Воздух в кабинете управляющего пах воском, старым деревом и свежей землей с полей. Томас Барроу отложил отчет о весеннем севе, снял очки и потёр переносицу. За окном Даунтон оживал под апрельским солнцем, но мысли его были далеко — у мельницы. Вторая беременность. Страх, знакомый и острый, сжимал горло. Он вспомнил мучительные часы с Джонни, крики Гвен, беспомощность перед лицом природы.
— Мистер Барроу? — В дверях стояла Бетти, запыхавшаяся, в рабочем фартуке "Барроу". Лицо её было бледным, но глаза горели. — Миссис Барроу... началось. Доктор Кларксон уже едет.
Томас вскочил так резко, что кресло откатилось с глухим стуком. Сердце колотилось, как молот в кузнице. — Джонни?
— У миссис Эпплби, — успокоила Бетти. — Всё организовано. Но Гвен... она просила вас. Сейчас.
Он мчался по тропинке к мельнице, не замечая цветущих яблонь и криков дроздов. В голове пульсировало одно: "До срока ещё неделя". Инстинкт подсказывал: роды — поле битвы без гарантий. Дом встретил его густым запахом кипящей воды, лаванды и... страха.
В спальне на втором этаже Гвен, бледная как простыня, сжимала руку миссис Хьюз. Пот катился по её вискам, но увидев Томаса, она слабо улыбнулась:
— Опоздал... на первый акт.
Он присел рядом, взял её руку. Ладонь была ледяной. — Я здесь. Всегда.
— Не... не так, как в прошлый раз, — прошептала она, сжимая его пальцы до хруста. — Сильнее.
Доктор Кларксон, расставляющий инструменты, бросил на Томаса оценивающий взгляд: — Мистер Барроу, возможно, вам стоит...
— Я остаюсь, — твёрдо прервал его Томас. Его место было здесь. Не в роли наблюдателя, а как опора. Он протирал Гвен лоб прохладной тканью, шептал ободрения, ловил её взгляд, когда волны боли накатывали с новой силой. Были только они двое против стихии.
Когда первый крик новорождённой — чистый, яростный — разорвал напряжённую тишину, Томас почувствовал, как что-то щёлкнуло в груди. Облегчение? Счастье? Нет. Глубокое, почти физическое ощущение целостности. Доктор Кларксон положил крошечный свёрток на грудь Гвен:
— Поздравляю. Девочка.
Гвен прижала дочь к себе, смеясь сквозь слёзы. — Лиза... — прошептала она, глядя на Томаса. — Элизабет. Как твоя мать?
Он кивнул, не в силах вымолвить слово. Маленькое личико, сморщенное и неистовое, крошечные пальцы, вцепившиеся в край одеяла... Это было чудо, затмевающее все расчёты урожайности или контракты. Он коснулся тёмного пушка на голове дочери, и малышка внезапно затихла, будто узнавая его прикосновение.
— Она знает твой голос, — улыбнулась Гвен, обессиленно откидываясь на подушки. — Как Джонни...
Миссис Хьюз тихо вышла, унося окровавленное бельё. Томас присел на край кровати, не отпуская руки жены. За окном заалел закат, окрашивая мельничный пруд в золото.
— Бизнес... — вдруг вспомнила Гвен, но Томас мягко положил палец ей на губы.
— "Барроу" подождёт. Бетти и миссис Эпплби управятся. Контракт с лондонским универмагом подписан, партия "Солнечного Йоркшира" готова к отгрузке. — Он взял со столика флакон нового лосьона — лёгкого, с нотками яблоневого цвета. — Видишь? Ты создала это. А теперь создала её.
Он говорил о "Барроу" как о живом организме: цех у мельницы давал работу двенадцати женщинам из деревни; их продукция поставлялась не только в госпиталь Св. Луки, но и в элитные магазины Лондона. Бизнес стал неотъемлемой жилкой в организме поместья — мостом между "большим домом" и деревней, между прошлым службы и настоящим свободы.
Гвен слабо кивнула, глаза её слипались: — Мост... Ты прав. Джонни будет играть с детьми фермеров... а Лиза...
— Вырастет хозяйкой, — закончил Томас. — Свободной. Как её мать.
Неделю спустя Томас стоял на пороге их дома, держа на руках Джонни. Мальчик, широко раскрыв глаза, тянулся к люльке, где спала Лиза.
— Тихо, солнышко, — прошептал Томас. — Сестрёнка устала.
Гвен, ещё слабая, но сияющая, поправляла одеяльце. В комнате пахло детской присыпкой "Барроу" (лаванда и тальк), тушёной грушкой и свежим хлебом — Томас сам испёк его утром, сменив деловые отчёты на кухонный фартук.
Он подошёл к окну. За мельничным колесом виднелись поля Даунтона — уже засеянные, по его плану, викой и ячменём. У цеха "Барроу" толпились работники, грузя коробки в телегу. Дымок из трубы их коттеджа стелился над рекой.
— Помнишь, — тихо сказал он, обнимая Гвен за плечи, — как боялись, что "тайное производство" погубит нас? А теперь...
— А теперь это сердце деревни, — закончила она, прижимаясь к нему. — И наша крепость.
Он посмотрел на детей: Джонни, увлечённо катающий деревянную лошадку, и Лизу, спящую с кулачком у щеки. Полнота. Не просто четверо под одной крышей, а семья — выкованная трудом, спасённая любовью, укоренённая в этой земле.
За окном запел дрозд. Лиза во сне улыбнулась. И в этот миг Томас понял, что это — его "новое чудо" Оно здесь. В запахе детской кожи, в усталой улыбке жены, в доверчивом взгляде сына. В тихом биении жизни, которое они создали вопреки всем правилам прошлого.