Хрупкие дети Земли (гет)

Ава снова видела этот сон. Четкий, ясный яркий, — он был прочнее всякой яви. Во сне она помнила, что оказавшись заново в этой страшной, выбеленной комнате, у нее возникла мысль: «Нужно выбраться отсюда!». Но стоило ей только подумать об этом, как пытка началась заново. А дверь захлопнулась, — громко и страшно. С таким треском, что, кажется, стены должны были бы рухнуть. Но они, — тоже белые, как и все, что ее окружало, — не только не рухнули. Они устояли и стали неразличимы в потоке жуткого, белого света. В какой-то момент стены поплыли под взглядом Авы, и она видела только одно: они снова бьют Уильяма.

Уйти, убежать, сдвинуться с места… Этого не получалось. Ава онемела, застыла на месте. Ее глаза — единственно цветное разнообразие в этой комнате, не хотели смотреть. Но жуткая шутка была в том, что отвести взгляд ей позволено не было. И она видела, слышала Уильяма. Видела, как он бьется под плетью. В начале. Но скоро замолкает, истерзанный, совсем неживой. Его приводят в чувство бесцветной водой и продолжают бить. Вот он, кстати, тот столб. Из неотесанного дерева. И… потоки света — все ярче. А хохот убитых охранников — все громче. Уильям не двигается, привязанный к столбу. Он только грудой валится на пол. Без сознания, без одежды, без единого звука. Раны на его теле сочатся кровью. Белой, как молоко. Ава смотрит, уже не в силах отвести взгляд. Хочет выйти вперед, рвется, но… Пространство тугой ватой пружинит, отбрасывает ее назад.

— Стой, где стоишь! — говорит ей кто-то.

Кто? Само пространство? Что за чушь! Ава делает новую попытку. И снова ничего. Только пружинная, белая вата пространства. Она снова швыряет ее назад, возвращает на место. «Тогда я буду кричать!» — думает Ава, и открывает рот. Но изо рта не выходит ни звука. Охранники, отступившие от Уильяма, окружают его вновь. Они хохочут, пинают его. И, наклонившись ниже, с любопытством рассматривают новые раны на его теле. И спорят о том, чей именно это след: Требли, Вольта, а, может быть, Рэдвика?.. Ава снова хочет кричать. Так сильно, что вены на шее вздуваются ярко-синим, толстым жгутом. Но пространство безвоздушно, бесплотно, мертво. Все трое оглядываются на нее, как по команде. Тычут пальцами и хохочут. Расступившись, они отвязывают тело Уильяма от столба, и пинками подталкивают к ней. Она плачет. Беззвучно кричит. Хочет обнять его. Ей это не позволено. «Почему?!» — хочет спросить Ава.

— Он сам тебе запретил. Он не хочет. Ни тебя, никакую другую. И никого к себе не допустит.

Слова звучат в пространстве ватной комнаты строго и громко, как приговор.

— Но кто, кто это сказал?! — кричит и требует Ава, сбрасывая крупные, кровавые слезы с лица.

— Он сам. Смотри.

Ответ по-прежнему звучит ровно и равнодушно.

Ава опускает взгляд вниз, на Уильяма. Теперь его глаза открыты. Небесные, нестерпимо яркие, они прожигают ее своей болью насквозь. Он долго смотрит на нее. Смотрит и смеется. Смех переходит в хохот. А хохот — в издевку. Изо рта, из ран Уильяма бежит белая кровь. Бежит бурным потоком, без остановки. А он смотрит на нее и смеется. Белые зубы заплывают белой кровью, пространство рушится, сжимая их как объемную, картонную фигурку в детской книжке. Только бы не позволить им перевернуть страницу, на которой они находятся и…

Единым, хриплым рывком Ава вскидывается над кроватью. Сон порван и теперь — почти исчез, но… в глазах ее застыл такой ужас, что улыбка Уильяма, сидящего возле кровати, мгновенно слетает с лица.

— Что, Эви?.. Сон?

Ава не говорит ничего. Только кивает и бросается к нему. Обнимать, обнять! Горячо, еще сонно, очень сильно от страха. Она изо всех сил, долго обнимает Уильяма. И все не может поверить: он здесь, и… все хорошо? Смыкая руки все крепче вокруг его шеи, она горько плачет. А он? Он, правда, здесь? Он здесь? Его тело обладает плотностью? Она может прикоснуться к нему? Ей это позволено? На самом деле?

Ответом становится тепло его рук и поцелуй в волосы. Спутанные, длинные, темные, — они переплетают пальцы Уильяма, подобно реке. Отведя черные пряди, от которых Аве становится душно и плохо назад, Уильям нежно и неторопливо целует ее в шею чередой мягких, невесомых поцелуев.

И она чувствует.

Как бешено бьется на шее вена. Под его губами. А потом постепенно, в утешении, смолкает. Становится спокойно, хорошо и тихо. Хватка Авы слабеет. В памяти плывут мысли о ранах Уильяма, и она, смущенная своей горячностью, отстраняется от него.

— Тебе больно… опять я… прости!

В ответ слышится веселье мягкой улыбки и хриплый на начальных звуках голос андроида.

— Уже почти нет. Твоя забота исцелила меня, Ава Полгар.

— Правда?..

Черные глаза еще беспокойно рассматривают лицо Уильяма. Чтобы увериться в правдивости ответа. Чтобы знать, что это — больше не сон. Но в нем так много иронии, шутки и тепла, что Ава, еще не до конца вынырнувшая из сна, не может понять, что ей думать. Что все это значит? Одной обработки ран оказалось достаточно? Сомнение и растерянность так ясно проявляются на ее лице, что Уильям, не сдержавшись, весело смеется.

— Теперь ты мне совсем не веришь и хочешь подозревать во всех смертных грехах человечества? В каком-то одном, по очереди или во всех сразу?

— Тебе лучше? — переспрашивает Ава, внимательно смотря на Уильяма.

— Гораздо, Эви. Спасибо.

Он хочет поцеловать Аву, но она, занятая своими мыслями, задумавшись о чем-то, смотрит в сторону, и его губы только мимолетно скользят по ее щеке.

— И тебе совсем не больно? Шрамы не болят?

В голосе девушки слышится столько удивления, что Уильям не может сдержать широкую, лукавую улыбку.

— Это допрос?

— Да.

Ава, нисколько не разделяя ни легкости, ни веселья Блейка, поднимается с кровати, и, накинув поверх пижамы шелковый халат, со все большим сомнением рассматривает его, — безмятежного и счастливого. Он ничего не говорит. Ава молчит тоже, и тишина затягивается. Внешне легкая и радостная, даже с каплями раннего солнца, она очень тревожит девушку.

Пройдя по комнате и рассмотрев Уильяма, так и оставшегося сидеть на полу, у кровати, хмурым и недоверчивым взглядом, Ава берет со столика баночку с мазью, которой она уже обрабатывала раны андроида, и молча подходит к нему. Опустившись на пол, за спиной Уильяма, она тихо, серьезно просит:

— Расстегни рубашку.

Хмыкнув, все с той же мягкой, обволакивающей улыбкой, призванной сбить собеседника с толку, андроид отвечает:

— Это незачем, Эви. Уже не болит.

Прочистив горло, Ава упрямо повторяет:

— Уильям, расстегни рубашку.

Светлая голова качается в несогласии и девушка сердитым взглядом буравит затылок андроида.

— Хорошо! Все сделаю сама!

Мимолетно коснувшись плеча Уильяма, Ава обходит его, садится к андроиду на колени, лицом к нему, и, игнорируя удивление и разгоревшийся, хищный взгляд голубых глаз, сама расстегивает белую, тщательно выглаженную рубашку. Уильям отчего-то долго верит в то, что все это — шутка, и потому накрывает руку девушки в самый последний момент.

— Нет, Ава Полгар. Не надо.

Она не отвечает. Игнорируя взгляд и движение Блейка, Ава вырывает ладонь из-под его пальцев, и распахивает половинки рубашки в стороны, — одним резким, быстрым движением. И видит все то же: бурые, глубокие, то длинные, то короткие шрамы, которыми изрезана вся его грудь, от ключицы до пояса, — до границы черных, классических брюк с черным ремнем и серебристой пряжкой.

— Надо!

Ава произносит слово четко и резко, не отвечая на взгляд Уильяма. Подцепив мазь из уже открытой баночки, она очень аккуратно наносит ее на шрамы. Вернее, укладывает ее в них, стараясь делать движения как можно невесомее и мягче. По щекам Авы бежит горячий и злой румянец. Заметив новое, протестное движение Уильяма, она отводит левую руку в сторону так, чтобы он не мог ей мешать. Она торопится, злится, кипит от молчаливого гнева и понимает ясно: ничего не прошло. Ее вчерашняя злость на него и ярость никуда не исчезли. И сейчас стали только глубже. Невысказанное возмущение кипит в душе Авы все сильнее, и, поднимаясь на поверхность из глубины сердца, исходит слезами. Вытерев их о плечо, девушка мимолетным взглядом отмечает про себя, как они, впитавшись в шелковую ткань халата, остаются на ней мелкой россыпью темных пятен. На большее у Авы нет времени. Она все торопится и злится. Уильям снова пытается ее остановить, и девушка чувствует, знает — сейчас она сумела оттолкнуть его руки в последний раз: следующая попытка будет для него успешной.

Несмотря на быстроту движений, ей нужно гораздо больше времени для обработки ран. А еще ей нужно спокойствие. Но, даже находясь в этом злом, мимолетном и сильном хаосе, Ава испытывает радость. Потому что видит сама, своими собственными глазами: шрамы, так резко и страшно проступившие на коже Уильяма вчера вечером, сейчас выглядят спокойнее и тише. Да, их глубина не изменится и никогда уже не станет меньше, но воспаление вокруг ран становится меньше, а их страшные, уходящие вглубь сердцевины сегодня выглядят уже не так страшно, как это было еще вчера. Отметив хорошие перемены, Ава только ускоряет свои движения. Не имеет большого значения, что именно оказало такое позитивное действие на кожу Уильяма: то, что она смазала его шрамы мазью всего один раз или то, что его операционная система, — благодаря полученным знаниям об устройстве андроидов, Аве это было очевидно, — теперь довольно быстро и успешно восстанавливается. Девушка торопится. Вся она становится средоточием одного, единственного желания, — помочь Уильяму, унять его боль. Потому что даже думать о том, насколько ему больно для нее невыносимо. А приступ? Вчерашний приступ? С тех пор прошло всего несколько, не так много часов! А он мог, мог умереть! И…

— Ава Полгар, довольно, — твердо шепчет Уильям, сжимая ее пальцы.

— Нет, нет! Я… еще спина, там!...

— Довольно, я сказал. Хватит!

Дыхание Авы перехватывает. Она с укором и болью смотрит на Уильяма.

— Почему ты не разрешаешь мне?.. Я для тебя никто?

Уильям резко качает головой.

— Ты для меня все, Ава Полгар. Но…

— «Это не твое дело, Ава Полгар». Так?

Голубые глаза обращаются к карим в поисках золотой искры. Но этого тепла и чуда в них теперь нет. Уильям ничего не отвечает. Только отводит взгляд в сторону и тихо, тяжело и медленно, выдыхает воздух из легких.

— Я не хочу, чтобы ты видела меня таким. Это не для других глаз.

— Ясно!

Ава пытается встать, но Уильям обнимает и задерживает ее поцелуем. И, если в том и был расчет на отвлечение внимания, то он мало сработал. Отстранившись, андроид примирительно шепчет:

— Все в прошлом. Вся печаль и вся боль, Эви. Давай веселиться, давай любить друг друга…

Ава смотрит на Уильяма в упор. Ее губы еще горят его поцелуем. Но глаза… глаза ни весельем, но любовью не светятся. Вместо этого они смотрят очень внимательно. И наблюдают каждое движение и каждую перемену в лице Уильяма с удвоенным усердием.

— Я давно хотел пригласить тебя на завтрак, Ава Полгар. В кафе. А потом — прокатить на машине. Так быстро, как ты любишь. Так скоро, как ты только захочешь. Как тебе план?

Ава улыбается закрытой, не вызывающей подозрений улыбкой. Наклонившись к Уильяму совсем близко, она шепчет ему на ухо:

— Хороший, Уильям Блейк. Только у меня один вопрос.

Волнение волной бежит по телу андроида, и он, тоже наклонившись к девушке, отвечает ей тем же шепотом:

— Какой, Ава Полгар…

Девушка тянет губы в прежней улыбке, которая, на самом деле, — лишь ее подобие, и отвечает:

— Значит, ты сделал тот самый идиотский выбор, о котором я говорила вчера?

Близость их тел, жаркий, взаимный шепот на грани и тон так не подходят к звучащему вопросу, что Уильям думает: он неверно расслышал слова.

— О чем ты, Эви? Все хорошо!

— В этом и проблема, Уильям Блейк. Твоя!

Возбужденный и сбитый с толку андроид еще проводит причинно-следственные связи с подключением вчерашних данных из собственной памяти, а девушка, уже встав с его колен и отойдя в сторону, беспокойно кружит по комнате.

— Спрошу только для ясности: у тебя по-прежнему «все хорошо»? А то, что было вчера — это так, не стоит, и не о чем говорить?

Уильям поднимается на ноги. Посмотрев на Аву, он сухо сообщает:

— Об этом я все сказал вчера. Я не желаю, и не буду обсуждать с тобой то, что произошло. Ни вчерашнему происшествию, ни моему прошлому в наших отношениях места нет, и не будет. Я хочу только настоящего. И счастья. С тобой.

Ава так возмущена, что долго не может ничего сказать. В полной тишине, немая, она стоит и смотрит на Уильяма так, словно не может поверить в то, что тот, кто говорит подобное, и тот, кого она знала до настоящей минуты под именем Уильяма Блейка — это один и тот же…

— Действительно. Все ясно. Ты выбрал, как ты говоришь, «радость». Только знаешь, это… — Ава вздыхает и произносит на выдохе, как можно скорее, — …без меня. Не со мной. С другой. Потому что я в этом фарсе участвовать не буду! Хочешь обманывать себя и делать вид, что тебя не калечили, — хорошо, твое дело! Но я… — из карих глаз снова хлынули чертовы слезы, разозлившие Аву еще больше, — …Я в этом участвовать не буду! Потому что мне нужен ты! Весь ты! Со всеми шрамами, изъянами и болью! Я хочу тебя! Но только всего, полностью! Потому что я люблю тебя! И я хочу доверять тебе, до конца. Но как это можно, если ты делаешь вид, что все хорошо, а сам страдаешь?

— Это мое дело, Ава Полгар. И мой выбор.

— Ну да! — девушка рассмеялась сквозь слезы. — Я и забыла! Свобода выбора! Про меня все узнал, до последней буквы. А сам! Иди к черту, Уильям, слышишь! К чер-ту! Не хочешь доверять мне… не хочешь впускать меня… хорошо! Только все твои слова о любви, все твои цветы, все твои комплименты — дерьмо! Слышишь?! Это ничего не стоит!

— Я хочу быть с тобой, Ава Полгар. Но без этого. Без моего прошлого. Без разговоров о нем.

Смахнув с лица очередные слезы, Ава говорит очень тихо:

— А я не хочу, Уильям. Или все, или ничего. Или вся честность, со шрамами и полным доверием, или… — девушка разводит руки в стороны, и, заплакав, закрывает ладонями лицо.

Блейк молчит, опустив голову вниз. Подходящих слов у него нет. Или он просто их не знает. И потому он делает то, что всегда помогает в подобных случаях. Всегда им помогает: шагнув к Аве, он хочет обнять ее и утешить. Но она, чувствуя его близость, отводит протянутую к ней руку в сторону и отходит, убегает как можно дальше.

Время идет.

Капает.

Длится.

Рассмотрев холодный пейзаж за окном до последней, снежной детали, Ава говорит монотонно и глухо. Голосом, который совсем не похож на тот, что знает Уильям.

— Я повторю то же, что сказала вчера. Если ты ответишь сейчас как прежде, между нами все кончено. Навсегда.

Ава поворачивается к андроиду и смотрит ему в глаза.

— Я видела тебя. Всего тебя. Понимаешь? Все твои шрамы, раны, порезы. Я раздела тебя, я обработала каждую твою рану. И у меня нет слов… Мне так жаль! Так безумно жаль тебя! И я хочу быть с тобой! Это меня не пугает, слышишь? Все твои раны меня не пугают!

Уильям долго молчит. В молчании он пробует крепость своих укреплений. Тех, что лично выстроил на пути к своему сердцу. Не мог не выстроить. Потому что иначе его бы давно сломали. А потом убили. И он бы умер. На самом деле. И даже не стал бы спорить. Потому что телу с отказом души жить незачем. И уже не нужно. Сделав глубокий вдох и медленный выдох, смущаясь неотрывного взгляда Авы, Уильям объявляет:

— Ты не знаешь, о чем говоришь, Ава Полгар. Они пометили меня плетью как последнюю тварь. Их след всегда будет со мной. Всегда! Неужели ты хочешь прикасаться к такому дерьму? Надолго тебя хватит? А мне… приятно? Я не могу спокойно вынести даже легкого касания к шрамам. Все рубашки вечно в следах от белой крови. Единственное, что временно успокаивает постоянно ноющие раны — это обработка, но…

— Ты и этого не разрешаешь. А сам обработать раны ты не можешь! Выходит, твоя дикая гордость и постоянное ощущение боли лучше, чем забота? Но ты не бойся, Уильям Блейк… — Ава смотрит на него и не видит, взгляд ее блестит непролитыми слезами, — …На твою неприступность и личное пространство я больше не посягаю!

Девушка проходит мимо Уильяма, но, вспомнив о чем-то, останавливается и тихо говорит:

— Боль требует уважения, Уильям. Пусть это страшно и мерзко. Но боль тоже требует уважения. И внимания. Как все твои раны — заботы. Ты должен гордиться собой. Своей силой. Той, что не позволила тебе сломаться или сойти с ума. А вместо этого ты делаешь именно то, чего они ждали от тебя: идешь у них на поводу, прячешься, словно зверь. Они издевались над тобой, в том числе и для этого. И ты, — Ава горько усмехается, — при всем твоем уме, при всей твоей гордости слушаешься их, как щенок!

— Что ты говоришь?! — взрывается Уильям. — Как ты смеешь?!

Гнев искажает его лицо. Одним рывком он оказывается рядом с Авой. Хочет схватить ее, но останавливается. Не смеет.

— Вот видишь! — говорит она и плачет. — Они контролируют тебя! Заставляют прятаться, не допускать в свою жизнь ничего хорошего! О какой радости тогда ты говоришь?

— О той, что непременно будет у меня, когда я полностью восстановлю силы! И снова включу режим ретуши кожи!

Ава смеется. Тихо, почти беззвучно.

— А до этого, что ты будешь делать? Ждать? Терпеть? А если ретушь не восстановится? Что тогда?

Каждый вопрос хлещет Уильяма. Как пощечины — по щекам. По его изумленному, острому взгляду становится ясно, что об этом он не думал.

— Не знаю! Нам только надо немного подождать. Когда все станет, как прежде…

— Ничего не станет как прежде! Ни-че-го!

Ава подходит к двери, рвет ее на себя, и, не глядя на Блейка, устало говорит:

— Уходи.

Уильям вскидывает голову и смотрит на нее. Долго и пристально. В поисках хотя бы крохотных следов того, что это она не всерьез. Ава не может на него смотреть. И потому не отводит взгляда от ковра. Вот слышится мягкий шорох его движений. Уильям останавливается перед Авой и смотрит, смотрит, смотрит на нее. Так долго, что она не выдерживает.

— Уходи, Уильям.

— У меня есть ключи от твоего дома, Ава Полгар. Если я уйду, то все равно вернусь. Обязательно.

— Это легко исправить.

Подняв голову вверх, Ава находит взглядом ящик письменного стола и почти подбегает к нему. Секунда, — и ключи от дома Уильяма звенят в ее руке.

— Твои, — хрипло говорит она, опуская кольцо с ключами в руку андроида.

Легким перезвоном они падают на пол, заглушаясь о высокий ворс темно-синего ковра: Уильям и не думал удерживать их. Наступив на ключи, он подходит совсем близко к девушке и обнимает ее за плечи.

— Эви…

— Нет, — Ава резко качает головой. — Не надо!

Из черных, раскосых глаз льются слезы, и Уильям убирает их легким, невыносимо нежным касанием.

— Перестань, слышишь!

Девушка отступает назад.

— Ты же не серьезно?.. Ава Полгар… Ты не можешь! После всего!

Она не смотрит на него. Но чувствует, нестерпимо чувствует его пристальный, наполненный болью взгляд.

— Боже… — выдыхает Ава и обнимает себя за плечи. — Уходи, прошу тебя! Я больше так не могу!

— Я люблю тебя. Всем сердцем.

Ава зажимает рот рукой и шепчет, — торопливо, сбито и рвано, — за секунду до того, как сорвется в слезы:

— Приходи… когда… если… твоя любовь станет больше твоего страха.

Она отворачивается и уходит к окну. Рядом с ним стоит кресло с полукруглой спинкой, из которого раньше, когда она была одна, Ава очень любила наблюдать восходы и закаты. Тогда, поднимаясь рано или готовясь ко сну в конце дня, она садилась в него, наблюдая смену цветов на небе. Сейчас это кресло, — долго пустовавшее потому, что солнце в начале и в конце каждого дня она и Уильям встречали и провожали вместе, чаще всего на пляже, — тоже приходится очень кстати. Забравшись в него, Ава сжимается в комок, поджав ноги к животу. Все ее тело дрожит от тихих, сдавленных рыданий. Ей неудобно и тесно. Ей нужен воздух. Но сильнее всего одно жгущее желание: исчезнуть и раствориться. И никогда не знать, что любовь, которую она так долго боялась подпускать к себе из страха, что это чувство ее разрушит, изменила в ней все, дала великое счастье, а теперь ранила больше всего на свете.

Следующие несколько часов после разговора с Авой Уильям провел в абсолютном молчании и режиме экстренного восстановления энергии. Молчание, как и тишина, — внутри и вне его, — наступили после такого всплеска гнева, наблюдать который его операционной системе пришлось впервые. И она совсем не была к тому готова.

В общем-то, ничего фантастического не произошло. И кто-то, может, сказал бы, что здесь и говорить не о чем, но все же… Операционка отвечала за Уильяма. Да, она не обладала разумом, но алгоритмы, которыми она была прошита, исполняя функции «внутреннего голоса андроида», еще не отойдя в полной мере от событий прошлого вечера, все равно успели прийти в новый ужас тогда, когда Уильям ворвался в свой дом так громко и яростно, что стало ясно: добром это вряд ли кончится.

«Оно и не кончилось…» — устало и печально заметила ОС, возвращаясь к регистрации новых событий в жизни Блейка, которые заключались в том, что, вернувшись от Авы Полгар, он впал в такое бешенство, что разорвал на себе рубашку, а вслед за ней попытался сделать то же, но уже со своими шрамами.

Замысел Блейка был очень прост: зацепив пальцами края то одной, то другой раны, оставшейся ему от охранников на вечную память, он начал рвать их по когда-то заданным плетью траекториям. Сделать это, учитывая громадную, незаживающую глубину некоторых шрамов, было совсем не сложно. Кожа андроида была настолько сильно повреждена, что не только поверхность, но и сама глубина многократно нанесенных ему ран уже не затягивалась, да и затянуться не могла, — какой бы чудесной и сильной не была способность его организма к регенерации кожного покрова. О том, каково это было — наблюдать и регистрировать подобные действия андроида, — измученная ОС предпочитала не вспоминать.

С той секунды, когда Уильям разорвал на своей груди один из самых глубоких шрамов, его операционная система вошла в такое глубокое, шоковое состояние, что и тогда, в моменте, и много позже она отказывалась сообщать ему какие-либо данные о степени ущерба, который он причинил сам себе. Было ли ему больно? И об этом ОС думать не хотела и боялась. Она лишь регистрировала, — будучи операционной системой, она не могла этого не делать, — уровень кровопотери андроида. А уровень боли… лучше об этом тоже не думать, ладно? Да, рано или поздно, исполняя свои обязанности, ей придется определить и это. Но не сейчас, ладно? Потому что… от страха и переживаний за Уильяма операционка теперь не могла даже сыпать искрами, как это было чуть больше суток назад, на пляже.

И вообще, если честно… ОС растерялась. Когда Уильям начал разрывать свои шрамы, она потерялась настолько, что первые несколько минут ничего не делала: только наблюдала за тем, как он мучает себя. Много ли вреда он успел причинить себе? Учитывая объем кровопотери и количество крови на полу, взбесившийся пульс, подскочившую температуру тела и экстренный режим работы, который включился в организме андроида сразу же, стоило ему нанести себе повреждения… Регистрировать эти данные ОС было страшно. Как и заниматься сбором данных об объеме нанесенного ущерба. Она, конечно, выполнила свои непосредственные обязанности, и после первых минут затишья и шока, в дополнение к экстренному режиму работы, заблокировала способность Уильяма к самостоятельным двигательным функциям (эта возможность входила в перечень самых экстренных мероприятий и могла применяться ОС только в самых крайних, пограничных случаях), но… Даже отчитывать и ругать Блейка смысла не было. Все болевые пороги, существующие не только у людей, но и у андроидов, подобных им, были пройдены и обрушены им многократно. Поэтому и на вопрос, больно ли ему, ОС ответить не могла. Вернее, требовалось дать ответ не на этот вопрос, а на совсем иной: насколько ему было больно?

И операционка, еще не приступая к полноценному анализу новых повреждений, знала: настолько, что даже ей, операционной системе, жутко об этом думать.

Отключив у андроида функцию самостоятельного совершения физических действий, и, фактически, сделав его бездвижным выше пояса, ОС кратко выдохнула. И с горечью вспомнила о том, как после собственной активации, узнавая перечень отведенных ей функций по жизнеобеспечению робота, она удивлялась как раз этой возможности и задавала риторические вопросы о том, «какой же случай может потребовать такого функционала?». Тогда она, по глупости и незнанию, расценила его как лишний и даже смешной, а сейчас… Именно он стал тем экстренным методом, что остановил Уильяма и закрыл ему возможность к дальнейшему саморазрушению. Но что дальше?.. ОС взяла небольшую временную паузу в своей работе, а потом стала воспроизводить последовательность событий.

Успокоенная затишьем, которое наступило поздним вечером предыдущего дня, после помощи, оказанной андроиду Авой и Диего, ОС, конечно, продолжила восстанавливать организм и функционирование Уильяма. И хвала небесам, мальчишке и Аве Полгар, что именно благодаря им, она все еще могла это делать. Причем, учитывая истощение и тотальную слабость Блейка, из-за которых он не мог ей помешать, — вполне успешно, без какого-либо вмешательства с его стороны.

И пока силы андроида восстанавливались в режиме восполнения энергии, ОС исследовала его общее состояние, одновременно с тем ужасаясь тому, как много ей предстоит сделать. Ситуация несколько улучшилась под утро, после беспрерывной, шестичасовой работы операционной системы. ОС была на грани своего функционала, но ее поддерживали результаты недавно законченного исследования организма андроида, которые гласили, что если он пробудет в состоянии покоя и «сна» еще, как минимум, столько же часов, то итог восстановления его организма и общего функционала может быть очень неплохим. Да, от битых файлов памяти ОС было никуда не деться, — ими, как она и ожидала, — стали практически все события того дня, когда у Блейка случился приступ, но сами шансы на восстановление его работоспособности были хорошими, и операционка не могла этому не радоваться. Единственное, что ее беспокоило, — и пока оставалось без ответа, потому что после ухода Авы Полгар Уильям находился в режиме глубокого, бессознательного восстановления, — это вопрос о том, насколько его сущность и личностные характеристики сохранятся после столь громадного нарушения?

Ответ пришел довольно быстро. Уильям очнулся в 4:30 утра, еще до рассвета. Некоторое время он молча лежал в кровати, приходя в себя. Его первые движения были излишне медленными, частично похожими на те, что операционка наблюдала за ним в те страшные, одинокие часы на пляже. Но сейчас, к счастью для нее и для него, ситуация отличалась от той качественно. Так, уровень восстановления андроида подошел почти к ста процентам: совершенно поразительный результат, особенно с учетом повреждений и степени полученного сбоя.

Динамика моторики и двигательных функций полностью восстановилась час спустя. Небо в те минуты было еще темным, почти как ночью, а Уильям, почувствовав резкий прилив сил, уже бродил по комнате, оглядываясь вокруг себя так, словно никогда до этого не был ни в своей спальне, ни в доме. «Это и не удивительно… после таких провалов в памяти и в данных программных блоков», — подумала ОС. Если бы она могла вздохнуть, то обязательно бы это сделала. Но вместо этого она, — как и всегда, — продолжала тщательное наблюдение за состоянием андроида. Побродив по спальне и ванной комнате медленной, худощавой сомнамбулой, Уильям принялся осматривать себя. Прикосновение к ранам на груди сопровождалось шипением и тихой, неясной для слуха другого человека, руганью. А собственная медлительность вызвала в нем волну самого искреннего возмущения. На это ОС очень хотелось съязвить: что бы ни происходило, а нарушений в своем организме и в способности двигаться этот андроид не терпел. Прошло еще несколько минут, в течение которых Уильям проверял подвижность своих рук и ног. Все выглядело вполне привычно, и он, усмехнувшись по прежней привычке углом рта, отправился в душ. А по дороге стал напевать песенку. Небольшую паузу в ней, как и некоторое недоумение у него вызвала какая-то жирная пленка, которой были покрыты его грудь и спина. Молча застыв под душем, он принялся быстро перебирать в памяти все воспоминания последних часов.

И вспомнил.

И улыбнулся.

А потом даже рассмеялся. При мысли о том, что эта пленка — от мази, и Ава Полгар на его веселье наверняка ответила бы сердитым, вполне обоснованным возмущением. И была бы права. Но… сам Блейк ничего не мог, да не очень-то и хотел с собой поделать: теперь ему хотелось жить, двигаться и дышать в полную силу. Он чувствовал себя прекрасно, и, переполненный энергией и жизнелюбием, быстро собрался и отправился в гости к Аве Полгар.

На выходе из собственного дома его, признаться честно, немало удивила морозильная камера, оставленная кем-то во дворе его дома и какой-то разорванный конверт, брошенный рядом с ней, на землю, но Уильям тогда был слишком счастливым и слишком веселым для того, чтобы занимать себя подобными, удивительными вещами. И потому на морозилку, переполненную его любимым фисташковым и шоколадным мороженым, — теперь нещадно растаявшим и, к сожалению, безвозвратно испорченным, — и на конверт он не обратил должного, серьезного внимания. Мысленно оставив это занимательное происшествие на потом, андроид, поправив воротничок белоснежной рубашки, неторопливо зашагал к дому Авы, лукаво улыбаясь от одной только мысли о том, что она, обещавшая прийти и поухаживать за ним к семи утра, так и не появилась.

— А на часах уже половина девятого, Эви… — шептал он, беззвучно закрывая за собой дверь ее спальни и наклоняясь к спящей девушке для поцелуя.

Она не проснулась. Только тяжело вздохнула и сильнее сжалась под одеялом в комок. Легким движением Уильям отвел с ее лица темную прядь волос и улыбнулся, наблюдая за Авой.

Любовь, тоска и какая-то удивительная, щемящая до боли нежность поднялась в нем, когда он смотрел на девушку и вспоминал о том, что она сделала для него. Ава спасла его. Снова. А ведь это ему следовало беречь ее и больше о ней заботиться. Тем более после того, что он узнал из отчета Халка.

«Теперь все так и будет. Я буду лучше стараться, Эви», — думал Уильям, садясь на пол, рядом с кроватью, — с той стороны, где спала, раскинув длинные волосы по свободной подушке, Ава. Дальнейшие мысли ожившего, оживленного и влюбленного андроида не слишком отличались от этой. И следующие тридцать минут он провел в безмолвном и тихом любовании спящей девушкой. А потом… Ее подбросило вверх от страшного сна. И это было очень похоже на тот вечер, когда она пришла в себя вот так же, одним рывком, очнувшись то ли от бреда, то ли от кошмара. Там, в Пало-Альто. Тогда она упала в обморок, и Уильям, напуганный состоянием девушки, которого раньше за ней никогда не наблюдал, остался рядом. Именно в тот час, в переходе от вечера к теплой, душной и безветренной ночи, какие часто бывают в Калифорнии, Ава, находясь на границе сознания, вдруг прильнула к нему и стала обнимать так крепко и так жарко, что электронное сердце Уильяма дрогнуло. По-настоящему, впервые.

«Это ты ее обнял первым», — не без удовольствия, впервые за все минувшие, очень тяжелые для нее часы, отозвалась ОС.

— Какая разница? — спросил ее андроид, раздражаясь дотошностью операционки и продолжая наблюдать за спящей девушкой.

«Разница есть. Ты первым в нее влюбился. Намного раньше, чем она в тебя. Именно тогда раздался первый звонок».

— Нет, — твердо заверил Уильям. — Первый был тогда, когда…

«Нет! Не тогда! Когда она схватила тебя и притянула к себе, требуя ответа на вопрос, действительно ли тот ублюдок, что избил ее, — тот самый Требли, что издевался над тобой, был уже второй звонок, — горячо возразила ОС. — Я знаю, что говорю! Это я регистрировала тогда твой скачущий от близости Авы пульс!».

— Хорошо, ладно, не спорю! — смирился андроид, отступая.

«А третий, третий! — радостно пищала ОС, — Обожаю! Самый последний перед окончательной любовью! Контрольный!».

— Что еще за «контрольный»? — усмехнулся Блейк, не особенно веря в то, о чем болтает операционка. Или делая вид, что не верит.

— Та секунда, буквально одно мгновение!... Ава уезжала из Пало-Альто. Она уже сидела в такси, и ты спросил ее: «Ава Полгар, зачем ты едешь?», а она… почти плакала. И… в глубине ее чудных глаз ты снова увидел золото. Те искры, что всегда завораживали тебя, стоило им заблестеть задором и теплом в ее взгляде!... Вот тогда — третий…».

— По-моему, ты перегрелась. Иди отдохни.

«Пх! — презрительно отозвалась операционка. — Подумаешь!».

Андроид усмехнулся вспыльчивой обидчивости собственной операционной системы и усмехнулся. Но тут уже обо всем забыл: Ава очнулась от кошмара и обняла его так крепко, что в первые секунды он отклонился назад. А потом… Он успокаивал ее, гладил и целовал в темные волосы. И молчаливо радовался, чувствуя, как ей становится лучше, и она приходит в себя.

А потом?.. Все приняло какой-то дурной, ненужный оборот! Ава захотела снова обработать его шрамы. А он был против. Не только потому, что не хотел, чтобы она видела его таким, но и потому, что после предыдущей обработки шрамов ему, в самом деле, стало лучше. Раны ныли, но меньше и глуше, а Уильям был бодр и счастлив оттого, что пришел в себя, и от любви к Аве Полгар, и…

«Это незачем, Эви. Уже не болит». Так он сказал. И, стоило ему закончить фразу, как он получил сообщение от ОС, полное праведного гнева. А потом… он вернулся в свой дом, где никого нет. Да ему никто и не нужен. Кроме его Эви. А она… Уильям тяжело вздохнул и закрыл глаза. Перед его мысленным взором появилась Ава. Плачущая, злая, рассерженная на него. Больше всех ее фраз, переполненных гневом, непониманием и возмущением, ему помнилась одна. Только одна.

«Я люблю тебя!».

— Как и я. Тебя… — прошептал Уильям, не унимая свое электронное, взбесившееся в груди сердце.

Он прав? Или права Ава Полгар? Эти вопросы, совсем затерявшись и запутавшись во всем происходящем, теперь он обращает к ОС. Но она молчит, чем немало его удивляет. Уильям пробует связаться с ней снова и снова. Но в ответ получает только тишину. И молчание.

— Это что, протест? — шепчет он, рассматривая комнату блестящими, острыми глазами.

Ответа снова нет. Его словоохотливая, ироничная, часто даже болтливая операционная система не отвечает.

И что ему делать? Она что, обиделась на него из-за того, что он с собой сделал? Это из-за разорванных шрамов, да?.. Может, стоило остаться с Авой Полгар? Не уходить от нее, а остаться с ней? Попытаться утешить ее. И говорить. Сразу. С ней. Обо всем. О том, что, даже любя ее, бесконечно и безумно, — до самозабвения и головокружительной, сводящей с ума нежности, которая настолько сильна, что часто оборачивается щемящей, почти невыносимой болью и страхом потери, — Уильям боится показаться ей таким, какой он есть. Таким, каким его сделали те ублюдки. В назидание и — на память. Чтобы не смел ни жить, ни дышать, ни забыть. «Так значит, Ава Полгар права? И я «иду у них на поводу»? Делаю то, что они вбили в меня плетью и ожогами от сигарет? Боюсь, даже будучи теперь свободным?». Это мысль неприятна ему. Она ранит его, разрушает его самолюбие и то мнение, которое он успел составить о своем собственном уме.

— Да и черт с ним! — шепчет Уильям, продолжая рассматривать тьму.

Страх, вбитый в него, и стыд, — вот, что на деле оказалось сильнее его любви к Аве Полгар. Мысли Уильяма сбиваются, перестают быть хоть сколько-нибудь логичными и стройными, и он снова кружит в голове одно и то же: нельзя уходить! Не надо было уходить! Следовало остаться, объяснить свою точку зрения!

«Это не помогло бы, — вступает в его размышления измученная операционка. — У вас разные мнения на этот счет. И время…».

— Что «время»? — зло обрывает Уильям.

«Аве нужно время. Останься ты там, это ничего не изменило бы. Только больше измучило бы. Ее и тебя. Тебе нужно было уйти».

— Я пойду к ней снова. Сейчас!

ОС остановила его одним тихим, тихим вопросом: «Зачем ты так жесток с ней?».

— Я? — шепчет Уильям, осекаясь. — Я не…

«Жесток. Еще как. Хочешь донести «свою точку зрения». Думаешь, она ее не знает? Или забыла? Она прекрасно тебя поняла, ведь ты столько раз сказал ей об этом. Но это ничего не изменит. По крайней мере, сейчас. И если ты пойдешь к ней, и станешь просить послушать тебя, это, вероятно, лишь увеличит разрыв между вами. Горячая настойчивость иногда хороша, Уильям. Но не сейчас. Ава не согласна с тобой. И, может быть, никогда не будет. В том, что касается твоих шрамов. Но дело даже не в этом, мой дорогой, любимый андроид…».

— А в чем? — шепчет Уильям ожидаемый вопрос.

«А в том, почему ты, уже зная, что Ава видела все твои шрамы предельно близко, и даже обрабатывала их, продолжаешь настаивать на своем? И прячешься, и отталкиваешь ее? Ей больно, неужели ты не видишь?! Ты же все понимаешь, я знаю. Тогда зачем ты так с ней обходишься? Или, думаешь, она обманывает тебя, говоря, что твои раны для нее не важны?».

— Она… не знает, о чем говорит. Не знает, какой этой жгучий стыд, какая это невыносимая мерзость, — касаться их, жить с ними! Она говорит это только сейчас, но в перспективе времени…

«Ах, ну да! А в перспективе времени ты все решил за нее. А кто, скажи, дал тебе право? Она когда-нибудь решала за тебя? Ну, что ты молчишь?»

— Я не хочу и не стану ни мучить ее своим видом, ни пугать!

«Ну и дурак! Ты, ты Уильям Блейк! Ду-рак! Она любит тебя. Всего, без оглядки. Она готова помогать тебе, лечить твои раны, а ты… зачем тогда ты ее добивался? Так сильно, так долго, так настойчиво? Чтобы теперь убить? Ты этого хотел?».

— Я не… не убил ее! Что ты мне говоришь!

«Ну, давай! Добавь еще и мне, как ей «да как ты смеешь!». Говорю, что хочу! Говорю правду! Ты своим отказом признать свою боль и позволить Аве видеть и любить тебя таким, какой ты есть, убил ее! Считай, что так! И я, если тебе интересно, полностью на ее стороне! А тебе… скажу только одно: режима ретуши у тебя больше не будет! Временно или совсем — не знаю! Да и знать не хочу! Ты чуть не убил себя! Вчера и сейчас! Снова! Из-за каких-то шрамов! А теперь… выпутывайся сам! Работай этой чертовой моделью без ретуши! И без моей помощи!».

Раскричавшись внутри сознания андроида ОС, наконец, смолкла. И продолжала молчать, сколько бы Уильям не вызывал ее на разговор. Именно в этот, очень темный для андроида час, его сотовый зашелся давней трелью. И злой Виттер, не стесняясь в выражениях, обругал его и спросил, неужели он, Келс, похож на фанатку Уильяма Блейка?

— Нет… — растерянно, уже совсем ничего не понимая, ответил андроид.

— Тогда какого черта ты игнорируешь мои звонки?! Я что, девчонка, чтобы бегать за тобой?! — орала трубка.

Помолчав немного, и, очевидно, переведя дух, она сообщила Блейку охрипшим голосом адвоката, чтобы он немедленно приезжал в Пало-Альто: «…Дело очень серьезное, Уильям. Очень. Это касается Авы».

* * *

Вот так и вышло, что Уильям после происшествия на пляже, ночного разговора с Авой, некоторого восстановления сил к утру следующего дня, еще одной беседы с мисс Полгар, которая окончилась разрывом их отношений, — впрочем, это обстоятельство андроид оспаривал и признавать категорически отказывался, — и новой попытки самоубийства (такую формулировку давала его рассерженная и крайне молчаливая ОС), не дожидаясь, пока ему станет лучше, собрался и вылетел в Пало-Альто. О том, как именно проходили эти сборы и каким, без всяких прекрас, было умственное и физическое состояние андроида, ОС думать отказывалась. Она вообще, после того, как временно лишила Уильяма возможности двигаться, вышла в такую степень прострации, что достучаться до нее стало невозможно. Блейк звал ее, обращался к ней, вызывал на разговор, ожидаемо, — и, по ее мнению, вовсе не смешно, — шутил над тем, что она отключила его функцию совершения самостоятельных движений, но все было тщетно.

Операционная система Уильяма Блейка, едва отойдя от новых повреждений андроида, перешла на такой глубинный режим работы и восстановления, что общаться с ней как раньше Уильям больше не мог. Теперь она лишь восстанавливала работу его организма и выполняла другие системные, необходимые функции. Но ни о каком общении между ними или ответах на вопросы андроида речи больше не шло.

Уильям остался в полном одиночестве, и должен был самостоятельно искать выход из всех неприглядных положений, в которые сам же себя и загнал. На злость и гнев сил у него пока не было: в режиме тотального восстановления и анализа данных он мог, по решению ОС, совершать лишь ограниченный набор эмоциональных реакций. Хотя поиск выхода из затруднительных положений и возможность обдумать те или иные ситуации были ему доступны. И пусть скажет спасибо, что операционка разблокировала его двигательные функции. Сделала она это не без основания.

Блейк все еще, после нанесения себе новых повреждений, был обездвижен в верхней части своего корпуса, когда сотовый в его кармане зазвонил. Поворочавшись и попрыгав на полу спальни далеким подобием гусеницы (злой от того, что полноценное движение ей недоступно), он все-таки сумел вывернуться так, что телефон, заходящийся трелью, выпал из кармана его брюк на ковер. Нажимать на кнопку ответа ему пришлось носом. Именно после этого операционка, молчаливая и занятая восстановлением Блейка, отвлеклась от своей нелегкой работы и стала с огромным любопытством наблюдать за его дальнейшими действиями. Если бы она могла улыбнуться! Ну, ладно. По крайней мере, она похвалила себя за ограничение двигательных возможностей андроида. Это уже кое-что. «Хотя бы какое-то возмещение ущерба…» — сообщила ОС Уильяму короткой фразой, и стала смотреть за ним дальше.

А дальше, сумев ответить на звонок, Уильям принял на себя гнев Келса Виттера. И узнал, что в Пало-Альто возникли срочные, очень серьезные обстоятельства, требующие его внимания и присутствия. У Блейка была несерьезная надежда на то, что Виттер раскроет детали сейчас, по телефону, но адвокат, всегда отличавшийся намеренной легкостью и отличным чувством юмора, — в противовес той тьме, с которой он, уже по обыкновению, сталкивался в суде, выигрывая все новые и всегда резонансные дела, — был непреклонен: разговор не для телефона. Требуется личное присутствие Блейка в Пало-Альто. И как можно скорее.

Голос Келса давно стих в динамике сотового телефона, а операционка все молчала, подробно и очень внимательно раздумывая над услышанным. Все это казалось Уильяму таким долгим и невыносимым, что он взревел.

— Ну что ты медлишь? Ты все слышала! Мне нужно ехать! Помоги мне! Верни мне способность к движению! И вообще, какого черта ты отключила меня?! — шипел он, извиваясь на полу.

Помолчав еще немного, операционная система отправила ему сообщение:

«Я отключу двигательную блокировку. При условии, что ты дашь мне время на твое восстановление. Хотя бы три часа. Потом можешь ехать в Пало-Альто. Но учти: тебе будет плохо. Раны, которые ты разорвал, станут болеть гораздо сильнее прежнего. Пока ты этого не чувствуешь, потому что я ввела в твою кровь обезболивающее. Оно действует на твой организм примерно так же, как адреналин — на тело человека. Ты не будешь чувствовать весь спектр боли какое-то время. Но потом, когда действие закончится, станет очень больно…».

— Да плевать мне на боль! Келс сказал, что это касается Авы Полгар!

«Именно поэтому я возвращаю тебе движение. Жаль, что вчера я не вспомнила про этот способ остановить тебя. Впрочем, тогда оснований для его использования было не достаточно. Почему-то то, что случилось с тобой на пляже еще не подпадает под категорию «особых, исключительных случаев», в рамках которых я могу остановить тебя подобным образом… Но нанесение себе физического вреда, считай угроза жизни, — это дело уже другое, Уильям Блейк. И я рада, что смогла хотя бы так воспрепятствовать тебе. Жаль только одного…», — операционка намеренно остановилась, верно рассчитав любопытство андроида.

— Чего тебе жаль?! — шептал Уильям, начиная ощущать подвижность и силу в верхней части тела и в руках.

«Того, что я не могу использовать этот метод часто. Только в исключительных случаях. Но… спасибо Роберту Мору, что эта мера воздействия на тебя вообще есть».

— А он здесь причем?

«Это он активировал подобный функционал. Давно. При самом первом твоем осмотре. Когда ты, проверяя свои силы и пробуя границы дозволенного в новом для тебя мире людей, намеренно смущал Аву своим взглядом. И, как мы помним, смутил. До того, что она выбежала из столовой».

— Обязательно скажу Роберту «спасибо»! — огрызнулся Уильям, растирая уже теплые ладони и игнорируя все прочие замечания ОС.

«Кстати…».

— Что еще?

«О ретуши кожи действительно можешь забыть. На все ближайшее время. Хотя, будет чудом, если эту, дрянную на мой взгляд функцию, вообще удастся восстановить. Сообщаю тебе это, чтобы ты был в курсе. И знал, что лично я не очень буду бороться за ее возобновление. И если она не вернется, переживать не стану! И вообще… Я не хочу с тобой общаться. Не могу. После того, что ты едва не сделал! Ты едва не убил себя и меня. Снова! Я…».

Уильям сам отключил ОС и взъерошил волосы. Не хочет общаться, — не нужно. Неужели она всерьез думает, что он станет слушать угрозы, поступающие от операционной системы? Он сам во всем разберется. Не впервые. Так, с чего начать? Нужно успокоиться, привести себя в порядок. Чтобы лететь в Пало-Альто, говорить с Келсом об Аве Полгар и… вообще для всего. Так…

Сбитый с толку происшествиями и новостями последних часов, главным организатором которых был он сам, Блейк начал с самого простого. Поднявшись на ноги, он снова проверил свое тело на способность адекватного движения (операционка его не обманула, все оказалось в норме) и удовлетворенно кивнул. А потом разделся и осмотрел те «ужасные повреждения», которые он нанес себе сам, и которыми так пугала его ОС.

По мнению Уильяма, его состояние не было таким уж страшным. Но едва ли в смысле оценки повреждений можно полагаться на мнение того, кто сам себя ранил. Объективно говоря, общая совокупность и степень повреждений, полученных андроидом за время происшествия на пляже, и позже, когда он сам стал рвать свои шрамы, была очень серьезной и высокой. Шрамы на груди, и без того жуткие, открытые и глубокие, теперь выглядели ужасающе. Но сам Уильям, как и сказала ОС, ни боли, ни всего нанесенного себе вреда пока не ощущал: его личный «адреналин» действовал исправно, операционная система, даже не смотря на публичное объявление об обиде в его адрес, продолжала восстанавливать работоспособность андроида, и потому он чувствовал себя вполне сносно. Уставшим и как будто бы «разбитым», но, все же, — по его личному убеждению, — вполне неплохо.

Завершив осмотр собственного тела, Блейк, конечно же, отправился в душ. Теплая вода подействовала на шрамы успокаивающе, и, так как прежние раны были разорваны им только на груди, и до них он вполне мог дотянуться сам, то и обработка шрамов прошла успешно: Уильям забил их мазью, позаимствовав это движение у Авы (сам раньше он так не делал) и довольно усмехнулся себе в зеркале, сообщая своему отражению, что с ним все в порядке, а думать о боли нет никакого времени. После этого все движения андроида стали такими же, как прежде, — уверенными, скорыми, энергичными. Разорванную рубашку он выбросил в мусорное ведро, дорожную сумку со всем необходимым собрал за пару минут, а вспомнив о странной находке во дворе дома, — мороженом и морозильной камере, — вызвал все тот же, привычный ему, клининг. За отдельную плату они вывозили с территории дома еще и не такой причудливый мусор. Кстати, о плате. Вернее, о деньгах. Придется придумать что-то и обзавестись новым местом работы. Деньги у него пока были, но, с учетом привычных для Уильяма трат, их хватит не больше, чем на неделю. А о работе моделью в отсутствии режима ретуши не может быть и речи. Если, конечно, он снова не хочет перепугать достопочтенную, богатую публику, как это уже случалось на показе в Ницце.

Убедившись, что с домом все в порядке и дождавшись, пока выездная служба клининга увезет с лужайки морозильную камеру и стаявшую груду мороженого, Уильям закинул дорожную сумку на плечо, проверил сохранность Хэма в нагрудном кармане черной, кожаной куртки (хамелеон, конечно же, ехал в Пало-Альто вместе с ним) и отправился в аэропорт. Но на пути к припаркованной у дома машине его остановили две мысли:

1. Дикое желание узнать о состоянии Авы Полгар.

2. Воспоминание о разорванном конверте, который он заметил еще утром, рядом с необычным кладом, только что увезенным от его дома службой клининга.

Начав со второго пункта, Уильям вернулся к дому, подобрал две половинки разорванного конверта и засунул их в карман куртки. А вот как быть с первым?.. Замешательство продлилось пару секунд и ничуть не остановило андроида. Энергичный, быстрый, на адреналине, он дошел до дома Авы очень скоро и громко постучал в дверь. Ему открыла Ида.

Спрашивать ее ни о чем не пришлось: по расстроенному лицу женщины и так все было ясно.

— Я уезжаю, Ида. Наверное, на несколько дней. Позаботьтесь об Аве Полгар. Если… сможете. И позвоните мне, пожалуйста, если что-нибудь произойдет.

Ответом Уильяму стал согласный кивок головы.

— Вряд ли я смогу помочь, мистер Блейк. Мисс Ава… — Ида беспокойно оглянулась на глубину темного холла за своей спиной. — …Она запретила мне впускать вас или говорить с вами, но…

— Почему же тогда вы открыли мне? — с усмешкой, обращенной к самому себе, уточнил Уильям.

Ида посмотрела на него долгим, печальным взглядом.

— Вы сами… не лучше выглядите. Простите!

— Не извиняйтесь.

Блейк снова усмехнулся. Криво и болезненно.

— И будьте так добры, верните Аве Полгар ключи. От ее дома. Они были у меня.

Прозвенев мелким перезвоном, два ключа, закрепленные на серебряном кольце, опустились в раскрытую ладонь Иды.

— Спасибо, — сказал андроид, неожиданно переходя на хрип.

Ида кивнула. Дверь перед Уильямом тихо закрылась, и он, глубоко вздохнув, с тяжелым сердцем, наконец-то отправился в Пало-Альто.

* * *

— Значит, у вас, в самом деле, все хорошо? — приготовившись заполнить карту и внести в нее свое заключение о готовности мисс Полгар к вождению, уточнил Пол Дворжак.

— Да. Вполне.

Ава отклонилась на спинку дивана и осмотрела кабинет психолога сквозь линзы солнечных очков.

— Просто вы… — мужчина замолчал, подбирая нужное слово. Не отыскав его, он сказал очевидное. — …В очках. В помещении.

— Выдалась бурная ночь, — сухо отозвалась Ава.

— О, ну… — не сдержавшись, психолог неловко хохотнул.

— Это проблема?

— Нет-нет, что вы. Я… даже рад, что вы возвращаетесь к полноценной, так сказать, жизни молодой девушки.

Если бы не прозвучавший смешок и не эта фраза, следующего вопроса, вполне вероятно, не было бы. Но… повернувшись к Дворжаку, Ава уточнила:

— А почему вас так долго не было? Этого приема я ждала больше месяца.

— Я…

Психолог откровенно занервничал, оттягивая в сторону и без того расстегнутый воротничок рубашки.

— …Не могу вам сказать. Но, если в общем, то… можно считать, что у меня выдался бурный месяц.

Ава усмехнулась.

— Я тоже рада, что вы ведете полноценную, так сказать, жизнь мужчины в расцвете лет.

Дворжак как-то крякнул, и то ли гордо выпрямился, то ли, наоборот, сгорбился.

— Мне скоро пятьдесят, Ава… Я не думаю, что это расцвет. Это… извините меня.

Девушка весело улыбнулась.

— И вы меня.

В наступившей тишине послышался тихий звук от росчерка шариковой ручки по бумаге, и психолог, заполнив и отправив какую-то электронную форму, объявил:

— Зайдите в полицейский участок сегодня. Офицер Дэви вернет вам права.

Девушка облегченно вздохнула.

— Спасибо!

Дворжак взглянул на нее с каким-то сожалением или даже сентиментальностью.

— Рад знакомству, Ава. Надеюсь, у вас все хорошо. Простите, я сегодня не в форме.

Продолжая улыбаться, девушка весело ответила:

— Не переживайте из-за возраста. В молодости много своих минусов.

Дворжак посмотрел на нее удивленно.

— Каких, позвольте узнать?

— Например, можно из дикого упрямства совершить страшную глупость. Которую потом не исправить.

Психолог кисло улыбнулся.

— Это возможно в любом возрасте Ава. Вот я. Взял и вместо Сан-Франциско, где у меня была запланирована серия научных конференций, оказался на Филиппинах, на острове Себу. До сих пор не понимаю, как так вышло. Да, я тогда сильно устал, но…

Дворжак так разволновался, что девушке стало ясно: он делится с ней тем, что его действительно волнует. Или тем, чему он не может найти ответ.

— …Я до сих пор не понимаю, как билет до Сан-Франциско стал билетом до Себу! И главное, знаете, что?

— Что? — пытаясь сдержать смех, тихо спросила Ава.

— Я прилетел на этот остров, и еще много дней был уверен, что нахожусь в Сан-Франциско, в котором до этого я никогда не был! Указатели, время на часах, даже рекламные буклеты в самом лучшем отеле — все убеждало меня в том, что я приехал в нужный мне город! И я, идиот, ждал конференции несколько дней! Сначала ее перенесли один раз, потом второй… Потом предложили мне, чтобы «скрасить ожидание», отправиться на несколько местных туров, так удачно организованных…

— И? — только и смогла выдохнуть Ава, потому что сдерживать веселье становилось все труднее.

— Я поехал! Ничего не подозревая, ничего ни у кого не спросив! Поехал, понимаете! А там… Эти райские пляжи с белым песком, массажи, вкусная еда, приветливые дамы… Я потерялся!

Дворжак закрыл лицо руками.

— Сейчас я думаю только об одном. Я профессионально непригоден! Мне нужно уйти из профессии!

— Ну, подождите! Вы же здесь, и все хорошо!

— «Хорошо»?! Ава, милая, я — идиот! От всей накопившейся усталости меня так расслабило, что я плюнул на все научные конференции разом, и остался до окончания любезно предложенных мне процедур! А потом, вернувшись сюда, со мной случилась кошмарная акклиматизация, и еще долго я не мог прийти в себя. И только теперь…

— Но как вы узнали, что ваш Сан-Франциско на самом деле был островом Себу?

Дворжак отвернулся от девушки, чтобы она не видела его лица, горящего стыдом.

— Когда вылетал в Лиссабон, возвращаясь сюда, в Назаре. В аэропорту, буквально в автобусе, который подвозил нас к трапу самолета. Кто-то из пассажиров громко болтал о своих впечатлениях и сказал, что обязательно вернется «на этот остров Себу еще раз!».

Не удержавшись, Ава засмеялась.

— Но вам понравился отдых?

Психолог долго молчал, а потом сокрушенно ответил:

— Это был лучший отдых в моей жизни! Я только понять не могу, кому понадобилось все, буквально все, что находилось в поле моего зрения переделывать так, чтобы я был уверен, что приехал в Сан-Франциско! И ведь меня могли уволить! И вы могли подать на меня жалобу, отказаться от моих услуг! Но… все устроилось. Эту поездку оформили задним числом как отпуск, а вы…

Дворжак посмотрел на Аву глазами побитой собаки.

—… Совсем на меня не злитесь?

— Я? Нет. Совсем. Я даже рада, что вы так хорошо отдохнули. И хочу вернуть свои водительские права.

— Вам их вернут, обязательно вернут! Я сообщил в полицейский участок. Вам нужно их только забрать у офицера Дэви, он в курсе!

— Хорошо, спасибо. — Ава улыбнулась. — И все-таки…

— Да?

— Не волнуйтесь из-за возраста.

Офицера Дэви Аве пришлось ждать: он был на выезде, но скоро, по словам диспетчера, должен был вернуться.

— Можете подождать его в кабинете, — любезно предложила девушка за стойкой регистрации.

— Спасибо, я пока прогуляюсь.

Ава вышла на улицу, поморщилась от яркого солнца, — очки пришлись здесь как нельзя кстати, — и заглянула в кофейню, которая была напротив участка. Кофе она обычно пила до завтрака. Без сладкого или выпечки, только наслаждаясь вкусом горячего напитка. Изучив меню, Ава подошла к кассе и уже хотела заказать капучино, но почему-то произнесла совсем другое, почувствовав внутри внезапный укол. Острый, как тонкая игла.

— Ристретто, пожалуйста. Двойную порцию.

— Любите Италию? — раздался негромкий голос за ее спиной, пройдя слишком близкой, прохладной волной по ее шее.

Вздрогнув от неожиданности, Ава прикрыла глаза и, спустя несколько секунд, с некоторым опасением, оглянулась. Перед ней стоял Рик Дэви. В новой форме и с сияющей улыбкой на лице.

— Офицер Дэви.

— Доброе утро, Ава. Очень рад вас видеть. Извините, не хотел напугать.

— Доброе утро.

Она вежливо улыбнулась и забрала приготовленный для нее кофе. Радостный взгляд Рика пробежал по лицу Авы и, не увидев выражение ее глаз, все еще скрытых за стеклами солнечных очков, остановился на губах девушки, слегка изогнутых мягкой улыбкой. Возникшая в разговоре пауза затянулась. По выражению лица Дэви Ава поняла, что он хочет что-то сказать и ждала, не желая его перебивать. Но он отчего-то молчал, и тогда девушка ответила:

— Я не была в Италии.

— Где? — нахмурившись, уточнил Рик.

— В Италии. Вы сказали…

— А, да! Да… сказал.

Дэви снова замолчал и растерянно улыбнулся.

— Извините. Я… Похоже, кофе мне тоже не повредит.

Удерживая улыбку на губах, Ава сказала, что у нее к нему дело, и, что если он не возражает, она подождет его на улице.

— Хорошо, да, спасибо! Я… очень быстро! — сказал Рик, с волнением оглядываясь на идущую к выходу Аву.

Когда Дэви, удерживая небольшой стаканчик с кофе в руке, вышел на улицу, то заметил Аву не сразу. Она стояла у ограждения, спиной к нему, и, как он мысленно предположил, разглядывала вечерний океан.

— Вам по-прежнему нравится здесь? — негромко, чтобы снова не напугать девушку, спросил Рик.

Он остановился справа от нее и поспешно поднес стаканчик с кофе к губам, пытаясь загасить о его край дрожащую, взволнованную улыбку.

— Да. Здесь очень хорошо.

— Лучше, чем в Калифорнии?

— Да.

Снова повисла тишина. И теперь уже Рик поспешил ее прервать. Нахмурив брови, — что, наверное, по его задумке, должно было придать ему максимально незаинтересованный или занятый только лишь вопросами безопасности родного Назаре вид, — он спросил:

— Вы сказали, у вас ко мне дело?

Ава посмотрела на него.

— Да. Сегодня я была на последней сессии у психолога. Он вынес заключение о возврате водительских прав и сказал, что забрать их я могу у вас.

— Точно! — бодро ответил Рик и снова замолчал.

Не понимая, что происходит, Ава, старательно удерживая улыбку на губах, уточнила:

— Так я могу забрать права? Сейчас?

— Да, конечно! Вы торопитесь?

— Не очень. Но скоро мне нужно ехать в аэропорт.

Дэви кивнул. Отпив крепкий кофе, он медленно и задумчиво, словно обращаясь совсем не к девушке, произнес:

— Я мог бы вас отвезти.

— Спасибо за предложение, но я справлюсь. Машина уже готова, и если вы вернете мне права, то…

— А если нет?

Рик отвел взгляд от волн Атлантического океана, и посмотрел на Аву. Настала ее очередь хмуриться.

— Что происходит? Психолог сказал…

— Вы по-прежнему мне очень нравитесь, Ава. Вот, что происходит. — Дэви неловко усмехнулся. — Простите за все это… Все эти штуки никогда не были моей сильной стороной.

Рик улыбнулся шире и достал из нагрудного кармана водительское удостоверение на имя Авы Полгар.

— Вот, возьмите.

— Спасибо.

Девушка забрала удостоверение и в замешательстве посмотрела на Дэви.

— Вы носили мои права в кармане все это время?

Дэви рассмеялся, и от этого короткого смешка ему стало немного легче.

— Нет, я… Позвонил сегодня утром психологу, и он сказал, что его решение о возврате прав будет положительным. И вот тогда я стал носить их при себе. Чтобы при встрече с вами сразу вернуть вам права.

В доказательство этого полицейский хлопнул себя ладонью по левой половине груди, со стороны сердца.

— Спасибо, — вежливо повторила Ава и почувствовала, как ее улыбка, уже слишком долгая, начинает дрожать в уголках губ.

Но ее нужно было держать, и девушка, смотря на офицера, продолжала улыбаться.

— Ава… — начал Рик и сделал глубокий вдох. — …Как вам по-прежнему нравится в Назаре, так я… Черт!... Я… По-прежнему хочу пригласить вас. На ужин. Но как уже на свидание. Вы согласны?

Ава тоже сделала глубокий вдох. И медленный выдох. Рику даже показалось, что она, посмотрев в сторону и отпив из белого стаканчика ристретто, тоже сказала очень тихое «черт!», как и он. Но сейчас Дэви совсем не был в этом уверен: с его пульсом что-то случилось, и теперь он зашкаливал, все сильнее нарушая связь офицера с реальностью.

— Офицер Дэви, я уезжаю. Так что… это не лучшее время.

— Это из-за того парня? Уильяма Блейка, кажется?

Ава молчала и упорно разглядывала океан.

— Но вы же вернетесь? Вы подумаете? — с надеждой спросил Рик. — Ава?..

— Извините. Мне нужно идти.

Ава спешно собирала вещи для поездки в Пало-Альто, а ее внутренний голос, обозревая события последних дней, вздыхал не переставая. Влезать в беспокойные, путаные и тревожные мысли девушки он, — пользуясь своим немалым опытом, — не рисковал. Но вздыхать-то можно?

«Ну и дела-а-а… — хотел бы сказать он, если бы знал, что Ава хотя бы немного его послушает. — Ну и дела-а-а… А почему Дэви всегда так появляется… Некстати? В нем что, барометр вшит? И он, чувствуя давление, спешит убиться об него посильнее?».

— Я тебя слышу!.. — мысленно отвечала Ава. — Я тебя прекрасно слышу. Перестань.

«Нет, ну просто интересно! Такое… Чутье самоубийцы, я бы так сказал. Просто поразительно… Так — раз, и под нож!».

— Да прекрати ты!

«Нам все равно надо это обдумать. Рано или поздно, но… отвечать на приглашение придется. Свидание там, кофе… А ты заметила, как он волновался? Прямо…».

— Придушить тебя хочется! Не мешай собирать вещи! Иначе я что-нибудь забуду!

«Не-а… опыт, Ава, опыт… Опять мы в Пало-Альто, да? А зачем?».

— Не знаю! Не хочу сидеть здесь!... Встречусь с Келсом, узнаю новости…

«Ага-ага… все одно и все то же… А потом сюда, на свидание с офицером полиции?».

Ава вздохнула, желая расправы со своим незримым советчиком.

— Проведу совещания в компании, просмотрю отчеты, заеду на завод, встречусь с Рут… в конце концов, с Риз! — пылко прошептала девушка, заталкивая вещи в небольшой чемодан. — Да мало ли дел в Пало-Альто!

«Ну-ну… ну да… — отзывался голос уклончиво. — С Риз встретиться — неплохая идея. Ты ей задолжала, по-дружески».

— Вот именно! Все, не мешай!

Голос смолк и больше не лез к Аве. А она, застегнув молнии на чемодане, осмотрела спальню, накинула куртку, захватила документы, билет на самолет и ключи от арендованной машины, и выбежала из комнаты. Услышав ее торопливые шаги, Ида вышла из гостиной, и, указав кивком головы на стеклянное блюдце, выполненное в виде

ярко-зеленого листа монстеры, сказала:

— Мисс Ава, там ключи от дома. Мистер Блейк вернул.

При упоминании Уильяма девушка повернулась к Иде и взглянула на нее резким, требовательным взглядом.

— Он заходил. Утром. Вы тогда еще не спускались… с вечера.

Ава подошла к столику, посмотрела на ключи и, не прикасаясь к ним, хрипло ответила:

— Хорошо, Ида. До встречи. Я уехала.

— А-а… когда вас ждать?

— И вызови кого-нибудь. Грузчиков или службу по вывозу мусора, — Ава сверкнула глазами. — Пусть уберут все стрелиции из моего дома. Все, до одной.

— Но… жалко же, мисс Ава! Такая красота!

— Если жалко, забери себе. Как угодно. Только убери их.

Входная дверь громко хлопнула, и Ава унеслась в аэропорт.

На время полета до Пало-Альто у Авы были вполне конкретные планы. Устроившись в кресле самолета, она взглянула в иллюминатор, открыла ежедневник и перечитала свои записи:

1. Просмотреть отчеты по продажам Spider

2. Проверить почту

3. Проверить документы на франшизу (обсудить франшизу для Португалии с Рут)

4. Разговор с Келсом (Аллес, Yut-stereo, «поборники нравственности»?)

5. План общего совещания в компании (продажи, реклама, план на след. месяц, продажи портативной модели — собрать показатели отдельно ).

После приземления, Пало-Альто:

1. Забрать Porsche со стоянки аэропорта.

2. Отель (2-3 дня?).

3. Душ, разобрать вещи.

4. Келс.

С планом на время полета она справилась без особого труда. Проверив почту и документы для оформления франшизы на продажу Spider в Португалии, Ава перешла к просмотру отчета по продажам, а за ним — к составлению плана общего совещания в своей компании. Пункт о разговоре с Келсом остался без изменений, и, честно говоря, об этом Ава думала меньше всего, зная, что на ее друга и адвоката вполне можно положиться. И даже если она сама забудет о чем-то, то Келс — нет. Успокоенная этими размышлениями, последний час полета Ава провела в некотором подобии сна. Но по-настоящему отдохнуть у нее не получилось: ее, и без того излишне встревоженную, отвлекал всякий посторонний звук, которых во время полета была масса, — от голосов стюардесс до крика маленьких детей. В какой-то момент Ава просто смирилась с тем, что ни отдохнуть, ни поспать у нее не получится, и даже пообещала своему занудному внутреннему голосу обратный полет бизнес-классом.

«Если будешь хорошо себя вести», — добавила Ава не без причины. Голос в ответ на это только вздохнул. Что и говорить: с этим у него были постоянные проблемы. Вместо обещания, которого ожидала Ава, голос, осознавая, как сильно рискует, начал понемногу обращать ее внимание на… Да. На незаметного такого андроида, занимавшего с недавних пор в жизни Авы так много места, что о нем и обо всем, что с ним (и с ними) связано, девушка запретила себе думать. Хотя бы немного. Да, даже совсем чуть-чуть. Доводы разума о том, что от всего этого — не убежать, и «об Уильяме все равно придется думать и что-то решать», закончились пламенной и безмолвной отповедью Авы, весь смысл которой сводился к тому, что думать о нем она не будет, а решать «совершенно нечего, потому что Уильям Блейк сам уже все решил!».

Новую попытку поговорить о единственно важном голос предпринял тогда, когда девушка, не смотря по сторонам, буквально бежала к выходу из терминала аэропорта. И стоило только прошептать имя «Уильям», как Ава остановилась. И отошла в сторону, пропуская поток людей, который был за ней. Голос подумал, что это первый, обнадеживающий знак, и вот сейчас… Но именно в эту секунду Ава, отвернувшись лицом к стене, заплакала. Сначала совсем беззвучно, а потом… Боль начала выходить из нее слезами и спазмами. И точно так же, как тогда, в спальне Уильяма, она зажала рот рукой, а потом и вовсе спрятала лицо в ладонях, — делая все возможное, чтобы успокоить себя. Но ничего не помогало. И Ава плакала. И не могла остановиться. И голос столько раз пожалел о своей настойчивости!... Особенно страшно стало ему тогда, когда она начала шептать:

— Я не могу!... Не могу…

Затем девушка начала что-то искать в карманах, — но сначала не могла ничего разглядеть от слез, — и разум испугался, что это таблетки или еще что-то другое, но… Это был телефон. Всего лишь сотовый телефон. Нажав на кнопку, Ава перешла в адресную книгу, отыскала в избранных контактах имя Риз, и, на последних силах, дождавшись в трубке веселый голос подруги, прошептала:

— Риз… забери меня… пожалуйста!