Кирие Элейсон. Книга 7. Посмертно влюбленные. (гет)

Эпизод 33. 1717-й год с даты основания Рима, 2-й год правления императора Запада Оттона Первого, 1-й год правления базилевса Никифора Второго Фоки (6 ноября 963 года от Рождества Христова).

3 ноября в Рим вошла трехтысячная армия Оттона Великого. А спустя еще три дня в храме Святого Петра собрались высшие чины итальянских и германских церквей, а также представители знати Рима и возрожденной империи. На соборе присутствовали в полном составе не только епископы субурбикарных епархий, но и прелаты дальних итальянских городов, таких как Парма, Флоренция, Кремона. Даже из Милана и Равенны, в последнее время подчеркивавших свою независимость от Рима, прибыли уполномоченные местными церквями лица. Даже от аквилейского патриарха Энгельфреда явился отдельный делегат. Также на соборе нашлось место трем прелатам из германских земель: архиепископу Адальдагу Гамбургскому, епископам Миндена и Шпейера. В то же время отсутствовали отцы Бруно и Вильгельм, дела паствы потребовали от них срочного возвращения соответственно в Кельн и Майнц. Тем не менее участие в соборе приняли более сорока епископов, чего не случалось со времен печальной памяти Трупного синода и равеннской ассамблеи 898 года. Добавьте еще римскую знать, где стоит выделить Кресченция Славнейшего, прекрасную сенатрису Стефанию, Деметрия Мелиоза и прощенного и даже сохранившего пост супрефекта Петра Империолу. Добавьте канцелярию Святого престола в лице протоскриниария Льва, Бенедикта Грамматика и целой кучи примицериев, секундоцериев и сакеллариев. И на десерт не упустите императорскую чету и их свиту, и тогда на подмостках вашего воображения предстанут полторы сотни разряженных кто в сутаны, кто в кольчуги людей, а ваш чуткий слух, быть может, даже уловит их разгоряченное дыхание, с шумом поднимающееся к высоким потолкам древней церкви.

Оттон, с высоты соборной кафедры и с превеликим удовлетворением оглядывая острые вершины епископских митр, начал собрание с шутки:

— Пожалуй, нам стоит поблагодарить Его Святейшество Иоанна за помощь в приглашении столь великого числа глав христианских церквей. Будь у него в запасе еще пара дней, наш собор мог претендовать бы на право называться Вселенским.

Над толпой поднялась рука Кресченция. Сенатор выступил вперед:

— Прибытие сюда многих отцов церквей скорее свидетельствует о том гневе, которым переполнили их души деяния Октавиана, сына Альбериха, лукавством и подкупом завладевшего троном святого Петра.

Оттон кивнул и продолжил:

— Как было бы прилично, если бы господин папа Иоанн присутствовал на столь славном и святом собрании. О том же, почему его здесь нет, мы спрашиваем вас, о святые отцы, кто вместе с ним жил и вел общие дела.[1]

На это ответствовал кардинал-диакон Иоанн, тот самый неудачливый посол Его Святейшества, что попал к Оттону в плен возле Центумцелл:

— Нас удивляет, что Ваша святая милость спрашивает нас о том, что не является тайной даже для жителей Иберии, Вавилона и Индии. Ведь этот папа даже не из тех, которые приходят в овечьих шкурах, внутри же суть волки хищные. Ведь он так открыто свирепствует, так явно вершит дьявольские дела, что и не пытается их скрывать.

Слова кардинала-диакона были поддержаны одобрительным гулом собрания. Некоторые, не то особенно настрадавшиеся, не то торопившиеся выслужиться, начали выкрикивать обвинения в адрес папы. Аделаида тронула за рукав супруга, и Оттон, и без того недовольно нахмурившись, поднял руку, пресекая волну праведного гнева, стихийно поднявшегося в святых стенах великого храма.

— Нам кажется справедливым поименно указать обвинения, а затем сообща обсудить, как следует поступить.

Один за другим собравшиеся начали выступать вперед и произносить обвинения папе Иоанну. В числе первых прозвучало рукоположение в сан лабиканского епископа слепого отца Аймара, которое папа намеренно и оскорбительно совершил в конюшне. При этом обвинении тоненько ахнула императрица Аделаида и закрыла белоснежными пальчиками лицо. Далее один из кардиналов заявил, что видел, как папа вел мессу не причастившись. Нашлись свидетели, уверившие высокое собрание, что папа продавал церковные титулы за деньги. Епископ Роман Сполетский, большой приятель герцогини Алоары, обвинил папу в том, что он утвердил главой соседней епархии Тоди десятилетнего мальчика по имени Григорий. Далее посыпались обвинения в неуемном сладострастии папы, и ахи императрицы стали многочисленнее и звонче. Глазам собравшихся предстала Анса, вдова Райнара, охотно поведавшая о своем на пару с папой грехопадении и в подтверждение слов облобызавшая Священное Писание. После объявилась еще одна вдова, чья речь была настолько сбивчива и невнятна, что от нее поспешили поскорее избавиться. Более женщин на авансцену не выпускали, и уже сами римляне и священники охотно делились рассказами о похождениях похотливого папы, для убедительности все время упоминая происхождение понтифика от потаскух Мароции и Теодоры. Кресченцию даже пришлось в какой-то момент вносить пояснения, чтобы никто не подумал, что речь ведется о его матери, а не о бабке, Теодоре-старшей. Один из рассказчиков уверял, что в Риме есть несколько женщин, родивших от папы детей, правда всякий раз ребенок рождался мертвым. Другой упомянул, что в Замке Ангела содержались не менее дюжины наложниц. Третий заявил, что папа имел связь с сестрами, и Кресченций вновь оказался в щекотливом положении, поскольку иных сестер, кроме его родных и, соответственно, двоюродных для папы, у Его Святейшества не имелось. Глаза многих присутствующих уже с интересом устремились к Стефании, и побагровевшему от такой клеветы сенатору вновь пришлось брать слово и поправлять рассказчика. Запал собравшихся во многом иссяк на перечислении амурных похождений понтифика, заключительные обвинения в незнании папой Священного Писания, воззваниях к языческим богам, пристрастии к охоте, вину, картам, к ношению военной одежды и оружия уже звучали как-то по инерции и даже в страстном сердце впечатлительной императрицы не находили должного отклика.

Оттон же весь этот поток хулы на верховного иерарха христианства выдержал молча, откинувшись на спинку высокого кресла и только скользя наблюдательным взором по искаженному лицу очередного обвинителя. «Где вы были все это время, все вы, столь ярые сейчас обличители? Что заставляло вас молчать? Что разговорило вас теперь? Кто вы, сегодняшние ревнители морали? Как мерзко выглядите вы по сравнению с теми, кто когда-то шел ради Веры на арену Колизея. Говоря по совести, большинство ваших обвинений голословны или же простительны. Никаких наложниц в Замке Ангела обнаружено не было, ругань именем Юпитера смешна, как и ношение кольчуги, эти нелепые вдовы глупы и убоги, одна из них к тому же сознательно легла под Иоанна, чтобы стать шпионом его врагов. Епископская кафедра в Тоди до сих пор вакантна, был ли этот мальчик Григорий и куда он делся — неизвестно. Даже посвящение епископа в конюшне — ну да, глупо, если не вспоминать, что сам Спаситель родился в овечьих яслях и при жизни переступал порог дома блудницы. А если принять во внимание, что хотя бы половина этих обвинений есть правда, то в каком тогда виде предстаю я? Получается, что нас с Аделаидой короновал сам Антихрист, и насколько законна тогда моя коронация? И ведь со дня коронации не прошло еще двух лет, а здесь припоминаются грехи куда более давние. Не пора ли прекратить этот поток разоблачений со стороны этих разбушевавшихся праведников, в котором стремления к очищению Святого престола настолько же ничтожны, насколько запоздалы?»

Дождавшись, когда очередной кандидат в папские прокуроры закончит речь, а в ней Иоанн обвинялся в том, что не всегда осенял себя крестным знамением, Оттон поднялся с места и потребовал внимания собрания.

— Часто случается, и мы верим этому, исходя из нашего собственного опыта, что завистники клевещут на людей, занимающих высокие посты; добрый человек не угоден злым, равно как и злой добрым. И это причина, почему данное обвинение против папы, которое только что зачитал его преподобие, выдвинув его вместе с вами, нам представляется спорным, и мы пока еще не знаем, сделано ли оно из стремления к справедливости или из нечестивой зависти. А потому я, в силу вверенных мне, недостойному, полномочий, клянусь всем вам перед Богом, которого никто, даже если бы и хотел, не сможет обмануть, перед Его Матерью, непорочной Девой Марией, и перед тем драгоценнейшим телом Князя апостолов, на котором зиждется эта церковь, что ни одно преступление не будет вменено господину папе, которое бы он не совершил и которое бы не было засвидетельствовано честнейшими мужами.

В ответ поднялся Иоанн, епископ Нарни, брат Кресченция:

— Да не разрешит нас от груза грехов наших блаженнейший Петр, князь апостолов, который словом закрывает небо недостойным и открывает праведным, если недостойный папа Иоанн не совершал тех преступлений, которые были зачитаны только что, и еще более гнусных и постыдных им предшествующих; и да будем мы преданы анафеме и поставлены в день новейший по левую сторону, рядом с теми, которые говорили Господу Богу: «Отойди от нас, не хотим мы знать путей твоих». Если ты не веришь нам, то должен поверить по крайней мере войску своему, навстречу которому пять дней назад названный папа вышел, препоясанный мечом, со щитом, в шлеме и кольчуге; только Тибр, отделявший его от войска, помешал последнему схватить его.

Оттон примиряюще кивнул.

— Свидетелей этого дела столько, сколько воинов в нашем войске.

И чтобы перехватить инициативу у собравшихся и сбить со всех обличительный тон, в свете которого он сам начинал выглядеть неприглядно, Оттон подал знак секретарю, а собору объявил следующее:

— Нами было направлено два письма господину папе. Письма были одного настроения и содержания, и я хочу, чтобы о тексте писем узнало великое собрание.

Секретарь передал глашатаю манускрипт, и тот, пробежав глазами для старта начальную фразу и приосанившись, начал громко читать:

— «Верховному понтифику и вселенскому папе господину Иоанну от Оттона, из уважения к милости Божьей императора августа, а также от архиепископов и епископов Лигурии, Тосканы, Саксонии и Франконии, во имя Господа привет! Когда мы, придя ради службы Божьей в Рим, спросили сынов Ваших, а именно римских епископов, кардиналов, священников и диаконов, а кроме них также весь простой народ о Вашем отсутствии и о том, какова причина того, что Вы не желаете видеть нас, защитников Вашей церкви и Вас самих, они нам сообщили о Вас такое и столь непристойное, что мы сгорели бы от стыда, если бы подобное было рассказано об актерах. Дабы все это не было скрыто от Вашего величия, мы вкратце приведем здесь некоторые из этих обвинений; ибо, хоть мы и хотели бы изложить их все по отдельности, на это нам не хватило бы и дня. Так вот, знайте, что Вы обвиняетесь не отдельными какими-то, но всеми людьми, как из нашего, так и из другого сословия, в убийстве, вероломстве, святотатстве и кровосмесительной связи как с собственными родственницами, так и с двумя сестрами. Говорят также, о чем и слышать-то страшно, что Вы пили вино из любви к дьяволу, во время игры в кости просили помощи у Юпитера, Венеры и прочих демонов. Так вот, мы настоятельно умоляем Вас, святой отец, не скрываясь, прийти в Рим и очиститься от всего этого. Если же Вы боитесь насилия со стороны безрассудной толпы, мы под присягой заверяем Вас, что с Вами не случится ничего иного, кроме того, что предусмотрено положениями святых канонов».

Кресченций, услышав очередную клевету о кровосмесительстве, отчетливо заскрежетал зубами, а его сестра Стефания удостоила брата взором, ярость которого была сродни термоядерному взрыву. Бенедикт Грамматик мысленно отметил, что в письме отмечались обвинения, которые сегодня якобы были озвучены впервые, а на самом деле, оказывается, были известны Оттону много ранее.

— Был ли ответ от папы? — выкрикнул кто-то из толпы.

— Да, — ответил Оттон, заметно ухмыльнувшись. — Его Святейшество, правда, не удостоил нас многословным посланием.

С этими словами Оттон сделал новый знак секретарю, и в руки глашатая проследовал еще один документ.

— «Иоанн епископ, Раб рабов Божьих, всем епископам. Мы слышали, что говорят, будто вы хотите избрать другого папу; если вы это сделаете, я во имя всемогущего Бога отлучаю вас от церкви, дабы не имели вы права ни посвящать в сан, ни служить мессу».

Из толпы послышались язвительные смешки.

— Это лишь подтверждает то, что папа темен!

— Он не знает латынь, откуда ему знать Священное Писание?!

— Однако какой слог!

— Он сам теперь пишет письма, не доверяясь мистикам!

— Да их у него просто нет!

Оттону вновь пришлось успокаивать раздухарившихся священников.

— Что бы ни было в письме Его Святейшества, нам необходимо направить ему ответ. Этим мы в третий раз призовем папу Иоанна на наш суд и, таким образом, выполним все требования законов франков и римлян. Если же господин папа и на сей раз откажет нам в радости видеть его, собранию Римской Церкви не останется иного выбора, как низвергнуть из сана Иоанна, сына Альбериха, и выбрать нового иерарха согласно законам Церкви Господа нашего и великого Рима.

* * *

Спустя пару недель в соборе Святого Петра состоялось второе заседание собора. Состав епископов на нем даже увеличился за счет прибывших в Рим епископов из Модены, Тортоны, Пьяченцы и лотарингского Трира. К тому моменту Оттон уже получил сведения, что беглый понтифик сначала объявился в Тибуре, а затем, увеличив свою дружину, окопался в Тускулуме, вотчине предков, заняв местный замок, построенный Теодорой-младшей. Надо признать, что Оттон в глубине души до последнего надеялся на примирение с папой, от которого он получил корону Карла Великого, поскольку обличение папы в мыслимых и немыслимых грехах рикошетом било по нему и ставило под сомнение легитимность императорской коронации. Однако Иоанн, судя по всему, закусил удила и теперь лишь грозил повелителю саксов, франков и римлян неминуемым отлучением. В итоге император отдал на откуп священникам составление ответа понтифику, а те, воодушевленные доверием и возможностью лишний раз пнуть гонимого папу, совместными усилиями родили пространное и довольно издевательское письмо, уничтожающее последние шансы на примирение сторон.

«Верховному понтифику и вселенскому папе господину Иоанну от Оттона, из уважения к Божьей милости императора августа, а также от святого синода, собравшегося в Риме ради службы Божьей, во имя Господа привет! На предыдущем синоде, состоявшемся 6 ноября, мы … просили Ваше величие, как того требует справедливость, прийти в Рим и очистить себя от обвинений. Мы также получили от Вас письмо, которое ничего не говорит о сущности дела, но доказывает лишь ничтожество писавших его безрассудных людей. Вы должны были представить более разумные основания своей неявки на синод. Или хотя бы должны были присутствовать послы Вашего величия, которые бы оправдали Вашу неявку на святой синод или болезнью, или какой-то иной уважительной причиной. В Вашем письме написано также нечто, что уместно было бы написать невежественному мальчишке, но уже никак не епископу. Ведь получается, что фактически Вы отлучаете всех, чтобы они «имели право служить мессу и рукополагать в церковные должности, если мы поставим кого-либо епископом римского престола». Ибо там написано: «Чтобы не имели права никого рукополагать». До сих пор мы считали, вернее были убеждены, что два отрицания дают в итоге одно утверждение[2], если только Ваше величие не отменило правил древних авторов. Однако ж ответим не Вашим потугам, но Вашим словам. Если Вы не замедлите прийти на синод и очиститься от обвинений, мы без колебаний подчинимся Вашей власти. Но если, да не будет того, Вы не удосужитесь прийти и очиститься от тех уголовных преступлений, в которых Вас обвиняют, особенно когда ничто не мешает Вам прийти — ни путешествие по морю, ни телесная немощь, ни длительность пути, — то мы оставим без внимания Ваше отлучение, более того, обратим его против Вас самих, ибо имеем на то полное право. Иуда, который предал, вернее продал Господа нашего Иисуса Христа, получил прежде от учителя наряду с прочими учениками власть вязать и разрешать в таких словах: «Истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе».[3] Ведь пока Иуда был добрым наряду с прочими учениками, он имел власть вязать и разрешать; однако позже, став из-за жадности убийцей, он хотел погубить жизни всех людей; так кого из связанных мог он тогда разрешать, кого из разрешенных вязать, кроме себя самого, кого и удушил в проклятой петле? Дано 22 ноября и отправлено с кардиналом-священником Адрианом и кардиналом-диаконом Бенедиктом».

Как и следовало ожидать, ответа на второе письмо не последовало. 6 декабря, ровно через месяц после первого синода, высшие сановники света и клира собрались в третий раз. Оттон в тот день был уже заметно раздражен, он начинал тяготиться своим присутствием в Риме. И город тоже начинал отвечать ему взаимностью. Медлить более было нельзя, но и ломать Римскую церковь через колено император еще не был настроен. Проведя предварительные совещания с субурбикарными епископами и явными союзниками, наподобие архиепископа Миланского и Кресченция Славнейшего, Оттон ко дню собора уже имел на руках готовое решение, которое оставалось только озвучить. Но для начала необходимо было соблюсти необходимые процедуры. Император говорил усталым голосом, с изредка прорывавшимися нотками раздражения и презрения к глупо упорствующему Иоанну:

— Мы ожидали прихода Его Святейшества, дабы в его присутствии изложить все обиды, которые он нам причинил; но поскольку мы точно знаем, что он не придет, то еще и еще раз просим вас внимательно выслушать, как гнусно он поступил с нами. Да будет известно вам, архиепископам, епископам, священникам, диаконам и прочему духовенству, а также графам, судьям и всему народу Рима, что этот папа Иоанн, теснимый восставшими против нас Беренгаром и Адальбертом, отправил к нам в Саксонию послов, прося нас ради любви к Богу прийти в Италию и освободить церковь Святого Петра и его самого из их пасти. Не нужно говорить о том, что мы с помощью Божьей сделали; вы и сами прекрасно это видите. Вырванный моими стараниями из их рук и восстановленный в надлежащем достоинстве, он, забыв и о клятве, и о верности, которую мне обещал над телом святого Петра, велел этому Адальберту прийти в Рим, защищал его против меня, учинил мятеж и, как то видели наши воины, словно полководец, облачался в шлем и кольчугу. Пусть святой синод объявит, что он думает по этому поводу.

Брат Кресченция, епископ Нарни, ответил императору за всех присутствующих затверженной накануне речью:

— Неслыханная язва должна быть выжжена неслыханными средствами. Если бы он своими скверными нравами вредил только себе, а не всем, его следовало бы терпеть. Но сколько чистых стало уже в подражание ему нечестивцами? Сколько честных людей по примеру его образа жизни стали негодяями? Поэтому мы просим величие Вашей власти изгнать из святой Римской церкви это чудовище, чьи пороки не искупаются ни одной добродетелью, и поставить на его место другого, который примером своего доброго образа жизни мог бы принести нам пользу и соответственно руководить нами, который сам бы жил праведно и нам бы давал пример праведной жизни.

Оценив реакцию собравшихся, а те горячо поддержали нарнийского епископа, Оттон, для порядка вздохнув и сотворя короткую молитву, резюмировал:

— Мы согласны с тем, что вы говорите, и нет ничего приятнее, чем найти такого, кто занял бы Святой и вселенский престол.

Наступил кульминационный момент разыгрываемого представления. Вперед на сей раз выступил кардинал-диакон Иоанн, недавний папский посол к германскому двору, и провозгласил:

— Мы избираем себе в пастыри, верховным и вселенским папой святой Римской церкви Льва, почтенного протоскриниария святой Римской церкви, мужа испытанного и достойного звания верховного архипастыря, а нечестивого Иоанна низлагаем за его безбожные нравы!

Кардинал-диакон говорил за весь Рим, но под сводами собора Святого Петра не нашлось никого, кто попенял бы ему и его хозяину. Присутствующим еще дважды провозгласили имя протоскриниария Льва, и те всякий раз дружно отвечали «Eligimus!»[4] Нет-нет, недовольные, конечно, были, но в этот день они вынуждены были держать свое мнение при себе. И смиренно наблюдать, как ради того чтобы посвятить нужного кандидата в папы, а такого среди многочисленных служителей Церкви Оттоном, очевидно, не наблюдалось, мирянина Льва, точь-в-точь как слепого старца Аймара, пришлось быстренько протащить через все ступени священства и посвятить того, усилиями быстрого на руку Чикконе Остийского, сначала в остиарии, затем в иподиаконы, затем в диаконы, затем в священники, затем в кардиналы и только потом водрузить на его вспотевшее от таких испытаний чело тиару святого Петра. При этом забыв испросить согласие римского плебса, но кому до него в этот день было дело?

………………..…………………………………………………………………………………….

[1] Здесь и далее в этой главе курсивом выделены цитаты из летописи Лиутпранда Кремонского «Книга об Оттоне».

[2] В латинском оригинале: ut non habeatis licentiam nullum ordinare et missam celebrare. Папа допустил здесь грамматическую ошибку, на что не преминули обратить внимание заседавшие на синоде епископы (см. ниже). Он поставил в своем тексте два отрицания: non и nullum, как то говорится, например, в русском языке («не избирать никого»). В латыни же два отрицания дают в итоге утверждение, как то и было сказано на синоде противниками папы.

[3] Библия. Новый Завет. Евангелие от Матфея 18:18.

[4] «Мы избираем!» (лат.).