Прекрасное их погубило (гет)

За окном была кромешная тьма, а луна масляным пятном растеклась по чернильному небу, когда Итачи проснулся от тихого звона будильника за стеной. Он повернулся на спину, смял одеяло под ногами и, прислонив руку ко лбу, стал рассматривать тень от вишнёвого дерева, расползшуюся по потолку. Стоило ветру ласково пройтись по кроне, как тёмный сгусток приобретал чёткие очертания: полукруглые листья, тонкие ветки.

Там за стеной, тихо скрипнула кровать. Затаив дыхание, Итачи прикрыл глаза, воровато вслушиваясь в едва уловимые шорохи и глухие звуки. Старые половицы истерично завизжали под лёгкими шагами, и сквозь щель под дверью на мгновение просочилась узкая полоска света.

Пока шумел душ, он размышлял: стоит ли ему выйти, проводить её или притвориться спящим. Ну вот в самом деле, что он ей пожелает — счастливой встречи с любовником, хорошей дороги, приятного времяпровождения. Не прозвучит ли всё фальшиво? А его присутствие не будет ли навязчивым? Всё же он боялся навсегда потерять ту крупицу дружбы, что осталась между ними. Вчерашний вечер показал ему, насколько она далека. Не зная о её жизни после отъезда, он не мог построить лестницу к настоящему, и вся сложность заключалось в том, что она не хотела ему помогать. Их сейчас роднило лишь общее детство, но на этом высоко не взберёшься. И хоть она говорила, там в лесу, что всё забыто и пережито, перемолото, как зерно на мельнице, в её голосе звучала обида на него — сидела глубоко, как въевшаяся в кожу заноза, которая не болит пока не надавить. Ему бы хотелось однажды её вытащить.

Прокрутив в голове их разговоры, он приподнялся, задумчиво почесав затылок. Итачи очень хорошо помнил, что ответил на последнее письмо, только отправил не на почту Шисуи (с которой она в последнее время стала писать), а именно на её. В тот день он долго сидел перед монитором и набирался смелости: признаться в своей ошибке и извиниться — нелёгкое дело. Его пальцы бегали по клавиатуре, а мысли путались, он то и дело стирал написанное, начинал заново. Письмо получилось небольшим, немного сухим — формальным. Но на тот момент ему казалось, лучше уж такое, чем вовсе ничего. Неужели он так и не отправил его, и оно осталось в черновиках?

Вздохнув, Итачи перевернулся набок, подтянув длинные ноги, закрыл глаза. Пытаясь разобраться в самом себе и своих поступках, он вернулся в день, когда родители сообщили, что через месяц они всей семьёй переезжают. Ведь сейчас его оправдание: «Я сделал это, чтобы не давать ложных надежд и не причинять боль», — звучало глупо.

Ощутив влажность её губ, он резко оттолкнул её и отстранился. Сердце гулко стучало в груди, голова стала ватная, а пальцы слегка подрагивали. В смятении он смотрел на неё, пытаясь понять, зачем она его поцеловала — почему у всех на виду в парке, а не в тихом, прохладном переулке? Однако в её больших глазах читался испуг, а порозовевшие щёки выдавали стыд. Резко отвернувшись, Изуми потянулась за книжкой и бросила ту в сумку.

— Я …совсем забыла про уборку. Я должна бежать…мама будет ругаться. Встретимся завтра в библиотеке, — тараторила она, наспех запихивая плед, и, накинув рюкзак на плечи, сорвалась с места.

Итачи брёл по дороге, с досадой пиная подвернувшиеся под ноги мелкие камни. В одно мгновение привычный мир перевернулся с ног на голову, и на смену растерянности пришла злость. Злость на неё. Теперь их отношения не смогут быть прежними: повиснет неловкость, и от былой дружбы не останется и следа. Как он сможет продолжать дружить с ней, после этого поцелуя? Отгородившись от всего и погружённый в свои мысли, он не слышал назойливые сигналы машин, что проезжали мимо него.

— Эй, малец, по левой иди! Вас чему в школе учат! — рявкнул водитель грузовика, высунувшись из окна.

От неожиданности Итачи подпрыгнул и заметался из стороны в сторону.

Не успел он подойти к калитке, как из дома, подобно маленькому вихрю, вылетел братишка. Саске заливаясь слезами, бросился к нему и обхватил ноги мёртвой хваткой, вцепился так крепко, что не отодрать. На все его вопросы Саске лишь хныкал, повторяя раз за разом: «Не отпущу».

— Мам! Мам! Что случилось? — растерянно позвал Итачи, пытаясь высвободиться из крепких объятий брата. — Почему Саске вцепился в меня, как клещ, и ревёт как девчонка!

За дверью послышались тихие торопливые шаги, и в следующую секунду на пороге появилась мама. Её глаза были красными от слёз, на красивое лицо вуалью осела тревога. Не говоря ни слова, она кинулась к нему, крепко прижимая к себе, словно опасалась, что он вот-вот исчезнет.

— Да что тут происходит?! — недовольно пробурчал Итачи, уворачиваясь от её поцелуев.

— Слава богу, сынок, — бормотала она, проводя дрожащей рукой по его волосам, спине, убеждаясь, что перед ней не призрак. Прижав его к груди, она тихо выдохнула: — Ты нас всех напугал до смерти.

— Да что случилось?! — нетерпеливо выкрикнул Итачи, вся эта ситуация порядком стала его раздражать.

— Шисуи… — она замолчала, проглотила слюну, и схватив его за плечи, тихо прошептала, — он разбился.

— Что?! — ужас окутал его ледяными колючими щупальцами, ноги онемели, и в ушах звонко зазвенело.

— Ты же всегда с ним, я думала… что вы вместе… мы не могли тебя нигде найти. Он жив, но без сознания… Я так испугалась…

— Но как?

— Я точно не знаю… его отец сказал, что он на велосипеде перелетел через бордюр и упал в реку.

— Мне нужно к нему в больницу.

— Да, конечно, сынок. Мы все сейчас поедем.

Дорога казалось вечностью. Итачи в нетерпении сжимал ткань брюк, пытаясь хоть как-то усмирить бешено клокочущее сердце. Мать, сидящая рядом, то и дело пыталась его приободрить, с тревогой поглядывая на его бледное лицо и поглаживая плечи. Но её заботливые прикосновения не приносили облегчения, лишь усугубляли тревогу.

Как только медсестра монотонным голосом, назвала номер палаты, он сорвался и побежал вдоль длинного коридора, не обращая внимание на крики мамы. Приоткрытые палаты, больные люди, и цифры на дверях проносились мимо; топот собственных ног глухим стуком бил по голове.

Шисуи лежал на кровати с загипсованной ногой и рукой; увидев его, он улыбнулся, как ни в чём не бывало, словно каждый день попадает в больницу, и помахал уцелевшей рукой. На лбу его красовалась бурая шишка, на щеках пару царапин, на подбородке запеклась кровь. Друг выглядел намного лучше, чем он себе представлял. Переведя дыхание, он подошёл к кровати и с облегчением вздохнул.

— Я похож на пирата?

— На идиота ты похож, — засмеялся Итачи, несильно стукнув друга в плечо.

— Как думаешь, шрамы на лице останутся? — улыбнулся Шисуи, слегка почесав подбородок, — хотя шрамы украшают мужчину. Девушки любят мужчин со шрамами…можно потом какую-то драматическую историю придумать.

— Как был дураком, так дураком и остался, — сказал его отец, войдя в палату, — девушки любят поступки, запомни это, сынок. Привет, Итачи.

— Здравствуйте.

— Ты мне скажи Шисуи, ты же не специально это сделал?

— Зачем мне это? — нахмурился друг, смотря на строгого отца.

— Чтобы не сдавать вступительные.

— Пап, неужели ты думаешь, что я боюсь экзаменов. Неужели ты считаешь меня трусом! Да я их могу сдать хоть сейчас! Я не знаю, как так получилось, я возвращался с курсов, решил проехаться по округе и, видимо, сильно разогнался, а потом бум и я уже здесь в больнице.

— Хорошо, — выдохнул он, зажав пальцами переносицу, — я пойду куплю что-нибудь поесть. Итачи тебе что-то купить?

— Нет, спасибо.

— А как твой день прошёл? — спросил друг, прищурившись, словно что-то знал.

— Да ничего. День как день.

Вечером того же дня, когда вся семья собралась за столом, а в воздухе летал пряный аромат карри, родители, обменявшись взглядами, сообщили о предстоящем переезде. Саске разрыдался, поняв, что не сможет учиться в одной школе с Наруто. Его аккуратные губы сжались в тонкую линию, щёки надулись, и он стал похож на маленький грозный воздушный шарик. С обидой посмотрев на маму и папу, братишка со звоном бросил вилку на тарелку и убежал в свою комнату. Мать хотела побежать за ним, но отец остановил, сказав, что ему нужно дать время.

Несмотря на то, что новость его шокировала и отозвалась грустью в сердце, Итачи решил не показывать своего недовольства, а проявить зрелость. Всё же переезд — не прихоть родителей, и ему следует принять это как данность. Однако мысль о том, как его уход отразится на друзьях, особенно на Изуми, не давала ему покоя. Новость о его отъезде слишком сильно могла сказаться на ней: развод родителей, непростые отношения с матерью; он был единственным, в ком она находила поддержку.

После того поцелуя он стал вести себя с Изуми более отстранённо, очерчивая между ними границу. К его удивлению, подруга предпочла претвориться, что ничего не произошло и в душе он был рад принятому ею решению. Она, на первый взгляд, была всё такой же весёлой и дружелюбной, но в её улыбке скрывалась грусть, и Итачи знал, её причину. Уверенный, что может предложить ей только дружбу, он тоже решил не возвращаться в тот злополучный день.

— И куда? — с грустью спросил Шусуи, разрисовывая фломастером гипс.

— Кумогакурэ, а потом, возможно, в столицу.

— Далековато. Я не смогу к тебе приезжать, но мы можем переписываться. Изуми, пойди расплакалась, — ухмыльнулся друг, потянувшись за другим фломастером.

— Я ей ничего не сказал, и ты не говори, — резко произнёс Итачи, чувствуя, себя не в своей тарелке. Сердце неприятно сжалось и стало трудно дышать, открыв окно, он впустил свежий воздух, и пачка вскрытых чипсов упала с тумбы на пол. — Я принесу новые, — собрав их, он бросил в мусорную корзину, что находилась подле кровати.

— Забей… Но почему? — удивлённо спросил Шисуи, подняв голову и нахмурив густые брови. В его голосе звучало недоумение.

— Ей и так непросто… Если я скажу, что уезжаю, она не справится, — ответил Итачи, опуская взгляд на свои руки, которые отчего-то слегка подрагивали.

— По-твоему, это правильно, Итачи? Разве ей не будет больно и обидно узнать об отъезде перед самым отъездом? Это как-то по-свински, знаешь ли, — возмутился Шисуи, его щёки заполыхали, а глаза засверкали гневом. Он посмотрел на него испытывающим взглядом, бросил фломастеры в сторону. — Ты не собираешься с ней прощаться! Это подло по отношению к ней! Она же твоя подруга… Тогда бы и мне не говорил. Чёрт, Итачи, что я ей скажу, когда она придёт ко мне и спросит?

— Соври, скажи, что тоже не знал, — отмахнулся Итачи, поворачиваясь спиной.

— Ты что, трусишь?

Может, это была трусость, а может, глупое решение отгородить себя от неприятного разговора с ней. Итачи думал, что так будет лучше для неё. Злость и обида на него, возможно, помогут преодолеть безответную любовь. Это были бы её костыли, помогающие двигаться дальше, чтобы найти кого-то, кто действительно её полюбит.

С закипевшим чайником, он спрыгнул с кровати и наспех натянув спортивные штаны, вышел из комнаты. Изуми сидела за столом скрестив ноги и помешивала ложкой чай. Чёрный сарафан поверх белой футболки, слегка припудренное лицо — ничего броского. Словно не на свидание идёт, а так по делам.

— Ох, я тебя разбудила, — виновато улыбнувшись, Изуми подняла на него тёплый взгляд карих глаз.

Он не раз замечал, как преображалось её лицо с улыбкой: становилось мягким и наивными. Ему нравилось, когда она улыбалась, каким-то магическим образом успокаивала: возвращала в детство, когда всё было легко и просто.

— Не спалось, вот и решил выйти, — сделав себе чай, он уселся напротив неё. — Ты сегодня вернёшься?

— Да, к часам одиннадцати. Зайдёшь к моей маме?

— Да я же сказал, без проблем.

— Спасибо. Ампулы на серванте в фарфоровой вазочке. Ты только не уходи сразу, после, обычно кружится голова. Посиди с ней минут тридцать, и если несложно, — она упёрла взгляд в стол, обхватив кружку, — приготовь ей кашу, настаивай, чтобы съела всё. Я перегибаю с просьбой, да?

— Всё в порядке, Изуми. Мне несложно, — он попытался улыбнуться, чтобы развеять её сомнения, — к тому же готовлю я лучше тебя. Не опасаешься, что она потом не будет есть твою еду?

— На мой взгляд, бояться должен ты. К основной работе у тебя может прибавиться подработка. Ты же не сможешь отказать больной женщине?

Вынув чайную ложку из кружки, она посмотрела на неё с ухмылкой и положила на стол.

— Когда я была маленькой, бабушка говорила, что если не буду вынимать ложку из чашки, то замуж не выйду или буду несчастна в любви. А я пила чай вместе с ложкой специально, чтобы доказать в будущем обратное. Получается, она была права, во всём виновата чёртова чайная ложка, — отстранённо произнесла подруга, сделав глоток.

— Твоя жизнь ещё не прошла, и я тоже так делал, получается ходить мне холостяком до самой старости, — ухмыльнулся он.

— Нет, у мужчин другое значение, — Изуми склонила голову набок, пытаясь припомнить, — там что-то про деньги…да, в семье денег не будет.

— Это получается быть мне бедным, а тебе несчастной. Хорошо, что под старость лет можно обвинить во всем ложку. Думаю, стоит подать на неё в суд.

— И отстранить её на десять лет от кухни, или снять с производства, — засмеялась подруга.

— Справедливое наказание, — одобрительно кивнул Итачи.

— Если мама будет расспрашивать тебя, куда я уехала, скажи, что подруга с университета, та, у которой был шарпей, по делам приехала в Аме.

— Так и сказать, — он непонимающе нахмурился, надкусив крекер.

— Да, я маме о ней как-то рассказывала. Она не задаст больше вопросов, — добавила она полушёпотом.

— И что в этом шарпее такого, что его стоит упомянуть? — спросил он, искренне заинтересовавшись.

— Ах, Нори тогда купила себе щенка шарпея, и я маме долгое время говорила, какой он милый. Ты видел кутят шарпея?

— Честно, я даже не знаю, как выглядит шарпей.

— Ну, это собака такая вся в складках, — пояснила она улыбнувшись. — Щенки — сплошное умиление. Сейчас покажу, я сохранила пару фото, — она придвинулась поближе и начала искать в галерее нужное изображение. — Скажи прелесть, — с экрана на него смотрел достаточно уродливый щенок, который, как казалось ему, страдал ожирением. Эти складки, которые казались Изуми милыми, выглядели отвратительно.

— Я не нахожу его симпатичным. Мне больше по душе пушистики.

— А по мне он милаха, — по-детски нахмурилась подруга и приблизила фотографию, — только посмотри на эти грустные глазки. Может, фото не передаёт всего очарования…

Не успела она договорить, как на экране высветилось сообщение от Работа:

«Я твой на весь день, Изу».

В испуге она перевернула телефон, а он не решался заговорить с ней. Между ними повисло гнетущее молчание.

Значит, её любовник из Конохи? Кто-то из её окружения или как-то связан с её работой? В голове всплыло имя — Сарутоби Асума. Странная реакция Изуми на Рику, её нежелание с ней общаться. Этот мужчина с первого взгляда ему не понравился, и теперь становились понятны его слова, крепкое рукопожатие. Все эти намёки давали понять, что стоит держаться от Изуми подальше. И Рика говорила ему о разных слухах, неужели она пыталась предупредить его.

— Я уже должна выезжать, — поспешно встав, она вымыла кружку и нервно почесала висок.

— Изуми, — произнёс он, чувствуя, как внутри него нарастает беспокойство за неё.

— Да? — она застыла, явно приготовившись выслушать от него нотацию.

— Не переживая о маме. Я позабочусь о ней.

Она выдохнула, и в её глазах мелькнула благодарность. Обняв его, она поцеловала в щёку, и он почувствовал, как его сердце наполнилось теплом. Теперь, когда он понял, кто является её любовником, в нём появилась уверенность в успешном спасении подруги от пагубных отношений. Бороться с врагом намного легче, когда знаешь его в лицо.

К дому подъехало такси, осветив всё вокруг ярким жёлтым светом. Изуми махнула на прощание, прежде чем хлопнуть дверцей. Вмиг в доме стало тихо и темно.