Стереть твой номер (гет)

Утро после свидания на крыше было обманчиво спокойным. Люмин проснулась с ощущением легкости, которого не чувствовала уже очень давно. Ей хотелось верить, что вчерашний поцелуй под звездами обнулил все проблемы, стер из памяти боль, ложь и смазанный кадр из сторис. Скарамучча, который остался ночевать у нее, даже приготовил завтрак — немного подгоревшие тосты и слишком крепкий кофе, но это был его способ сказать «я стараюсь». И она ценила это.

Они снова держались за руки по дороге в университет. Он больше не отпускал язвительных комментариев. Она больше не боялась заговорить первой. Со стороны они снова выглядели идеальной парой.

Но это была лишь внешняя оболочка. Где-то в глубине души, в самом темном уголке сознания, у Люмин поселился маленький, уродливый червячок недоверия. Она гнала его, пыталась игнорировать, убеждала себя, что все в прошлом, что она дала ему шанс. Но он никуда не уходил. Он просто затаился и отравлял все изнутри.

Это проявлялось в мелочах. Когда на лекции телефон Скарамуччи вибрировал на столе, ее сердце на мгновение замирало. Она делала вид, что увлечена конспектом, но боковым зрением отчаянно пыталась разглядеть, кто ему пишет. Имя «Дотторе» на экране приносило короткое, но постыдное облегчение.

Когда он говорил, что задержится после пар, чтобы «сдать хвосты» по учебе, ее первая, инстинктивная мысль была: «А он не врет?». Она тут же ненавидела себя за это подозрение, но ничего не могла с собой поделать. Она начинала мысленно прокручивать, нет ли сегодня общих лекций у его потока с потоком Моны.

Люмин старалась это скрывать. Очень старалась. Она улыбалась, когда он обнимал ее, смеялась над его шутками, делала вид, что полностью поглощена их разговорами. Но ее глаза ее выдавали. В них больше не было той безоговорочной, слепой веры, которая была раньше. Теперь там была настороженность.

И Скарамучча это чувствовал. Он не говорил об этом, но замечал все. Замечал ее быстрый взгляд на его телефон. Замечал едва уловимую паузу в ее голосе, когда он говорил о своих планах. Замечал, что она стала чаще спрашивать, где он был и с кем. И это его бесило.

Он ведь «исправился». Он делал все, как она хотела. Он публично отверг Мону, игнорировал ее сообщения, проводил все время с Люмин. Чего ей еще не хватало? Почему она продолжает смотреть на него так, будто он в любой момент может вонзить ей нож в спину?

Его собственная вина, которую он так старательно пытался закопать, трансформировалась в раздражение на ее подозрительность. Он судил ее по себе. Раз он смог предать, значит, и она сможет. Раз он врал, значит, и ее слова могут быть ложью.

Их отношения превратились в тихую, изматывающую игру. Люмин делала вид, что доверяет. Скарамучча делал вид, что заслуживает доверия. Оба лгали. И этот хрупкий, построенный на самообмане мир был готов рухнуть от любого, даже самого незначительного толчка.

Этот толчок едва не произошел на следующий день. Тарталья подкараулил Скарамуччу после пар, когда тот шел к выходу один. Он выглядел серьезным и злым — полная противоположность его обычной беззаботности.

— Нам надо поговорить, — сказал он без предисловий, преграждая Скарамучче путь.

— Мне не о чем с тобой говорить, — бросил Скарамучча, пытаясь его обойти.

— А мне есть, — Тарталья не сдвинулся с места. — Я долго думал. Ты должен рассказать Люмин о поцелуе с Моной.

Скарамучча замер и медленно повернулся. На его лице проступила уже знакомая маска холодной ярости.

— Что я должен? Ты не охренел ли, Аякс, учить меня жить?

— Я не учу, — голос Тартальи был ровным, но твердым. — Я говорю, как будет правильно. То, что ты делаешь, — это подлость. Она ходит рядом с тобой, смотрит на тебя влюбленными глазами, а ты врешь ей в лицо. Это неправильно, Скара. Она заслуживает знать правду.

Скарамучча слушал его, и в его глазах разгорался опасный огонек. Он видел перед собой не друга, а угрозу. Угрозу его хрупкому миру, который он с таким трудом склеил.

— Ты решил стать борцом за справедливость? — язвительно усмехнулся он. — Или просто ждешь своего шанса? Думаешь, она побежит к тебе за утешением, когда все вскроется?

Это был удар ниже пояса. Тарталья на мгновение сжал кулаки, но сдержался.

— Да с чего ты вообще решил, что я чего-то жду? Я просто не хочу смотреть, как ты разрушаешь жизнь хорошему человеку.

— «Просто»? — Скарамучча расхохотался. Холодным, злым смехом. — Не строй из себя святошу, Аякс. Думаешь, я слепой? А то я не видел, как вам было «хорошо» тогда в бассейне? Как она смеялась с тобой так, как со мной не смеется? Или как ты ее «тренировал» в зале, не сводя с нее взгляда? Думаешь, я не заметил? И почему ты, именно ты, так бурно отреагировал на мой поцелуй с Моной? Почему не Дотторе, не Синьора? Почему именно ты решил вдруг почитать мне нотации, а? Может, потому что тебе не так уж и все равно, что происходит между мной и моей девушкой?

Он вывалил все. Все свои параноидальные наблюдения, все свои искаженные интерпретации, которые копились в нем неделями. Он выстроил из них обвинительное заключение и бросил его Тарталье в лицо.

Тарталья был ошеломлен. Не столько самими обвинениями, сколько тем, насколько извращенно мозг Скарамуччи трактовал абсолютно невинные вещи. Он понял, что спорить бесполезно. Скарамучча не искал правды. Он уже нашел ее для себя.

— Ты больной, — только и смог сказать Тарталья, качая головой.

— Зато не лицемер, как некоторые, — отрезал Скарамучча. А потом на его губах появилась медленная, торжествующая и абсолютно ядовитая улыбка. — И кстати, «герой». Ты опоздал со своим спасением.

— Что?

— Она знает о поцелуе, — с наслаждением произнес Скарамучча. — Мы поговорили. И знаешь, что самое смешное? Она меня простила.

Эта фраза прозвучала как выстрел. Тарталья смотрел на него, не в силах поверить. Простила? Это?

— Она осталась со мной, — продолжал Скарамучча, упиваясь его шоком. — Потому что она меня любит. Так что можешь убрать свой праведный гнев куда подальше. Ты проиграл.

Он намеренно использовал слово «проиграл», зная, что оно попадет в цель. Тарталья стоял, как громом пораженный. Он не мог этого понять. Как можно было простить такое? Он смотрел на торжествующее лицо своего друга и вдруг осознал две вещи. Первая: Скарамучча окончательно погряз в своей токсичности, и достучаться до него невозможно. И вторая, самая ужасная: если Люмин действительно его простила, значит, она зависит от него гораздо сильнее, чем он думал. И любое его вмешательство сейчас причинит ей еще больше боли. Он оказался в безвыходной ситуации.

— Ты больной ублюдок, — наконец выдавил он, и в его голосе не было злости, только ледяное презрение.

— Зато я не один, — с улыбкой ответил Скарамучча, обошел его и пошел прочь, оставив Тарталью одного посреди улицы.

Тарталья смотрел ему вслед, и его кулаки непроизвольно сжались. Теперь он все понял. Он не пошел к Люмин, потому что не хотел причинять ей боль. Он думал, что защищает ее от правды. Каким же он был идиотом. Она уже знала правду. И эта правда не освободила ее, а затянула в еще более глубокую, токсичную трясину. И он ничего не мог с этим поделать.

* * *

Прошла неделя после их «примирения». Неделя тихого, удушающего напряжения, которое они оба старательно игнорировали. Они проводили время вместе, ходили в кино, даже пару раз ужинали в компании Итто и остальных. Скарамучча был демонстративно внимателен. Люмин демонстративно доверчива. Это был спектакль, который они разыгрывали для себя и для окружающих, и от фальшивости этого спектакля тошнило их обоих.

В один из таких вечеров, когда они сидели у него в квартире, пытаясь изобразить уютный домашний вечер за просмотром фильма, телефон Скарамуччи завибрировал. Он бросил на него быстрый взгляд и его лицо едва заметно напряглось. Люмин это заметила. Она всегда теперь все замечала.

— Кто там? — спросила она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более небрежно. Червячок недоверия внутри тут же проснулся.

— Синьора, — коротко ответил он, не отрывая взгляда от экрана. — Спамит в общем чате. Напоминает про свой день рождения в субботу.

— А, точно, она же говорила, — Люмин почувствовала облегчение, но тут же упрекнула себя за это. — Что-то грандиозное планирует?

— Как обычно, — он фыркнул, что-то быстро печатая в ответ. — Снимает загородный дом с бассейном, собирает человек пятьдесят. Вся наша старая компашка будет, плюс куча ее «важных» друзей с работы и из универа, — он отложил телефон и посмотрел на нее. — Ты идешь со мной.

Это был не вопрос и не предложение. Это был факт. Он сказал это так, будто уже все за нее решил.

— О, — только и смогла сказать Люмин. — Там же, наверное, будет много незнакомых людей… Я не знаю. Может, тебе лучше пойти одному? Повеселишься со своими старыми друзьями.

Это была слабая попытка уклониться. Мысль о том, чтобы оказаться на огромной вечеринке, где она почти никого не знает, да еще и в одной компании с Моной, вызывала у нее панику. Она чувствовала себя абсолютно неготовой к такому испытанию.

— Я иду не «веселиться», — отрезал он. Его тон не предполагал возражений. — И ты не будешь одна. Там будут Итто, Синобу и остальные. И, — он сделал паузу, — ты моя девушка. Значит, ты идешь со мной. Это не обсуждается.

Его слова не успокаивали. Они звучали как приказ. Как демонстрация. Он хотел привести ее туда, чтобы показать всем — и Моне, и Тарталье, и десяткам других людей — что у них «все в порядке». Что она по-прежнему «его».

— Хорошо, — тихо сказала она, опустив взгляд. — Я пойду.

— Вот и отлично, — он удовлетворенно кивнул и снова уткнулся в свой телефон, давая понять, что тема закрыта.

* * *

Загородный дом Синьоры был именно таким, каким его и представляла Люмин: огромным, современным и бездушным. Громкая музыка гремела из мощных колонок, расставленных по всему первому этажу и на террасе. Десятки незнакомых, стильно одетых людей со смехом сновали туда-сюда с бокалами в руках. Атмосфера была пропитана запахом дорогих духов и притворного веселья.

Скарамучча уверенно вел ее сквозь толпу. Он, в отличие от Люмин, чувствовал себя здесь как рыба в воде. Он кивал знакомым, обменивался короткими фразами, но не отпускал ее руку, держа ее рядом с собой, как ценный экспонат.

Они нашли Синьору у барной стойки. Именинница была великолепна в своем облегающем серебристом платье и с бокалом шампанского в руке.

— Скара, дорогой! Наконец-то! — она с улыбкой обняла его. — А, и ты здесь, — бросила она Люмин более прохладный, но вежливый взгляд. — Рада видеть. Подарки вон на том столе, можете туда положить. Наливайте себе что-нибудь и чувствуйте себя как дома.

Поздравив Синьору и оставив подарок, Скарамучча повернулся к Люмин.

— Вино будешь? Красное, белое?

— Я, наверное, лучше сок возьму, — ответила Люмин. Голова и так была тяжелой от шума и напряжения, алкоголь бы только все усугубил.

— Как хочешь, — он пожал плечами и направился к бармену.

Оставшись одна даже на несколько секунд, Люмин почувствовала себя неуютно. Она растерянно оглядывалась, пытаясь найти в толпе знакомые лица, но не видела никого. Она уже собиралась пойти за своим соком, когда за спиной раздался знакомый, насмешливый голос.

— Эй, Люмин! Уже не здороваешься со своим личным тренером Аяксом? Или решила, что твоя физическая форма достигла совершенства?

Люмин обернулась и невольно расцвела в улыбке. Перед ней стоял Тарталья. Он был в простой белой рубашке с закатанными рукавами и выглядел таким же энергичным и живым, как и всегда, разительно контрастируя с напыщенной атмосферой вокруг. Рядом с ним она сразу почувствовала себя спокойнее.

— Аякс, привет! — искренне обрадовалась она. — Прости, не заметила тебя в этой толпе.

— Неудивительно, — он усмехнулся, оглядывая зал. — Половину этих людей я и сам впервые вижу. Синьора любит пускать пыль в глаза.

— Ну что, как ты? Закрыл свою практику?

Ее вопрос был простым и дружеским, но Тарталья на секунду замер, удивленный, что она помнит об этом.

— Закрыл, — кивнул он, и его улыбка стала теплее. — Спасибо, что спросила. А ты как? Выглядишь немного… напряженной. Дракон не дает расслабиться? — он едва заметно кивнул в сторону бара, где Скарамучча ждал свои напитки.

— Все нормально, — слишком быстро ответила Люмин, но тут же поняла, что врать ему она не хочет. — Просто… здесь слишком шумно и много незнакомых людей.

— Понимаю, — он тут же стал серьезнее. — Это не твой формат. Пойдем, я знаю место, где можно спокойно поговорить. И, кажется, ты хотела сок?

Он мягко взял ее под локоть и повел сквозь толпу к менее людной части террасы, где стояли плетеные диванчики. По пути он перехватил у пробегающего мимо официанта два бокала: один с чем-то игристым для себя, другой — с апельсиновым соком для нее.

— Держи. Витамин С для поднятия боевого духа, — сказал он, протягивая ей бокал.

Они устроились на диванчике в углу, откуда открывался вид на подсвеченный крытый бассейн и темный сад. Музыка здесь звучала тише.

— Спасибо, — искренне поблагодарила Люмин, делая глоток. — Ты меня спас. Я уже думала сбежать в ванную и сидеть там до конца вечера.

— Классический план интроверта, — рассмеялся Тарталья. — Сам таким пользовался пару раз на скучных приемах отца. Только я обычно сбегаю на кухню, там всегда можно что-нибудь стащить из еды.

Люмин улыбнулась. Его самоирония обезоруживала.

— Я думала, ты душа любой компании. Ты же всегда в центре внимания.

— О, это просто образ, — он отмахнулся. — «Громкий идиот Аякс». На самом деле, я предпочитаю хороший спарринг в зале или рыбалку в полном одиночестве. А вот эти все «светские беседы»… — он обвел взглядом толпу, — …утомляют. Но скажи мне, как у тебя дела, кроме желания спрятаться? Как учеба? Все еще побеждаешь философию?

— Скорее, она меня, — вздохнула Люмин, но уже без прежнего напряжения. — Но я стараюсь. На самом деле, я хотела спросить… Помнишь, ты как-то говорил, что разбираешься в механике? У меня тут с курсовой проблема, с расчетом рычагов.

— Рычаги? О, это моя любимая тема! «Дайте мне точку опоры, и я переверну мир», — он театрально вскинул руки, едва не расплескав свой напиток. — Да без проблем. Могу завтра после пар заскочить, на пальцах объясню. Там все просто, главное — понять принцип.

— Правда? Было бы здорово! А то я уже думала, что провалюсь.

— Провалишься? Ты? — он недоверчиво посмотрел на нее. — Не смеши меня. Скара говорил, у тебя самая светлая голова на вашем курсе.

— Он преувеличивает, — смутилась Люмин.

— Ничуть, — серьезно сказал Тарталья. — Он редко хвалит людей. Если уж сказал, значит, так и есть. Просто он… не всегда умеет это правильно доносить, — он сделал глоток и посмотрел на нее. — Слушай, я не хочу лезть не в свое дело, но… Он тебя не обижает? В последнее время он какой-то… еще более колючий, чем обычно.

Люмин напряглась. Вопрос был задан мягко, но прямо.

— Нет, все нормально, — стандартно ответила она.

— Люмин, я вижу, что не «нормально», — Тарталья вздохнул и поставил бокал. — Я не слепой. И я не собираюсь читать тебе нотаций, как он должен или не должен себя вести. Просто… — он помолчал, подбирая слова. — Просто хочу, чтобы ты знала, что ты не одна. И если тебе когда-нибудь понадобится помощь, или просто захочется сбежать на кухню и стащить пирожное, или разобраться с дурацкими рычагами — ты можешь мне написать. Без всяких задних мыслей. Просто как другу.

Он говорил искренне, глядя ей прямо в глаза. И в его взгляде не было ни жалости, ни скрытого интереса, который ей иногда мерещился. Только дружеское тепло.

Именно в этот момент ее накрыло осознанием. С ним было легко. Просто. Не нужно было анализировать каждое слово, не нужно было бояться неверного движения. Можно было говорить о курсовой, о глупостях, о чем угодно. И он бы слушал.

— Спасибо, Аякс, — тихо сказала она, и на этот раз в ее голосе не было лжи. — Мне… мне это правда важно слышать.

— Да не за что, — он снова улыбнулся своей широкой, обезоруживающей улыбкой. — А теперь хватит о грустном! Рассказывай, что там за звезды, которые уже умерли, а мы их все еще видим? Я после нашего разговора в бассейне полез в интернет, так там такая дичь…

И она снова начала рассказывать. О красных гигантах, о том, как свет от далеких галактик путешествует миллионы лет. А он слушал, перебивая ее лишь для того, чтобы задать какой-нибудь по-детски наивный, но искренний вопрос вроде: «А черные дыры — они реально черные?». И они смеялись. Мимо их диванчика то и дело проходили люди.

— Аякс, погнали в дом, там Дотторе какой-то безумный коктейль придумал, надо заценить! — крикнул какой-то парень.

— Потом, я занят! — отмахнулся Тарталья, не отрывая взгляда от Люмин.

Через пару минут к ним подошла нарядная девушка.

— Аякс, ты обещал со мной потанцевать! Музыка как раз что надо!

— Чуть позже, видишь, у нас тут научная конференция, — подмигнул он ей и снова повернулся к Люмин.

Люмин, заметив это, спохватилась. Она так увлеклась разговором, так наслаждалась этим редким чувством легкости и понимания, что совсем забыла, где они находятся. Они сидели здесь уже, наверное, с полчаса. А он, душа компании, отказывал всем ради нее. Ей стало неловко.

— Ой, — сказала она, прерывая свой рассказ. — А я тебя, наверное, задерживаю? Необязательно сидеть со мной весь вечер. Ты можешь пойти к друзьям.

Она произнесла это, потому что так было «правильно». Но в глубине души ей отчаянно не хотелось, чтобы он уходил.

— А то вдруг тебе неловко уйти, а я тебя тут держу своими рассказами про звезды, — смущенно добавила она, опустив взгляд.

Тарталья на секунду замолчал. А потом он наклонился к ней чуть ближе, и его голос стал серьезнее.

— Люмин, — сказал он так, что ей пришлось поднять на него глаза. — Я взрослый мальчик. Если бы я хотел уйти, я бы ушел. И если бы мне было скучно, ты бы это сразу поняла, поверь. А я сижу здесь. С тобой. И слушаю. И мне, — он усмехнулся, — чертовски интересно. Гораздо интереснее, чем пить безумные коктейли Дотторе или танцевать с какими-то девушками. Так что, пожалуйста, продолжай. На чем мы остановились? Ах да, на том, что время рядом с черной дырой замедляется…

Его слова, его прямой и честный взгляд — все это подействовало на нее, как бальзам на душу. Он не просто сидел с ней из вежливости. Он хотел быть здесь. С ней.

Она не смогла сдержать смешка. Ее щеки чуть порозовели от смущения и удовольствия.

— Ты мою чушь-то сильно не слушай, — сказала она, весело махнув рукой. — Я и сама это все услышала на одном научпоп-канале на YouTube. Так что я просто пересказываю умные слова других людей.

Тарталья расхохотался в ответ.

— И это делает тебя еще круче! Ты не просто повторяешь, ты понимаешь, о чем говоришь. Я вот вчера посмотрел видео, как парень строил хижину в лесу, и теперь могу рассказать только, как правильно рубить дерево. Не думаю, что это так же впечатляет.

— Ну почему же? — подхватила она игру. — Умение построить хижину гораздо полезнее в реальной жизни, чем знание о гравитационном замедлении времени. Если мы вдруг окажемся на необитаемом острове, я смогу только красиво умереть под светом мертвой звезды, а ты построишь нам дом.

— Договорились! — серьезно кивнул он. — Если попадем на необитаемый остров, я строю дом, а ты отвечаешь за развлекательную программу по вечерам. Рассказываешь мне про космос. Идет?

— Идет! — рассмеялась Люмин.

Именно эту идиллическую картину — ее сияющее, смеющееся лицо, его внимательный, теплый взгляд, их непозволительную близость и атмосферу полного взаимопонимания — и увидел Скарамучча, когда вышел на террасу в ее поисках.

Он не подошел сразу. Он стоял в тени дверного проема несколько мгновений, наблюдая. Он видел, как она смеется — так свободно и беззаботно, как он не видел уже очень давно. И этот смех был адресован не ему. Он видел, как Тарталья смотрит на нее — не как на девушку друга, а как на что-то драгоценное. И его собственнический инстинкт, подогретый виной и паранойей, взревел.

Скарамучча медленно подошел к их диванчику, и его шагов не было слышно за музыкой. Он возник рядом с ними, как призрак, и его голос, тихий и полный яда, заставил их обоих вздрогнуть.

— На необитаемый остров, значит, собрались?

Люмин и Тарталья резко обернулись. Перед ними стоял Скарамучча. На его лице была ледяная, непроницаемая маска, но в глазах полыхал холодный огонь.

— Скара, это не то, что ты… — начал было Тарталья, поднимаясь на ноги, чтобы оказаться с ним на одном уровне.

— Замолчи, — бросил Скарамучча, даже не посмотрев на него. Его взгляд был прикован к Люмин, к ее испуганному, побледневшему лицу. Вся легкость и тепло моментально испарились.

— На пять минут отошел, — продолжил он тихим, ядовитым тоном, который был слышен только им троим, но от этого казался еще более унизительным. — А ты уже запланировала побег на островной курорт с моим «другом». Замечательная девушка, ничего не скажешь.

— Это была просто шутка! — вмешалась Люмин, ее голос дрогнул. — Мы просто разговаривали!

— «Просто разговаривали», — передразнил он ее, и в его голосе прозвучало откровенное презрение. — Я заметил. Вы так мило «разговаривали», что не замечали никого вокруг. Хоть бы постыдилась при таком количестве людей. Или ты думала, в этом темном углу вас никто не увидит?

Каждое его слово было как пощечина. Он не просто ревновал. Он обвинял ее в распутстве, в том, что она прячется по углам с другим мужчиной. Он делал ее виноватой и грязной.

Скарамучча сделал паузу, наклонился к ней еще ближе, так что его холодное дыхание коснулось ее щеки, и прошипел ей прямо в ухо, чтобы Тарталья не расслышал всей низости его слов:

— Интересно, задержись я еще на минут десять, вас можно было бы найти в еще более безлюдном месте?

У Люмин перехватило дыхание. Это было уже не просто обвинение. Это была прямая, грязная инсинуация. Он не просто ревновал. Он считал ее распутной. Способной на измену. Той, что прячется по углам с другим, стоит только отвернуться.

Тарталья не выдержал. Он шагнул вперед, вставая между ними.

— Эй, ты совсем с ума сошел? Прекрати немедленно. Она ничего такого не делала. Это я позвал ее сюда поговорить, потому что она сидела одна.

— Ах, какой благородный рыцарь! — язвительно расхохотался Скарамучча, привлекая внимание нескольких человек за соседними столиками. — Спасаешь одиноких дев. Очень трогательно, Аякс. Но свою заботу можешь приберечь для кого-нибудь другого. Она — моя девушка. И я сам решу, когда и с кем ей разговаривать.

Он снова перевел свой ледяной взгляд на Люмин, которая сидела, сжавшись на диване, и хотела в этот момент просто испариться.

— Встала, — приказал он тихо, но властно. — Мы уходим.

Люмин не двигалась. Она была парализована от шока и обиды.

— Скара, не надо, — попытался остановить его Тарталья. — Не будь идиотом. Ты все портишь.

— Не лезь, — процедил Скарамучча сквозь зубы. Он схватил Люмин за запястье — не больно, но властно, и повел обратно в дом, в шум вечеринки.

— Скара, успокойся, — сказала Люмин ровным, хотя и дрожащим от напряжения голосом, вырывая свою руку. — Не надо со мной так говорить.

Ее неожиданное сопротивление застало его врасплох. Он ожидал слез, подчинения, чего угодно, но не этого спокойного упрека. Это взбесило его еще больше.

— «Не надо с тобой так говорить»? — передразнил он, и его голос сорвался на шипение. — А как мне с тобой говорить?! После того, как я нахожу тебя здесь, в темноте, с ним?! Ты сама дала мне повод так с тобой говорить!

— Я не давала тебе никакого повода! — ее голос окреп. — Я просто разговаривала с человеком, который, в отличие от тебя, не пытается меня контролировать и не обвиняет на каждом шагу. Я с тобой никуда не пойду!

— Ах, не пойдешь? — прошипел он, но на этот раз он повысил голос, чтобы его услышали и другие. — Конечно. Зачем тебе идти со своим парнем, когда здесь есть твой новый ухажер?

Он обвел насмешливым взглядом сначала Тарталью, а потом снова уставился на Люмин.

— Знаешь, Люмин, я всегда думал, что ты особенная. Не такая, как все. Тихая, скромная. А оказывается, тебе просто нужна была подходящая компания, чтобы показать свое истинное лицо. Стоило мне на пять минут отвернуться, как ты уже вешаешься на шею первому встречному.

Каждое слово было как удар хлыста. Люди вокруг замолчали, с неловкостью наблюдая за разворачивающейся сценой.

— Скара, заткнись! — рявкнул Тарталья. — Ты не понимаешь, что говоришь!

— О, я все прекрасно понимаю! — не унимался Скарамучча, упиваясь своей жестокостью. — Понимаю, что моя «тихая» девушка оказалась не такой уж и тихой. Скажи, Люмин, — он понизил голос до ядовитого шепота, но все его слышали, — а с ним ты тоже будешь играть в недотрогу, как со мной вначале? Или сразу перейдете к делу, раз уж вы так спешите на необитаемый остров?

Тарталья хотел было снова вмешаться, но Скарамучча бросил на него быстрый, злобный взгляд и добавил, обращаясь к ним обоим с кривой, издевательской ухмылкой:

— Или вам к вашему путешествию презервативов подогнать? На всякий случай.

Люмин, которая до этого стояла бледная и неподвижная, вдруг резко подняла голову. Ее глаза, до этого пустые, вспыхнули ярким, холодным огнем. Вся ее боль, все унижение, вся обида за последние недели сконцентрировались в одном-единственном движении.

Она шагнула к нему. И со всего размаха залепила ему пощечину. Звонкий, хлесткий звук пощечины прозвучал в тишине громче любого крика.

Голова Скарамуччи дернулась в сторону. На его щеке мгновенно начало проступать красное пятно. Он ошеломленно посмотрел на нее, не веря своим глазам. Его тихая, покорная Люмин… только что ударила его. На глазах у всех.

Люмин стояла, тяжело дыша, ее рука все еще горела от удара. Она не плакала. Она не кричала. Она просто смотрела на него с ледяным, абсолютным презрением.

— Ненавижу тебя, — прошептала она так тихо, что услышал только он. Но в этом шепоте было больше яда, чем в любом из его оскорблений.

После этого она, не говоря больше ни слова, молча развернулась. И пошла. С прямой спиной и высоко поднятой головой. Она шла прочь от них, прочь от унижения, прочь от этой вечеринки.

Ей нужно было место, где она сможет дышать. Где ее никто не увидит. И она пошла в единственное тихое место, которое знала в этом доме — к дальнему концу сада, где в темноте поблескивала гладь крытого бассейна.

Все на террасе застыли в немом шоке. Даже Дотторе оторвался от своего напитка.

Тарталья первым пришел в себя. Он бросил на ошеломленного Скарамуччу взгляд, в котором смешались злость и что-то похожее на мрачное удовлетворение.

— Заслужил, — коротко бросил он.

И, не дожидаясь ответа, развернулся и быстрым шагом пошел следом за Люмин, оставив Скарамуччу одного посреди замолчавшей террасы, наедине с его уродливой победой и горящей щекой.