Мистер Барроу: Закаты над Йоркширом (гет)

Февраль 1925 года вцепился в Йоркшир ледяными когтями. Ветер выл в печных трубах коттеджа у мельницы, а за окнами кружила колючая снежная крупа. Внутри же пахло теплом печи, молоком, подогретым для Джонни, и лавандой — вечным спутником дома Барроу. Томас, уже одетый в строгий костюм, но еще без пиджака, стоял на коленях перед камином, поправляя поленья. На полу рядом, окруженный подушками, сидел Джонни, деловито стуча деревянной лошадкой по полу. Его темные, серьезные глазки внимательно следили за каждым движением отца.

— Па-па! — отчетливо произнес малыш, тыча лошадкой в сторону огня.

— Да, сынок, папа, — улыбнулся Томас, погладив мягкие волосы сына. — Папа скоро уйдет. Надо помогать мистеру Джею. Помнишь дядю Джея? С очками?

Гвен, заворачивавшая свежие бутерброды Томасу в бумагу (его завтрак теперь часто был «на бегу»), взглянула на мужа. Ее лицо, смягченное материнством, но сохранившее деловую хватку, выражало тревогу.

— Он снова не пришел вчера после обеда? — спросила она тихо. — Миссис Хьюз вчера говорила, что видели, как он вышел из кабинета очень бледным, чуть не упал. Карсон поддержал.

Томас встал, его лицо омрачилось. Он подошел к столу, взял из ее рук сверток.

— Да. Я застал его за письменным столом. Руки дрожали, перо выпало. Говорил, что просто устал. Но… — Томас сделал паузу, его взгляд стал острым, аналитическим. — Но он забыл цифры по аренде Ньюби-фермы. Те цифры, которые знал наизусть двадцать лет. И глаза… Гвен, в них был страх. Он знает.

Он быстро поцеловал ее, потом нагнулся к Джонни, чмокнув его в макушку.

— Будь паинькой, капитан. Слушай маму.

— Па-па! — уверенно подтвердил Джонни, уже осваивающий мир слов.

Кабинет управляющего в Даунтоне был холоден, несмотря на жарко топившуюся печь. Воздух пах пылью старых бумаг, лекарственной камфарой и… слабостью. Мистер Джей сидел за своим огромным столом, но не работал. Он просто сидел, опершись локтями на столешницу, его худые плечи казались согнутыми под невидимой тяжестью. Лицо было серым, пепельным, глубокие морщины резче прорезали кожу. Очки съехали на кончик носа, а взгляд за ними был мутным, устремленным куда-то в пустоту перед папкой с надписью «Весенний сев. Планы и Сметы». Рука с пером лежала неподвижно рядом с недописанным письмом.

Томас вошел без стука — это было их новое, негласное правило последних недель.

— Доброе утро, мистер Джей, — сказал он спокойно, но громче обычного, как будто говоря с плохо слышащим человеком. — Принес отчет по закупкам семян. И договор с поставщиком туков — удалось сбить цену на пять процентов.

Джей вздрогнул, словно очнувшись. Он медленно поднял голову, поправил очки. В его глазах мелькнуло что-то — стыд? Досада? — но было мгновенно подавлено привычной маской сухости.

— А, Барроу. Хорошо. Положите… сюда. — Он махнул слабым жестом в сторону стола. Голос его, всегда похожий на скрип пера по бумаге, теперь звучал глухо, с хрипотцой. — Севооборот… на полях Картрайта. Проверили? Он настаивает на пшенице после пшеницы. Глупость.

— Проверил, — Томас подошел к столу, но не клал бумаги. Он взял со стола график севооборота, который Джей явно пытался и не смог доработать. — Я внес коррективы. Вика и овес на трети его лучшего поля — для корма и почвы. Остальное — под ячмень. Показал ему расчеты потери плодородия и будущей выгоды от кормов. Согласился. Более того, — Томас позволил себе легкую улыбку, — сказал, что если это совет «молодого Барроу», то он доверяет. — Он положил исправленный график прямо перед Джеем. — Вам осталось только утвердить подписью.

Джей посмотрел на график, потом на Томаса. В его мутных глазах вдруг блеснул огонек — не гнев, а что-то вроде горького восхищения.

— Молодой Барроу… — повторил он хрипло. — Да. Вы… быстро учитесь. И люди… вам верят. — Он тяжело вздохнул, попытался взять перо. Пальцы его дрожали. Перо выскользнуло, упало на бумагу, оставив кляксу. Джей замер, смотря на чернильное пятно, как на символ собственного бессилия. Его плечи снова согнулись.

Томас не колебался. Он поднял перо, аккуратно вытер чернила промокашкой. Потом взял со стола чистый лист.

— Давайте продиктуйте, мистер Джей, — сказал он мягко, но твердо. — Я запишу. Потом вы подпишете. — Он подвинул стул, сел рядом, готовый к работе. Не как слуга, а как преемник, берущий бразды правления из слабеющих рук.

Так проходили дни. Недели. Томас стал тенью Джея, его голосом, его руками, его умом, который пока еще оставался острым, но был заключен в слабеющую оболочку. Он председательствовал на встречах с арендаторами, хотя Джей сидел во главе стола. Он составлял финансовые отчеты для лорда Грэнтэма, которые Джей лишь бегло просматривал и подписывал дрожащей рукой. Он решал споры, контролировал поставки, планировал ремонты. Он был мозгом поместья, пока его формальный глава медленно угасал.

Реакция была разной. Арендаторы, знавшие Томаса годами, видевшие его работу и справедливость, принимали его руководство как должное. «Мистер Барроу разберется» — стало обычной фразой. Старшие слуги, вроде Карсона, демонстрировали сдержанное уважение, но в их глазах читалась настороженность перед меняющимся порядком. Молодые — относились с естественным почтением к компетентности. Лорд Грэнтэм наблюдал, задавал вопросы напрямую Томасу, кивал, одобряя его решения. Его доверие было явным. Леди Мэри, все больше погружавшаяся в дела поместья после отъезда Брэнсона, ценила его четкость и прагматизм.

Кризис наступил в середине марта. Неожиданно ударил сильнейший заморозок после оттепели. Ледяная корка сковала озимые на самых уязвимых, низменных полях Харгривза. Старик Харгривз ворвался в кабинет управляющего, где Томас как раз докладывал Джею о состоянии дорог, с отчаянием в голосе:

— Все пропало, мистер Джей! Все всходы! Лед выжег! Год потерян! Чем семью кормить? Чем аренду платить?!

Джей побледнел еще больше, его рука беспомощно задрожала. Он открыл рот, но не смог вымолвить ни слова. Паника была налицо.

Томас встал. Его движение было спокойным, но властным.

— Успокойтесь, мистер Харгривз, — его голос резанул воздух, как лезвие, останавливая поток жалоб. — Пропало не все. Поля на возвышенностях уцелели. — Он подошел к карте, висевшей на стене. — Вот здесь, и здесь. И у Джонсона рядом, он сеял ту же культуру. — Его палец уверенно указывал на участки. — Поместье предоставит вам семена ярового ячменя — сейчас еще не поздно. И часть сена из запасов, чтобы продержаться до его урожая. Арендные платежи… — Томас посмотрел на Джея, который кивнул, с облегчением закрыв глаза, — будут отсрочены на полгода. Под процент, но минимальный. Вам нужно начинать работы завтра же. У нас есть трактор? — Он повернулся к Джейю, но ответил сам себе: — Да, «Фордзон» свободен. Он вспашет за день то, что лошади за неделю. Организуем. — Его взгляд вернулся к Харгривзу. — Это выход?

Харгривз, только что готовый рыдать, замер. Он смотрел на Томаса, на его уверенное лицо, на четкий план.

— Выход, мистер Барроу, — прошептал он, глотая ком в горле. — Спасибо. Большое спасибо. Я… я побегу готовить поле.

Когда фермер ушел, в кабинете повисла тишина. Джей открыл глаза. Он смотрел на Томаса не как на подчиненного, а как на равного. Нет, как на того, кто сильнее.

— Вы… — он с трудом подбирал слова, — вы спасли его. И поместье от долгового суда с ним. — Он покачал головой. — Я бы… я бы растерялся. Запутался в цифрах. Позвал бы лорда… а время ушло бы. — Он тяжело оперся на стол. — Вы управляете, Барроу. Фактически. Уже давно. — Это было признание, вырванное у него болезнью и реальностью.

Томас подошел к нему, налил воды из графина.

— Я делаю то, чему вы научили, мистер Джей, — сказал он просто, подавая стакан. — Прагматизму. Уважению к земле и людям на ней. И… ответственности. — Он помолчал. — Даунтон — ваш дом. Я лишь… присматриваю за ним, пока вы… восстанавливаете силы.

Джей взял стакан, его рука все еще дрожала, но меньше.

— Присматриваете хорошо, — прошептал он. И впервые за много месяцев в его глазах, помимо усталости и боли, мелькнуло что-то вроде покоя. Он знал, что поместье в надежных руках.

Вечером Томас вернулся домой поздно. Джонни уже спал. Гвен ждала его у плиты, где томился суп. Ее лицо светилось вопросом.

— Как Харгривз? — спросила она сразу, снимая с него промерзший пиджак.

— Успокоили. Помогли. — Томас кратко описал решение кризиса. — Джей… он сегодня сказал. Прямо. Что я управляю. Фактически.

Гвен подошла к нему, обняла. Ее руки, пахнущие мылом и теплом, согревали его усталость.

— Я знала, что ты справишься. Всегда знала. — Она посмотрела ему в глаза. — Но тяжело, да? Нести этот груз? И видеть его… таким.

Томас кивнул, прижимаясь лбом к ее плечу. Запах лаванды с ее кожи был бальзамом.

— Тяжело. Но… правильно. Как тогда, в леднике, с первым кремом. Шаг за шагом. — Он вздохнул. — Он доверяет мне, Гвен. И это… это дороже любого титула.

Они поужинали в тишине, прислушиваясь к мерному дыханию Джонни из соседней комнаты. Гвен рассказывала о новых заказах на «Вересковый Бал», о том, как Джонни пытался сказать «ло-шадь», глядя на картинку. Томас слушал, и груз дня понемногу спадал с плеч. Помогало знание, что за его спиной — дом, где его любят и ждут, несмотря на все бури и закаты. Закат Джея был печален, но за ним всходило новое солнце Даунтона. И Томас Барроу готов был встретить его рассвет.