Взаперти (гет)

Дверь в спальню была приоткрыта, выпуская наружу поток света и смеха — настолько непривычный для этого этажа, что Сириус замер в тени коридора, привлеченный этим звуком, как мотылек.

Комната, которую Молли с показной чопорностью подготовила «для девочек», была стерильно-чистой и пахла лавандой. Молли упорно игнорировала тот факт, что Кэтрин ни разу здесь не ночевала, предпочитая пыльный ковер и гротескную кровать дальше по коридору.

— Ну чисто склеп тетушки Брунхильды, — раздался веселый голос Тонкс. Она сидела на краю кровати под тяжелым балдахином покрывалом и вертела в руках какой-то блестящий безделушку, снятую с комода. — Я, честно, тоже не горела желанием тут селиться. Паук размером с мою ладонь приветствовал меня, когда я заглянула вчера. Мы с ним договорились о совместном проживании.

Кэтрин стояла спиной к двери перед огромным овальным зеркалом в золоченой раме, застегивая строгое платье глубокого бордового цвета. Пуговицы аккуратно протягивались от ключиц до талии. Густые темные волосы заплетены в небрежную, местами растрепавшуюся косу.

— Ну, чисто моя мамулечка, — продолжала Тонкс, подбрасывая и ловя безделушку. — Кэт, а родители нам точно не врут? Ты не моя родная сестричка, затерянная в суматохе?

— Точно, — беззлобно парировала Кэтрин, ловя в зеркале ее взгляд. — У крестных не могли получиться настолько разные дети.

— Видимо, кровь Блэков передается через постель, — флегматично заключила Тонкс и тут же фыркнула. Безделушка с металлическим грохотом упала на пол — Посмотри-ка на свою спину. Ну, прямее только неприязнь Молли.

— Она — мать, чьи дети находятся в чужом и, по ее мнению, небезопасном доме. Я не могу ее осуждать.

— Ты никого не осуждаешь. Вообще ни-ко-го, — пропела Тонкс, раскачиваясь , забравшись на кровать с ногами в ярких кедах. — Слууууушай, Кэт, расстегни пуговку. А лучше две, верхние. Ну, груди там почти нет, но не все же это знают. Может должность повыше дадут, а?

— Я тебе дам «расстегни пуговку», — Сириус возник в дверном проеме, прислонившись к косяку. Взгляд его был темным, но в уголках губ таилась усмешка. — Все, что надо, там есть.

Тонкс не вздрогнула, лишь широко ухмыльнулась, как будто ждала этого.

— Вот те раз! Никогда там не было ничего, а тут выросло? Или ты по запаху находишь?

— Дора, — Кэтрин подняла бровь, но на ее губах тоже дрогнула улыбка.

— Вот, вот, смотри, ну чисто Андромеда, — Тонкс, хохоча, опрокинулась на покрывало, раскинув руки. — Еще давай руку в бок. Ну ладно, груди почти нет, зато задница роскошная. Прямо произведение искусства. Сириус, подтверди?

— Так может, мне там пуговку расстегнуть? — Кэт повернулась чуть боком, демонстрируя строгую юбку делового платья.

— Я тебе расстегну, — проворчал Сириус, но угроза звучала притворно.

Тонкс закатилась смехом, перекатившись на живот. Ее короткие разноцветные волосы торчали в разные стороны, а лицо раскраснелось от хохота. Она была как взрыв хлопушек в этой мрачной комнате — нелепая, шумная и бесконечно живая. И в этой ее легкости была своя мудрость: она прекрасно читала напряжение в доме и пыталась разрядить его единственным известным ей способом — превратив все в шутку.

Сириус, наконец, оторвался от косяка и подошел к Кэтрин. Он молча взял ее за плечи, развернул к себе и принялся застегивать оставшиеся пуговицы на ее платье. Его большие пальцы справлялись с мелкими пуговицами удивительно ловко.

— Не слушай ее, — тихо сказал он, только для нее, почти касаясь губами уха. — Все идеально.

Тонкс, наблюдая за этим, перестала хохотать и просто улыбалась, подперев голову руками.

— Ладно, ладно, не буду мешать вашему тестированию расстегивательной способности пуговиц. Пойду, поищу того паука, дядя. Может, он уже успел обзавестись семьей. Надо будет спросить, как они тут с родней уживаются. Опыт знатный.

Сириус бросил на нее испепеляющий взгляд, но Тонкс лишь беззаботно помахала ему пальцами с порога и скрылась в коридоре, насвистывая какой-то бодрый марш. Ее «дядя», брошенное через плечо, прозвучало не как формальность, а как ерническое, но безоговорочное принятие. Ты свой. Ты наш. Даже если ты старый, ворчливый и живешь в склепе.

Внезапно наступившая тишина казалась почти оглушительной после ее взрывного присутствия. Сириус, не отрываясь, закончил застегивать пуговицы. Его пальцы коснулись кожи у ее ключицы, и она чуть вздрогнула.

— Готовишься к выходу в свет? — спросил он тихо, его голос потерял насмешливый оттенок, став просто усталым.

— Выходу в клетку, — поправила она, поправляя манжеты. — собеседование скоро. Нужно соответствовать образу раскаявшейся сотрудницы, жаждущей вернуться в строй. А все мои вещи…сгорели

— Бордовый — хороший цвет. Скрывает брызги крови, — он провел большим пальцем по ткани на ее плече, и его взгляд на мгновение стал отстраненным, будто он видел не платье, а будущие битвы.

— Сириус, — она положила свою руку поверх его, останавливая этот тяжелый ход мыслей. — Все будет хорошо.

— Конечно, — он выдавил из себя что-то, должно быть похожее на улыбку, но больше похожее на оскал. — Ты загрызешь любого, кто посмеет косо на тебя посмотреть, моя дикая кошка.

Он отступил на шаг, дав ей пространство, и его лицо снова стало маской светского безразличия, которую он носил так же естественно, как и свою кожу.

— Я провожу вас до столовой, моя прекрасная госпожа. Не хочу, чтобы какие-нибудь семейные портреты плюнули в спину на прощание. Или, не дай Мерлин, кот Гермионы решит проехаться на подоле.

Он предложил ей руку. Старомодно, почти как аристократ. Кэтрин приняла его руку, пальцы ее сжали его предплечье чуть крепче, чем того требовал светский этикет.

— Пошли. Но если Живоглот все-таки прицепится, оставь его. Пусть работает прикрытием. Скажем, это новый аксессуар от модных маглов.

Уголок его рта дернулся. Ненастоящая улыбка стала чуть более настоящей.

* * *

Воздух на кухне был густым от пара и насыщенного аромата хорошего кофе — того самого, что Сириус с упрямой настойчивостью выписал специально из Сицилии. Запах витал в воздухе горьковатым укором, напоминая о другом небе, другом море, другой жизни.

Тонкс, откинувшись на задних ножках стула, с аппетитом хрустела яблоком. Сириус и Римус сидели напротив, уставившись в дымящиеся кружки. Люпин что-то негромко рассказывал, и из обрывков фраз — «…в отделе магического правопорядка паника…», «…Амбридж уже расчищает место…» — складывалась мрачная мозаика.

В противоположном углу Кэтрин, сосредоточенно сдвинув брови, собирала «тревожный чемоданчик». Ее пальцы безошибочно расставляли флаконы по ячейкам. Время от времени ее взгляд непроизвольно касался Сириуса, и они оба ловили этот аромат — молчаливый намек на другое время.

Между Римусом и Тонкс то и дело пробегали быстрые, едва уловимые взгляды — робкие, любопытные, полные невысказанного вопроса. Сириус, дослушав до конца, резко провел рукой по лицу.

— …И это все, что они могут предложить? Сидеть и ждать, пока эта истеричная жаба…

— …начнет раздавать приказы налево и направо? — подхватила Тонкс, сгрызая последний кусок яблока. — Ага, сэр-ворчун. Стандартная процедура.

— Да какой я тебе сэр-ворчун? — буркнул Сириус, но без настоящей злобы. Усталость гасила его обычную вспыльчивость.

— Самый натуральный же, — флегматично парировала Тонкс, раскачиваясь на стуле. — Старый, ворчливый такой. Вот-вот в угол поставишь и забудешь.

Кэтрин и Римус встретились взглядами над головами спорщиков. В их молчаливом диалоге промелькнула теплая, понимающая усмешка.

— Мне всего тридцать шесть, я не старый! — Сириус отставил кружку.

— Еще какой старый, — неожиданно, тихо, но четко добавил Римус, не поднимая глаз от кофе.

Сириус остолбенел.

— Да ты всего на полгода меня младше, Люпин!

— Я лучше тебя сохранился, Бродяга, — парировал Люпин, и на его обычно печальном лице появилась редкая, озорная ухмылка.

— Да уж, точно лучше — хрустнула яблоком Тонкс.

На кухне на секунду повисла тишина, а затем грянул взрыв смеха. Сириус фыркнул, Тонкс залилась счастливым, беззаботным хохотом, а Римус смущенно улыбался. Даже Кэтрин не сдержала улыбки. И этот звук — громкий, живой, не свойственный для этого дома смех — прокатился по кухне, как ударная волна.

В дверном проеме, из которого доносились приглушенные голоса детей, замерла Молли. Ее лицо выразило чистейшее недоумение.

— Тонкс, — Сириус внезапно стал собранным и суровым, смех с его лица схлынул. — Когда вы вылетаете?

— Завтра, — Тонкс тоже моментально перестроилась. — Грозный глаз продумал все до мелочей, так что расслабься. Мы привезем его в целости. Жив и здоров. Немного помятый, возможно. Но это же Гарри, куда без этого.

Сириус издал низкий, похожий на рычание звук.

— «Помятый» меня не устраивает. «Напуганный» — тоже. Он и так уже...

Он замолчал, сжав кулаки. Воздух снова налился свинцовой тяжестью. Аромат кофе внезапно показался горьким и неуместным.

— Он будет в ярости, — тихо, но четко сказала Кэтрин, не отрываясь от укладки флакона. Все взгляды обратились к ней. — Его вырвут из привычного места, не объяснив ничего. Он будет чувствовать себя преданным. И будет прав.

— Он должен понимать, что это для его же блага! — Сириус ударил кулаком по столу.

— Он пятнадцатилетний мальчик, Сириус, — парировала Кэтрин, наконец подняв на него глаза. В ее взгляде не было упрека, только усталая правда. — Не солдат. Его «должен» закончился в тот момент, когда дементоры напали на него. Сейчас у него только «почему». И он будет требовать ответов.

— И что ты предлагаешь? Устроить ему экскурсию? — в голосе Сириуса зазвенела старая колкость.

— Я предлагаю помнить, к кому мы его везем, — ее голос оставался спокойным, стальным. — Не в роскошные апартаменты. А в дом, полный призраков его собственной семьи. В дом, который и для тебя-то не всегда был домом.

Римус вздохнул, проводя рукой по лицу.

— Она права, Сириус. Нам нужно быть готовыми... ко всему. К его гневу.

— Я готов к его безопасности! — выдохнул Сириус, и в его глазах мелькнуло отчаянное бессилие. — Все остальное... все остальное вторично.

— Для тебя — да, — кивнула Кэтрин. — Для него — нет.

Молли, стоявшая в дверях с кружками в руках, не выдержала. Шагнула вперед.

— Я принесла еще кружек, — прозвучал ее голос, неуверенный и чужой. — На случай, если...

Все взгляды резко переметнулись на нее. Разговор оборвался.

И тут Кэтрин подняла глаза. Не на Молли. На Сириуса. Ее взгляд был острым, как скальпель.

— Сириус, — произнесла она тихо, но так, что ее было прекрасно слышно. — Ничего тебе не напоминает эта беседа? Эта идея — запереть кого-то в четырех стенах... ради его же безопасности?

Воздух выстрелил напряжением. Сириус замер, будто его окатили ледяной водой. Его лицо исказилось гримасой боли и ярости — к себе, к ситуации.

— Это не то же самое, — прошипел он, но в его голосе не было прежней уверенности.

— Разве? — парировала Кэтрин, не отводя взгляда.

Молли застыла на пороге, не в силах пошевелиться. Она видела, как Сириус бледнеет, как в его глазах мечется затравленный, раненый зверь. Блэк резко отвернулся, уставившись в потухший камин. Тонкс тихо свистнула. Римус смотрел на Сириуса с бездонной грустью. Молли, наконец, поставила кружки на стол с глухим стуком.

— Я... я пойду к детям, — прошептала Молли и поспешно ретировалась, унося с собой новую, непонятную тревогу.

Неловкое молчание повисло над остывшим кофе. Римус кашлянул в кулак, нарушая тяжелую паузу.

— Мне тоже пора. Дора, разреши проводить? Нужно обсудить детали на завтра. — Он посмотрел на Тонкс с легкой, почти незаметной улыбкой.

— Конечно, Римус! Только давай быстро, а то я тут уже засиделась. — Тонкс оживилась, спрыгнув со стула.

Она кивнула Кэтрин, на прощание подмигнув ей так, что это видели только они две, развернулась и тут же, на выходе из кухни, грохнулась обо что-то ногой.

— Чертов... тролль! — выдохнула она, хватаясь за носок и подпрыгивая на одной ноге. — Кто вообще ставит эти уродливые подставки посреди коридора?!

— Твоя прабабушка, кажется, — мрачно бросил Сириус, не глядя на нее. — У нее был дурной вкус, это семейное, опасайся.

Римус, с легкой улыбкой, взял Тонкс под локоть и увел ее, приглушенно что-то говоря о необходимости смотреть под ноги. Дверь закрылась. На кухне остались только они двое. Тишина стала густой, звенящей, нарушаемой лишь потрескиванием углей в камине.

Кэтрин не двигалась, глядя на Сириуса, который упрямо уставился в стену.

— «Главное, чтобы он был в безопасности», — тихо, почти беззвучно произнесла она. Его же слова, сказанные минуту назад. — Знакомо звучит?

Он резко обернулся, глаза горели.

— Что?

— Эта фраза. — Она сделала шаг вперед. — Ты требуешь для него безопасности любой ценой. Запертым здесь, в четырех стенах. Но ведь это та самая цена, от которой ты сам сбежал в прошлом году. Помнишь? Ты сбежал от этого, потому что это было хуже Азкабана. Потому что ты не мог дышать в такой безопасности.

— Это было другое! — он вскочил, стул с грохотом отъехал назад. — Я не ребенок!

— Нет? — ее голос оставался спокойным, но в нем зазвучала сталь. — Ты был достаточно взрослым, чтобы принять решение сбежать от того, что тебя душит. Но ему ты этого права не даешь. Ты стал тем, против кого сам же восставал.

— Я пытаюсь его защитить! — его крик прозвучал оглушительно громко в маленькой кухне.

— Нет! — наконец сорвалась и она, ее сдержанность треснула. — Ты пытаешься заглушить собственную тревогу! Ты не видишь его — ты видишь свои страхи! Ты боишься его потерять, и готов за это заплатить его свободой!

За дверью в коридоре послышался приглушенный вздох и торопливые шаги — Молли, понявшая, что подслушивает слишком личное, и поспешно удаляющаяся. Но было уже поздно. Слова были сказаны. Воздух трещал от натянутости. Сириус стоял, тяжело дыша, смотря на нее с таким выражением, будто она ударила его ножом в самое больное место.

— Выйди, — прошипел он наконец.

Кэтрин сжала губы, резко кивнула, схватила свой чемоданчик и вышла, хлопнув дверью. Не потому, что он прогнал. А потому что знала — дальше будут слова, которые уже нельзя будет забыть.

* * *

Воздух в столовой был спертым и густым от запаха кофе, дыма и тревоги. За длинным столом шло собрание Ордена. Сириус, сидевший в середине стола, мрачно смотрел в свою кружку. Его пальцы нервно барабанили по столу. Он не слышал и половины — все его существо было напряженно. Напротив, в тени, сидела Кэтрин. Она не принимала прямого участия, но ее внимательный взгляд скользил по лицам собравшихся.

Затянутый табачным дымом воздух густел под низкими сводами столовой. За массивным столом, уставленным потрепанными папками и пустыми кружками, шло собрание Ордена.

— Это означает, что нам нужен человек в Департаменте тайн. Или хотя бы доступ к архивам, — раздался бархатный баритон Кингсли.

— А это практически невозможно, — скептически бросил Снейп, его тонкие губы искривились в привычной усмешке.

Кэтрин, до этого молча наблюдавшая из своего угла, слегка наклонилась вперед. Свет от люстры упал на ее собранное лицо.

— Что если сделать ставку на отчетность, которую стараются переписать? — ее голос прозвучал тихо, но с той самой целительской интонацией, что заставляла прислушиваться. Все взгляды, включая пронзительный взгляд Дамблдора, обратились к ней. — Мы можем сравнить исходные данные и финальные отчеты, которые получает руководство. Проследить, в какой именно момент исчезают неудобные факты. Системный анализ всех отделов может выявить симптом.

— И как, по-вашему, мисс Кейм, — голос Кингсли выражал вежливый интерес, хотя в глубине глаз читался скепсис, — сообщение о том, что калоша, которую оживили в присутствии маггла, была зеленой, а не красной, поможет нам в борьбе с Пожирателями?

— Потому что есть разница, калоша это или резиновый сапог, — неожиданно поддержал ее Артур Уизли, его добродушное лицо внезапно стало серьезным. — Кажется, я начинаю понимать мысль. Мелочи... именно в мелочах они будут прятать улики.

Он умолк на секунду, в его глазах мелькнула догадка. — Они могут передавать информацию символами. Допустим, на той же калоше будет вышита зеленая змейка...

— Детский сад какой-то, — ядовито выдохнул Снейп, откинувшись на спинку стула.

— Зря, Северус, — неожиданно мягко вступил Элфиас Дож. — Девочка мысль говорит. Бредовая, но место имеет. Война — она не только в заклинаниях. Она в бумагах.

— И что толку от этого копания в бумажках? — с раздражением в голосе вступил Сириус, отодвигая от себя кружку. — Когда в отчете прямо никто не напишет «смотрите, вот он лоялен к Пожирателям»? Нужны факты! Действия!

— Если бы все было настолько просто, Блэк, — ядовито парировал Снейп, — с этим бы справился даже ты.

— Хватит, Северус, — голос Кингсли оставался ровным, но в нем явственно прозвучала сталь. Он перевел взгляд на Кэтрин. — Продолжайте, мисс Кейм.

Внезапно дверь распахнулась. В проеме, тяжело опираясь на посох, вошел Аластор Грюм. Его магический глаз бешено вращался.

— Привезли, — проскрипел он, без предисловий. — Помехи были. Мальчик цел. Миссис Уизли отвела его наверх.

Сердце Сириуса екнуло. Он резко поднялся, стул с грохотом отъехал назад.

— Позже, — раздался спокойный, но не допускающий возражений голос Дамблдора. Его взгляд поверх полуовальных очков был непроницаемым. — Мы еще не закончили.

Сириус замер, сжав кулаки так, что побелели костяшки. Его взгляд метнулся к Кэтрин. Та встретила его глаза и чуть заметно, почти невидимо кивнула: «Жди. Все в порядке». Этот крошечный, почти незаметный жест был якорем в бушующем море его нетерпения. Он медленно, с трудом опустился обратно на стул, каждый мускул его тела был напряжен до предела.

Но Сириус уже не слышал продолжения обсуждения архивов. Он сидел, весь превратившись в слух, ловя каждый звук из-за двери: приглушенные голоса на лестнице, шаги... и потом — оглушительный грохот захлопнувшейся двери наверху, который прозвучал громче любого заклинания. Звук окончательно захлопнутой ловушки. Его ловушки. Воздух в столовой снова загустел, но теперь уже от невысказанного напряжения. Обсуждение продолжалось, но стало механическим, выдохшимся. Все мысли были там, наверху.

Собрание стало быстро и бесформенно расползаться. Дамблдор удалился первым, за ним, не глядя ни на кого, скользнул в дверь Снейп. Кингсли и Бруствер ушли, озабоченно перешептываясь.

Сириус не двинулся с места. Он сидел, уставившись в пустую кружку, его плечи были напряжены под невидимой тяжестью.

Кэтрин поднялась и подошла к нему. Она не стала ничего говорить. Она просто положила руку ему на плечо — легкое, безмолвное прикосновение, которое говорило: «Иди. Я здесь».

Это прикосновение словно разбило оковы. Сириус резко встал, кивнул Люпину, который смотрел на него с понимающей грустью, и вышел из столовой. Его шаги по коридору были быстрыми и твердыми. Он не побежал наверх — не мог, не смел нарушить прямой запрет Дамблдора и навлечь на себя гнев Молли. Он просто пошел в библиотеку, в свой угол, чтобы в одиночестве курить у окна и слушать, как в тишине этого проклятого дома отдается эхо хлопнувшей двери. Эхо того, как его последняя связь со свободой и смыслом заперта в комнате прямо над его головой.

А Кэтрин осталась стоять у стола, глядя ему вслед. Она понимала. Прямо сейчас ее место было не рядом с ним. Ее место было здесь — наблюдать, слушать и быть готовой стать мостом между ним и мальчиком, когда придет время. Война, как она уже поняла, велась не только в полях сражений, но и в тишине коридоров, в немых договоренностях и в терпении.

* * *

Дверь в спальню скрипнула, нарушая гнетущую тишину дома. Сириус вошел, движением, отточенным в годы, когда любое его присутствие было нежелательным. Воздух в комнате был прохладным и пахло ею — травами, мылом и той неуловимой сладостью, что оставалась на ее коже после всех зелий и пыли Гриммо.

Он собирался молча раздеться и рухнуть на свою половину кровати, но замер.

Кэтрин лежала, отвернувшись к стене, сбросив одеяло до талии. В лунном свете ее обнаженная спина была длинной, бледной, испещренной тенями от рельефа позвоночника. Вид беззащитности, которую она даровала только ему.

Но Сириус знал. Знакомый ритм ее дыхания — слишком ровный, слишком контролируемый, чтобы быть сном. Она не спала. Она ждала. Возможно, очередного взрыва. Возможно, чего-то еще.

Его взгляд скользнул к комоду. Рядом с ее аккуратными рядами склянок стояли два пузырька. Успокоительное. Общеукрепляющее. То самое, что он сегодня утром с яростью вылил в окно.

Она приготовила новую порцию. И поставила тут. Не тыкая ему в лицо его срывом. Молчаливый вызов. Молчаливое предложение перемирия. «Выбирай. Остаться в своей ярости или прийти ко мне».

Сириус не стал раздеваться. Вся пыль дня, вся горечь бессилия прилипли к его одежде. Он медленно лег сверху на одеяло, снаружи, оставляя ей ее пространство внутри. Он прильнул к ее спине всем телом, чувствуя под тонкой тканью рубашки холод шелка и исходящее от нее тепло. Он прижался лицом к ее лопатке, вдохнул ее запах — глубоко, как тонущий глоток воздуха.

Его губы коснулись ее кожи чуть ниже шеи. Не страстный поцелуй. Признание. Благодарность. Просьба о прощении, которую нельзя было выговорить.

Кэтрин не обернулась. Не подала и вида, что не спит. Но под его губами кожа задрожала мельчайшей, едва уловимой рябью. Ее дыхание, до этого идеально ровное и обманчивое, сбилось на секунду, став глубже.

Он почувствовал, как под его ладонью, которую он положил ей на бок, медленно, с невероятным усилием воли, начинает отпускать напряжение. Мускул за мускулом, позвонок за позвонком. Это была не капитуляция. Это был акт доверия. Сложный, трудный, добытый с боем.

Он повторил поцелуй, на этот раз чуть ниже, проводя губами линию вдоль хребта. Следующий — чуть в стороне, на ребре. Он целовал ее спину молча, с почти хирургической точностью, словно зашивая раны, нанесенные за последние дни — его яростью, его молчанием, его болью.

И она давала ему это. Ее тело постепенно обмякало, становясь тяжелым и податливым в его объятиях. Напряжение уступало место теплу. Контролируемое дыхание сменилось глубоким, медленным, настоящим.

Только когда он почувствовал, как ее сознание наконец отпускает последний якорь и уплывает в сон, Сириус позволил своим векам сомкнуться. Он так и уснул поверх одеяла, прижавшись щекой к ее обнаженной спине, как щит, как якорь, как единственное, что мешало ему разлететься на острые, яростные осколки. Их молчаливая битва закончилась. Наступило хрупкое, выстраданное перемирие

* * *

Воздух на кухне был, как обычно, густым и противоречивым: сладковатый запах подгорелых оладий Молли вступал в неравный бой с горьковатым, пряным ароматом кофе по-сицилийски, который Сириус с упрямством, достойным лучшего применения, варил каждый день. Пол слегка подрагивал, что означало наличие далеко в подвале Грозного Глаза и Кэтрин в их утреннем ритуале.

Гарри сидел за столом, чувствуя себя эпицентром тихого шторма. Слушание в Министерстве висело над ним дамокловым мечом, но здесь, под тяжелыми взглядами портретов Блэков, он впервые за лето чувствовал не просто наблюдение, а защиту.

Рон, красный от натуги, пытался объяснить что-то с набитым ртом. Гермиона одернула его, но тут же обрушила на Гарри шквал юридических терминов. Джинни наблюдала за этим хаосом, изредка бросая на Гарри понимающие взгляды. И над всем этим царила Молли Уизли. Ее забота была подобна удушающему, но теплому одеялу.

— Гарри, дорогой, еще оладушек! Рон, не болтай, дай человеку поесть!

Внезапно снизу донесся особенно громкий оглушительный хлопок, заставивший задрожать чашки в буфете. Все вздрогнули. Все, кроме Сириуса и Джинни. Сириус лишь усмехнулся в свою кружку, словно мог видеть, что происходит в подвале.

— Не обращай внимания. Грюм буянит.

— Это бывает каждое утро! — с восторгом прошептала Джинни Гарри. — Мисс Кейм берет у него уроки защиты от темных искусств.

— А он у нас так и не преподавал, — буркнул Рон, с трудом прожевывая свой кусок. — Жаль. С ним, наверное, весело было бы на уроках.

Некоторое время спустя послышался хлопок входной двери и в кухню вошла Кэтрин. Она была бледна, на лбу блестела испарина. Она молча направилась к кофейнику, избегая взглядов.

Молли на мгновение замерла с противнем оладий в руках, ее лицо выразило привычную смесь неодобрения и беспокойства. Но, прежде чем она успела что-то сказать, Сириус, не глядя на Кэтрин, молча пододвинул ей свою собственную, еще не тронутую кружку с дымящимся горьким кофе. Кэтрин приняла кружку, их пальцы на секунду встретились. Ни слова. Только кивок.

И тут Артур Уизли, откашлявшись, обратился к Кэтрин с несколько натянутой, но доброжелательной улыбкой:

— Кстати, Кэтрин, я на днях видел Проберту Откинс в Отделе кадров. Она говорила, что твое досье… хм… проходит не плановую проверку. Андерсон почти вне себя от бешенства. Он готов был принять тебя сразу, как только получил твою сову. Но лично Фадж приказал провести более тщательное расследование. Очень, надо сказать, тщательную проверку. — Он поморщился, стараясь выбрать правильные слова. — Складывается впечатление, будто ты…

— …Укрываешь беглого преступника, да, Кэт? — невозмутимо вставил Сириус, не отрываясь от своей тарелки.

Повисла краткая, напряженная пауза. Артур растерянно заморгал, а Молли застыла с широко раскрытыми глазами, ожидая взрыва. Но вдруг Артур фыркнул. Затем рассмеялся — коротким, нервным, но искренним смехом.

— Ну, знаешь ли, Сириус, теперь, когда ты сказал это вслух… Да, пожалуй, именно так к этому и относятся! Но скорее играет роль тот факт, что мисс Кейм два года работала на Дамблдора.

Напряжение на кухне волшебным образом рассеялось, сменившись легкой, нервной иронией. Даже уголки губ Кэтрин дрогнули в подобии улыбки. Она бросила взгляд на Сириуса — быстрый, испепеляющий, но беззлобный, будто говоря «спасибо, что разрядил обстановку».

Молли наблюдала за этим обменом, ее губы были плотно сжаты. Она видела шутку, но видела и подтекст. Она видела, как Гарри, до этого сгорбленный и молчаливый, невольно улыбнулся этой мрачной браваде Сириуса. И это решило все.

С вздохом, в котором читалось «ну что поделать, ради детей», она подвинула молочник ближе к Кэтрин.

— Чтобы запить ту горечь. Блэк, как ты это пьешь? — буркнула она, не глядя, и тут же ринулась досаждать едой уже близнецам.

Это был не дружеский жест. Это было перемирие. Признание того, что они все, такие разные, теперь находятся в одной лодке. И имя этой лодки — Гарри.

Гарри наблюдал за этим молча. Он видел, как Сириус одним своим черным юмором смог превратить опасную тему в общую шутку. Как Артур с радостью ухватился за этот спасательный круг. Как Молли, скрепя сердце, приняла новые правила игры.

Лед в его груди тронулся. Он был причиной. Причиной, по которой все эти люди собрались здесь, в самом ненавистном месте на свете, и пытались стать чем-то большим. Семьей. Он молча отломил кусок оладья и отправил его в рот. Он был пышным, поджаристым. И он был самым вкусным за все лето.

* * *

Вечером того же дня воздух в коридоре первого этажа был чуть свежее, чем в лаборатории, и пах старым деревом, воском и легким привкусом магии, исходящим от запертых комнат. Кэтрин шла, прислушиваясь к отголоскам голосов, доносившихся из-за дверей, шепоту портретов, занавешенных тяжелой тканью.

Внезапно о ее ноги с громким, скрипучим мурлыканьем принялся тереться рыжий комок шерсти — Живоглот. Кэтрин невольно улыбнулась. Именно этот наглец два года назад привел ее, тогда еще совсем потерянную, к огромному черному псу, истекающему кровью у на опушке запретного леса. Кот тыкался мордой в ее голени, требуя внимания, как старый должник.

— Привет, мой хороший, — тихо прошептала девушка, наклоняясь, чтобы почесать его за ухом. — Проверяешь, все ли на месте?

В этот момент дверь библиотеки распахнулась, быстро вышла Джинни, а на пороге появились Рон и Гермиона. Девочка, заметив Кэтрин и кота, тут же толкнула Рона в бок.

— Пошли, Рональд, мама зовет, — сказала она с неестественной громкостью, бросая многозначительный взгляд вглубь библиотеки.

— А? Но она же не зво… Ой точно! — Рон, наконец сообразив, покраснел и кивнул. — Точно, зовет! Идем, Гермиона, срочно! Мама, мы уже идем!

Они поспешно удалились в сторону кухни, оставив Кэтрин одну. Та, с любопытством, шагнула к дверям и заглянула в щель.

В библиотеке, в луже света от лампы, сидели Гарри и Сириус. Но это были не два солдата на привале. Это были просто два человека, которым наконец-то можно было побыть рядом. Сириус, развалившись в кресле, о чем-то оживленно рассказывал, и на его лице, обычно помрачневшем от сарказма или боли, сияла улыбка — легкая, почти мальчишеская. Гарри слушал, подперев голову рукой, и с его губ не сходила сдержанная, но совершенно искренняя улыбка. Они не планировали сражений и не делились болью. Они просто говорили. Так, как должны были делать все эти потерянные годы —как семья. А ведь у них не было еще ни одной возможности посидеть спокойно за эти годы…

Кэтрин тихо отступила. Нельзя было нарушать этот хрупкий, бесценный мирок.

Она проследовала на кухню. Там царил привычный хаос: Фред и Джордж что-то яростно спорили над схемой, похожей на белую мышь, Джинни хохотала, а Рон с набитым ртом пытался что-то доказать Гермионе, которая с строгим видом поправляла его: «Рон, это же элементарная логика, даже Живоглот не стал бы…»

Кэтрин пристроилась на краю стола, и кот тут же запрыгнул к ней на колени, устроившись клубком. Она погрузила пальцы в его теплую шерсть, слушая успокаивающую вибрацию его мурлыканья.

Молли, проносясь мимо с подносом, на секунду замерла. Ее взгляд скользнул по сидящей на краешке Кэтрин, по коту на ее коленях. Ничего не сказав, с деловым видом, она поставила на стол рядом с ней еще одну чашку — со свежезаваренным чаем. Не глянула на нее. Не кивнула. Она села напротив, через стол, на почтительном, но не враждебном расстоянии — не между ней и детьми, а как бы в другом конце их общего круга. Она принялась оживленно что-то говорить Артуру, делая вид, что полностью поглощена разговором. Но ее глаза на мгновение встретились с глазами Кэтрин.

И Кэтрин поняла. Это был не мирный договор. Это было молчаливое признание: «Я не понимаю тебя. Я не доверяю ему. Но я вижу, что вы — часть этого теперь. И пока вы делаете его… — ее взгляд скользнул в сторону библиотеки, откуда доносился приглушенный смех, — …немного счастливее, ты можешь пить мой чай».

И Кэтрин, отпив глоток обжигающего, сладкого чая и вдохнув его теплый, знакомый аромат, чуть улыбнулась. Напиток был крепким, с нотками мяты и шалфея. Таким, каким его любила пить сама Молли Уизли. Кэтрин прикрыла глаза, слушая скрипучее мурлыканье кота на коленях и привычный успокаивающий сердце спор Уизли за столом. Кэт обняла руками чашку, вдыхая аромат со спокойно улыбкой, тихим, сдержанным жестом благодарности, который говорил: «Спасибо. Я ценю это. Я понимаю».

Молли тут же отвела взгляд, сделав вид, что ее срочно нужно отчитать близнецов за попытку подсыпать Рону в сок Перечный порошок. Но ее уши покраснели. И в этот момент Артур, словно чувствуя ее напряжение, привычно, по-супружески, протянул руку и взял ее ладонь в свою, мягко сжав. Он ничего не сказал, просто продолжил кивать что-то Фреду, но этот жест был ясен: «Я с тобой. И все правильно ты делаешь».

Наконец-то стало по-настоящему тихо. И по-настоящему по-домашнему.

* * *

Римус с тихим, почти неслышным стуком поставил опустевшую чашку на низкий столик у кресла. Кэтрин чуть поправила на плече сползающий край пледа — и это был не просто плед. Это был тот самый грубый, в клетку, домотканый плед, который она когда-то принесла в его кабинет, жалуясь, что от сырых стен замка вечно зябнет. Он с тех пор так и лежал у него на спинке кресла, дожидаясь ее визитов. Теперь он переехал на Гриммо. Они молчали уже около часа, глядя на то, как догорают поленья в камине, погруженные каждый в свой собственный лабиринт мыслей.

С кухни доносился громкий, раскатистый смех Тонкс и семейства Уизли — веселый, беззаботный шум, который лишь подчеркивал тихую, мирную ауру, царившую в гостиной. Сириус дремал, растянувшись на диване, положив на грудь раскрытую книгу. Его дыхание было ровным и спокойным.

Римус слегка, почти вопросительно, повернул голову в сторону Кэтрин. Девушка, не поднимая глаз от вязания, едва заметно пожала одним плечом, ловко переворачивая спицы, чтобы начать новый ряд. Этот безмолвный диалог длился меньше секунды, но был насыщен полным пониманием: «Все в порядке?» — «Все в порядке».

С кухни донесся очередной взрыв смеха, и Тонкс что-то громко, с воодушевлением выкрикнула. Римус неосознанно, повинуясь какому-то внутреннему магниту, повернул голову в сторону звука. Кэтрин светло улыбнулась одними глазами, уголки ее губ дрогнули, но она продолжила вязать, не проронив ни слова.

Римус, поймав ее взгляд, смущенно опустил голову, якобы с большим интересом рассматривая свои ладони и шрамы на костяшках пальцев. Но в уголках его глаз затаилась теплая, ответная благодарность за ее тактичность.

Между ними повисло знакомое, комфортное молчание. То самое, что они оттачивали еще в Хогвартсе, в его кабинете, заваленном книгами и пахнущем заваркой и пылью. Тогда она, молодой целитель, измотанная сменами в больничном крыле, приходила к нему не за разговорами или советами. Она приходила помолчать. Сидела в таком же кресле, иногда что-то вязала или просто смотрела в окно, пока он проверял пергаменты. Они не нуждались в словах, чтобы поддерживать друг друга. Их тишина была самой искренней формой дружбы — способом сказать: «Я здесь. Ты не один. И нам не нужно притворяться».

И сейчас, в мрачной гостиной дома Блэков, эта их старая традиция ожила, став тихим островком покоя в бушующем вокруг них океане войны и воспоминаний. Они просто были рядом. И этого было достаточно.

Со стороны дивана послышался ровный, глубокий вздох. Сириус во сне перевернулся на бок, и книга с мягким стуком соскользнула с его груди на ковер. Звук был негромким, но в звенящей тишине прозвучал как выстрел.

Римус и Кэтрин синхронно вздрогнули, а потом, встретившись взглядами, улыбнулись — одной и той же тихой, понимающей улыбкой. Ничто не могло нарушить их мир надолго.