешь обо мне все. Все! И ты первый перешел эту черту.

— А ты бы рассказала мне о себе? Сама?

Взгляд Уильяма блестел в темноте, и был таким мягким и открытым, что Ава едва не сдалась. 

— Может быть. Наверняка. Если бы между нами было настоящее доверие. Но… 

Она растерянно улыбнулась и растерла ладони, все еще испытывая неловкость от того, что Уильям сам узнал о ней все, без ее ведома. Абсолютно все. Или… чего-то он, все же, не знает? Отогнав нестройные мысли, девушка продолжила:

— …Разве я пыталась после этого еще что-то скрывать от тебя?

— Но скрывать тебе уже нечего, Эви. Я все узнал, — мягко, с примирительной улыбкой на губах, сказал Уильям.

— Без моего моего согласия! А разве я злилась на тебя за это? Нет!

— Но… злиться уже было не на что!

— Нежели?! — вспылила Ава и замолчала, останавливая себя.

Сделав небольшую паузу, она продолжила уже немного спокойнее:

—...У тебя есть и другой вариант: ты можешь и дальше нести всю эту чушь про то, что не желаешь мне о чем-то говорить. В этом случае мы действительно расстанемся. Потому что очевидно, — ты мне не доверяешь. И если так случится, то больше мы никогда не будем вместе. 

Ава сверкнула глазами.

— Решать тебе. А я приму свое решение после того, как узнаю твое, Уильям. И не думай, что выбери ты идиотской вариант, я не смогу расстаться с тобой! Смогу!

— Это угроза, Ава Полгар? — язвительно и восхищенно, с блеском в голубых глазах, протянул андроид, неотрывно наблюдая за девушкой.

— Это — варианты, которые у тебя есть, Уильям. Выбор за тобой. Я приду завтра утром, в семь часов, чтобы обработать твои шрамы. 

— Зачем так рано, Ава Полгар?

— Потом я занята, Уильям Блейк. Настоящий Пол Дворжак наконец-то выбрался из своих приключений и решил провести нашу последнюю встречу. Но у меня есть и другие дела.

Уильям усмехнулся, но тут же стал серьезным и попытался встать с кровати.

— Ава Полгар, останься. Ты мне очень нужна.

Андроид взялся за край одеяла, приподнял его, собираясь откинуть в сторону, но, заметив свои проявившиеся шрамы, остановился и вернулся в прежнее положение, пытаясь изобразить легкий, непринужденный вид.

Девушка покраснела и отрицательно покачала головой.

— Спокойной ночи, Уильям, — тихо сказала она.

— Спокойной ночи, Ава Полгар, — помолчав после красноречивого взгляда, шепнул андроид, не отводя от нее глаз. 

Дождавшись, когда девушка нажимает на ручку двери, Уильям спросил еще тише:

— А что, если мне станет плохо? 

Ава снова почувствовала, что краснеет, и, хуже того, — замедляет движения, почти оставаясь…

— Не станет, Уильям.

— Почему? — с улыбкой и мягким смешком уточнил андроид.

Ава повернулась к нему и посмотрела прямо в его сияющие блеском глаза.

— Потому что тебе очень интересно. Узнать, что будет дальше. И потому ты обязательно поправишься. Из твоей личной, собственной вредности и несносности!

Блейк, выслушав девушку, громко рассмеялся и упал на спину, сквозь смех зашипев от боли, которой отозвались его шрамы.

— Туше, Эв! — все еще посмеиваясь и разглядывая ее, сказал он.

— Но если ты так хорошо меня изучила, может, тогда точно останешься?

— Нет! — горячо, с неожиданными слезами, которые удивили ее, сказала Ава. — Я хочу остаться. Но еще больше этого я теряюсь между тем, как ты вышвырнул меня из дома и кричал, чтобы я уходила, и между тем, что ты, оказывается, не хочешь пускать меня в свое сердце. И потому я иду домой. А еще я очень устала.

— Эви…

Ава посмотрела на Уильяма глазами, полными слез.

— Почему ты не доверяешь мне?.. Неужели это из-за шрамов? Что за ерунда!.. Я… я… раздела тебя, Уильям! Я видела, трогала каждый твой шрам! Я обработала каждую твою рану! Я…

— Эви?.. — позвал Уильям сорвавшимся голосом, еще не веря тому, что слышит.

Сердце работало в груди бешено. Так скоро, что ему снова стало плохо. Голова шла кругом, лишая Уильяма следов недавно возвращенного разума.

— Мое сердце открыто тебе. Только тебе. Я просто не хочу горечи. Довольно. Хочу только радости.

— Я понимаю тебя. Очень хорошо. Но я хочу делить с тобой все. Абсолютно все. И темное, и страшное, и больное. И если ты так хочешь только счастья, тогда зачем ты узнавал обо мне? Значит, и ты хотел делить со мной все? Или…

Голос Авы стал совсем тихим и задрожал.

— Там нет ничего светлого, почти… 

— Эви?

— Да?

— Прости. Я не помню себя сегодня. Мне безумно жаль, если я обидел тебя. Прости!

Ава кивнула и вышла из спальни. Ей до ужаса хотелось еще раз взглянуть на андроида. Но она запретила себе. А если бы разрешила, то вряд ли бы смогла уйти от Уильяма и от того пристального, горящего взгляда, что сопровождал каждое ее движение до тех пор, пока она не закрыла за собою дверь.

Домой Ава шла очень медленно, останавливаясь почти на каждом шагу. Страх и тревога понемногу отпускали ее из тисков, и она начинала чувствовать себя плохо. Те сутки, что она и Диего обыскивали Назаре, девушка почти не спала. И сейчас вся усталость последних часов выливалась на нее свинцом и тяжестью, лишая реального ощущения времени. Радость от того, что Уильям очнулся, грела ее сердце огромной, невысказанной теплотой. Она злилась на него и говорила с ним резко, но даже во время их разговора счастье от того, что он пришел в себя, не переставало согревать ее. 

И еще.

Ава прикрыла глаза и прошептала в свой собственный адрес пару нелестных слов. Она едва не проболталась, когда на фразу андроида о том, что ему уже лучше, ответила «знаю!». Она действительно знала. Знала об истинном состоянии Уильяма. Потому что давно, только переехав из Пало-Альто в Назаре, и находясь в совершенно разобранном состоянии ума и сердца, она заняла себя, — в том числе, — и тем, что изучила все доступные источники об устройстве и функционировании роботов модели RD-8. А когда этого ей показалось мало, Ава нашла специалиста, который рассказал ей о нюансах в устройстве андроида. И о том, как ухаживать за ним и по каким признакам можно понять, что с ним что-то не так. Сейчас, в стрессовой ситуации, Ава далеко не сразу об этом вспомнила, но к тому моменту, когда Уильям пришел в себя, она знала, что одним из последствий перенесенного им приступа наверняка станет потеря памяти. Поэтому она не удивилась его словам о том, что он не помнит себя. Он говорит правду. Потеря памяти была, скорее всего, частичная и касалась самых  последних событий, которые произошли до начала приступа.

О том, что ей все это известно, Ава молчала намеренно: ей хотелось узнать и услышать подробности от самого андроида. Но он не только не говорил о потери памяти всерьез, — последняя фраза не в счет, — но и не признавался в том, что стало причиной его острого состояния и недоверия. Сама Ава найти ответ на эти вопросы пока не могла. Но это же не из-за шрамов, так? Она их видела. И раньше, и сейчас. Тогда в чем еще может быть причина его замкнутости и отстраненности? 

Усталость Авы была слишком большой, и слишком явственными были страшные воспоминания о том, как, дотащив Уильяма, — при помощи Диего, — до его спальни, Ава, поблагодарив мальчика, попросила оставить ее одну. Диего, крайне взволнованный и тоже выжатый усталостью, настаивать не стал. Он только кивнул и напомнил, что всегда готов помочь. Ава, еще раз сказав «спасибо!»,  кое-как дождалась его ухода. Может быть, это было не слишком вежливо по отношению к Диего, но об этом в тот момент она совсем не думала. 

Когда входная дверь за ее помощником закрылась, девушка осторожно раздела Уильяма и принялась осматривать его. По завершении осмотра непрофессиональные прогнозы Авы были жуткими и совсем неутешительными. Кроме того, они звучали, конечно, много страшнее реального положения дел потому, что Ава любила Уильяма и не могла оценить его состояние более-менее объективно. 

А шрамы?… 

Ава вспомнила, как сняв с андроида одежду, и впервые увидев его раны так близко, она заплакала. Страшно и горько, как ребенок, — закрыв лицо ладонями и отказываясь верить в то, что тот, кого она любит, так сильно когда-то страдал. Уильям никогда не показывал ей свои раны. А на ее вопросы о них либо отшучивался, либо отмалчивался, заявляя, что с «этим все в порядке», и в режиме ретуши кожи, который он привык использовать за время карьеры в мире моды, ему стало гораздо лучше. Не зная подробностей и никогда до этого не видя шрамов Уильяма так близко, — по-настоящему, — Ава не настаивала и не спорила с ним, доверяя его, так убедительно звучащим, словам. Но теперь… она рассмотрела их до мельчайших подробностей. 

Очень близко. 

Совсем близко. 

Боль выкручивала ее изнутри, когда она осматривала раны, разнесенные по всему телу андроида. На спине — плетью, на груди, внутренней стороне рук и в паху — тем, что… Ава не могла определить. Не могла понять источник этих мелких, бесконечных, то более, то менее глубоких царапин. Но стоило ей задать этот вопрос мысленно, как она вспомнила: занозы. От необработанного дерева, из которого были сделаны те столбы, что… Девушка сделала глубокий вдох, строго одернула себя, запретила себе плакать и приказала найти ответ на вопрос о том, как ей помочь Уильяму? Ответ пришел быстро и интуитивно. Руки словно сами просили Аву позволить им обработать страшные шрамы. 

…На это ушло более двух часов. Ава не помнила точно, сколько времени прошло. Все, что она видела перед собой — искалеченное тело Уильяма с бесконечностью шрамов и ран. Каждый шрам, каждую рану нужно было промыть, обработать, напитать мазью. И Ава делала это, не жалея сил и совершенно забыв о времени и о себе. А мазь? Она взяла ту, которой пользовалась, если у нее случались порезы и ссадины. Заживляющая, питательная и жирная. В общем, самая простая. 

Поможет ли? 

Ава не знала. Она только помнила, что кожа человека и андроида очень похожа, и надеялась на… О том, что мазь помогает, и она все делает правильно, Ава узнала позже. Когда случайно, от усталости, задев уже обработанную рану на груди Уильяма, она почувствовала, что кожа стала теплой. Кожа стала теплой! Не ледяной, а теплой! 

Слезы снова полились из глаз девушки, словно только того и ждали. Закончив обрабатывать шрамы, Ава села в углу кровати и стала ждать. Она несильно надеялась отдохнуть, и ни сон, ни отдых не шли к ней. Слез, кажется, совсем не осталось… Ровно до воспоминаний о том, что пришлось вытерпеть Уильяму. Примерно в это время, когда она плакала, он и пришел в себя. Очнулся! Потом они почти поругались… но все это можно решить, правда? Главное, что он в сознании. И снова — такой же своенравный, как прежде. Это больше всего остального говорило Аве о том, что Уильям быстро восстанавливается, приходит в норму. А что до потери памяти и доверия… об этом она, как Скарлетт О’Хара, подумает уже завтра.