Барышня и Мародёры (гет)

Приблизительно за месяц до помолвки Джеймс Поттер собрал всех «причастных» парней на особую вечеринку. Хотя приглашение исходило от жениха, организовывал всё Сириус Блэк, причём главным условием для гостей было держать сие празднество в тайне от всех, особенно от родителей, ну, и от девушек, конечно. Помимо выпивки и закусок, самой большой статьёй расходов стали индивидуальные портключи к месту вечеринки и обратно, которые пришлось заказать самому Джеймсу, и хотя это изрядно сократило его личные сбережения, он ничуть не жалел об этом.

В назначенное время в закрытом по такому случаю баре «Три метлы» в Хогсмиде собрались все: Сириус Блэк — распорядитель, Джеймс Поттер, само собой, жених, затем Ремус Люпин и Питер Петтигрю — друзья жениха, а также Протеус и Миллидор Моулы, братья невесты, и Фрэнк Лонгботтом — её кузен. Хозяйка «Трёх мётел», мадам Росмерта, убедилась, что все эти гости — респектабельные юные джентльмены, что их «счастливое» число семь, взяла клятву с Блэка и Поттера, что помещение бара останется в целости и сохранности, и спокойно исчезла. Вечеринка началась.

Всё было отлично, парни были довольны донельзя и веселились на полную катушку. Радио с музыкальной программой голосило на всю деревню, Сириус и Фрэнк наперебой затевали всякие забавы, огневиски лилось рекой. До самой полуночи редким прохожим и особенно соседям казалось, что бар вот-вот разлетится в щепки. Изрядно набравшись, парни немного притихли. Теперь веселее было лишь тем, кто героическими усилиями, преодолевая то и дело возобновляющиеся попытки Сириуса и Джеймса выяснить «ты меня уважаешь?» оставался менее пьяным, а именно Протеусу и Ремусу. Самым большим весельем для них стало наблюдать за остальными, кто уже не контролировал выпитое. Наконец устали все. Фрэнк уже не стоял на ногах, зато всё ещё не выпускал из руки волшебную палочку. Он сел и под восхищённым взглядом Питера запустил вокруг бара летающую огненную змею. Питер следил глазами за ней, пока у него не закружилась голова, и он рухнул прямо на пол. Тогда с довольным видом отключился и Фрэнк. Джеймс не успел выяснить, уважает ли он его, просто вскинул большие пальцы вверх, залпом допил огневиски из кубка и мягко улёгся на столик. Над его головой Миллидор и Сириус, уже как лучшие друзья, обнялись и разговорились о Дурмштранге.

— Я думал, ты пригласишь на эту вечеринку и того парня, — ухмыльнулся Миллидор, — который учится с нами.

— Ка-кого парня? — уставился мутным взором на него Сириус. — Кира? Так я понял, он вообще почти не пьёт, даром что русский.

— Не-е, я не про Кира. Кир, кстати, мировой парень, но пьёт исключительно русскую ледоводку, где он её берёт в школе, между прочим, никто до сих пор не знает. Убойная, скажу тебе, штука. Огневиски по сравнению с ней — кипячёная водичка. А я спрашиваю про Йена, про того парня, который тебе нравится. С которого ты на соревнованиях просто глаз не сводишь.

Блэк словно потерял дар речи и только ошалело заморгал. Моул же с явным сочувствием покачивал головой:

— Жаль мне тебя, старик, но тут ты промахнулся. Я так понимаю, именно поэтому тебя в Дурмштранг сослали и твою помолвку с Ники отменили, да? Но с Сигюрдссоном у тебя ничего не выйдет. Он, конечно, может и выглядит… так сказать, перспективно, но с ним такая история приключилась… Один пацан из моего класса… Не скажу, что мой друг, так, просто одноклассник… В общем, он ныл-ныл, что Йен ему так нравится, так нравится, ну прям’ люблю-не могу. Никого даже не стеснялся, прям’ вслух страдал, разве что не на уроках. Короче, достал всех. Поэтому другой приколист этому бедолаге и присоветовал, мол, Сигюрдссон — стесняшка каких мало, ты ему подарочек передай. С намёком. И даже вызвался передать.

— И что? — выдавил из себя Сириус.

— А ничего. Этот дурачок повёлся, конфетки-сердечки принёс, передай, мол, век обязан буду. Но Приколист, хоть и покивал с серьёзной миной, конечно никому конфетки не понёс, сам втихаря слопал, ну и с нами поделился. Так на пять коробок конфет Дурачка развёл. Вот и представь картину: Дурачок на взаимность надеется, слюнями исходит, Приколист ходит с загадочной физиономией, Сигюрдссон вообще ни о чём не догадывается, а мы всем классом ржём над этой комедией.

— И чем дело-то кончилось?

— Да чем оно могло кончиться ещё? Дурачок от своей любви крышей совсем поехал, устал ждать благосклонность своей «пассии», который только конфеты жрёт, да и попытался к нему подъехать с прямым вопросом на эту тему. И получил прямой же ответ. Сигюрдссон, как только понял, о чём речь, — а понял он, как ты догадываешься, не сразу, — ему так в хлебальник «ответил» кулаком, что в лечебнице пришлось челюсть по крошечкам собирать. Так что, не повезло тебе, Сириус, Сигюрдссон — не по мальчикам.

— Да я тоже не по мальчикам! — заорал тот и вскочил.

Сириусу точно не повезло: как раз в этот миг музыка смолкла, так что его вопль услышали все. Шесть пар глаз, разной степени мутности, воззрились на него. Но если Лонгботтом и Петтигрю тут же снова отключились, то Поттер взялся выяснять, что происходит и почему Блэк орёт, вместо того, чтобы просто выпить, наверное, он его не уважает. Люпин мигом подскочил к своим друзьям и стал успокаивать обоих, а Моул-младший сообразил, что праздник окончился и пора закругляться.

… Тем не менее, о клятве мадам Росмерте они не забыли. Отправив остальных портключами по домам, Ремус и Протеус, которые всё ещё пребывали преимущественно в вертикальном положении, ухитрились более-менее прибраться, кое-что пришлось починить, а в основном уничтожить следы веселья. Поначалу Миллидор и Протеус удивились, зачем понадобились им портключи для каждого, а не один на двоих, но платили не они, так что они просто пожали плечами. Теперь же Протеус оценил предусмотрительность Блэка, поскольку вместо того, чтобы тащить полубесчувственного, а точнее в хлам пьяного, старшего брата из комнаты в комнату на себе (с риском быть обнаруженными), он просто телепортировал его в его спальню. Он пожал руку Ремусу и отбыл сам.

На следующий день Миллидор чувствовал себя просто жутко, не мог встать с постели и замучил всех домовиков, посылая их за «спасением от страшной, смертельной болезни, которая его сразила», пока отцовский эльф не сообразил, в чём состоит эта «страшная болезнь» молодого хозяина, и не принёс нужное средство. Протеусу, который чувствовал себя чуть лучше и по крайней мере мог ходить, пришлось объясняться с перепугавшейся семьёй. Хотя он и попытался поначалу что-то соврать, но потом окончательно стушевался под суровым взглядом отца и всё-таки выдавил из себя слова «мальчишник Поттера». Возмущённая Вероника ожгла его взглядом и утащила из гостиной сестрёнку, которая любопытно спрашивала: «А что такое мальчишник?» Остальным же стало всё понятно, и они успокоились. Мать покачала головой и вздохнула, дед же с отцом переглянулись с понимающими ухмылками, похлопали отчаянно красного Протеуса по плечу и разрешили уйти в комнату отдыхать.

Но он пошёл не к себе, а к брату.

Миллидор после зелья уже не умирал, но встать всё ещё не мог. Он скосил глаза на Протеуса:

— Ты как, братишка? Живой?

— Да я-то живой, а вот тебе похоже совсем худо.

— Это я уже почти в порядке, — слабо усмехнулся старший брат. — Там, на подносе, остался ещё глоток зелья. Выпей, тоже полегчает.

— Спасибо.

Протеус опустошил склянку. Ему действительно стало намного лучше. Он уселся на кровать брата.

— Отлично повеселились, да, Дор?

— Угу. Перебрали маленько — а так всё отлично.

— Слушай… Я хотел спросить, о чём это вы с Сириусом разговаривали? Почему он заорал, что он не по мальчикам? Ты что-то знаешь?

— Знать, конечно, не знаю, но сплетни по Школе ходят.

— Мерлинова борода… Какие сплетни?

— Да обыкновенные сплетни. Будто не знаешь. В Дурмштранге раздельное обучение девчонок и парней. Ну и вот, некоторым крышу сносит, они и придумывают себе «любовь». Того же пола.

— Только придумывают?

— Не знаю. На «горячем» я сам никого не ловил, — нахмурился Миллидор. — Но болтают всякое. Может, со скуки сочиняют.

— А… про тебя такие слухи тоже ходят?

Старший брат молчал, закрыв глаза, пережидая приступ головной боли. Он знал, что младший прожигает его взглядом.

— Про меня — нет, — с нажимом сказал он наконец. Услышал громкий вздох облегчения и усмехнулся: — А если бы да, то что бы ты сказал, братишка?

Теперь помолчал Протеус.

— Я бы уточнил, насколько правдивы эти слухи, — серьёзно сказал он.

— Чисто гипотетически, предположим, что правдивы. Твои действия?

— Что ж… Если мы просто рассуждаем, гипотетически… Я бы сначала испугался. Потом расстроился. Потом попытался бы тебя переубедить.

— Родителям сказал бы?

— Нет, конечно! — пылко вскрикнул брат. — Мама не переживёт такое известие. А отец? Даже подумать страшно.

Они опять помолчали.

— Ты… ненавидишь… таких парней? — тихо спросил Миллидор.

— Ненавижу? Наверное, нет… Скорее, презираю. Каждый, конечно, имеет право любить того, кого выбрал сам, сердцу, как говорится, не прикажешь, но… Это ведь неправильно. Все так считают. Я тоже так считаю. Я бы не смог больше общаться с кем-то знакомым, если бы узнал, что он… Что он — по мальчикам, — Протеус смолк, а потом выдохнул с отчаянием: — Миллидор, скажи правду: ты же не такой?

— Я не такой, — твёрдо сказал тот. — Только я всё ещё не понимаю. Если ты признаёшь, что сердцу не прикажешь, то почему ты так переполошился из-за Сириуса?

— А что, ему нравится какой-то парень? Про него действительно ходят такие сплетни?

Миллидор нахмурился:

— Да вот похоже, что тут уже не только сплетни, брат. Я сам видел. Как он глазел на одного парня.

— Глазел — и всё?

— А что, этого мало? Целующимися я их не видел, чего не было — того не было. Только тот парень точно не по мальчикам. Так что, если Сириус всё-таки влюбился в него — ему ничего не светит.

— Значит, может быть, именно потому Блэки отменили его помолвку с Вероникой… — сказал, словно размышляя вслух, Протеус.

— Кстати, странная получилась история с этой помолвкой, не находишь? Сначала Сириус вроде не хочет жениться, потом вроде хочет, но упёрлась Вероника, а потом — р-раз — и Блэки отменяют помолвку сами, а наша сестричка, сияя, как новенький галлеон, готовится к помолвке с Поттером.

— А! Это дедушка поговорил с тётей Вальбургой, — всё ещё думая о своём, махнул рукой Протеус.

— Да? — с трудом вытаращил на него опухшие глаза брат. — И что же такое он мог ей сказать, чтобы она отказалась от помолвки?

— Не знаю. Но, похоже, пригрозил чем-то…

— Мерлинова борода, чем можно пригрозить Блэкам?!

— Да кто ж знает, какие тёмные тайны может скрывать «древнейший и чистокровнейший» род Блэков… Меня больше интересует, нет ли и в нашем роду таких тайн. Которые могут в самый ответственный момент разрушить мою, например, жизнь. Или твою.

— Да брось, брат! Какие тайны могут быть у Моулов?! Мы даже в «священные 28» не входим.

— А кстати, почему? У нас были в роду маглы?

— Понятия не имею, — пожал плечами Миллидор и улёгся поудобнее, — да и не интересно это мне.

— Зато мне вдруг стало жутко интересно, — Протеус решительно пошёл к двери.

…Прежде всего, он отправился в библиотеку, где до самого обеда просидел над свитками, содержащими происхождение и историю семей Блэков, Лонгботтомов и Моулов. А после обеда он, озираясь, скользнул в гостиную и затеял разговор с портретами.

Нарисованным волшебникам, похоже, было скучно без общения с живыми потомками, поэтому они с радостью наперебой стали рассказывать Протеусу свои воспоминания. Таким образом, он узнал много больше того, что было отражено в «официальных» свитках. И тогда парень отправился… на чердак.

Среди старых сундуков, ящиков и мешков он наконец нашёл то, что искал. Ещё один портрет. Протеус аккуратно извлёк его из-за старого шкафа, поставил на ящик, призвал горящую свечу и осторожно стёр пыль с холста. Сонно поморгав, на него с не меньшим удивлением уставился довольно молодой мужчина приятной наружности, с длинными русыми волосами и карими глазами.

— Не будет ли юный джентльмен столь любезен, чтобы сообщить, кто он такой? — вопросил портрет у разинувшего рот потомка.

Протеус с трудом вспомнил, как разговаривают.

— Если я правильно подсчитал, то я ваш пра-праправнук. Меня зовут Протеус Моул. Д-добрый вечер. Могу я у вас кое о чём спросить?

Портрет улыбнулся:

— Ты, юноша, так похож на меня и носишь имя моего отца. Конечно, спрашивай, о чём хочешь. Хотя, прежде, позволь, я спрошу. Почему здесь так темно?

— Э-ээ… мы на чердаке.

— Что? Мой портрет пылится на чердаке? А портрет моего отца?

— Э-ээ… он в гостиной. А портрет вашего внука Джулиана в папиной комнате.

— А мои сыновья?

— Сыновья?

— О небеса всемогущие! — возопил портрет и закрыл лицо руками. Плечи его тряслись, из-под пальцев потекли нарисованные слёзы.

— Извините, сэр, — вымолвил растерянный Протеус, — я не хотел вас расстраивать…

Некоторое время портрет плакал и ничего не говорил. Затем успокоился.

— Значит, ты — потомок моего старшего сына Джулиана. И о его братьях ничего не знаешь.

— Прадедушкин портрет вообще отказался разговаривать со мной об этом. Поэтому я хотел у вас спросить… Видите ли, ваш отец пространно говорил о вашем старшем брате и вашей сестре, а о вас хоть и упомянул, но как-то очень неохотно. Едва только он назвал ваше имя, остальные портреты даже зашикали на него, чтобы он не упоминал вас. Что такого вы сделали, вы можете рассказать, дедушка Бруно?

— Де-едушка… — грустно посмотрел на него портрет Бруно Моула. — При жизни мне не довелось услышать, чтобы меня так называли.

— Я прочитал кое-что в исторических свитках, там упоминается славная история Моулов, но на вашем имени всё почему-то обрывается. Извините, конечно, но, может быть вы совершили что-то плохое?

— Плохое? — портрет посмотрел на потомка с такой же грустью в таких же глазах. — Ну, конечно, плохое. Иначе почему бы запрещать всем говорить обо мне.

— А… что именно вы сделали?

Портрет вздохнул:

— Если ты боишься, что я совершил какое-то преступление — то не бойся. Я был очень законопослушным гражданином. Я жил полной жизнью, мои родители были довольно обеспеченными, моя сестра вышла замуж за весьма богатого джентльмена, мой старший брат пошёл по стопам отца. Так что я, будучи младшим, мог себе позволить заняться любимым делом, хоть оно и не приносило огромной прибыли. Зато я радовался каждому прожитому дню, а мои родители, снабжая меня всем что мне нужно, радовались вместе со мной и надеялись, что я когда-нибудь прославлю фамилию Моул на весь магический научный мир. Я был путешественником и натуралистом. Я объехал всю Европу, не говоря уже о Британии. Я посвятил себя изучению образа жизни общественных волшебных существ. Я изучал великанов и вервольфов, русалидов и кентавров. Я много общался с гоблинами, и горжусь, что даже, можно сказать, добился их уважения и дружбы.

— Но гоблины обычно ограничивают контакты с волшебниками чисто деловой сферой и, судя по многочисленным их восстаниям, даже относятся к нам с неприязнью!

— Вот именно! — заблестел глазами портрет и взмахнул руками. — Вот именно, мой дорогой внук! Я очень много сил потратил, чтобы, если не стать среди них своим, то хотя бы завоевать их доверие. И мне это удалось! Я даже написал о них книгу! Я написал и другие книги, и массу научных статей об образе жизни и обычаях этих и других прекрасных существ!

— И… и где же все эти ваши книги и статьи? Я не видел их ни в библиотеке моих родителей, ни в библиотеке Хогвартса. Я бы прочёл с удовольствием всё, что написал мой прямой предок.

Воодушевление его пра-прадеда прошло, он смущённо глянул на Протеуса исподлобья:

— Не следует удивляться, что моим трудам не оказана честь пребывать на полках в семейной библиотеке Моулов. Не забывай, я как бы перестал существовать для семьи. Может быть, если порыться в каких-нибудь самых замшелых сундуках, ты и сможешь найти там случайно завалявшийся экземпляр, но вряд ли. Если и сохранились где-то мои труды, то, я надеюсь, лишь в библиотеке Жез’лешарма, моей альма-матер. Некоторое время я даже читал там лекции о магических существах. В Дурмштранге такими «пустяками» не заинтересовались, в Хогвартсе же, возможно, есть несколько статей в магонаучных сборниках, которые, я полагаю, тебе на глаза не попались.

— А черновики? У вас же остались черновики? Могу я хотя бы их прочесть?

Бруно Моул опять смолк и долго вздыхал, глядя на своего потомка.

— Ладно, — наконец сказал он. — Я вижу, ты пытливый мальчик и похож на меня не только внешне. Я скажу тебе, где можно найти мои черновики. Последняя моя статья, кстати, как раз и связана с тем, почему обо мне решили забыть в моей собственной семье. Мне даже публиковать её запретили. Видишь этот сундук сбоку от меня? Там всё и лежит. Я сохранил их здесь, чтобы быть уверенным, что мои труды не уничтожены, что они со мной.

— Но как же я..? Извините, сэр, но… Это же картина.

— Да, мой мальчик, — улыбнулся портрет, — это всё нарисовано. Но я всё-таки не из последних волшебников, раз уж сумел подружиться с гоблинами, не находишь? Так что, милый внук, не желаешь ли сходить к дедушке в гости?

Протеус во все глаза смотрел на портрет и отчаянно кивал.

— Я счастлив видеть такую жажду знаний в моём потомке. Я мог бы провести тебя сюда прямо сейчас, но знаешь ли… Сначала, как к любому путешествию, следует подготовиться. Твоя семья не должна беспокоиться, что тебя какое-то время не будет дома. Возможно, весь день. Придумай что-нибудь. Запасись едой и питьём, ведь я, к сожалению, не смогу угостить тебя чем-либо съедобным, ты же понимаешь. Если же ты вдруг захочешь переписать для себя что-нибудь, я бы посоветовал взять с собой побольше бумаги, перьев и чернил.

— Но разве вы не можете просто дать мне свои черновики? Я обещаю, я буду очень бережно с ними обращаться и сразу же верну, как прочитаю.

— К сожалению, так не получится. То, что на картине, остаётся на картине. Я не могу выйти к тебе, но могу пригласить тебя. Ты войдёшь в картину, но унести отсюда сможешь только то, что принёс с собой.

…Протеус развил бурную деятельность, как только спустился с чердака. Предстоящее необыкновенное путешествие увлекло его, словно он потерял голову. В зачарованную хогвартскую сумку он сложил всё, что ему могло бы потребоваться, и отнёс на чердак. За ужином предупредил родителей, что завтра рано утром отправляется в гости к одному приятелю и вернётся только на следующий день. Выглядел он настолько необычно взволнованным, что буквально все заподозрили, что этот визит носит романтический характер. Но если старшие понимающе переглянулись и тактично промолчали, то Вероника молчать не собиралась. Она пошла вслед за братом в его комнату.

— Рассказывай! — приказала она. — Куда ты собрался. К какому такому приятелю. Может, к приятельнице? А как же мисс Гринграсс? Или ты к ней собрался?

Протеус резко повернулся к ней и набрал воздух в грудь, явно собираясь дать отповедь. Но, поразмыслив, сказал лишь:

— Я собираюсь вовсе не к девушке.

Вероника не выглядела удовлетворённой подобным ответом.

— Тогда к кому? И вообще, когда ты успел получить приглашение? Сов три дня как не было, — она оглядела комнату. — А где твоя сумка? Почему перелёт налегке? Где портключ? Почему не через камин, как все добропорядочные гости?

— Сколько вопросов, сколько вопросов, — картинно схватился он за голову. — Тебе, что, заняться нечем?

— Теус, — внимательно, с заботой и даже некоторой жалостью посмотрела она на брата, — пожалуйста. Я всегда на твоей стороне. Но сейчас у меня стойкое ощущение, что ты собираешься во что-то встрять. Причём, это «что-то» тебя не касается.

— Ещё как касается! — ляпнул в сердцах он. Тут же опомнился и прикусил язык, да поздно. Сестра нахмурилась:

— А ну, выкладывай.

— Ладно, — глубоко вздохнул он. — Всё равно я собирался тебе рассказать. Правда, позже.

— Отлично, — она прошлась по комнате и уселась в кресло, выжидательно глядя на него. — Моё внимание целиком принадлежит тебе.

— Я собираюсь обратиться к родителям, чтобы они просили для меня руки Галатеи Гринграсс.

— Замечательно, но я не удивлена. В чём проблема? Галатея же согласна, насколько я понимаю.

— Но я очень беспокоюсь, что её родители могут отказать.

— Это ещё почему? Даже Блэки не против породниться с Моулами.

— Ситуация немного другая. Чистокровные, «священные» Блэки взяли бы тебя в свою семью. Ты была Моул — стала Блэк. Почувствуйте, как говорится, разницу.

Вероника скривилась и пренебрежительно отмахнулась.

— …В случае брака со мной, «священная» фамилия Гринграсс поменяется на Моул.

— Ну, и что? Галатея же согласна! …Или нет?

— Да как же ты не поймёшь! Дело не в её согласии, дело в согласии её родителей! Если они скажут «нет», ей и в голову не придёт противиться их воле.

— О Мерлин, да почему ты думаешь, что они могут сказать нет? Моул — достаточно уважаемая фамилия чистокровных волшебников, да, не из «Священных 28», но вполне достойная.

Протеус посмотрел на неё долгим взглядом.

— А ты знаешь, почему Моулы не входят в список чистокровнейших, этих самых «священных», родов? Я вот поинтересовался. Маглов и маглорожденных среди нас не было. А теперь вопрос на тысячу галлеонов: почему?

— И почему же, о всеведающий?

— Потому, что до относительно недавнего времени Моулы входили в «Священные 29».

— Что?! — Вероника в изумлении уставилась на брата.

— То, что я сказал. Моулы входили в этот список. А потом кое-кто из нас сделал что-то такое, за что мы были вычеркнуты из него. И я знаю, кто, но хочу ещё знать, что. Я хочу знать, что может помешать мне жениться на Галатее. Вот за этим я и должен кое-куда отправиться.

— И куда? — слабым голосом спросила Вероника, всё ещё не придя в себя.

— Ты всё равно не поверишь. Так что, я сначала всё сам узнаю, а потом расскажу тебе. Идёт?

— А… А я могу пойти с тобой?

— Обещаю, если у меня всё получится, в следующий раз мы отправимся туда вместе.

— Когда ты вернёшься?

— Думаю, завтра к ночи. Самое позднее — послезавтра утром. Всё, я спать. И ты иди. Спокойной ночи. Не волнуйся за меня.

Он подошёл и поцеловал сестру в лоб:

— Пока. Я люблю тебя, Вероника.

На подгибающихся ногах, словно под тяжёлым грузом, пошла она к двери. На пороге оглянулась:

— Почему мне кажется, что мы прощаемся насовсем?

Протеус вздрогнул, но посмотрел на сестру и улыбнулся:

— Потому, что ты — сестрица-тупица. Всё будет хорошо со мной. Спокойной ночи. Послезавтра ты всё узнаешь.

Несмотря на волнение перед путешествием, Протеус быстро и крепко заснул. А как только проснулся, он быстро умылся, оделся, привесил к поясу волшебную палочку, взял свечу — и аппарировал прямо на чердак.

Пра-прапрадедушка уже не спал, он встретил внука нетерпеливым взором блестящих, совсем как у живого, глаз. Протеус подхватил с пола свою сумку, поудобнее перехватил подсвечник и сказал:

— Я готов, дедушка Бруно. Что я должен делать?

— Поставь портрет на пол, чтобы тебе не пришлось прыгать. Сейчас я открою тебе… что-то вроде портала.

Протеус так и сделал и замер в ожидании. Нарисованный волшебник поднял свою волшебную палочку… Но вдруг он нахмурился:

— Дорогой мой потомок, ты никак хочешь взять с собой эту свечу?

— Ну, да, — удивился парень, — там же темно, у вас, как я буду читать и писать?

— Нет, нет, ни в коем случае! Живой огонь смертельно опасен для портретов! Оставь свечу снаружи. Здесь, во-первых, найдутся нарисованные свечи, а не хватит — палочка же у тебя с собой.

Протеус пожал плечами и поставил свечу на пол. Бруно Моул сосредоточенно свёл брови, опять воздел руку с палочкой и принялся выговаривать волшебную формулу…

Вскоре жадно вглядывающийся в портрет молодой колдун увидел, что рама картины слегка засветилась, потом свечение перешло на холст, и стало как будто вырастать ему навстречу. Наконец перед ним словно сгустился воздух в некое подобие жидкого зеркала в ярко светящейся раме. Парень резко выдохнул и шагнул прямо в эту субстанцию.

На мгновение он перестал что-либо видеть и чувствовать. А потом увидел рядом того самого волшебника с портрета, только выглядел он вполне настоящим. Предок и потомок, разделённые во времени полутора столетиями, крепко обнялись.

Немного поговорив с пра-прадедом, Протеус наконец устремился к вожделенному сундуку. Бруно Моул, светясь от гордости, давал пояснения, а Протеус, позабыв обо всём остальном, читал и слушал, спрашивал, читал и слушал… Потом он стал переписывать некоторые статьи, которые наиболее его заинтересовали. Тут ему очень пригодилось самопишущее перо, которое подарили родители ему перед последним курсом.

Наконец в его руках оказалась та самая статья, которая была последней, неопубликованной. Протеус переписал её от буквы до буквы.

Примечания:

Если вам, мои внимательные читатели, следящие за моим скромным творчеством, опять что-то показалось, то вам не показалось!