Химия (гет)

И вот наконец Эндрю сообщил Эдварду, что механизм и постоянные протезы готовы. Вот он, тот момент, которого он так ждал с замиранием сердца. Момент, который должен был изменить все. Все нервы Эдварда натянулись как струна — какими они, его новые протезы, будут для него? Почувствует ли он наконец себя целым, хоть немного полноценным? Сможет ли он самостоятельно делать все то, о чем он так долго грезил? Окажутся ли они тем подарком судьбы, о котором он так мечтал? Все эти вопросы не просто занимали мысли, они пульсировали внутри него, терзая то мучительной тревогой, то ослепительной надеждой. Больница, знакомые коридоры, подготовка к операции, анестезия — весь этот процесс стал до странности обыденным, почти привычным, уже почти не вызывая прежней тревоги.

...Эдвард сидел на кровати в томительном ожидании. Палату мягко наполнял солнечный свет. В этот раз пробуждение после наркоза далось ему, казалось, легче. Когда ощущения вернулись с полной силой, первое, что он почувствовал, было новое, непривычное присутствие новых протезов на его запястьях, поднимающееся к предплечьям. Даже боль, неизбежная после такой операции, не могла заглушить это невероятное чувство — просто видеть их, ощущать, знать, что все это реально. Его полный трепета взгляд скользил по гладкой поверхности его... новых рук. Их поверхность была в цвет его кожи, но сама форма... Изгиб кисти был гораздо изящнее, чем у временных протезов, а пальцы тоньше. Они выглядели пока ещё непривычными и невероятно своими одновременно, ощущаясь слегка тяжелее временных. Лишь запястья скрывали бинты. Так хотелось скорее почувствовать их, проверить, ощутить полноценной частью себя, но он заставлял себя ждать — врач строго-настрого запретил шевелить ими сразу.

Спустя несколько дней, когда боль утихла, в палату вновь быстрым шагом вошел доктор Рамирес, навещавший его каждый день. Эдвард тут же повернулся к нему. На лице доктора было привычное энергичное выражение, а в глазах читалось явное удовлетворение. В руках он держал какой-то большой, явно тяжёлый короб. Он быстро подошел к Эдварду, поставив короб на прикроватную тумбочку.

— Как сегодня себя чувствуете? Боль уже не беспокоит? Сейчас снимем повязки и оценим результат.

Волнение Эдварда достигло пика. Сердце забилось сильнее в предвкушении момента, когда он наконец полностью увидит свои новые руки и сможет впервые ими пошевелить.

И вот последняя полоска бинта соскользнула — и ничто больше не скрывало, как они соединены с его руками, как когда-то были прикреплены ножницы, но... совершенно другие.

Доктор Рамирес взял одну из искусственных кистей Эдварда в свою руку. Его пальцы быстро прошлись по месту соединения протеза с плотью, проверяя его надежность. Проверив таким же образом и вторую кисть, он кивнул сам себе, удовлетворенный.

— Все выглядит отлично, — произнес он решительно, отпуская руку Эдварда. — Протезы установлены именно так, как мы планировали.

Он отступил на шаг:

— Теперь попробуйте просто пошевелить пальцами. Или сжать кулак.

Эдвард попробовал пошевелить своими новыми руками, как раньше двигал лезвиями своих ножниц. И... ничего. Ни малейшего отклика. Он сосредоточил всю свою волю, приказывая пальцам согнуться. В ответ — лишь слабое, едва уловимое напряжение глубоко в мышцах предплечья. Сами протезы оставались абсолютно неподвижными. Он поднял взгляд на Рамиреса. В его глазах, ещё секунду назад полных надежды, теперь застыла растерянность. Неужели не получается? Ведь он столько тренировался с временными, и те слушались! Но эти... эти были другими. Совершенно другими. Он смотрел на Рамиреса с немым вопросом — "Что не так? Почему я не чувствую их?"

— Поймите, за то время, пока вы пользовались временными протезами, ваш мозг и мышцы привыкли к совершенно другому типу управления, и забыли, как управлять такой структурой, — методично произнес Рамирес с профессиональной сосредоточенностью. — А кисть с пальцами... Это совершенно другой уровень по сравнению с вашими прежними ножницами. Мозгу нужно заново научиться посылать точные сигналы именно для этих протезов. Попробуйте ещё раз. Сосредоточьтесь на том ощущении напряжения, которое вы почувствовали в мышцах предплечья.

Эдвард внимательно слушал, его брови слегка сдвинулись. Слова доктора, казалось, имели смысл, но все равно не ложились в голове так просто, как хотелось бы. Протезист Вебер... вот он всегда объяснял такие вещи гораздо нагляднее и понятнее.

Эдвард попробовал снова, затем попытался двинуть всей кистью. Результат был тот же — усилие ощущалось, но оно словно уходило в пустоту. Ледяной укол страха пронзил его. Теперь протезы были частью него — присоединенные к его плоти и костям, но совершенно глухие к его воле. Ощущение полной беспомощности, которое, как ему казалось, стало понемногу отступать, вновь накатило волной. Ему ведь говорили, что в основе управления будут те же движения, что и с ножницами. Неужели его тело, его мозг на самом деле забыли, как это делается?

Но Рамирес, казалось, не обращал внимания на его внутреннюю борьбу. Повернувшись к прикроватной тумбочке, он достал из короба фотоаппарат.

— Мне нужно сделать несколько снимков, — произнес он. — Положите руки прямо, чтобы было хорошо видно.

Эдвард, хотя и смутно понимая, чего от него хотят, почувствовал странное, неприятное ощущение. Будто его новые руки, еще не успевшие стать частью его самого, уже превратились в объект изучения, а особенно — когда он сам был в таком состоянии — беспомощным, неспособным управлять даже тем, что теперь должно было быть его руками. Руками, которые стали возможны для него именно благодаря доктору Рамиресу. Не говоря ни слова, он попытался положить их ровно, как его попросили.

Но пальцы, упрямые и непослушные, легли не совсем так. Рамирес, заметив это, склонился над ним.

— Чуть правее, Эдвард, — сказал он ровным тоном, в которым звучала полная сосредоточенность на деле. — Вот так.

И, не дожидаясь, пока Эдвард сам справится, он взял его за запястья, подвинув руки для лучшего ракурса. Прикосновение доктора было точным и профессиональным, но Эдвард почувствовал себя еще более чужим в собственном теле, словно его руки принадлежали не ему, а были просто предметом.

Наклонившись ближе, Рамирес сделал несколько щелчков, меняя ракурс, сосредоточенно глядя в объектив.

— Отлично, — произнес он. — А теперь нужно перевернуть их.

И, вновь опережая попытки Эдварда, он аккуратно развернул его кисти ладонями вверх, уложив их так же ровно. Снова раздались щелчки фотоаппарата, после чего Рамирес коротко кивнул сам себе, словно подтверждая что-то:

— Прекрасно. Думаю, я дал вам достаточно инструкций для начала. Тренируйтесь. Но не перенапрягайтесь — пока достаточно 30 минут в день. Остальное объяснит протезист Вебер, — произнес он и, не дожидаясь ответа, направился к двери и вышел из палаты, оставив Эдварда одного.

Эдвард только успел проводить его растерянным взглядом.

* * *

Вернувшись из больницы, Эдвард продолжал усердные тренировки. Теперь, после визита к протезисту Веберу, многое наконец прояснилось.

"Думай об этом как о том, чтобы просто напрячь или расслабить определенные мышцы в предплечье, — спокойно объяснял Вебер, выглядевший так, словно он сам был невероятно рад новым рукам Эдварда. — Твоему мозгу нужно научиться посылать правильные сигналы именно для этих движений, снова нащупать эту связь. Это не происходит мгновенно, но постепенно все получится. Тебе нужно почувствовать, какие мышечные сокращения каким движениям протеза соответствуют. Мозг должен научиться управлять протезами, как своими собственными руками."

Медленно, с глубоким сосредоточением, Эдвард продолжал пробовать. Снова и снова он посылал мысленную команду, напрягал мышцы предплечья, стараясь уловить малейшее изменение, малейшую ответную реакцию протеза. И с каждой попыткой, с каждым все более активным, уверенным движением пальцев, которое ему удавалось вызвать, росла упрямая надежда и тихая радость. Он учился. Медленно, но учился управлять тем, что теперь стало его новыми руками. Поначалу они ощущались чужими. Прикрепленные к его телу инструменты, как и первые временные протезы, но не часть него. Но с каждым обретенным движением, когда контроль над ними крепнул, это чувство менялось. Они переставали быть просто протезами, "заменителями" настоящих рук. Они становились... его. Слившимися с его плотью, продолжением его воли, его самого. Не имея возможности обрести "нормальные" руки, он понимал, что его путь, его судьба — это именно целостность с этими. Оживить их своей волей означало стать собой в этом новом облике, ощутить... Свою завершенность. С каждой попыткой чувство контроля становилось все сильнее, руки откликались и оживали, и вместе с этим росло ощущение той возможности, которую ему здесь дали. За этот бесценный дар, эту доброту к нему, эту надежду — его сердце переполняла не просто искренняя благодарность, а неизмеримая трепетная признательность.

Вскоре в научном сообществе произошло ещё одно сенсационное событие — вышла статья доктора Рамиреса, детально описывающая сложнейшую процедуру интеграции протезов с биологическими тканями. Эта прорывная технология вызвала настоящий фурор — теперь перед учёными встала задача разработать и внедрить подобные методики для помощи огромному количеству людей, давая им шанс на полноценную жизнь.

* * *

Эндрю вошёл в пронизанную солнечным светом комнату Эдварда с подносом и поставил на столик перед ним стакан с дымящимся кофе и тарелку, на которой лежал увесистый темный брауни.

— Вот, взял тебе, — с улыбкой сказал он, придвигая тарелку ближе. — Кофе и пирожное. Я выбрал это — оно плотное, тебе как раз будет удобно его взять.

Недели тренировок с протезами — от простых движений до одевания и открывания дверей — вели именно к этому, казалось бы, простому, но такому важному событию. И вот этот день настал.

Взгляд Эдварда замер на тарелке. Не просто еда, а символ, такая долгожданная возможность. Темный квадрат лакомства казался огромным. Неужели сейчас... он сможет?

Он неуверенно протянул руку к пирожному. Движения его протезов были еще не такими плавными, каждое требовало сосредоточенного усилия. Осторожно, выверяя давление, как учил его Вебер, он сомкнул механические пальцы вокруг темного квадрата. Через пластик протеза Эдвард ощутил легкое сопротивление твердого, чуть крошащегося теста — первое физическое доказательство успеха. Медленно, Эдвард поднес пирожное к лицу, вдыхая его загадочный аромат. Затем, медленно и аккуратно поднеся его к губам, он откусил небольшой кусочек. На языке расцвел странный, совершенно новый вкус, насыщенный и удивительный.

Эндрю сидел напротив Эдварда, наблюдая за ним с лёгкой улыбкой.

— Ну как? Нравится? — ему очень хотелось, чтобы Эдварду понравилось.

— Необычно… — тихо сказал Эдвард. Его взгляд скользнул с пирожного на протезы, затем вернулся обратно. — Очень необычно есть вот так... руками…

— Попробуй теперь кофе, — Эндрю кивнул на дымящийся стакан.

Эдвард замешкался. Пить кофе казалось настоящим испытанием на точность. Удерживать стакан с горячей жидкостью и аккуратно поднести его ко рту протезами ощущалось как куда более тонкая и рискованная задача, чем просто взять пирожное. А если он прольет?

Он замер, прежде чем потянуться к кофе. Эндрю, наблюдавший за ним, сразу уловил это мгновенное замешательство.

До этого момента Эдвард тренировался пить обычную воду исключительно через соломинку — это давалось ему пока лучше всего — никаких пролитых жидкостей. Питье через соломинку было привычно и безопасно, в отличие от этого нового вызова.

— Не переживай, — мягко сказал Эндрю, видя его колебание. — С кофе тоже все получится. Просто попробуй медленно. Это бумажный стакан, он лёгкий, даже если немного прольётся, ничего страшного.

Эдвард нерешительно потянулся к стакану с кофе. Осторожно обхватив его пальцами, он тщательно выверил захват, а затем медленно поднял стакан. Насыщенный аромат ударил в нос, бархатный и манящий.

Эдвард очень осторожно поднес стакан к губам и сделал небольшой глоток. На его лице мгновенно отразилось удивление, и он слегка поморщился. Этот вкус... был неожиданным. Он и не думал, что кофе может быть настолько горьким. Неужели это нормально? — пронеслось у него в голове. И как люди вообще могут так любить что-то... настолько горькое?

— Ну как тебе? — снова поинтересовался Эндрю.

— Это... Так горько. Я не думал, что у него такой вкус.

— Да, он может показаться горьким с непривычки, — кивнул Эндрю с видом знатока. — Это такая особенность вкуса кофе, его "изюминка". К нему просто нужно немного привыкнуть, распробовать. А если тебе совсем не нравится такая сильная горечь, можно добавить сахар. — он указал на лежащие рядом пакетики. — Одна-две порции — и вкус сразу станет мягче и слаще. А ещё можно добавлять молоко, — Эндрю с улыбкой словно раскрывал ещё один секрет, — с ним кофе тоже будет намного мягче и нежнее.

Эдвард внимательно слушал объяснение Эндрю. Понятие "изюминки" — что горечь не ошибка, а часть вкуса — казалось неожиданно интересным. Он кивнул, осмысливая слова о том, что к вкусу можно привыкнуть, или же изменить его, добавив сладости или молочной нежности.

— Хочешь, я добавлю тебе сахар сейчас? — предложил Эндрю.

— Пока нет, спасибо, — ответил Эдвард. — Хочу распробовать сначала, как есть.

На мгновение он замер, раздумывая, как лучше поступить: смягчить горечь кофе кусочками пирожного, или сначала допить, раз он уже так хорошо держит стакан. Для первого знакомства он решил сначала допить кофе, а уже затем насладиться пирожным. Он сделал ещё один глоток, уже не морщась, а скорее задумчиво. Горячий напиток приятно согревал изнутри.

Глубокая радость наполняла его. Просто сидеть здесь, за столом, и есть. Как все. Обыденность этого момента, такая привычная для других, для него была невероятным, драгоценным удовольствием. Сама возможность просто взять еду как все люди и съесть ее — это было так долгожданно, так желанно. Каждое новое ощущение было чудом. В этих простых, обыденных действиях и заключался смысл, та самая "нормальность", которую люди принимали как должное. И которая теперь, наконец, хотя бы немного становилась доступна и ему.

— Вот видишь, — сказал Эндрю, наблюдая за ним, — теперь ты понимаешь, зачем нужны эти кофейные перерывы. — на его губах играла лёгкая улыбка. — Иногда просто необходимо остановиться, сделать паузу и съесть что-то вкусное. Это помогает... чувствовать себя живым. — он слегка откинулся на спинку кресла. — И это только начало, Эдвард. Теперь у тебя будет возможность пробовать самые разные вкусности.

Эндрю с радостью отмечал про себя, что теперь эти простые радости доступны им обоим, и они могут делать эти перерывы вместе.

Эдвард поднял на него полный трогательной благодарности взгляд:

— Спасибо, — выдохнул он. — Я… никогда не испытывал ничего подобного.