Нарния или Англия? (гет)

После эмоциональной сцены находиться рядом было неловко, тем более когда делать стало особо нечего. Сиэль возился с какими-то рабочими документами, а я взяла с собой Джейн Остин и теперь не могла сосредоточиться на словах. Учитывая, что на неродном языке воспринимать информацию ещё сложнее, задача усвоить хоть что-то стала в принципе невыполнимой. Но занять свой ум чем-то надо было, поэтому я из раза в раз перечитывала не перевариваемые слова.

Надо сделать вид, что Сиэля тут нет. И что моих мыслей в этой комнате нет. Однако рано или поздно мозг отказывается заниматься бесполезной деятельностью, потому я застыла, пялясь в одну строчку.

Это же надо было так опозориться и заплакать при другом человеке. Тем более при Сиэле, который слёз терпеть не может. Сам об этом говорил в одной из серий... Как же он это сказал? Из головы всё вылетает в последнее время.

А может, некоторых вещей никогда и не было в моей голове — у себя дома я могла в любой момент загуглить что угодно, память не играла для меня такой большой роли, как сейчас. Может, я тогда ещё отнюдь не запоминала всё отчётливо, а сейчас только начала это замечать?!

Ладно ещё плакать. Я и до этого плакала при нём. Но сегодня была натуральная истерика! От одной мысли об этом кровь закипает. Не удивлюсь, если сейчас сижу вся красная как варёный рак. Лишь бы Сиэль не заметил. Лишь бы не заметил...

Почему он вообще так меня терпит? Он всегда всем говорил, что нытьё и слёзы — жалкая и бесполезная вещь. Мне прощается, потому что я девушка? Спасибо, конечно, но это унизительно. Да и если бы это было так, он бы вёл себя так, будто терпит меня и сдерживается, чтобы не рявкнуть. А тут и слёзы утирает, — Господи, как вспоминаю, дышать трудно становится, очень смущающая и сбивающая с толку ситуация была, — и биться головой об стену не даёт.

Как мне вообще в голову пришло при ком-то другом об стенку биться? Лицо само перекосилось от воспоминаний. И уйти ещё не дал... Да мне просто стыдно за себя стало, поэтому хотелось забиться в какой-нибудь угол!

Нет, всё-таки, почему не начал на меня огрызаться? Он же не из тех, кто молча стерпит, — я его слишком хорошо знаю, чтобы спустить ситуацию с рук. Соме он прямо высказал своё отвращение к слезам. И я не замечала, чтобы он относился ко мне как к «настоящей леди», как с Элизабет, например. Или он так и относится, а я не в курсе? Смотреть на меня так, будто хочешь дать мне прикладом пистолета по голове, когда я этот самый пистолет не даю на другого человека направить, не противоречит же его отношению ко мне как к леди? А то, что меня саму разочек чуть не застрелили? А то, что меня ещё разочек отправили на не очень приятное задание, из которого я чуть живой выбралась?!

Нет. Кажется, со мной всё-таки не так аккуратно обходятся... Или обходятся? Слёзы вытирать — это же аккуратно? Так я леди в его глазах или нет?

— Ты не понимаешь?

Меня выдернуло из мыслей внезапным вопросом. Я подняла взгляд на Сиэля — пришлось, хотя и боязно было.

Я его не понимала.

— Чего не понимаю? — осторожно уточнила я.

Он посмотрел на книгу. Я ойкнула и перевернула страницу, держа книгу в здоровой руке.

Чего он такой внимательный...

Но Сиэль не свёл с меня взгляд, не отмахнулся от моего жеста как от чего-то, что не имеет значения. Мне захотелось в него этой книгой кинуть. Почему он такой придирчивый? С ним непросто иметь дело даже когда мы просто говорим по существу, а сейчас он будто решил в несколько раз усилить свою бдительность.

Хотя нет, его проницательный взгляд с самого начала пугал. Сиэль всегда всё замечает и ясно даёт об этом знать своим пустым выражением, устремлённым в нужную ему точку; иногда он тихо фыркает или выгибает бровь, но не вступает в коммуникацию, и эта тихая оценка выводит из себя настолько же сильно, насколько сейчас раздражает молчаливое требование выдать причину моего ступора.

Просто... почему бы ему не обратить всё внимание на свои дела? Зачем знать, что у меня в голове происходит?

— Я... устала после всего произошедшего, знаешь ли.

Сиэль молча вскинул брови. Вот гад, прицепился основательно, просто так не отстанет. А если бы это действительно оказалось правдой?

— Да что тебе нужно? — ощетинилась я.

Плечи от его взгляда напряглись, глаза сузились, а книга легла на лицо, скрывая сжатые от висящего в воздухе напряжения губы.

Сиэль пораженчески вздохнул. Отвёл взгляд.

— Скажи, ты вообще бываешь честной?

Вопрос поставил в тупик. Ответить «да»? Но он риторический и предполагает, что этот ответ зачтётся как лживый. «Нет»? Так это ведь тоже неправда.

Я глубоко вздохнула, пытаясь придумать хоть сколь-нибудь ценный ответ, посмотрела в потолок. Почему он спрашивает? Какая ему разница, лгу ли я по таким мелочам? Он что, надеется, что я расскажу ему всё, стоит завоевать моё доверие?

Страх постепенно вымещался. Хотелось встать и выйти, или сказать что-нибудь язвительное. Не собирается же он меня за одно маленькое истеричное оскорбление прихлопнуть, в конце концов? От этой мысли уже нервная улыбочка чуть не появилась, я еле удержала мышцы лица на месте.

— Я не понимаю, зачем тебе это.

— Я говорил тебе, что твой комфорт это теперь моя обязанность.

— Поэтому ты сейчас лезешь мне в голову?

Снова повисло молчание.

А ведь я и правда устала.

Я тихо положила раскрытую книгу на стол, хотя толку-то — страницы всё равно отлистались до форзаца. Почему-то именно сейчас мышцы начали ныть от усталости, захотелось потянуться, желательно лёжа в постели... И не вставать целый день, как я в последний раз позволяла себе только дома.

Сегодня опять была бессонница. Каждую ночь у меня бессонница. Мне кажется, я глупею и злею от этого с каждым днём.

Я равнодушно окинула Сиэля взглядом: нахмурился, челюсти стиснул, бумажку в руках сжал. Чего же ему так неймётся? Мы оба были бы спокойнее, если бы просто отстали друг от друга. Не надо требовать от меня большего, чем исполнение моей части нашего общего дела да периодической игры в шахматы.

Наверное, у него просто паранойя. Боится... А чего ему бояться, собственно? Что не умрёт, если я его обману? Ужас-то какой. Я вот, наоборот, боюсь умереть. Хуже было бы только остаться здесь навсегда: мне это в кошмарах снится.

Хотелось закатить глаза и закричать что есть силы. Я его вообще не понимаю. Мне не хочется расстраивать Сиэля, но я не понимаю, что именно его расстраивает. Господи, как же я устала... Дай ещё немного сил, чтобы бедный викторианский мальчик не узнал, что такое пойти к ебени матери.

— Это... Это неважно, понимаешь?

Он только опустил взгляд на бумаги перед собой. Хмурость с него не спала.

И, к удивлению, меня саму окатило чувство вины. Обычно я в таких ситуациях спокойно осаждала людей, но сейчас... Ну, у него же так много тревог, верно? Зачем мне лишний раз становиться очередной? Он и так вечно живёт с постоянным грузом на душе.

Но спросить напрямую — не вариант. «Эй, а я леди или нет?». Что это вообще за вопрос такой? Да и наверняка я вправду просто от усталости начала накручивать себе всякие глупости. Терпит и терпит, наверняка он и сам об этом не задумывается так глубоко.

— Время не совпадает, — ляпнула я, заставив его поднять взгляд на меня обратно.

— Чего?

— Цирк, потом что-то вроде банкета было... Это всё происходило в первой половине года. Тебе скоро четырнадцать, — от моего напоминания Сиэль поморщил нос, — А цирк только сейчас начался. Реальности перепутались...

Я откинулась на спинку кресла, принимая страдальческое выражение лица.

— Ничего не путалось. Просто реальность не совпадает с вашими выдумками.

Взгляд задумчиво переместился на вид из окна у Сиэля за спиной.

Это для меня он ожившее аниме. Для него самого он обычный живой человек, про которого есть произведение, подозрительно похожее на его жизнь. И его взгляд на ситуацию более трезвый.

— Тебе не кажется, что это делает меня бесполезной?

— Ты всё ещё ценный информатор.

Я фыркнула.

— Эх, а если бы я всё-таки оказалась бы бесполезной... Моя жизнь была бы проще.

Сиэль язвительно ухмыльнулся.

— Я бы не радовался. Тебе бы пришлось отправиться на аудиенцию к Её Величеству, и тогда бы точно никто не думал о том, как тебя домой отправить.

От этого с лица спала незаметно наползшая мечтательная улыбка. Какой вариант ни выбери, всё равно полная фигня получилась бы. Но какая разница, если этого всё равно не произошло? Всю малину мне испортил, лишь бы сказать свою правду.

— Ой, не отвлекайся от работы.

— С тобой не могу работать. Ты меня напрягаешь.

— Ну извини, могу уйти и упасть на случайную косу по дороге...

Он закатил глаза.

Если так подумать, его раздражение для меня уже своеобразная зона комфорта. Ничто так не успокаивает, как его ясные знаки о том, что я ему не нравлюсь.

— Тебя никто не выгоняет. Лучше в шахматы поиграем.

Из ящика стола он достал шахматы, — мы так часто это делаем, что он начал держать их под рукой. Скоро это станет чьей-то зависимостью: возможно, что для нас обоих, — оба не имеем никого, кроме друг друга, и выносить друг друга можем полноценно только в шахматах. Нормально у нас никогда не складывается диалог: он бесится и быстро теряет всякое желание со мной разговаривать, а я... А у меня терпения побольше, поэтому до моих эмоций дело никогда не успевает доходить.

Хотя я его слегка побаиваюсь, — вывести из себя Сиэля легко. Страшно представить, что с ним случится, когда пубертат в ворота постучится. Вообще у моих ровесников он уже начал стучаться, но в девятнадцатом веке дети медленнее развивались, так что ему это, похоже, только предстоит.

Кстати говоря, это ведь от нежелания с кем-то сближаться, если так подумать. Или нет?

Я начала расставлять фигурки со своей стороны. Нет, точно так. Он же так не хотел дружить с Сомой, бесился из-за него, отталкивал. Почему не хочет? Не желает причинять боль своей скоропостижной смертью? Или просто боится? Может, просто не способен на хоть какую-то близость? Или хочет казаться человеком не способным.

Я, если так подумать, очень похожа на Сому: всё время перед глазами маячу, лезу в личное пространство (а в него не залезть трудно, у Сиэля оно просто гигантское). Местами ещё и странной кажусь со своим менталитетом, это уж наверняка известно, пускай я и не знаю, в каких именно местах я странная. Отличаюсь разве что тем, что не говорю, что мы друзья. Друзьями мы не станем: оба не хотим лезть друг другу в душу.

А ведь Лизе я тоже лезть в душу не хотела. Зато она выпытывала у меня всё, и совершенно безразлично было, что я рассказывать ничего не желала. Я тогда с небольшой неприязнью говорила, что она грязные пальцы в сердце моё суёт.

Да уж, мы как Сома и Сиэль. Жаль, что мне это сравнение раньше не пришло в голову. Хотя раньше бы я таким забавным открытием с ней делиться не стала.

Сейчас я бы так хотела ей более добрые слова говорить. Хотя бы не полные неприязни, а просто... спокойные? Нет, я бы сказала ей, как скучала, и обняла бы, впервые по своей доброй воле. Как странно осознавать столь крутые изменения в себе.

В последнее время никогда не обсуждаем, кто какими шахматными фигурами будет играть. Условились на том, что я за белых, Сиэль за чёрных, причём без всяких разговоров: просто в один момент оба перестали об этом спрашивать, а он на свою сторону всегда чёрных ставить начинал. Наверное, у него хобби такое — фору мне давать. А может, ему гордость не позволяет поступать иначе.

Играли молча, но непродуктивно и недолго: в дверь постучали, в кабинет ввалилась Мейлин.

— Господин, леди, обед готов.

Мы с Сиэлем переглянулись. Никто из нас ничего не сказал, но было понятно, что мы оба забыли о том, что без Себастьяна время в поместье внезапно не останавливается, физиологические потребности надо удовлетворять, и кто-то должен готовить еду, пока его тут нет. Конечно, он сам об этом позаботился и предупредил слуг, зато мы вдвоём слегка оплошали с этим.

В Барда, конечно, хотелось верить, но готовиться надо было к худшему. Возможно, это будет очень, очень плохо.

— Ладно, закончим потом, — бросила я и встала из-за стола.

— Погоди, я не люблю бросать на середине.

Я вздохнула и закатила глаза.

— Еда остынет.

Сиэль безынтересно ответил, разглядывая съеденную белую пешку:

— Наверняка это несъедобно, так что толку от того, что она сейчас горячая, нет.

Я бесцеремонно рухнула обратно.

— И что, голодать теперь?

Сиэль смерил меня неодобрительным взглядом. Ах, да... Ну, видимо, я не леди, что поделать.

— Посмотрим.

Я сходила конём. Сиэль постучал пальцем по доске, улыбнулся себе, передвинул пешку и поднял взгляд на меня:

— Может, ты что-нибудь приготовишь?

— Ты страх потерял, — вырвалось у меня изо рта прежде, чем я поняла, какую глупость сказала.

Откуда этому страху взяться?

— Ты даже не посмотрел на еду.

Он только пожал плечами, не стал спорить.

А у меня после этого разговора только больше внутреннего смятения стало. Как-то по-домашнему, комфортно мы разговариваем. Как будто оба привыкли друг к другу. Если бы Лиза наблюдала за нами, начала бы дразнить меня, что мы как старая женатая парочка: терпеть друг друга не можем, но и без друг друга тоже не можем.

Что является правдой. Но друг без друга мы не можем, потому что в конце концов обмениваемся тем, что никто другой нам дать не в состоянии, а не потому, что эмоционально привязаны! Не должно быть никакого уюта в этих отношениях, никакой духовной связи, — я уйду, а он умрёт, и, скорее всего, умрёт в моём мире, когда поймёт, что уже отомстил, но забыл об этом из-за амнезии. Что мне потом, плакать из-за него, ходить к его могилке?

Он сам должен это понимать; он, наверное, даже понимает и не привязывается. Сиэль умеет отринуть все чувства. Я зря себя накручиваю по поводу него.

Тогда за кого я боюсь? За свои чувства?

— Шах и мат.

Я поджала губы. Нельзя. Думать. О чём попало. Когда играешь.

Сиэль после своей победы почему-то только вернул себе привычную хмурость. Не скажу, что обычно он прыгает до потолка, но хотя бы не выглядит так, будто от моего проигрыша сейчас потолок должен обвалиться.

Ну мы хотя бы закончили достаточно быстро, чтобы не позволить обеду остыть. Нельзя же такое неуважение к труду Барда показывать: нужно хотя бы дать еде шанс. Мне было бы обидно, если бы моей шанс не дали только потому, что я сто раз до этого её испортила. Хотя я сама зашла в столовую, чувствуя напряжение в плечах от предстоящей дегустации. Наверное, Сиэль был не так уж не прав — очень даже нормально в этой ситуации испытывать скептицизм и нежелание испытывать кулинарные исследования на себе.

Мы сели по разные стороны обеденного стола. Посмотрели на еду — то было запечённое мясо с овощами, — внешне выглядело вполне нормально. Хотя бы не сгорела и не приняла любой другой неестественный оттенок.

С другой стороны, если бы она была сгоревшая, можно было бы отказаться сразу же и не мучиться мыслями о том, что кто-то мог порох со специями спутать...

Посмотрели друг на друга. Сиэль хмыкнул и ухмыльнулся самому себе, — что-то вроде «я же тебе говорил», наверное, и сам отрезал кусочек. Я про себя облегчённо выдохнула: не придётся самой это пробовать. Сиэль уж точно что попало есть не станет, — вот по его реакции я всё и пойму.

Однако вместо того, чтобы положить мясо в рот, он поднял вилку с насаженным на него ломтиком.

— Финниан. Попробуй ты.

— Есть, господин!

Ладно, я переоценила его. Конечно, он не будет собой рисковать...

И как странно, что тут все трое слуг стоят. Обычно они все в это время своими делами заняты. Наверное, это стоит расценить как моральную поддержку повара. Или беспокойство за благополучие тех, кто будет есть его пищу.

Финни, впрочем, без видимого беспокойства за своё здоровье подошёл и взял вилку в рот прямо с рук Сиэля. Что, наверное, должно считаться проявлением плохого воспитания... Но Сиэль на это всегда реагировал спокойно.

А то, что я рухнула на стул? Может, мне этот взгляд показался? Да нет. Или да... Так ко мне требования как к леди или всё же тот взгляд мне померещился?

— Ой.

Финни даже прожевать толком не успел, как лицо перекосилось.

— Очень солоно, господин...

Бард, стоявший сбоку от нас, нахмурился и начал ворчать что-то про армию. Мне есть вообще не хотелось. Вообще существование в этом мире отбивает всякий аппетит. Может, я от недоедания такая злая и боязливая?

И не леди.

Тьфу ты, чего эта мысль прицепилась!

Есть что-то надо. Хотя бы иногда. Вчера я толком не поужинала, наивно решив, что нормально позавтракаю, но сегодняшнее утро было таким сумасшедшим, что о еде и речи не шло. А обед, ну... Пересолен. Я пью недостаточно воды, чтобы принять на себя этот удар.

— Ладно, я могу яйца пожарить...

Я сказала это так тихо, что меня, кажется, никто не услышал: все были слишком заняты оправданиями Барда, который говорил что-то про армейскую пищу, и что он, наверное, за последнее время слишком много соли добавлял в свой собственный обед, вот и не почувствовал, и бла-бла-бла... Я тихо встала из-за стола и пошла на кухню.

В холодильнике, на счастье, нашёлся неполный десяток яиц. Интересно, на четырёх людей хватит? Бард может и своей пересоленой пищей спокойно отобедать. Только сковородки не было видно. Я открыла один ящик, второй, третий... Терпение начало иссякать. Я не так уж сильно хочу есть, чтобы париться над этой сковородкой.

Честно говоря, хочется пойти упасть лицом в постель и забыть про еду на ближайшее время. Честно говоря, я и сырые яйца могу в себя залить. Сальмонеллёз? Пф-ф... Я тут себе недавно плечо прострелила, после этого кошмара наяву от инфекции умирать не так страшно.

Громкий звук заставил содрогнуться.

— Госпожа, что вы тут делаете без нас?

От шума захотелось прикрикнуть на них.

— Достаньте сковороду. И специи. И огонь на плите зажгите.

Все трое молча начали выполнять приказ. Странно, что не начали задавать лишних вопросов: может, настроение моё уловили. А я прислонилась к открытой дверце шкафчика и закрыла лицо руками: хотелось тишины и не заставлять в себя пихать никакую еду.

— Что с тобой сегодня такое?

Я развела пальцы, чтобы посмотреть на не пойми откуда взявшегося Сиэля.

— Ничего. Ничего со мной. Всё как всегда.

Он хмыкнул.

— Всё всегда так плохо?

— Нет терпения на твои поддёвки, — не выдержала я, — Да, всё всегда так плохо.

Я отняла руки от лица, провела по ткани брюк, пытаясь отвлечься от непонятно откуда взявшегося невыносимого раздражения. Брюки. Не леди я, да и не слуга... Наверное, я больше на инопланетянку похожа: ни туда, ни сюда, — ни в одну форму не помещаюсь.

— Леди Анна, всё готово!

— Масла налейте.

Я шумно вздохнула, сдерживая порыв застонать от отчаяния. Закрыла дверцу шкафчика. Отвлекись, Аня.

— Сиэль, — я снова повернулась к нему лицом, — Я больше похожа на уличного ребёнка или на леди?

Дурацкий вопрос. Не хочу знать ответ. Я вообще не соответствую здешним правилам, естественно, я больше на беспризорницу похожу... Сиэль как всегда ответил с максимальной серьёзностью:

— Ни на кого. К чему сравнивать себя с кем-то? Мы все росли в рамках разных обществ: аристократы, военные, беспризорные дети... А ты исключительна для нашего мира.

«Исключение». Вот я кто для него. С души камень сняли. Конечно, «леди» из меня никакая... Но и среди уличных сирот я бы вряд ли смогла прижиться в этом мире.

— Тебя это волновало? Воспринимаю ли я тебя как невоспитанную девчонку? Серьёзно?

Я отвернулась от него, пытаясь скрыть перекошенное от смешанных чувств лицо. Вроде попал в точку, но всё равно умудрился перевернуть смысл! Не так всё было!

— Нет, это не так. И не это меня волновало. Я... я... — я пыталась придумать, что такого сказать, — Я не ела ничего с утра.

Приставучий, зараза. У меня есть сто тысяч причин быть сколько угодно злой, напуганной и грустной, — какую ни скажу, всё на самом деле правда. И не надо из меня что-то личное вытаскивать!

Я бросилась к холодильнику, забрала яйца, отодвинула Барда, следившего за нагреванием масла на сковороде, от плиты со всей силой, с какой тринадцатилетняя девочка могла отодвинуть взрослого мужика, остервенело начала бить яйца здоровой рукой одно за другим.

— Куда столько?

— Вряд ли Мейлин и Финни тоже захотят есть ту еду, — мрачно отозвалась ему, — Где вторая сковородка? Одной мало.

— Э-э, сейчас принесу.

В нос ударил душный запах жареных яиц, и мне стало совсем плохо. Тошнота ударила в голову и затуманила мне всё, на секунду захотелось взяться за столешницу, потому что мне показалось, что я сейчас упаду. Но я старалась не подавать виду, — прилипнет ведь опять.

— Юный господин в последнее время так странно себя ведёт с леди Анной.

— Наверное, это из-за того, что она серьёзно захворала в последнее время.

Я сделала вид, что не слышала этих шепотков за спиной. Нет, это точно не от хвори, — из-за хвори до тебя не докапываются по каждой мелочи.

* * *

— Как удачно они встретились.

Ядовито-зелёные глаза вперились в точно такие же с хитрым прищуром, лёгкими взмахами руки помешивая спирт в мерном стакане. Тонкая женская рука изящно держала лабораторную посуду, словно это был какой-то бокал виски, чёрными ногтями оглаживая её горлышко.

— Убьём одним камнем двух...

Взгляд задумчиво устремился в потолок.

— Трёх птичек.

— Эта девочка всю работу в департаменте нарушила. Будто мало им было одного путешественника во времени.

Собеседник хихикнул надломленно-высоким голосом.

— Настоящий исторический прецедент. Я удивлён, как ещё весь мир сюда не слетелся, лишь бы убить этих двоих.

— Надоел мне этот... Мистер Хокинг.

Женщина отпила из мерного стакана, едва заметно поморщив нос.

— Хватит с меня этих игр в гуманизм. Я дала ему достаточно времени.

— Ты что, сама позволила этому хаосу расползтись?

Резкий, заливистый смех заполнил помещение, вновь заставив женщину поморщиться, — теперь уже от высоты звука.

— Сама же его и прибью, понятно? А потом займёмся этими детьми.

Остатки жидкости в стакане она допила залпом и с наслаждением вздохнула, откидываясь назад.

— Обязательно оба нужны?

Мужчина опустил голову, скрывая за длинными косами искру азарта во взгляде. Длинные чёрные ногти хаотично барабанили по пробирке.

— Хотя бы один должен остаться с нами.