ГП и Ткач-недоучка (гет)

— А что это вы делаете, а? Колин? Грейнджер?

Знакомый голос ударил по нервам, и мы дёрнулись так, что Гермиона чуть не упала, отшатываясь от меня — едва успел поймать девчонку. Розовые от смущения, мы обернулись на звук, увидели обалдевшую не меньше нашего Лиззи. В глазах её плескалась обида.

Я вздохнул, и немного пожалел, что раскрыл неугомонной когтевранке секрет артефакта-серьги вместе с моим настоящим возрастом. Вот не знала бы, кто здесь такой горячий, прошла бы мимо гриффиндорки, столь глубоко погружённой в общение с незнакомцем. В худшем случае, поудивлялась бы попозже подругам, какие эти магглокровки ветреные: ещё буквально вчера ходила с Крамом, а сейчас целуется с непонятным молодым человеком откуда-то из-за Школы. Хорошо этим, без Родового камня — люби, кого ты сама хочешь, а не на кого старшие покажут.

— Если я скажу, что проводили научный эксперимент, ты ведь не поверишь?

Девушка презрительно фыркнула:

— Скорее поверю, что отрабатывали искусственное дыхание друг на друге. И как он целуется, Грейнджер?

Моя красавица покраснела, как помидор, и когда я решил, что она спрячется за меня или просто убежит, блеснула глазами:

— Замечательно! Колин целуется лучше всех, кого я знаю!

Лиззи подняла бровь в ироничной гримаске, став похожей на молоденького и очень хорошенького Снейпа:

— Насколько мне известно, Грейнджер, объём твоих знаний в этом вопросе, скажем так, не слишком поражает воображение.

— Уж побольше, чем у некоторых! Так что завидуй молча!

Я понял, что сейчас они наговорят друг другу лишнего, решительно ворвался между гневными ведьмами, тут же почувствовав на коже пощипывание разрядов их разбушевавшейся магии.

— Стоп, прекрасные дамы, хватит!

Не знаю, чем бы закончилась моя дерзкая эскапада (и точно, что ничем хорошим), но тут чрезвычайно вовремя нам под ноги вывалился мой набор резцов. Он брякнул на промёрзшую землю, заставил опустить глаза обеих волшебниц.

— Набор резчика? — вырвалось у Лиззи. — Вы что тут делать собрались, гриффиндорцы? Какую пакость задумали?

Взгляд её изменился, стал жёстче, волшебная палочка возникла в пальцах совершенно неожиданно.

Я обернулся к Гермионе — та тоже собралась в боевую стойку, готовая драться без поддавок. Да вы что, охренели, девчонки?! Чего это с вами?

— Я расскажу тебе, но пообещай, что болтать не будешь.

— Ещё чего! Обет не дам!

— Не такой это великий секрет, чтобы его Обетом прятать. Я прошу только не болтать лишний раз, когда возникнет желание похвастаться.

Лиззи фыркнула:

— Вот ещё, хвастаться! Ты меня плохо знаешь!

— Я тебя вообще не знаю, если уж быть точным. Но ты обещаешь не болтать?

— Хорошо, обещаю.

Я поднял с земли набор, развернул кожаный пояс, в котором, как патроны в патронташе, торчали резцы, проверил остроту заточки. На подушечке уколотого пальца выступила капля крови, которую пришлось немедленно слизнуть.

— Смотри, — снял я отвод глаз с моих «гляделок» на трибунах. Лиза недоумённо подняла брови, дескать, на что и куда смотреть?

Я показал рукой:

— Вон там, там и вон там, на вершинах зрительских башен, я поместил артефакты «Дальнего глаза». Посмотри Истинным взглядом.

Девушка недоверчиво прищурилась, теперь, для разнообразия, став удивительно похожей на Гермиону, опустила веки на пару секунд, и ошеломила блеском магического всплеска, когда устремила Взор, куда было показано. Ого, вот это потенциал!

Артефакты ответили на зов сразу же, и когтевранка замерла с выражением искреннего восхищения на аристократическом лице. К сожалению, слава людская преходяща — только я начал раздуваться от гордости, как девушка, не меняя выражения, прошептала:

— Мерлин Всемогущий! Какие же вы криворукие недоумки!

Я подавился вдохом, Гермиона открыла рот и стала медленно краснеть. Лиззи продолжила, не обращая внимания на нашу реакцию:

— Кто же так рунные цепочки вяжет, а? Даже отсюда видно, как они магией фонят. Вы что, по старому Питтерсби их строили, по его трёхтомнику для умственно отсталых сквибов?

Гермиона из розового начала переходить в пунцовый, потому что буквально вчера пела осанну этому автору из средневековой Британии, который, по её словам, удивительно талантливо соединил Огам и Футарк, чего-то там по дороге измыслив.

Я перестал слушать мою красавицу уже минут через десять импровизированной лекции, но с Майком они ещё долго вели увлечённый разговор, из которого я понимал только названия рун, да разного рода восторженные междометия. И тут такое оскорбление! Да ещё из уст рейвенкловской зазнайки!

— Может подскажешь нам, убогим, источник своих непревзойдённых знаний? Снизойдёшь, так сказать, к сирым гриффиндорцам? — яд из слов Гермионы сочился столь концентрированный, что хватило бы прикончить половину Арагоговых наследников в Запретном лесу, если бы кто-то смог его сублимировать из акустических колебаний.

Лиззи улыбнулась ясной улыбкой ангела, снизошедшего с Небес, бросила нежно:

— Цвинцингер. Адольфус фон Брамбеус, если тебе что-то говорит это имя, конечно.

Гермиона задохнулась от бешенства, жилы на виске вздулись, и пространство вокруг опять заискрило от магического напряжения. Но я человек простой и недалёкий, поэтому влез между девушками, брякнул, ни к кому не обращаясь:

— А кто этот перец? Он достаточно крут, чтобы о нём вспоминать в культурном обществе? Чем он похвастаться может?

Что я натворил! Обе красавицы обдали меня таким гневом, что лицо защипало от жара и показалось даже, что волосы через мгновение начнут заворачиваться в колечки с сухим треском.

— Как ты можешь, Колин! — выдохнула первой Гермиона. — Это же ученик самого Бен Бецалеля! Воссоздатель автоматона Фомы Аквинского! Второй, после Бецалеля, творец големов! Никто больше не смог повторить его работы! Лучшие голландские алмазы до сих пор гранят его магические слуги!

— И не забудь про то, что он нашёл общие связи Огама и Древа Сефирот! — перебила мою красавицу Лиззи. — Его работы по Рунам и Каббале до сих пор альпийские цверги хранят под семью замками! Редчайший случай, когда люди и магические создания пришли к единодушному решению!

— Големы? — ухватился я за знакомое слово в этом потоке информации. — А разве Шенки их не делают?

Лиззи фыркнула:

— Эльфийская магия! К нашей она никакого отношения не имеет! И вообще, это разные области волшебства!..

Она продолжила что-то говорить с горячностью новообращённого фанатика, Гермиона подключилась с пылающими от возбуждения щеками, но вместо того, чтобы любоваться юными красавицами, удивительно гармоничными в юном очаровании, обрамлением которого служила окружающая нас морозная реальность, — похрустывающий иней под ногами, облачка пара из вишнёво-красных губ, седая дымка морозного тумана в воздухе, — я задумался о словах когтевранки. Эльфийская магия, да?

А я ведь чувствовал того голема, что Архивариус создал, каждый комочек земли, из которой он был слеплен, каждое загущение магического поля, пронизывающее големовское тело, каждое дрожание нитей — раппортов, привязывающих магический конструкт к нашей Реальности. Значит ли это, что во мне течёт хотя бы капля эльфийской крови? Или этот эффект вызван переносом человека из другого мира? Я ведь всё больше убеждаюсь, что вокруг не мой мир, и там, где я был фотографом средней руки, магии всё-таки нет, как нет Хогвартса, Дамблдора и всяких Кащеев Бессмертных.

Потом я вернулся к прекрасным спутницам — они как раз закончили раскрывать мне глаза на мою неграмотность, невежество и магическую дремучесть, и смотрели на меня, выдохшись, но с немым укором.

— Ну что ж, милые дамы, благодарю за познавательную лекцию. Осознал, проникся, посыпаю голову пеплом. Но сейчас, когда мы закончили с теоретической частью, так сказать, с прелюдией (Гермиона блеснула глазами, нахмурившись, но Лиззи, милая магическая девочка, не поняла моей сальной шутки и продолжила смотреть абсолютно безмятежно),давайте перейдём к практическим занятиям? Я имею в виду, Лиззи, твои рассуждения о неудачном сочетании рун. Предлагаешь внести изменения в схему?

Лиззи нахмурилась, забавно наморщив лоб, потом решительно вздохнула:

— Да, надо посмотреть. Давай свою палку.

Я подманил жердь, встал на неё попрочнее, и тут Лиззи шагнула ко мне, и решительно прижалась всем телом. Я поперхнулся от такого сюрприза, автоматически обнял покрепче нежные девичьи плечи, услышал, как подавилась воздухом Гермиона. Ну да, мы ведь летали так уже один раз, но тогда были совсем другие условия! При Гермионе, — считай, при посторонних, — чистокровная волшебница обнимается с молодым мужчиной! Незамужняя с неженатым!

— Долго ты ещё будешь меня тискать? — неожиданно буркнула Лиззи, возвращая меня на грешную землю. — Давай, поднимай!

— Ага, — выдавил я, и толкнул землю магической силой.

Верхушки зрительских башен, где сидят ВИПы, прыгнули к нам навстречу, морозный ветер выдавил слёзы из глаз. Мы зависли под самой верхушкой, я подплыл к брёвнам, которые составляли каркас гигантского сооружения, снял с объектива последний слой отводящих глаза заклинаний.

— Ага! — воскликнула радостно Лиззи. — Вот здесь у вас утечка! Между Уруз-Энергия и Райдо-Движение. Видищь, у тебя вторая оказалась почти перевёрнутой, а рядом ещё Наути-Ограничение почти сформировала с руной Иса-Приостановка руну Хагалаз-Потеря.

Поэтому конструкт фонит, забирает слишком много энергии, и даёт перебои в работе. Признайся — сам цепочку строил?

— Плёл с Майком, он в этом деле спец, а вот резал сам, да. Поэтому, кстати, Гермиону позвал, чтобы помогла разобраться.

— А почему не Майка?

— Он не поможет, а вот Гермиона...

Гермиона! Я ведь бросил девушку сразу после такого поцелуя! Боже!

Я ухнул к земле, не обращая внимания на писк когтевранки, толкнул землю ногами перед моей красавицей, схватил её за ледышки, в которые превратились ладони.

— Гермиона, нужна твоя помощь!

Аккуратно сместив Лиззи вбок, я подтянул Гермиону к себе, прижал её за талию:

— Становись покрепче!

— Да я... Ой! — взвизгнула любимая, когда зачарованная жердь подхватила её в воздух. Она инстинктивно прижалась ко мне, оказавшись лицом к лицу с другой девушкой, которая не собиралась ослаблять объятья. Обе красавицы фыркнули друг на друга, словно кошки, и не дожидаясь, пока они начнут рвать друг другу волосы, я взмыл вверх.

— Вот, смотри, — Лиззи говорит, что я тут напортачил!

Моя красавица с трудом оторвала взгляд от соперницы, всмотрелась в цепочку рун.

— Ну да, трещину в дереве не учёл, забыл, что под воздействием магических потоков древесина изменяется, появляются деформации и новые трещины, которые могут сильно изменять рисунок заклятий. Вот здесь у тебя из двух рун постепенно формируется третья.

Она прервалась, одарила меня гневным взглядом:

— Знаешь, Колин, такие ошибки делать на четвёртом курсе..! За такое могут даже к экзамену не допустить!

— И куда смотрел его друг Майкл? — ехидно добавила Лиззи из-под другой подмышки. — Может, он такого же уровня «спец по рунам»?

— Да нет, — отмахнулась Гермиона, — Майк в рунах дока, только своими глазами увидеть это не может, к сожалению.

— Почему? — удивилась когтевранка, — у него обет? Я не помню, чтобы у кого-то из наших был гейс на посещение стадиона. Или ты хочешь сказать, что он слепой?

Лиззи ядовито усмехнулась, а Гермиона смутилась, и покосилась на меня.

— Нет, он просто... Он просто не может!

Лиззи подозрительно зыркнула на мою нейтральную физиономию, и пока не забралась с расспросами чересчур далеко, я поторопился спросить:

— Так что ты предлагаешь изменить?

— Вот тут, — когтевранка прижалась ко мне ещё крепче, освободила руку и показала пальцем: — Вот эту руну переделать в ту, добавить ещё две, и запетлить вот здесь, чтобы утечек не было. Фоновый шум наложится на паразитные колебания, очистит поток, и сделает его мощнее, так что сигнал при той же силе будет отбираться чётче.

Потом странно покосилась на меня, неохотно продолжила:

— Но активировать руны можно только собственной кровью...

— Да это понятно, — вздохнул я, — мне об этом все уши Майк прожужжал.

Гермиона сердито фыркнула, явно не соглашаясь, но промолчала — может, потому что спорить на неустойчивой жердочке метрах в тридцати над землёй очень сложно.

— Хорошо, — продолжил я, — значит, вношу эти изменения, возвращаю камеры обратно на место, и они будут четко работать ещё несколько месяцев.

— Лет, — гордо улыбнулась Лиззи. — Несколько лет, не меньше.

— Ого! — удивился я. — Точно?

— Гарантия семьи Гвендолайн, — улыбнулась когтевранка. — Мы знаем, о чём говорим.

— Снимаю шляпу, — кивнул я серьёзно в ответ. — Зрители будут тебе очень благодарны.

— Для начала можешь прикрыть артефакт старыми заклятиями, потому что вот-вот подойдут квиддичисты. Кстати, ты точно не хочешь, чтобы все узнали, какой у нас Криви стал взрослый?

— Нет, не хочу. Поможешь, Гермиона? Она вот тут, на воротнике. Сам-то я не могу рисковать столь ценными пассажирками...

— Клоун, — усмехнулась моя красавица, и выполнила просьбу. Ухо кольнуло, вдоль позвоночника пробежала волна колючего холода, и Лиззи бросила:

— Как интересно... Первый раз участвую в процессе магической трансформации вот так непосредственно, из первых рук практически. Ты ощутила разницу, Гермиона?

— Я бы точнее сказала, что прямо «в» руках, а не «из». Он ведь нас обнимает всё это время. И похоже, ему это нравится.

— Да ты что?! — распахнула глазки когтевранка. — Так он всё это время пользуется нашей доверчивостью??

— Без сомнения! И мы должны его наказать!

— Эгей, Колин! — прервал нашу беседу весёлый голос. — Не слишком много девушек на одного гриффиндорца?

Мы дёрнулись всей троицей, и жердь развернула нас к чужаку — прямо перед нами улыбался хаффлпафский ловец Саммерби, который умудрился неслышно подкрасться к нашей компании.

— Какой странный артефакт, — пробормотал он, когда увидел, на чём мы стоим. — Твой, Лиззи?

— Криви, — ответила девушка. — Показывал нам с Гермионой, как эта штука работает, и что в ней стоило бы улучшить.

— Ну да, к кому ещё по рунам обращаться, если не к тебе. И как оно летается вот так, втроём?

Он ехидно ухмыльнулся, и мой рот ответил раньше, чем я успел подумать:

— Тепло.

Парень поперхнулся, мои девицы насупились, и Гермиона тихо, но отчётливо прошептала:

— Опусти нас!

Я скользнул по колебаниям магического поля, которое ногами ощущалось, как волны под доской сёрфера, расслабил объятия, и красавицы немедленно отшагнули, разрывая дистанцию до «приличной».

— Саммерби, — надо было срочно отвлечь внимание «барсука» от наших объятий, — я с этой жердью новый способ уворачиваться от бладжеров нашёл.

— Так, как ты спускался с девушками? Покажи ещё раз.

Я взмыл в воздух подальше от наших камер, развернув парня спиной к трибунам, повис в воздухе:

— Смотри, без веток палка управляется жёстче, компенсировать изменения плотности магического потока нечему, поэтому реагирует она на любой жест или чих. Это плохо. Но зато она даёт возможность прыгать с потока на поток. Вот так!

Я опять скользнул вниз. Палка вихляла словно на буграх, отражая изменения плотности поля, и мир вокруг закрутился во все стороны сразу. Потом земля толкнулась в ноги, мир замер, и я увидел неожиданно хмурого ловца.

— Колин, знаешь, ты лучше так не делай больше.

— Почему??

— Потому что очень похоже на «мёртвый лист» Чёрных Эдельвейсов.

— Кого??

— Колин, ты что — историю Гриндевальда по упаковкам шоколадных жаб учил? — не выдержала Гермиона. — Элитный отряд магов-убийц, личный Гриндевальдовский ковен.

Я подумал про себя, что ковен — это вроде бы про ведьм, а не магов, но мудро промолчал. Тем временем Гермиона продолжила лекцию:

— Они побили наших на Сицилии, а во Франции удалось свести в ничью. В конце концов их уничтожили русские волхвы где-то в Карпатах, чуть ли не с помощью самого Дракулы, но у английских магов к этим убийцам очень длинный счёт.

— Но при чём здесь грендевальдовцы и моя жердь?

Ответил "барсук".

— Их почти невозможно было сбить с мётел. Уворачивались, словно заговоренные. Мой дед из «Виллоунстоунских бладжеров», лучший защитник Юго-Запада Британии, в ту войну был в отряде охотников, которые Гриндевальдовских последышей давили. С Чёрными Эдельвейсами он столкнулся два раза, в первый раз еле ушёл живым, а во второй без правой руки остался. Потом долго на левую переучивался... Так вот он говорил, что ублюдки крутились в воздухе, как сухие листья на ветру, фиг в них попадёшь.

И вот это твоё изобретение очень похоже на «мёртвый лист» гриндевальдовцев — про них говорили ещё, что прутья на боевых мётлах подрезали. Лучше ты при других свои финты не делай, а то ещё пойдут слухи. Мы-то тебя знаем, но люди бывают разные.

— Хорошо, спасибо за предупреждение. Не буду дразнить гусей.

— Ага. Ладно, я с вами заболтался, а у меня ведь время тренировки идёт. Пока, девочки!

Ловец взмыл в небо, и метнулся к дальним кольцам, отрабатывая маневр погони за снитчем. Почти сразу впереди его метлы блеснул золотом тренировочный шарик, и я понял, что ещё через несколько минут парень забудет, что нас вообще видел.

Тем временем народу на поле становилось всё больше, и к Лиззи подлетела её подруга с факультета, та самая девочка из вагона.

— Я тебе дам почитать книгу про спецотряды Гриндевальда, там и про Чёрные Эдельвейсы есть, — бросила Лиззи напоследок, уже холодная и отчуждённая, как полагается быть девочке из хорошей семьи на людях. — Криви, ты по-немецки читаешь хоть?

— Читает, — решительно вмешалась Гермиона. Ну да, новая книга же, как не помочь товарищу? — Я ему помогу, если что.

— Тогда пока, — когтевранка махнула нам рукой, и унеслась на метле вслед за подругой, а мы остались стоять на промёрзшей траве. Пора бы и нам возвращаться, пока не окоченели.

В школу мы двигались молча, потому что обоих охватило странное смущение, удивительно сильная неловкость, когда собеседнику даже в глаза не можешь взглянуть. Оба мы краснели, оба не знали, что сказать, и когда Гермиона, буркнув что-то на прощание, бросилась к знакомой хаффлпафке, замахавшей приветственно рукой, я воспринял этот уход почти с облегчением.

Да что со мной такое?! Неужто Колин нецелованный проснулся так не вовремя? И что мне теперь делать-то? Притворяться, что ничего не произошло, или наоборот, рассказать ей о своей любви? И самое главное — придёт ли она ещё хоть раз в наш коридор?

Сова от книжника прилетела неожиданно.Обычно птицы радуют нас свежей почтой на завтраке, бомбардируя столы и тарелки с едой пергаментными свитками, пакетами да конвертами. Однако эта серая неясыть постучалась в окно тайного коридора, когда я сидел перед камином и читал учебник по Конфигурации. Приближалось Рождество, а с ним экзамены за полугодие, контрольные и прочая школьная гадость. Колин был учеником не самым прилежным, да ещё потеря изрядного куска памяти — всё это привело к тому, что мне пришлось грызть гранит науки с особым ожесточением.

По этой причине визиту пернатой почтальонши я обрадовался, как возможности хоть на время оторваться от магической нудятины, которой были полны учебники для старших курсов. Если первые года нас заваливали сотнями повторений простейших заклинаний, которые позволяли наработать траекторию движения палочкой и связать желание с действием, то теперь пришло время фундаментальных знаний в их магическом эквиваленте.

Законы Гампа, Декалог Эстерхази с исключениями, Мерлиновы беседы, написанные зубодробительным языком, в котором сам Мерлин бы запутался, и, конечно, «Элементы Высшей Трансфигурации», так страстно любимые госпожой по слову. В прошлой жизни я привык к тому, что буржуйские учебники написаны простым языком, а информация подаётся в простой логичной форме. Но Магическая Британия, как страна 19 века, культивировала классическую словоохотливость, где рассуждения автора о пролетевшей мухе и мыслях, которые она вызвала, могут растянуться на пару страниц. Соответственно, рассчитывать на лёгкий способ обучения не приходилось, потому что все учебники были написаны в таком стиле.

Может, в Илверморни ситуация полегче будет? А где, кстати, можно разжиться учебниками из других школ? И можно ли вообще?

Я развернул конверт, какое-то время тупо смотрел на чужой текст, потом тряхнул головой, сосредотачиваясь, прочитал: «Появились «Золотые стихи» Пифагора из библиотеки Борджиа. Полный текст с комментариями Филолая. Брать?».

Пифагор? Тот математик от штанов, которые на все стороны равны? А ещё учитель и духовный наставник ушедших в небытие хозяев поместья. Конечно брать! Я подорвался из-за стола, вытащил закатившийся в дальний угол карандаш, нацарапал прямо на конверте: «Да! Прибуду, как только смогу!».

Вырваться к итальянцу удалось лишь в субботу, когда практически весь Хогвартс отправился на стадион. После выигрыша одних и проигрыша других, старшаки всех факультетов двинут в Хогсмит за пивом и вкусняшками, заполнят сонные улицы гомонящей толпой, но это будет потом, после матча, а сейчас по тропинке в деревушку я топал в одиночестве.

Снял серьгу, натянул берет, сменил мантию на выходную, без факультетских цветов, да и пошёл, пока никто не видит. Из замка я выскользнул в окно, чтобы Филча по коридорам не гонять, — разрешения-то у меня нет на выход, значит, придётся ему устраивать какую-нибудь аварию подальше от главного выхода, а зачем, когда можно без этого обойтись? — долетел до границы школьных чар, и зашагал ножками.

Я чуток покрутился по лесу, чтобы не входить в деревню со стороны Хогвартса, и зашёл сквозь огороды — на морозном ветерке дубело покрытое инеем свежевыстиранное бельё, кудахтали куры, гулко ухал чей-то топор, раскалывая поленья для камина, и редкий народ, кого зачем-то понесло на задний двор, на фигуру путника из леса внимания не обратил. Тут хватало как своих, так и пришлых травников, иногда появлялись бродячие торговцы или искатели артефактов, поэтому незнакомый человек интереса не вызывал.

Ну а я поулыбался местным молодкам, которые готовились к послеобеденному наплыву школьников, освежая рекламные чары на вывесках и витринах, купил горячую булочку с корицей у самой розовощёкой, и дошёл до почты «в полном расцвете сил». Потом камин, недолгий перелёт над британской глубинкой, и меня радостно принял каменный пол Главной почтовой станции.

Я знал, что меня ждёт, поэтому успел сгруппироваться, и не упал после того, как меня выплюнула из своей утробы каминная сеть. Служащий одобрительно ухмыльнулся, когда я поприветствовал его радостной улыбкой, кивнул в ответ, и Косая аллея распахнула мне свои объятия.

Народу оказалось немного — сразу видно, что бизнес здесь сезонный. Редкие прохожие, по большей степени домохозяйки с корзинами, неторопливо перемещались от магазина к магазину, собирались посудачить с товарками прямо у витрины с каким-нибудь остро модным капюшоном прямо из Вероны или необычайно полезным артефактом, за который, разумеется, ломят несусветную цену. Но кроме этих почтенных дам разной степени потрёпанности, на улице было практически пусто. Время от времени гордо проходил какой-нибудь маг, изредка пробегал мальчишка-другой, явно отправленный по делам из мастерской, и всё.

Никаких толп, которые запомнились по фильму и книгам, никакого шума и толчеи, как во время недавних школьных покупок. Книжный магазин отпугивал зловещей тишиной, и продавец, скучавший за прилавком у входа, выглядел несчастным узником, которого удерживают в этом хранилище интеллектуальных тайн невидимые узы.

От аптеки в этот раз не воняло чем-то гадостным, не стояли прямо на мостовой открытые кадки с мерзким содержимым, и походила она теперь на на нормальную оффицину, где аккуратная женщина в белом халате продаст тебе привычные по прошлой жизни таблетки и порошки.

Благодаря этой тишине и спокойствию до цели сегодняшнего визита я дошёл быстро, — свернул, где надо, прошёл, куда следует, не отвлекался по сторонам, не разглядывал старые двери, и по цветущим горшкам только мазнул равнодушным взглядом. Конечно, на фоне морозной свежести, от которой каждый выдох собирался в облачко, розовые цветы на фоне заиндевевшей черепицы и замёрзших окон смотрелись удивительно, вот только я знал уже, что это и не цветы вовсе, а сторожевые заклятия, воплощённые в такой вот необычной форме.

Хулиганистых парней по дороге не оказалось, так что до самой мастерской я добрался в одиночестве — ни одного из прошлых чичероне мне не встретилось. Поскрипывали на ещё не растаявшем снегу туфли, стучал неподалёку молоток жестянщика или артефактора, звенели хрустальным звоном шарики зимней вишни, которая именно сейчас набирает силы, да собственное дыхание отдавалось в ушах.

А потом я увидел знакомую вывеску и облегчённо толкнул дверь. В нос шибануло кожей, на меня хмуро глянул продавец.

— Мир этому дому, — поделился я магией, и насупленная физиономия превратилась в ухмыляющуюся.

— Извини, парень, но я должен... — бросил он, и махнул палочкой. Облако серебристых искорок окружило меня, в носу защипало, в комнате запахло озоном, а потом всё прошло в один миг — как раз когда волшебник втянул в палочку последнюю блёстку.

— Безопасность, сам понимаешь, — развёл он руками, и раздвоился вслед за этим движением. Хмурый вернулся к стойке с фолиантом, который так зарос магическим мхом, что походил на болотную кочку, и продолжил аккуратное очищение обложки, а весёлый поманил меня за собой.

Мы протиснулись сквозь узкий коридор (я уже успел забыть, какой он, оказывается, длинный!), вышли в огромный зал. Я проморгался от слёз, которые набежали в этом океане солнечного света, подошёл к мраморной тумбе-пюпитру.

— Итак, — потёр руки продавец, — насчёт Морганы пока ничем порадовать не могу. Зато есть кое-что не менее ценное. И!..

Он важно поднял указательный палец:

— Намного более безопасное! Уж за это тебе Азкабан не грозит. Хотя...

Он зажмурился, как довольный кот, хитро посмотрел на меня:

— Хотя некоторые из Старых семей говорят, что эту книгу стоит убрать из общего доступа. Дескать, неокрепшие умы свежеобретённых магов она может завести в ненужном направлении. И знаешь, кто настойчивее всех об этом говорит?

— Кто, сэр? Неужели Дамблдор?

— Небезызвестные тебе Шенки.

— Вы про Пифагоровские стихи? Уж не потому ли, что

«С доблестным дружбу крепи,

Людям стремись помогать.

Мелких обид не копи,

Незачем зло вспоминать»?

Брови книжника полезли вверх в немом изумлении, он поперхнулся, странно посмотрел на меня, и я продолжил хвастаться памятью:

— Хотя, пожалуй, нет. Скорее из-за этого:

«Прежде, чем в сон погрузиться,

Вспомни о каждом поступке,

Что совершил. Не годится

Делать поблажки минутке.

Всё перечти ты в уме:

Что упустил, недоделал

И успокой в полутьме

Мысли, чтоб действовать зрело».

Книжник вздохнул, покачал головой с сожалением:

— Очень близко. Но ты знаешь официальный текст, а вот как звучит оригинальный:

«Да не сомкнёт тихий сон твои отягчённые вежды,

Раньше, чем трижды не вспомнишь дневные свои ты поступки.

Как беспристрастный судья разбери, вопрошая:

«Доброго что совершил я? И должного что не исполнил?»

Так проверяй по порядку всё, что с утра и до ночи

Сделал ты в день — и за всё, что содеяно было,

Строго себя обличай, веселись на добро и удачу».

Он помолчал, улыбаясь, продолжил, когда я уже собрался открыть рот:

— Разницу заметил, или на пальцах объяснить?

— Да что уж тут объяснять, — вздохнул я, — с одной стороны общие слова, с другой — конкретная инструкция к использованию.

— Именно, — кивнул продавец. — К тому же у меня полный текст, без купюр, и с комментариями, которые сами дороже стоят многих современных книг.

Он махнул палочкой, мраморный пюпитр скрылся в облаке золотистого цвета, а когда оно рассеялось, на гладкой поверхности лежал не очень толстый свиток, который за маревом волшебства, буквально пронизывающего древний материал, едва просматривался.

— Это Золотые стихи Пифагора, запечатлённые для будущих поколений его учеником — сам-то мудрец, как известно, письменные тексты не жаловал, говорил, что профаны получают доступ к знаниям, которых понять не в состоянии. Потом своим скудным умишком те, дескать, пытаются осознать, к чему прикоснулись, переиначивают по-своему, коверкают, и получают искажённое отражение действительности.

— То есть, вспоминая Платона, они не просто глядят на тени в пещере, но и сами пытаются их создать, накладывая на те изначальные?

— Примерно так, — одобрительно кивнул волшебник, — примерно так. Ну а сам текст вот!

Он ещё раз махнул палочкой, свиток с тихим шорохом развернулся, метра полтора его повисли перед нами, и глазам предстали строчки мелкого текста, написанного греческой скорописью.

— Папирус! — гордо произнёс он, словно сам эту штуку делал. — Сейчас таких уже нет.

— Разве Нил высох?

— Это папирус из оазисов Западной пустыни, тех, что ещё при Помпеях пересохли. Изменился магический фон, растения погибли, а нынешняя трава годится только чтобы магглам пыль в глаза пускать. Нет сегодня материала, способного принять в себя такое количество заклятий, как древнеегипетский папирус.

— А китайская рисовая бумага?

— Рисовую только на боёвку пускать, она недолговечная слишком. А вот тутовую... — он прищурился, вздохнул тяжело. — только где её взять?..

— Разве у нас мало азиатов? — удивился я. — Некому привезти?

— Цена выходит неподъёмной, после всех налогов-то да пошлин. Проще пергамент использовать.

— И во сколько мне это обойдётся? — обречённо вздохнул я. — Душу закладывать не придётся?

Продавец хохотнул, повёл рукой вокруг:

— А где ты видишь некроманта, парень? Думаешь, без артефактов хоть кто-то рискнёт связываться с демонами? Даже Кощей, говорят, без посоха в заклинательный круг не входит.

Он помолчал, улыбаясь, и произнёс:

— Двести пятьдесят галеонов эта лапочка стоит.

— Сколько??! Она что — девственной плевой обтянута??

Продавец заржал, как конь. Слёзы брызнули из глаз, он присел, хрюкая, возле мраморной недо-тумбочки, и если бы не успел за неё схватиться, точно бы упал. Но повезло, устоял на своих двоих.

Потом отдышался, с трудом встал, опираясь о мрамор, вытер покрасневшую физиономию.

— Уморил ты меня, парень! Только для тебя, и только сегодня — сброшу двадцать пять галеонов! Больше не могу, извини, — в минус работать не приучен.

Пока он веселился, я прикидывал свои финансовые возможности. В принципе, денег у меня хватит на десяток таких книг, и ещё на учёбу останется. Но я ведь не могу покупать вещи без торговли, а то ещё за Малфоя примут под обороткой, свят-свят! Так что вопль мой, спонтанно вырвавшийся из груди, оказался к месту и вовремя.

— Хорошо, — вздохнул я. — Беру. Заверните.

Продавец радостно потёр руки, завязал палочкой хитрый узел из магических потоков прямо над пюпитром, и на полированный мрамор тут же хлопнулся тубус нежно-кремового цвета с большой греческой П на боку.

— Прошу, — указал волшебник рукой, — я уже прикасаться не могу. Чары конфиденциальности.

Я сунул жёсткую трубу под мышку, и потопал на выход вслед за хозяйской спиной. К счастью, уменьшение — увеличение предметов я уже освоил, так что просить об этом чужого мага не пришлось, уменьшил вещицу сам. Прошёл сквозь цветы на горшках, которым не страшен никакой мороз, вдохнул морозный воздух, крепко замешанный на запахе корицы (это кто у нас здесь вкусные булочки печёт, а?), и обнаружил себя у Фонтана Сирен.

Вода тихо журчала в каменную чашу, по краю собрался тонкий ледок, и я поддался искушению совершенно неожиданно для самого себя — отломил кусочек льдинки, да отправил её в рот. Холод разлился во рту, на глаза набежали слёзы, и я часто заморгал, чтобы стряхнуть их с ресниц, потому что утирать глаза рукавом показалось неуместным. Странное очарование волшебного места обволакивало сознание, предлагало махнуть рукой на дела, на учёбу, сесть вон на ту лавочку, развалиться, предавшись мечтаниям, представить, как целую тёплые податливые губы Гермионы...

Гермиона! Зачем представлять, если я её уже целовал?

Я вскинулся, протёр лицо рукавом, разгоняя сонливость, глянул по сторонам — пустота дневных улиц не пугала одинокой беззащитностью, она говорила только, что люди заняты делом, и у них нет времени бесцельно слоняться по улице, убивая время болтовнёй с незнакомцами.

Кстати, о деле — тут ведь рядом палочкодел-любитель обретается, не зайти ли к нему?

Столяр встретил меня запахом свежих опилок и нежно-розовой метелью, которая медленно кружила в воздухе что-то, похожее на лепестки облетающей вишни. В первое мгновение даже показалось, что я попал в весенний сад, когда шагнул в дверь, и оказался посреди розовых невесомых снежинок. Но как только поймал на ладонь парочку полупрозрачных завитушек, понял, что к цветам эти штуки никак не относятся.

— На ловца и зверь бежит! — обрадовался мне хозяин. — А я как раз думал птицу к тебе отправлять.

Он махнул палочкой, но вихрь удивительных лепестков только шевельнулся да завертелся энергичнее вместо того, чтобы исчезнуть.

— Сакура из садов Дзёмон, — пожал он плечами. — Всем хороша, кроме характера. Буквально уговаривать приходится, чтобы ножу рубанка поддалась. Но каждая стружка, которая вышла из-под него, тут же начинает действовать по своему, вот как сейчас. Хуже только слива с горы Куньлунь, ту вообще обрабатывать мука.

— А что тамошние мастера?

— Улыбаются и молчат, — развёл руками хозяин. — Кто же профессиональные секреты раскрывать будет? Вот и приходится мучиться со стружкой.

— А мне нравится, — улыбнулся я. — Как будто весна, и я попал в цветущий сад.

— Да мне тоже, — смутился столяр. — Ворчу больше для порядка. Ладно, идём смотреть, что получилось.

Я отправился за ним, подавив вопрос «а что — уже всё готово?» в зародыше. Не будем смешить народ, чтоб лицо не терять.

На тылах лавки, за анфиладой комнат с готовой мебелью, сушеными досками, непонятными инструментами самых странных форм, облаками экзотических запахов, нас встретила комната, очень похожая на ту, что я создал в нашем с Гермионой коридоре: высокие шкафы с книгами, тёмные панели благородного дерева на стенах, глубокие кресла и камин, в котором потрескивало в языках пламени зачарованное полено.

— Садись, — махнул столяр на кресло, — сейчас покажу твою красавицу.

Я воспользовался приглашением, заинтригованный, уставился на огонь, потому что смотреть на задницу хозяина, который рылся где-то в книгах, низко склонившись, было не интересно.

Он же, что-то неразборчиво бурча, копался в фолиантах, и понять я мог только «порко Мадонна» да «куло» — самые известные итальянские ругательства. В конце концов мой гостеприимный хозяин выпрямился с тяжёлым вздохом разочарования, махнул волшебной палочкой, и на столик с курительными принадлежностями — ящиком сигар, набором трубок разнообразнейших форм, жестянками и кисетами с табаком, — хлопнулся толстенный фолиант, который прилетел откуда-то сверху, из-под потолка.

Столяр поморщился, бросил что-то насчёт излишней услужливости некоторых эльфов, взял книгу в руки. Как только потемневшая от времени кожаная обложка попала в его мозолистые ладони, она тут же взорвалась снопом искорок всех цветов радуги, покружилась между нами радужным облаком, и опустилась в руки хозяина резным пеналом, на светло-ореховой поверхности которого виноградная лоза переплеталась с гроздьями глубокого рубинового цвета. Если бы не особенности освещения, можно было бы подумать, что вместо камней в этом винограде блестят капли крови.

Джузеппе осторожно раскрыл коробку, положил её на столик передо мной — на тёмном бархате лежала волшебная палочка, длинная, узловатая, совсем не похожая на то, что предлагал Олливандер.

— Возьми, — улыбнулся мастер, — попробуй.

— А если шарахнет? — выдохнул я пересохшими губами. Коснуться палочки, обнять её пальцами хотелось до умопомрачения.

Столяр довольно покачал головой:

— Я отвечаю за работу, парень. Она действительно твоя, иначе можешь до самой смерти называть меня «плотником».

И я коснулся артефакта...

Сквозь ладонь прошла волна тепла, отдалась в локте, плече, взъерошила волосы на макушке. Я сжал палочку, поднял её над головой, качнул из стороны в сторону — лёгкая, почти невесомая, она заметно амортизировала при резких сменах позиции, упруго сопротивляясь движениям руки.

— Это слонобой, а не поливалка для цветочков, — услышал я комментарий мастера и внутренне согласился. Да, это не резвость движений, не шармбатонское изящество и финтифлюшки, а один мощный удар, который решает сразу все вопросы. Это сила, натиск и решающий аргумент в руках творца и демиурга. Это даже не Бузинная палочка, которая остаётся верна только своему создателю, меняя хозяев, как перчатки, — в моих руках лежит единственный выбор, который следует совершить здесь и сейчас!

— Люмус!

Комнату залил холодный свет неоновой лампы, в котором неожиданно ярко блеснули участки на полках, где были наложены отводящие глаза чары. Столяр досадливо крякнул.

— Нокс!

Все его волшебные закладки погасли, вернулся дневной свет из больших резных окон, при создании которых явно вдохновлялись Ар Деко — гибкие линии, плавно перетекающие друг в друга, рамы, усыпанные листьями и цветочными розетками.

Я вздохнул, посмотрел на палочку — в пальцах зудело от желания колдануть что-нибудь посерьёзнее «фонарика». Столяр увидел моё лицо, махнул рукой в сторону окна:

— Ударь туда чем-нибудь помощнее.

— Да вы что?! Такую красоту??

Он улыбнулся ещё шире, явно польщённый моей реакцией:

— Это не настоящее окно, это лишь рабочий эскиз, так что не беспокойся. Давай!

Я пожал плечами — раз хозяин так хочет, настаивать не буду. Потом встал лицом к пейзажу за окном, вытянул палочку, шепнул:

— Диффиндо!

Призрачное лезвие проявилось на мгновение в воздухе, и окно рассекла широкая рваная полоса. Стекло вместе с роскошной рамой посыпались на пол шумными осколками, на открывшейся стене появился широкий разрез, который на наших глазах дёрнулся, и начал медленно стягиваться в рубец шрама.

Но палочка в тот же момент обожгла руку до самого плеча острой болью. Я вскрикнул, раскрыл пальцы, чтобы отбросить взбесившийся артефакт, но рукоять осталась висеть на руке, словно приклеенная. Что за чёрт?!

— Тебе надо оторвать её, — пояснил хозяин, с интересом глядящий на мою реакцию, — так пишут знающие люди. Не дай ей овладеть твоим телом и разумом.

— Вы мне что за паразита подсунули?!

— Симбионта, не паразита. Давай, поторопись.

Твою ж мать! Я схватил прилипшую деревяшку, потянул её в сторону, ладонь снова пронзила обжигающая боль.

— Ты уж постарайся, — озабоченно пробормотал волшебник. — Уничтожать дело своих рук — плохая примета.

Я сцепил зубы, снова попытался оторвать чёртов артефакт — опять безуспешно. Он словно сросся с рукой, и попытки отделить от тела сразу же вызывали острую боль во всей руке, словно я вместе с палочкой пытался вытянуть жилы из предплечья. В конце концов я понял, что просто туплю, и надо включать мозги.

Я расслабился, закрыл глаза, ощутил мир вокруг, и себя, как часть этого мира. Точка и окружность, окружность, и растворённая в ней точка... Со-о — ха-а... Со-о-о — ха-а-а...

Кх-х-ха!!!

Я выхаркнул из себя чужую грязь, нервы, беспокойства и злые намерения. Растение-симбионт, проекция в наш мир изначального Древа- Охотника, из которого меня дёрнула нелёгкая соорудить палочку, вылетело из моей магической оболочки с диким визгом. Точнее, оно визжало бы, если бы имело чем, а так я лишь почувствовал растерянность, обиду и... страх?

Я потянулся к полуразумному артефакту, мысленным посылом осторожно коснулся незримых вибрисс-щупалец, погладил их, успокаивая. В конце концов, разве она хотела причинить мне зло, если для неё понятия «зла» не существует?

— Всегда мечтал это увидеть, — прошептал рядом знакомый голос, и я вспомнил, где нахожусь. Столяр блестящими от восторга глазами смотрел на палочку, которая приобрела глубокий багровый цвет. Наверное, если бы я вымачивал её в крови, получил бы такой же результат.

— Ей не нужен маскировочный чехол, она сама умеет маскироваться. Позволишь коснуться?

Я не сразу понял, что обращается он не ко мне. Палочка засияла светло-зелёным светом, взмыла над моей ладонью. Столяр осторожно принял палочку обеими руками, примерно как японцы, когда берут чужой меч, и прищурился, рассматривая что-то мне не видимое.

— Олливандер и прочие пескоструи скажут, что это гледичия донская, и будут стоять на своём Ведь если прислушаться к ощущениям, можно уловить запах мёда — характерная черта таких палочек. Говорят, там на Дону, где-то за русскими волхвами и Китежем, случилась в давние времена жуткая история с человеческими жертвами, после которой на высоком берегу реки выросло волшебное дерево, которое местные до сих пор подкармливают людской кровью. Но и палочки из него выходят потрясающие — гриндевальдовцы не дадут соврать! Им в русских степях довелось мощь заклинаний на собственной шкуре попробовать.

Он поклонился палочке, подал её мне, и я радостно принял назад часть себя — сильную, решительную, всёпробиваемую часть. Так вот что чувствуют маги, когда находят свой умклайдет...

— Кстати, Колин, а что это у тебя за артефакт под полой? Прости, что спрашиваю, но в наше время приходится соблюдать безопасность...

— Вы об этом? — я вытащил тубус, покрутил его перед глазами. — Это Пифагор, купил по случаю.

— Пифагор?! — вытаращил глаза англо-итальянец. — По случаю?! Надеюсь, не во Флорише ты его нашёл?

— Нет, конечно. У старьёвщика, ещё осенью заказал.

— Там ещё чего-нибудь пифагоровского не осталось при случае? Для меня?

— Нет, — протянул я настороженно, потому что мне не понравилась слишком возбуждённая реакция хозяина. — А зачем вам Пифагор?

Он помолчал, улыбнулся, поняв причину моей настороженности:

— Я хоть и происхожу из славных Локсли, но корни наши тянутся в Грецию, и один из основателей считается прямым учеником самого Пифагора. Много веков позже часть семьи перебралась на Остров вместе с легионами Цезаря, но потом связь с ними прервалась, потому что жили они у Адрианова вала, а сам знаешь, что там творилось после ухода римлян в Вечный город. Так что их следы затерялись во тьме веков. Мы давно ищем хоть что-то, что могло бы навести нас на место последнего упокоения предков...

Он замолчал, остро глянул на меня.

— У Шенков спрашивать не пробовали? — выдавил я, отчаянно пытаясь сохранить равнодушную физиономию. — Они тоже интересуются пифагорейцами. Говорят, что в работах мудреца чувствуется влияние Дивного Народа.

Джузеппе вытаращился на меня в изумлении, помолчал какое-то время и неожиданно взорвался хохотом, отчаянно мотая головой и брызгая слезами. Я начал чувствовать себя идиотом, когда он более-менее успокоился и восстановил дыхание.

— Уморил, — выдавил он, утирая покрасневшие глаза здоровенным платком с выцветшей вышивкой по разлохмаченным от времени краям. — Ты так больше не шути!

Я было открыл рот в своё оправдание, но он махнул рукой, пресекая попытку.

— Вот сам подумай, Колин, — выдохнул он, успокаиваясь. — Где строгий математический порядок, жёсткие неизменные правила, логика и рацио, а где Дома, хоть Благой, хоть Неблагой? Ну сам подумай! Порядок с одной стороны, и Хаос с другой — что между ними общего?

— Тогда почему Шенки интересуются?

— Потому что эльфийские прихвостни! — припечатал он. — Верные и последовательные рабы длинноухих! Те давно уже исчезли, а эти всё хозяев ищут, по привычному поводку тоскуя!

Он развернулся к огню, помолчал, успокаиваясь, потом продолжил:

— Ты ведь на них работаешь, как мне сказали, так сам вспомни, чего в них больше — человеческого или сидхэ?

— Без комментариев, — улыбнулся я широкой американской улыбкой. — У меня договор о неразглашении. Лучше вернёмся к книге...

Столяр нахмурился:

— Мы, Локсли, молодая ветвь старой семьи Джованни, истинные наследники ушедших на Остров пифагорейцев. Именно нам принадлежит их наследие — тексты, артефакты, произведения искусства. Шенки же — узурпаторы, которым повезло наткнуться на остатки чужого имущества. Если бы не их остроухие хозяева, они до сих пор прозябали в безвестности!

— Не любите Шенков? Почему?

Итальянец сморщился, махнул рукой:

— Давние счёты, ещё с восемнадцатого века.

— Я связан контрактом, сэр. При всём моём уважении...

Собеседник ухмыльнулся:

— Это как раз причина, по которой я с тобой разговариваю! Ты ведь знаешь, что наёмные работники у Шенков долго не живут? Кто-то уходит, но большинство просто пропадает непонятно где?

— Слышал, да. Меня это тоже не радует.

— Нам удалось узнать, что Шенки ищут дорогу к своим хозяевам. Не дают им спать эльфийские пляски!

— Тогда почему их никто не остановят?

— Потому что никто не верит, что путь, закрытый Мерлином, возможно открыть!

— Но вы верите?

— Мы — да, верим. И принимаем определённые усилия, чтобы у них не получилось выполнить вековечную мечту. Мы — это Леттерати, люди Буквы со всей Европы, для которых возможность изложить на бумаге свои мысли, является главным открытием человечества. Оно позволило создать города, цивилизации, дало возможность диким племенным шаманам вырасти до магов! Но если удастся открыть дорогу назад Высоким, всё вернётся в первозданный хаос, где по диким кущам будут бродить дикие люди, а в развалинах былых городов остроухие будут устраивать лунные танцы!

— Но при чём тут я?

— Мы хотим, чтобы ты выжил, когда Шенки отправят тебя торить дорогу к хозяевам.

— Почему вы думаете, что меня это ждёт?

— Потому что они ясно дали понять, что ты им нужен.

— Это вы о чём?

Джузеппе хитро глянул на меня исподлобья:

— А как, по-твоему, знающие люди поняли визит стимфалийской птицы в Хогвартс? Один из самых жутких стражей древнего Рода приносит письмо безродному школьнику! Думаешь, это случается каждый день? Обычно те, кто имел несчастье встретить стимфалийскую птицу, похвастаться этим уже не могли — после них мало что оставалось. Аполлоновские луки, знаешь ли, по углам в старой доброй Англии не валяются, их и в Греции-то парочка лишь осталась...

Я поёрзал в кресле, потёр разболевшийся лоб — господи, что за хрень вокруг меня творится?! Джузеппе хмыкнул, булькнул виски, подвинул ко мне толстый «шот». Я благодарно кивнул, поднял хрустальный стакан, вдохнул аромат благородного напитка, невольно улыбнулся, когда почувствовал в букете запах корицы.

— Гленливет от магглов, — понял мою реакцию по своему столяр. — Я не страдаю чванством Шенков, которые к тамошним алкоголям даже близко не подходят, брезгуют.

— Да, я знаю, — вырвалось машинально, — меня угощали как-то.

— Ч-что? — поперхнулся собеседник. Он изумлённо вытаращился на меня, протянул: — А чем угощали, не помнишь?

— Такое трудно забыть, знаете ли. Домой я получил «Стаго сида», а пробовал «Тринадцатую бочку» и «Старого Дэна».

— О-о-о! — Джузеппе вскочил, забегал вокруг стола, заламывая руки, — Моргана и её панталоны! Старый сид! Тринадцатая бочка! Да ты знаешь, что «Сида» продают по каплям на вес?! И плату берут лишь Феликсом? Да в самом Визенгамоте половина чванливых индюков только слышали про это виски, а попробовать даже не мечтают!

Он резко тормознул, обернулся ко мне с горящими глазами:

— Домой забрал, говоришь? Сколько там осталось ещё? Даже остатки можно продать за бешеную сумму!

— Да там ничего не осталось, — гладко соврал я. — Мне ведь никто не сказал, что это редчайший напиток.

— О-о-о! — снова забегал столяр, — Почему это случилось со мной?! Зачем я это узнал?!

Неожиданно громко треснуло каминное полено. Пока маг выражал отчаяние заламыванием рук, огонь в камине, до этого ленивыми языками облизывавший дерево, становился всё более порывистым, неровным, и вот случилось неизбежное. Бревно треснуло, с шумом развалилось на крупные куски, и сноп золотистых искр вырвался из топки радостно искрящимся облаком.

Я удивился, когда почувствовал исходящую от облака волну умиротворяющего тепла — огонь прежде не слишком с этим ассоциировался. То есть, да, сидение у огня, рассматривание языков пламени действительно успокаивает, но искры — это всегда неприятности, с прожжённой одежды начиная, и сгоревшим ковром заканчивая.

А тут вылетел сноп искр, от которого, по идее, должны заняться и ковёр на полу, и обивка кресла, и даже столешница попортиться должна, а ничего такого нет. Есть лишь умиротворяющее тепло да лёгкость в теле и мыслях. Классная штука, этот его камин!

Хозяин, которого обдало волшебными искрами, тоже заметно успокоился. Он облегчённо вздохнул, лицо его разгладилось, и совершенно автоматическим движением он погладил каминную полку, словно верного пса по загривку.

— Ладно, вернёмся к нашим баранам, — он опустился в кресло, поёрзал в нём, усаживаясь поудобнее. — Итак, тебе палочка подошла на все сто процентов.

— Да!! — выдохнул я всей грудью так горячо, что столяр улыбнулся, и языки пламени вздрогнули в унисон.

— Теперь о работе... — протянул маг, и уставился мне в глаза. Я ответил таким же твёрдым взглядом, и какое-то время мы играли в гляделки. Но я знал, что с палочкой больше не расстанусь.

— Врать не буду, мне очень интересно было работать с таким редким материалом. Это удивительный опыт, за который я тебе чрезвычайно благодарен. Но из одной только благодарности списать стоимость всех аккумуляторов не могу, сам понимаешь. Четыре рубина я беру на свой счёт, но два алмаза...

Я постарался как можно незаметнее проглотить ставшую вязкой слюну — алмазы?? Рубины?? Что он с палочкой делал??

— В отличие от Олливандера, я не раскалываю тело будущего умклайдета, чтобы выбрать место под сердцевину. Магглы продвинулись намного дальше нас в искусстве обработки материалов, и их идея о конденсации энергии в виде узкого пучка всепроникающей энергии — это воистину удивительная вещь!

— Вы про лазер? — кажется, я понял, куда местный Кулибин спустил драгоценные камни. — Да, я знаю, что это такое. Мы в школе один такой собрали. Дерево прожигал, металл. Интересно было.

Разумеется, речь шла о лазере для школьников из советского журнала «Юный техник», который мы действительно сварганили под руководством учителя физики.

— Как??! — похоже, лимит удивлений Джузеппе ещё не закончился. Он вытаращил глаза на меня, как на новоявленного Мерлина, выдохнул:

— А ты помнишь, как его сделать?

Я пожал плечами:

— Ну да, схему помню, могу набросать. Только некоторые части достать не могу, их учитель брал где-то. Зато есть другие неплохие варианты — например, с СиДи проигрывателями, там тоже лазер есть, уже готовый.

— У меня от мыслей голова трескается, а потом приходит почти что случайный покупатель, и переворачивает всё вверх ногами. Сейчас!

Он нахмурился, сосредотачиваясь, махнул палочкой, курительные прибамбасы и прочий джентльменский антураж подёрнулись рябью, исчезли с громким хлопком, а на столешнице возникла стопка снежно-белых листов чертёжной бумаги и россыпь карандашей разного цвета и твёрдости.

— Нарисуй схему, — попросил он.

— У меня свободное время кончается, — вздохнул я, беря карандаш в руки. — Я должен вернуться в Школу.

— Открою камин в Хогсмит! — нетерпеливо заёрзал волшебник. — Хотя бы в общих чертах набросай!

Пришлось удовлетворить любопытство волшебника, объяснив по дороге нюансы теории на пальцах — так, как я сам её понял когда-то. Наш пионерский лазер конечно был слабеньким, но усилить то, что есть, с помощью магии проще, чем творить с нуля.

В конце концов я закончил импровизированную лекцию, выдохшись, а он ещё сосредоточенно разглядывал мои каракули какое-то время, потом энергично растёр лицо:

— Мордредовы портянки, сколько работы!

Мы помолчали какое-то время: я играл палочкой, крутя её в пальцах, а он напряжённо думал. В камине тихо потрескивал огонь, в комнате царили уют и спокойствие. Но мои внутренние часы подсказывали, что время прогулки в Хогсмиде заканчивается, и мне тоже пора возвращаться, чтобы не попасться кому-то нежелательному на глаза. Поэтому я вздохнул, и неохотно нарушил тишину:

— Мне уже пора, мистер Локсли. Давайте закончим расчёты.

Джузеппе вздохнул вслед за мной, с трудом оторвался от бумаг:

— Хорошо, будь по твоему.

Мановением палочки он призвал какой-то пергаментный свиток, развернул его, хмыкнул, и отправил в огонь.

— Я не буду брать с тебя деньги, — решительно заявил он. — Ты получишь эту палочку в обмен на Обет.

Я подобрался — это было неожиданно!

— И что от меня потребуется?

— От лица семей Джованни и Локсли я потребую от тебя обещание не выполнять последний приказ рода Шенк.!

— А как я узнаю, что он последний?

Волшебник криво усмехнулся:

— Уверяю тебя, это ты поймёшь даже без подсказки.

— Хорошо, обещаю! — и наши руки сплела воедино золотистая ниточка Непреложного Обета.