Взаперти (гет)

Через пару дней после собрания в особняке воцарилось хрупкое, взведенное перемирие. Молли хозяйничала на кухне, Сириус скрывался в библиотеке, а Кэтрин, пользуясь затишьем, решила провести инвентаризацию медицинских запасов в одной из кладовых на втором этаже. Именно там ее и застал громкий взрыв, больше похожий на хлопок лопнувшего воздушного шара, немедленно последовавший душераздирающий вой и приглушенные взволнованные голоса. Кэтрин бросила пузырек с боботурами и выскочила в коридор, сердце екнуло от знакомого, давно забытого чувства — чувства дежурства в больничном крыле.

Из-под двери в бывшую комнату для гостей валил едкий дым цвета запекшейся крови и пахнувший серой и жжеными перьями. Дверь была приоткрыта, и Кэтрин, не раздумывая, толкнула ее.

— Во имя Мерлина, что тут происходит?!

Фред и Джордж Уизли стояли посреди комнаты, залитой липкой фиолетовой слизью. На их лицах застыли выражения комического ужаса. Джордж яростно тряс рукой, с которой свисало нечто, напоминавшее огромного, облепленного шевелящейся слизью цыпленка с радужными перьями. Фред пытался помочь ему, но его собственные волосы стали ярко-оранжевыми и дымились.

— Мисс Кейм! — почти в один голос выдохнули они, и в их глазах вспыхнула надежда, сменившая панику.

— Мы не хотели! — начал Фред.

— Это он потянул шипучку к фитилю! — тут же сдавленно выдавил Джордж, пытаясь отлепить от руки тварь, которая жалобно захлопала клювом.

Кэтрин, не говоря ни слова, резким движением палочки заморозила тварь, которая с тихим стуком отвалилась и разбилась о пол, как стеклянная статуэтка. Вторым движением она потушила дымящиеся волосы Фреда, которые, однако, остались ядовито-оранжевыми. Она скрестила руки на груди и обвела взглядом комнату, полную хаоса, и двух виноватых близнецов. На ее лице не было ни гнева, ни упрека — лишь знакомая им всем по Хогвартсу усталая решимость.

— Пять баллов с Гриффиндора за креативность, — беззвучно аплодируя произнесла она. — Пара подзатыльников за вопиющее нарушение техники безопасности. Я же, кажется, сто раз вам говорила: никогда не тянете реагенты шипучие к самовоспламеняющимся. Базовая логика, джентльмены. Либо баланс, либо взрыв.

Близнецы переглянулись, и на их лицах медленно расползлись улыбки. Это была та самая мисс Кейм. Их мисс Кейм. Та, что могла отчитать так, что чувствовали себя последними болванами, и одновременно дать понять, что все не так уж страшно.

— Мы думали, у нас получится Усиленный Взрывной Бомбо-Мыльный Пузырь, — объяснил Фред, с некоторой гордостью глядя на свои оранжевые волосы.

— Получилось, — парировал Джордж, показывая на залитую слизью комнату. — В некотором роде.

Кэтрин вздохнула, подошла к Джорджу и взяла его за руку. Ее пальцы легли на его запястье, проверяя пульс.

— Никаких повреждений, кроме урона самолюбию и интерьеру, — констатировала она. — Волосы, — она кивнула на Фреда, — смоются зельем на основе сока пузырьковой дыни. Через неделю. Может, через две.

Она отпустила руку Джорджа и, наклонившись, подняла осколки «цыпленка».

— Реагенты? — спросила она уже более мягко, профессионально интересуясь.

— Ну… немного сока смоковницы…

— …немного перьев гиппогрифа с четвертого этажа…Для шипучести.

— …и… э-э-э… капля порошка из того, что мы достали из-под ванной на первом…Вроде это мангуст…Был раньше.

Кэтрин зажмурилась.

— Я не хочу это знать. Я официально ничего не слышала. Понятно? Если ваша мать спросит, это был… несчастный случай во время уборки.

Они согласно закивали, смотря на нее с обожанием и благодарностью. Она их не предала. Она их прикрыла.

— Ладно, — она вытащила палочку. — Давайте-ка уберем это безобразие, пока ваша мать не решила, что дом атаковали. Терго!

Слизь послушно начала собираться в аккуратный шар в центре комнаты.

— Вы знаете, — тихо сказал Фред, наблюдая за ее работой. — Мы рады, что вы здесь.

— Да, — подхватил Джордж. — Здесь так мрачно. А вы… вы как кусочек Хогвартса. Только… с Сириусом Блэком.

Кэтрин на мгновение замерла, потом продолжила работу.

— И с ним не все так страшно, как кажется, — так же тихо ответила она.

В этот момент в дверном проеме появилась Молли. Ее лицо было бледным от испуга, а в руке она сжимала палочку.

— Что это был за звук?! — начала она, но замолкла, увидев картину: ее сыновья, целые и невредимые, и

Кэтрин, собиравшая магией фиолетовый шар слизи. Лицо Молли выражало целую гамму чувств: облегчение, что с мальчиками все в порядке, и тут же — нарастающую бурю подозрений. Что она с ними делала? Чему учила?

— Все в порядке, миссис Уизли, — спокойно сказала Кэтрин, не оборачиваясь. — Эксперимент с… новым моющим средством вышел из-под контроля. Никто не пострадал.

— Мы уже все почти убрали, мам! — бодро добавил Фред.

— Абсолютно случайно! — подхватил Джордж.

Молли смотрела то на них, то на Кэтрин. Она видела их доверчивые, открытые лица. Видела, что они явно рады ее видеть. И этот вид обжег ее сильнее, чем любой укор. Ее дети чувствовали себя в безопасности с этой женщиной. Та, которой она не доверяла.

— Я… я вижу, — с трудом выдавила она. — Не мешайте… мисс Кейм.

И, развернувшись, она ушла, оставив их втроем. Фред и Джордж переглянулись, пожимая плечами, не понимая подоплеки. А Кэтрин с грустью смотрела ей вслед, понимая каждую ее мысль. Стена между ними выросла еще на метр.

Но потом она обернулась к близнецам и слабо улыбнулась.

— Ну что, джентльмены. Показывайте вашего мангуста из-под ванной.

Их лица снова озарились восторгом. Война войной, а наука — требует жертв. И желательно не наших.

* * *

Молли Уизли

Воздух на кухне был густ от пара и запаха варева. Мой пар. Мои запахи. Я сделала эту кухню оплотом нормальности, и теперь этот оплот подвергся тихому, коварному вторжению.

Джинни, моя девочка, морщила лоб над своим домашним заданием. Старый котел Чарли шипел и булькал, капризничая, как все в этом проклятом доме. Сердце мое сжалось от беспомощной досады. Почему мои дети должны делать зелья в таком склепе? Почему они не дома, в своей светлой, безопасной комнате?

А она сидела на другом конце стола. Как призрак. Держала чашку с кофе, словно это был единственный якорь в этом мире, и смотрела в стену. Специально села так далеко. Чтобы подчеркнуть, что она не с нами. Что она — отдельно. Я видела этот взгляд — пустой, отстраненный. Таким взглядом смотрят те, кто что-то замышляет.

Джинни вздохнула, и я тут же обернулась, моя ложка замерла в руке. Готовая помочь, утешить, отодвинуть эту гадость и испечь ей пирог вместо дурацкого зелья от нарывов. Но вмешаться не успела.

— Твои песочные часы отстают на семь секунд, Джинни.

Голос Кэтрин прозвучал тихо, но с леденящей точностью. Она даже не повернула головы. Как она могла это знать? Она не смотрела! Мурашки побежали у меня по спине. Это была не магия — это было какое-то ясновидение. Нечто неправильное.

Потом она подняла руку и начала стучать ногтем по столу. Тик-так. Тик-так. Ровно, механически, как метроном на допросе. Как будто заговаривала, гипнотизировала мою девочку.

— Раз… два… три…

Я застыла, не в силах пошевелиться. Я смотрела, как Джинни, завороженная, смотрела то на зелье, то на нее, и слушалась каждого слова. Моя собственная дочь попала под это странное, ледяное влияние.

— Теперь горелку. Смести под котлом. Влево ровно на три пальца. И приподними на один палец вверх.

Она сидела с закрытыми глазами. Не глядя! Как она могла знать, что котел греется неравномерно? Что это, если не темная магия? Не тайное знание, которым она заразила Сириуса и теперь пыталась заразить мою Джинни?

Я обернулась вся, сжав ложку как оружие. Готовая крикнуть «Хватит!», вырвать дочь из-под этого гипноза. И тут Джинни простонала про «чертов старый котел». И… Кэтрин открыла глаза. И ее взгляд из пустого стал каким-то… горящим. Словно ее тронули за живое.

— В этом-то и есть его ценность, Джинни.

И она начала говорить. Говорить самые ужасные, самые опасные вещи, какие я только слышала. Прославлять старый хлам. Презирать новое, чистое, безопасное оборудование. Говорить о каких-то «живых» зельях, рожденных в хаосе. Она упивалась этим! Она пыталась внушить моей дочери, что этот склеп, это наследие безумия и ненависти — это дар! Что грязь и несовершенство — это хорошо!

У меня перехватило дыхание от ужаса. Она не просто помогала. Она обращала ее в свою веру. В веру этого дома.

И в этот миг в дверях появился он. Сириус. Просто стоял и смотрел. И все. Этого было достаточно.

Кэтрин замолкла, только посмотрев на него. Мгновенно. Без колебаний. Словно кто-то щелкнул выключателем. Ее странная, нездоровая страсть к зельеварению испарилась. Она встала и, не глядя ни на кого, пошла к нему, словно все это время между ними уже шел безмолвный диалог. Как послушная собака на поводке, ушла по первому зову своего настоящего хозяина.

Я стояла, не в силах вымолвить слова, и смотрела, как зелье Джинни наконец-то приобрело идеальный, золотистый оттенок. Оно пахло целебными травами и успехом. Но для меня этот запах был теперь отравлен. Потому что это был не успех моей дочери. Это была победа их темной, непонятной магии. И я боялась, что Джинни теперь тоже почувствует ее вкус.

* * *

Кэтрин сидела в кресле напротив массивного стола, сейчас занятого Дамблдором, спина ее была идеально пряма, а руки спокойно лежали на коленях. Она была воплощением собранности, но в глазах, устремленных на директора, читалась готовая к бою напряженность.

Вчерашний вечер они с Молли и Нимфадорой потратили на разбор завалов в библиотеке, в той самой части, где стоял тяжелый дубовый стол Ориона Блэка. Пришлось даже выгонять из ящика боггарта, принявшего облик гигантской, шипящей гремучей змеи. С этим лихо справилась Тонкс, превратив ее в неуклюжего хомяка, который тут же удрал в щель под плинтусом.

Но самое неприятное ждало позже: Аластор Грюм, наблюдавший за их с Дамблдором беседой, уткнулся своим магическим глазом в затылок Кэтрин, и взгляд его замер. У Кэтрин на секунду екнуло сердце неприятным, ледяным дежавю. «Не он. Настоящий. Настоящий Грюм», — судорожно подумала она, заставляя себя выдохнуть.

И вот теперь она здесь. Дамблдор сложил пальцы домиком, его взгляд поверх полумесяцев очков был непроницаемо-мягким.

— Боюсь, что ваше присутствие в больничном крыле будет, гм... препятствием для вашей работы на благо Ордена, — произнес он, и в его голосе звучала искренняя, но неумолимая логика. — Мне жаль, мисс Кейм.

Кэтрин, не моргнув глазом, кивнула.

— Я поняла это еще в день последнего испытания, господин директор. Когда «Грюм» забрал Гарри из под моей опеки.

— Кэтрин... — Дамблдор качнул головой, и в его взгляде появилось что-то отеческое и печальное. — Заклятие Империус крайне коварно. Оно не ломает волю — оно подменяет ее, предлагая самый легкий и желанный путь. Даже опытный мракоборец не всегда сможет сопротивляться достаточно долго. А вы... вы не мракоборец. Вы — целитель. Ваша сила — в сохранении жизни, а не в отнятии ее.

— Заметно даже отсюда! — проскрипел сбоку голос.

Настоящий Аластор Грюм стоял в тени, прислонившись к стеллажу с книгами. Его магический глаз бешено вращался, сканируя ее с ног до головы, а обычный был прищурен с выражением сурового неодобрения.

— Тебе не мешало бы научиться защищать себя, девочка, а не только подставлять щечку под удар. Тонкс жужжит о тебе как муха перед медовым коржиком. Растопчут.

Кэтрин медленно перевела взгляд на него. Не на его безумный глаз, а на его настоящий, пронзительный и острый.

— Я научилась, — сказала она тихо, но четко. — Не отнимать жизнь, мистер Грюм. А видеть, когда ее пытаются отнять. Империус... он пахнет медом и ментолом. И после него три дня болит переносица, будто ты провалился в ледяную воду. Я не смогу его не узнать. Больше никогда.

В комнате повисла тишина. Дамблдор смотрел на нее с новым, глубоким интересом. Даже Грюм на мгновение замолчал, его глаз замер, уставившись на нее.

— Это... необычайно точное наблюдение, — наконец произнес Дамблдор. — Однако так же вы распознали запах оборотного зелья в том месте, где на вас напали.

— Много ты там нанюхаешь — смех Грюма напоминал скрежет шестерней. — Пока в тебя летит Круциатус, только и понять успеешь что дело пахнет дерьмом.

— Аластор, пожалуйста.

— Для медика, — парировала Кэтрин. — Мы учимся читать симптомы. Даже если болезнь — магическая. Мое место не в больничном крыле, сэр. Оно — здесь. Где я могу видеть болезнь до того, как она проявится. И лечить ее превентивно.

Она сделала паузу, глядя прямо на Дамблдора.

— Вы лишили меня одной позиции. Предложите другую. Более полезную.

— Ну что ж, Альбус. — Грюм хрипло рассмеялся. — Кажется, твой цыпленок с мозгами и стальным стержнем внутри, а не просто дополнение к Блэку. Может, и сгодится.

Дамблдор улыбнулся, и в его глазах вспыхнул знакомый искристый огонек.

— Что ж, мисс Кейм. Похоже, нам действительно стоит обсудить вашу новую роль. В Министерстве Магии готовится... активная кампания. Позиция, так сказать, полного отсутствия любых изменений в нашем мире. Очень агрессивная позиция. Боюсь, что вскоре мы все столкнемся с глубочайшим конфликтом цензуры и политики. Ваша сдержанность, наблюдательность и, простите за каламбур, прекрасное обоняние пригодятся, чтобы улавливать эти изменения… изнутри.

Кэтрин замерла на секунду, мысленно примеряя на себя этот план.

— Я должна вернуться на службу в Министерство Магии? — уточнила она. — Но кем? Моя старая должность — не святое место, но уже явно кем-то занята.

— Я верю, что ваши бывшие коллеги из Отдела Предотвращения Магических Катастроф будут рады вашему возвращению, — сказал Дамблдор. — После недавней... «реструктуризации» они испытывают нехватку квалифицированных кадров, готовых работать не покладая рук. Ваш профессионализм и безупречная репутация помогут вам легко влиться в коллектив. Кроме того, — он многозначительно посмотрел на нее, — это предоставит вам законное алиби для частых... отлучек. Для дел Ордена. Что вы думаете на этот счет?

Кэтрин опустила взгляд на свои руки, а затем снова подняла его. В ее глазах читалось не колебание, а стратегический расчет.

— Отдел Предотвращения Катастроф... Это идеально. Доступ ко всем отчетам о происшествиях, к архивам, к слухам, которые не доходят до других отделов. Можно увидеть картину в целом — где учащаются нападения, где появляются Темные метки, что пытаются скрыть. — Она кивнула. — Я хочу быть полезной.

— Браво! — проскрипел Грюм, и в его голосе впервые прозвучало нечто, отдаленно напоминающее одобрение. — Наконец-то кто-то, кто думает головой, а не тем местом, на котором сидит. Только смотри, девочка, не пронюхай лишнего раньше времени. В Министерстве сейчас змеиное гнездо.

— Я буду осторожна, — пообещала Кэтрин. — Как скальпель. — Она посмотрела на Дамблдора — Мой отец посвятил жизнь борьбе с этим злом. Он верил в систему, в Министерство... и это стоило ему жизни. Я не собираюсь повторять его ошибок. Я не буду верить. Я буду знать. И если система сгнила, то я буду тем скальпелем, который вскроет этот нарыв. Для него.

— Скальпель — это для уже мертвого мяса, — неожиданно грубо парировал Грюм, отталкиваясь от стеллажа и делая шаг вперед. Его магический глаз пристально уставился на нее, а настоящий сузился. — Твой отец не только склянки закупоривал, но и дрался как бешенный барсук, когда ситуация того требовала. Мы работали с ним в одной команде, пока Билл Эндрюс, гореть ему в аду, не решил, что на Темной стороне больше проживет.

Кэтрин замерла, словно ее окатили ледяной водой. Она видела фотографии отца в мундире мракоборца, но всегда представляла его кабинетным ученым, стратегом. Эти слова Грюма оживляли призрак, делая его реальным, яростным и незнакомым.

— Ты должна драться, Кейм, если ты его дочь, — проскрипел Грюм, и в его голосе не было привычной насмешки, а лишь суровая, почти отеческая требовательность. — Не нюхать, не вытирать сопли тем, кто рядом, а кусаться. Осторожность сгодится для шпиона, но когда жареный петух клюнет в одно место, тебе понадобятся зубы и когти. Я могу учить тебя. Если, конечно, не побоишься.

Он бросил ей вызов. Прямой и недвусмысленный. Не предложение помощи, а испытание.

Кэтрин выдержала его взгляд. В горле пересохло. Мысль об уроках боя у этого сурового, израненного ветерана одновременно пугала и зажигала внутри нее какой-то давно забытый, дикий огонек. Огонек, доставшийся ей, возможно, в наследство.

— Я... — ее голос дрогнул, но она заставила его звучать твердо, вонзая в Грюма взгляд, острый как бритва. — Я не боюсь Вас. Я не была с вами знакома до двадцать четвертого июня, мистер Грюм. До этого «советы» мне давал Барти Крауч младший. И я прекрасно усвоила этот урок. Так что да, — она сделала шаг навстречу, ее тихий голос внезапно зазвучал сталью, — учите. Научите меня отличать друга от врага не по форме лица, а по тому, куда он целится. Научите бить так, чтобы враг не поднялся. Чтобы мне никогда больше не пришлось быть чьей-то марионеткой.

В комнате повисла гробовая тишина. Даже магический глаз Грюма на мгновение замер, уставившись на нее, будто видя впервые. Он оценивающе молчал несколько секунд, а затем хриплый, похожий на скрежет гравия смех вырвался из его груди.

— Ну что ж, — он хмыкнул, и уголок его рта дернулся в широком, почти хищном оскале. — Посмотрим. Для начала научись не вздрагивать, когда я внезапно появляюсь у тебя за спиной. Первый урок начнется завтра на рассвете. Не опаздывай, девочка.

— Тогда договорились, — заключил Дамблдор, наблюдавший за этим обменом с легкой, одобрительной улыбкой, но в его голубых глазах читалась внезапная настороженность. — Я дам знать кое-кому из наших... сочувствующих в Министерстве...

* * *

Дверь за двумя волшебниками закрылась, и в кабинете воцарилась тишина, густая и звенящая, как лед после удара. Напряжение, сковавшее плечи Кэтрин, наконец отпустило, сменившись глухой, ноющей усталостью. Она медленно опустилась в кресло, снова оказавшись одна в окружении мрачных портретов Блэков.

Портрет Финеаса Найджелуса мирно похрапывал в пыльной золоченой раме, хотя еще несколько минут назад один из бывших директоров Хогвартса внимательно слушал разговор. Кэтрин бросила на него короткий, оценивающий взгляд. Притворяется. Все они здесь только и делают, что притворяются.

Ее пальцы сами потянулись к вискам, пытаясь помассировать нарастающую головную боль. Не Грюм с его уроками борьбы, не возвращение в Министерство пугали ее в эту секунду. Перед глазами стояло бледное, искаженное подозрением лицо Молли Уизли.

«Она боится меня. Видит в меня угрозу. Соучастницу».

Это было невыносимо. Она, которая годами зашивала раны, утешала плачущих первокурсников, которая дала клятву не навреди — теперь была монстром в глазах матери, защищающей своих детей. Горькая ирония сжимала горло. Она понимала Молли. Понимала ее страх до дрожи. Но от этого понимания не становилось легче. Стена между ними казалась выше и неприступнее, чем любая магия.

Она провела ладонью по холодному дереву стола Ориона Блэка. Этот дом. Этот проклятый, темный дом с его ядовитыми обоями и удушающим наследием. Он впитывал в себя все, как вампир, — надежды, свет, доверие. И теперь он высасывал его из отношений с Молли, превращая их в прах и подозрения.

Кэтрин закрыла глаза, пытаясь найти внутри себя тот самый «стальной стержень», о котором говорил Грюм. Она нашла его. Но он был холодным и одиноким.

«Живое зелье рождается в хаосе». Ее собственные слова, сказанные Джинни, теперь звучали для нее самой как странное пророчество. Ее новая жизнь рождалась в хаосе этого дома, этой войны.

Дверь распахнулась без стука, впуская Сириуса. Его взгляд — быстрый, острый — просканировал ее с ног до головы, выискивая следы битвы.

— Ну? — его голос был низким, хриплым от долгого молчания. — Что он предложил?

— Он не предложил, Сириус. — Кэтрин не подняла на него глаз, уставившись в пустоту перед собой. — Поставил перед фактом, дав иллюзию выбора. Жду вызова из министерства.

Сириус фыркнул, вошел и с размаху сел на край стола, сметая на пол бумаги, оставшиеся после Дамблдора.

— Змеиный клубок. Неизвестно, что хуже: сидеть здесь или терпеть чиновничьи рожи.

— Бессилие хуже всего, — Кэтрин устало прикрыла глаза, откинув голову на спинку кресла. — И то, что мы с тобой даже поужинать не можем без косого взгляда.

— Ну, считай, что ты теперь тоже Блэк, Кэти. А это кружок отверженных.

Уголок ее губ дрогнул в слабой, лукавой улыбке. Она не развивала намек, но он повис в воздухе между ними — тяжелый и соблазнительный. Сириус наклонился к ней, уперся руками в подлокотники кресла, заключив ее в пространство между своими руками. От него пахло дымом, пылью и яростным нетерпением.

— И, если бы не дети в доме на каждом шагу, — его голос опустился до шепота, грубого и интимного, — в этом чертовом клоповнике не нашлось бы места, где бы эти косые взгляды нас не услышали.

Воздух сгустился. Он не прикасался, но все его тело было обращено к ней, излучая тепло и напряжение. Это была его попытка — грубая, прямая, по-сириусовски неуклюжая — сгладить острые углы последних дней, напомнить им обоим, что они все еще на одной стороне баррикад. Общий накал, ярость и бессилие начали делиться на двоих, перетекать друг в друга, находить выход не в словах, а в этом почти магнитном притяжении. Они дышали в унисон, пытаясь прожить это как эхо друг друга — единственное, что заглушало нервозность.

Кэтрин медленно подняла на него глаза. В ее взгляде не было усталости — только ответная, готовая на риск сталь.

— Значит, придешь на мой первый урок к Грюму? Посмотреть, как меня будут учить кусаться.

— Только если пообещаешь применить эти знания на нем, если он полезет не в свое дело, — парировал он, и его взгляд вспыхнул, дикий и одобряющий.

Где-то внизу громко хлопнула дверь. Заклинание рухнуло. Сириус отстранился, его лицо снова стало маской. Он протянул руку, чтобы помочь ей подняться.

— Пошли. Надо успеть украсть кусок пирога, пока его не смела орда рыжих.

Она приняла его руку. Потому что в этой войне украденная минута понимания была единственной реальной победой.