На чердаке (джен)

Солнце ещё не добралось до верха небосвода, а мальчики успели привести себя в порядок, как и требовала Галина Михайловна. Но из комнаты не выходили, потому что убирались.

Каждую неделю в их квартире случался субботник. Они быстро адаптировались к любым изменениям в их жизни, поэтому быстро взяли за привычку прибираться у себя в комнате до того, как до нее доберется мама. К счастью, спала Юля в лучшем случае до обеда, поэтому им сполна хватало времени, чтобы избавиться от всех вещей с пола, иначе они грозились попасть под раздачу и быть поглощёнными пылесосом или тщательно убранными «на место». У Юли в этом отношении разговор был короткий. Их комната — хоть стены красьте и мебель двигайте — но чтобы когда она приходила мыть пол и вытирать пыль, ничего не вставало на пути ее швабры.

Этим утром времени у них было катастрофически мало. Будильник Галины Михайловны уже сработал, а она демонстративно гремела на кухне посудой, способная, казалось, и мертвого поднять. В запасе у них было не больше получаса, по истечении которого Юлино терпение должно закончиться, и она разгневанным драконом выберется из своего логова, чтобы беспощадно убить нарушителей ее спокойствия.

В связи с этим Данька спешно возвращал стеллажу первозданный вид, с поразительной четкостью расставляя на нем книги и новоприобретенные коллекционные фигурки, пока Димка носился по периметру, подбирая бесхозные вещи. Он, наученный Данькой, на максимальной скорости складывал одежду и чистую, и грязную, ровными стопочками укладывая в шкаф. Честно смел все барахло со стола в портфель, надёжно закрыл и забросил на антресоли, чтобы крошечная Юля точно не заметила. Открыл окно, не позволяя Бобу выпрыгнуть вслед за птичкой, и выбросил на улицу мутировавшую до высшего разума экспериментальную плесень, устроившую свою ферму на яблочных огрызках и ещё чём-то, что раньше было едой.

— Есть попадание.

— Что? — обернулся на брата Данька, заправив обе кровати.

Димка только отмахнулся, зачем-то зашторив шторы. К счастью, Зинаида Львовна, ставшая случайной хозяйкой плесени, забыла очки дома, поэтому не рассмотрела вандала, что кидался из окна мусором. Боб, прислушавшись, пулей вылетел в коридор, и мальчики поняли, что чудище их квартирных пучин разбужено, поэтому поспешили на кухню. Они не знали, что будут делать, если представительницы прекрасного пола сойдутся в схватке не на жизнь, а на смерть, но все же предпочли проследить за ними. В крайнем случае позвонят отцу или дяде Серёже, или тете Ирине, или участковому, или… Вариантов было предостаточно.

Они не успели даже поздороваться с «бабушкой», как в кухню, громко топая босыми ногами, ворвалась растрёпанная Юля.

— Пчела мне в рот! Кто здесь шумит в такую рань?! Подскочили ни свет ни заря, так сидите тихо!

Она набрала в лёгкие воздуха, чтобы выкрикнуть что-то ещё, но напоровшись на возмущенный взгляд Галины Михайловны резко замолчала. Замерла на пороге, недовольно смотря на свекровь. Вид у нее был откровенно помятый и взъерошенный. Волосы спутались и торчали в разные стороны, челка примялась, затерявшись где-то на затылке, а на щеке краснел след от подушки. Девушка крепче сцепила зубы и так крепко сжала рукой дверной косяк, что побелели пальцы.

— Что здесь происходит? — процедила Юля, сдерживая рвавшиеся наружу эмоции.

— Доброе утро, — сдержано отозвалась Галина Михайловна. — Я приготовила завтрак, раз единственная женщина в доме этим не озаботилась, предпочитая бессовестно дрыхнуть. Как и не проводила мужа на работу, — как бы невзначай обронила она в конце, но Даня видел дернувшийся в едкой ухмылке уголок губ.

Юля поперхнулась возмущением. Вытянулась струной, вскинув голову, как делала готовясь к любого рода перепалкам. Эмоция одна за другой мелькали на ее лице: всепоглощающий гнев сменился непривычным сожалением. Потухла огнем вспыхнувшая злость, никого не опалив.

— Он не беспомощный барашек, чтобы я пасла его, — фальшиво улыбнулась Юля, не сводя кричащего взгляда со свекрови.

Та не уступала, но оставалась невозмутима, что должно было выбешивать сильнее. Как красная тряпка для быка.

— Это проявление уважения, — ровно парировала Галина Михайловна, и Юля, прикусив язык, молча покинула кухню, опасаясь ляпнуть лишнего.

Мама ходила по лезвию ножа, и Дане это не нравилось.

Юля же скрылась в ванной и, включив воду, закричала в полотенце. Шум воды и ткань достаточно хорошо глушили звук, чтобы никто случайно не услышал ее отчаянья. Оно заполняло ее, как вода пруд по весне. Маленький, он не справлялся со снегом, таявшим под солннчным натиском, поэтому вода выходила из берегов, ручьями бежала по дорогам, затапливала чьи-то огороды.

Юля боролась с желанием положить перед дверью коврик с надписью «Пошли вон», хотя едва ли что-то сильнее чуда сможет выкурить Галину Михайловну из их квартиры. Идея с выкурить тоже мелькнула на задворках сознания, но если свекровь узнает, что сын ее и внук временами курят, то вероятность, что они выживут равна — ноль цельных пять десятых секунды.

Юля чувствовала себя разбитой. Во всех смыслах. Ей было нужно ещё полдозы ночи, чтобы хотя бы раздражение было не так сильно. После фиаско в понедельник она старалась лишний раз не отсвечивать и не открывать рот, чтобы оттуда не выливались помои. И пусть Влад уверил, что он не в обиде, Юля видела, что невольно задела за живое. Она честно не хотела, просто привычно вспылила, не уследив за словами, что опережали мысли. Совесть нещадно грызла ее, пугая тем, что все может повториться. Внутренне трясло от несправедливости ситуации. Какая-то женщина, пусть и мать ее мужа, бессовестно заявилась на порог ее квартиры, устанавливала свои порядки в ее доме, рушила ее семью. Возмущение с ноги выбило дверь, но Юля вырубила его сковородой, получив одобрительное похлопывание по плечу от стоявшего рядом страха все испортить.

Она отбросила полотенце на сушилку, включила холодную воду и пару раз с силой плеснула себе в лицо, нещадно залив пол и намочив пижаму. Плитка неприятно холодила босые ноги, но Юля пока была не готова вернуться за забытыми в комнате тапками. Подняв голову, она уставилась на отражение в зеркале. С носа капало, бежали по лицу водные дорожки, скапливаясь на подбородке. Мокрая челка напоминала мочалку и противно липла ко лбу, слезами роняя капли воды. Юля с усердием всматривалась в глаза напротив, сама не зная, что ожидала там увидеть. Бессмысленная попытка заглянуть в собственную душу. Попытаться увидеть себя со стороны. Узнать, что видит Влад, когда в тусклом свете ночника, прижав ее к кровати, с каким-то неизвестным ей чувством вглядывался в ее глаза, словно прикованный.

Рыкнув, Юля истерично забрызгала зеркало водой, вцепившись руками в края раковины, потому что ноги неожиданно перестали держать. Все неимоверно бесило. Нервы ни к черту. Галина Михайловна — виртуозный музыкант — профессионально играла на них неизвестную сонату. Вломить бы ей этой скрипкой или роялем.

В сознании трупом всплыл образ мужа, который, трепетно сжимая руку матери, взволнованно рассказывал о работе, карьерном росте, других достижениях, ловко избегая любых компрометирующих Галину Михайловну тем, и смотрел так по-собачьи преданно, что Юлю подташнивало. И дело было не в нежной привязанности Влада к матери, а в Галине Михайловне, слушавшей его с церемонной сдержанностью и невозмутимостью. Юля зря пыталась убедить себя в том, что свекровь просто плохо выражала эмоции. И зря Влад ждал ее одобрения. Галина Михайловна всегда была чем-то недовольна: неправильно, недостаточно, можно было лучше, больше. А стоило ему только заикнуться о сыновьях, как она грубо вырвала свою руку из его пальцев и воззрилась с таким свирепством, что Юля за углом неосознанно напряглась. «Даже сыновьями их в моем присутствии не называй. Они мне не внуки», — чеканя слова, плюнула в душу сыну Галина Михайловна и горделиво ушла, одарив замершую в коридоре Юлю надменным взглядом.

После этого она задумывалась, почему Влад терпит ее, почему не говорит ничего против, смиренно терпя мамины нападки. Неужели Юля обманулась в нем. Или Галине Михайловне удалось поселить сомнение в его душе. Но крепкие, какие-то отчаянные объятия, обжигающее дыхание над ухом, шепотом кричащие извинения, непривычно робкие, напуганные поцелуи, словно она в любой момент могла его оттолкнуть, говорили сами за себя. И Юля просто поставила себя на его место, осознала, что для неё Галина Михайловна — безумная, что тычет крокодила палкой, а для Влада — мама, та, что подарила ему жизнь, любовь. Юля не могла заставить его выбирать между мамой и женой. Боялась, что выбор очевиден, смотря на терзания мужа, и одновременно храбрилась, смотря на беспокойство собственных сыновей.

Юля не хотела проигрывать свекрови, но та была идеальной: спокойной, умелой, последовательной. Не то, что она — взбалмошный сгусток неуёмной энергии, действующий по настроению, а не по плану, живущий, как сердце прикажет. Но меняться девушка не собиралась. По крайней мере, пока этого не попросит Влад.

Немного усмирив бушевавшие чувства, Юля наскоро прибралась в ванной, в последний раз посмотрела в зеркало, улыбнулась и подмигнула собственному отражению, решительно покинув свое убежище. Это ее муж, ее дети, ее семья, ее жизнь, поэтому она будет стоять на своем до последнего, лишь немного сменив тактику. Если Владу было так важно одобрение матери, тогда Юля постарается, если не услужить ей, то хотя бы не испортить отношения окончательно.

Знала бы она в тот момент, что Судьба уже дописала их историю, решительно поставив точку в конце главы, то ещё бы с утра указала Галине Михайловне на выход.