Тень (гет)

Волнение внезапно охватило его: ладони вспотели, и небольшая дрожь прошлась по всему телу, едва он коснулся руля. Сняв с ручника машину, Саске неуверенно вжал сцепление, включил передачу, надавил на педаль газа. Автомобиль плавно поехал, и он, как в первый раз, ощутил эйфорию и чувство абсолютной свободы — независимость. Позднее, подобное он испытывал, принимая наркотики, с каждым разом увеличивая дозу.

* * *

Июньское солнце припекало, жгло лицо, слепило глаза. Сидя на широком подоконнике, Саске щурился, со всей злости вырывал листы из учебника по истории и делал неказистые самолётики: запускал их со второго этажа в сад, те застревали то в кронах деревьев, то в кустах, некоторые всё же достигали земли и лениво переворачивались от слабого ветра. Возможно, мать, увидев беспорядок, разозлится и заставит убирать, подумал он, прежде чем запустить очередной. Представив безучастное лицо отца, он тут же швырнул один вниз. «Всё равно. Абсолютно плевать», — бубнил под нос, потроша книгу. «Одна ошибка в тесте и год усердной учёбы коту под хвост. Снова второй в классе! Как можно было сделать такую нелепую ошибку? Идиот!» — злился он на себя, вымещая всё негодование на ни в чём не повинную книгу.

Учитель, заметив тогда его замешательство в классе, утешительно положил руку на плечо и приободряюще сказал: «У тебя хороший результат. Ты впечатляешь, Саске». От этих слов стало невыносимо душно. Тут же выбежав, он свернул в уборную. «Впечатляю кого-нибудь вроде вас, но не моего отца», — выплюнул он вместе с горькой желчью, которая противно осела на языке.

Тюль от внезапного порыва ветра надулась как парусник. Отбросив учебник на пол, он соскочил и хотел было закрыть окно, как увидел подъезжающий чёрный дедовский BMW. Водитель, выйдя из машины, открыл дверцу, учтиво кланяясь. Показалась трость, затем сгорбившийся дед. Его строгое лицо скривилось от боли, когда он попытался выпрямиться. Мать выбежала во двор, обняв, взяла под руку. Тот сухо поцеловал в щёку, огладил своей уже морщинистой рукой её руку.

В последнее время Рю выглядел плохо. Три операции знатно подкосили его — некогда крепкий мужчина теперь пил горстями таблетки, прихрамывал, и волосы его были седы как мел. Когда Саске спускался посреди ночи вниз за водой, то слышал, как протяжно стонал от мучительных болей в позвоночнике дед. В такие моменты мальчик терялся, не зная, что предпринять: войти в комнату, спросить не нужно ли ему чего, или же пройти мимо. Он выбирал второе: Рю не любил выглядеть слабым, а ему не хотелось ставить его в неловкое положение. От осознания, что в один день старика не станет, сердце Саске сжималось от грусти. Ему нравилось проводить время с ним, слушать рассказы о детстве, матери, прадедушке. К тому же, он был единственным, кто относился ко внуку как к взрослому: обсуждал на равных различные темы — от глупых правил в школе до мировой истории. Для матери он являлся любимым сыном, который был безупречен во всём, для отца — разочарованием, призрачной тенью, для Итачи — любимым братом, которого надо опекать и поддерживать. Никто из них, пожалуй, кроме деда, не видели его самого.

Проследив, как они вошли в дом, он поднял с пола учебник, закрыл окно и спустился в зал.

— Саске! — воскликнул Рю, похлопав его по плечу. — Ты растёшь со скоростью света, такими темпами скоро брата обгонишь. Где он, кстати? — обернувшись к Микото, спросил он.

— На тренировке по дзюдо. Через неделю показательные выступления.

— Этот мальчик когда-нибудь отдыхает? Что Фугаку из него хочет вылепить? — осуждающе буркнул дед. В последнее время холодное отношение к Итачи сменилось беспокойством. Стал ли причиной перемены их последний разговор, он точно не знал, но искренне радовался изменениям.

Саске давно заметил разницу, с которой относились к брату. Может, для окружающих и не было заметно, но дед с матерью общались с Итачи довольно холодно. Чем старше он становился, тем сильнее очерчивались границы. Мать редко обнимала брата (её руки почти не касались его), а когда хвалила и звала мягко «сынок», в голосе слышалась фальшь. Дед избегал взгляда, общался натужно — вежливо и, оставшись наедине с ним, тут же уходил под предлогом важных дел.

— Итачи что-то сделал?» — спросил как-то Саске у Рю, играя с ним в шахматы.

— О чём ты? — нахмурившись, поинтересовался дед.

— Почему вы с мамой так к нему относитесь, словно он чужой? Мы же братья, — он сглотнул горький ком, переместив коня. — Мама говорит, что я всё придумываю, но я чувствую... Вы его не любите.

Рю молчал, почёсывая подбородок и, опустив взгляд, тихо сказал:

— Есть вещи, о которых я сожалею. Есть вещи, которые не изменить... Да и поздно уже. Упущенное время не вернуть. Когда-то я считал, что поступаю правильно, но мои решения оказались фатальными. Я винил его... но он всего лишь ни в чём не повинный ребёнок... — старик резко смолк, закусив язык, быстро поднялся. — Я рад, что у Итачи такой брат. Надеюсь, ты всегда будешь на его стороне, ведь кроме тебя у него никого нет. Вы оба славные ребята.

Рю похлопал Саске по плечу, оставив в недоумении гадать, и удалился.

— Отец, — предупреждающе сказала мать, строго на него посмотрев, — не будем снова заводить этот разговор.

— Хорошо, — смерил он её взглядом и, положив руку на плечо внука, шепнул, — Ну, как твои дела? Как закончил учебный год?

— Второй.

— Почему так печально? Это же отличный результат, — улыбнулся он.

— Я хотел быть первым, — гнусаво ответил Саске.

— И будешь. У тебя времени вагон, не то, что у меня. Микото, завари мне чай.

— Я приготовила обед, всё постное, — сказала мать, приглашая на кухню.

— Ты же знаешь, я ем строго по расписанию. Саске, собирай вещи и мы поедем ко мне.

Лето они проводили в дедовском доме, который находился не так далеко от города. Местность была тихая, почти безлюдная. Последние километры дороги утопали в хвойных лесах и криках диких уток, тех самых, которых иногда отстреливал дед из своего охотничьего ружья. Была парочка домов, обнесённая высоким забором, свет редко загорался в их окнах. Дом деда стоял особняком, слева простиралась поляна, покрытая сочно-зелёной травой по пояс, позади скрипел сосновый лес. В те редкие дни, когда Итачи приезжал, они бегали на перегонки по протоптанной дороге, а затем ныряли в зелёное море, рассекая малахитовые волны. Лежали, переводя дыхание, смотря на облака, и вслушивались в тишину.

— Но как же Итачи... Я думал, мы вместе... — с досадой проговорил Саске. Из-за экзаменов он последний месяц почти не общался с братом, теперь ему хотелось наверстать упущенное.

— Мы к концу недели приедем, — вмешалась мать.

— Я хотел посмотреть соревнования... Поддержать.

— Я отвезу тебя, и мы вернёмся вместе с Итачи, — сказал Рю.

— А мама? Она разве не поедет с нами?

— У меня кое-какие дела в городе, как закончу, приеду.

Саске подозрительно нахмурился, поднимаясь наверх. Мать в редких случаях оставалась дома, отправляя его к деду. Когда он спустился с наполненным рюкзаком, Рю стоял около дивана, опираясь о трость с серебряным набалдашником и говорил с Микото очень тихо, словно боялся, что его услышат.

— Не своевольничай и делай, что говорят. Не забывай, что произошло в прошлый раз... что ты натворила.

— Прошло восемь лет, папа.

— И что, забылось? — голос звучал жёстко, с насмешкой.

— Нет, — полушёпотом сказала мать, опустив глаза вниз.

— Ты помешана на нём. Ты не можешь контролировать себя.

— Тогда... я не хотела, — голос её задрожал, она замолчала, а потом, подняв взгляд, полный слёз, продолжила, — Я никогда об этом не спрашивала, но Хазуки в тот день сказала... Сказала... что ты с ней... Скажи, что это всё это неправда.

— А ты никогда не задумывалась, откуда у неё были деньги?

— Ты не мог, она... Мы были подругами. Ты видел, как она росла, — вскрикнула Микото, закрывая рот рукой, чтобы заглушить крик.

У Саске звякнул брелок на рюкзаке, и все тут же повернулись к нему. Он не понимал, о чём шла речь, и почему мать так расстроил их разговор.

— Что-то случилось, мам?

— Нет, всё в порядке, в глаз что-то попало, — заморгала она, быстро утерев слёзы. — Всё собрал? Ничего не забыл? Позвони мне, как доберётесь.

Рю отказался от его помощи, спускаясь по лестнице, что вела во двор, левой рукой цеплялся за перила.

— На сегодня ты свободен, — сообщил он водителю, который открыл перед ним дверцу.

— Отец! — воскликнула мать. — Ты не можешь... Тебе...

— Не тебе мне указывать, что я могу, — оборвал он её, серьёзно посмотрев. — Я бы не рисковал жизнью внука, не будь уверен в своих силах.

Они ехали по пустой трассе. Опустив окно, мальчик подставил лицо ветру, прищурив глаза.

— Я не знал, что ты водишь, — сказал Саске, откинувшись на кожаное сиденье.

— В юности занимался автоспортом.

— Ты был гонщиком?! — мальчишка удивлённо захлопал глазами.

— Не очень успешным, — ухмыльнулся старик. — Приезжал четвёртым или пятым.

— Это же круто! Я никогда бы не подумал, что ты был гонщиком. Почему ты никогда не рассказывал об этом?

— Нечего рассказывать. Это было обычным развлечением, к тому же опасным. Однажды я перевернулся и пролежал год в больнице, прикованный к кровати. Хочешь сесть?

— А можно? — с трепетом спросил он. 

Рю свернув на обочину, остановился.

— Попробуй.

Саске тут же отстегнул ремень безопасности и вприпрыжку обогнул машину, усаживаясь в водительское кресло. Он сразу ощутил себя важным и взрослым. А положив ладони на кожаный руль, почувствовал лёгкую дрожь, руки мгновенно вспотели, испарина проступила на лбу. Машина теперь казалось такой огромной и будто занимала почти всю дорогу. Он понятия не имел, как вообще возможно справиться с такой махиной. Дед говорил, куда жать, куда крутить и, когда они поехали на очень медленной скорости, у Саске спёрло дыхание, он почувствовал себя властителем мира.

— Ты только маме не говори... Ругаться будет.

— Хорошо... — кивнул ребёнок, не отрываясь от дороги. — Будет нашим с тобой секретом.

Рю потрепал его по щекам, и вскоре, поменявшись местами, они прибавили скорость и доехали до загородного дома.

* * *

Неджи смотрел в одну точку, перед глазами застыл образ матери: её лёгкий хлопковый халатик, пропитанный багряной кровью, непонимающий, блуждающий взгляд, собственные руки — маленькие пальцы, измазанные в вязкой жиже, пытающиеся остановить кровь; её последние слова, сказанные осипло, на последнем выдохе: «Неджи, выключи плиту, омлет сгорит». Своё бессилие в ожидании скорой помощи — чувство собственной ничтожности.

Столько лет прошло, а он чётко до мелочей помнил тот день: как мама улыбнулась ему, заглянув в комнату; как отец, прежде чем уйти, щёлкнул по носу; витающий по комнате запах жареного масла, от которого его впоследствии долго мутило, стоило только услышать. Помнил, что до стука в дверь сидел в пижаме на кровати, наблюдал за серыми голубями, которые смешно втягивали шеи и гугукали, любопытно тыкаясь клювом о стекло. Помнил, что светило солнце и он щурился, прикрывая рукой глаза. Думал, как здорово было бы просидеть целый день за книжкой о космосе, которую недавно ему подарили, а не делать унылую домашку.

Это было обычное утро из сотни подобных, и ничего не предвещало беды. В день, когда умерла Тен-Тен, так же светило солнце, и он смотрел прогноз погоды, планируя выходные. Поблёкнут ли когда-либо воспоминания, заполнится ли пустота от потери?

Он посмотрел на Саске: тот ехал, сконцентрировавшись на дороге, словно первый раз сидел за рулём. Тогда, в комнате, когда напарник, словно сумасшедший, прожил тот роковой день, он понял, что его тоже навещают призраки прошлого, не отпускают, подкидывая всё более живые, реалистичные образы. «Снится ли ему Тен-Тен?».

— Не пытался обжаловать? — спросил Неджи, решив прервать молчание.

— Без толку, — не отрываясь от дороги, ответил Саске. — Несколько раз подавал на обжалование, собрав все документы с многочисленных медкомиссий, но судья отказывает. Вернуть права алкоголику гораздо проще, чем бывшему наркоману. Потом плюнул на это. Права мне не особо нужны, я не могу позволить себе машину в нынешних условиях.

— И то верно... Можно взять служебную.

— Которая может сломаться посреди дороги.

— Уже слышал эту историю, — ухмыльнулся Неджи.

— Какую? — тут же нахмурился Учиха, слегка повернув голову.

— Машина заглохла, когда патрульные гонялись за преступником, прямо в центре города.

—Хах, ты это серьёзно? — подавляя смех, сказал Саске, представляя комичную картину.

— Несколько месяцев назад крутили в новостях. Кто-то заснял этот момент и выложил в сеть. Неужели не слышал?

— Как-то прошло мимо меня.

— Скандал разгорелся не шуточный. После этого нам подогнали парочку новеньких машин, но их на всех не хватило. Каждому отделу досталась одна или две, кроме нашего. Мы-то, по их мнению, ничем важным не занимаемся... Недалеко от правды, конечно, но обидно. Наруто ходил, возмущался.

— Он это дело любит.

—Я нечасто их принимаю, — сказал Неджи, резко перескочив с темы.

Саске напрягся. Не готов он был к такой откровенности и хотел было прервать, сказав, что ему всё равно и главное — за руль не садиться в таком состоянии. Только Неджи опередил, продолжив:

— Я не могу с этим справиться... Это как волна, которая накрывает и ты тонешь, не в состоянии выбраться. Наверное, я слабак, раз не могу сам выкарабкаться из воспоминаний, — сказал Хьюга, поражаясь самому себе.

Никто его за язык не тянул, а Саске уж точно был последним человеком, с которым хотелось делиться своими переживаниями, но отчего-то именно с ним он почувствовал себя свободным. Может быть, Учиха был единственным, кто мог его понять? Саске молчал, следя за дорогой.

— Не мне раздавать советы. У каждого свои слабости, порой нам нужно что-то или кто-то, чтобы преодолеть их. Я не осуждаю, что ты их принимаешь и не считаю тебя слабаком, просто не рискуй и не садись за руль. Это сильный транквилизатор. Я сидел на нём, когда не было денег. Достать было легко и стоило недорого. Эффект не тот, но в моменте помогало расслабиться.

Неджи не думал, что на его откровенность Саске ответит тем же. А его ведь всегда мучило любопытство: почему ребёнок из такой семьи подсел на наркоту, в то время как у него, у Неджи, было больше шансов упасть в эту пропасть? Началось ли это забавы ради и потом уже переросло в зависимость, или же была какая-то психологическая травма, и он искал утешения? А может, заглушал боль? Хьюга всегда смотрел на него через призму чужих мнений, стереотипов. Тен-Тен не раз говорила, что статус его семьи обременяет. Если так подумать, то у Саске могла быть другая жизнь, как и у его брата— унаследовали бы компанию и жили припеваючи, но оба почему-то выбрали полицию и вкалывали на работе за сущие копейки. Словно оба брата хотели что-то доказать или оборвать все связи и уйти из дома (скорее всего, такое решение сопровождалось в семье крупным скандалом). Может их семья не такая и образцовая, как всегда казалось?

— Сверни здесь, тут обычно никого нет. Если поедем по центральной, то можем нарваться на неприятности.

Припарковавшись, они вошли в участок. Коллеги оживлённо болтали, но как только увидели их, тут же стихли и разбежались. Наруто, как оказалось, взял отгул по причине плохого самочувствия, и Неджи с Саске переглянулись, поняв истинную причину его недомогания. Каори раздавала всем указания, почувствовав себя начальником, и подозрительно посмотрела на Неджи, который, ссылаясь на дикую головную боль и недомогание, отпрашивался с работы. Таблетки его слишком расслабили, он полчаса пялился в монитор, не понимая, что делает. Работник из него сегодня никакой, лучше пойти домой и отдохнуть.

— Я могу дать свои, боль за раз снимут, — протестовала Каори, не желая отпускать его. — У нас столько дел, рук не хватает, — Неджи закатил глаза. Эта женщина слишком драматизировала. — Нужно спуститься в архив и разобрать дела, у которых иск поисковой давности подходит к концу. Наруто Удзумаки поручил это вам с Саске Учиха.

— Я могу и сам со всем справиться, — сказал подошедший Учиха. — От него сегодня нет толку.

— Как знаете, — сдалась Каори, зарываясь в ворох бумаг.

— Можешь вернуться на моей, — произнёс Неджи, положив ключи от машины на стол Саске. Сегодня ему лучше добраться домой на автобусе. — Если ехать дворами, то ни с кем не встретишься.

— Ты уверен?

— Не хочу завтра утром ехать на общественном транспорте.

— Спасибо, — отчего-то сказал Саске, забирая ключи.

— За что?

— За доверие.

— Может я тебя проверяю, — ухмыльнулся Хьюга, выходя из кабинета. Учиха фыркнул и криво улыбнулся.

Стоило ему подойти к остановке, как автобус подъехал и высадил толпу пассажиров.

— Дальше не еду, — крикнул водитель, — мотор барахлит.

— Прекрасно, — буркнул Неджи, посмотрев на часы. Следующий через полчаса.

— Минут через десять приедет, я связался с начальством, — сказал мужчина, пытаясь успокоить негодующих людей.

Автобус прибыл через полчаса и был до того набит, что люди, замершие и злые, проталкивались и пихали друг друга локтями, страдальчески постанывая. Неджи досталась парочка ударов, которые он стоически перенёс и надеялся, что Саске всё же перегонит его машину и ему не нужно будет проходить через этот ад утром. Выйдя на своей остановке, он с облегчением выдохнул. Проходя мимо супермаркета, зашёл купить продуктов, а стоя на кассе, попросил пачку сигарет, несмотря на то, что дал обещание Тен-Тен и держался до последнего. «Всего одну, — подумал он. — После выброшу и больше никогда не притронусь». Свернув на пустую площадку и поставив пакет на скамью, достал из кармана зажигалку с сигаретами. Стоило затянуться, как к нему подошёл мужчина в потрёпанной замызганной куртке и попросил закурить, на что он вложил ему в руки пачку. Тот быстро взял и исчез, явно боясь, что он передумает. Мороз постепенно подступал к ногам, никотин медленно заполнял лёгкие, отдавал горечью на языке. Сигарета, зажатая между пальцев, тихо тлела.

— Фу, — прыснула Тен-Тен, отодвигая его лицо рукой. — Я не хочу целоваться с пепельницей.

— Скажешь тоже, — улыбнулся он, дыхнув себе на руку.

— Это мерзкий вкус... Иди почисти зубы, минимум три раза... Только потом поцелую.

— Вчера целовалась и нормально, а сегодня отвратительно? Что-то случилось?

— Я хочу, чтобы ты бросил курить, — сказала девушка, нарезая огурцы кружочками на салат. — Меня тошнит от этого запаха.

— Или ты боишься, что я умру от рака лёгких. Вероятность, что я словлю пулю намного больше, чем то, что я умру в больнице из-за наплевательского отношения к своему здоровью.

— Дурак ты, — бросив в него носик огурца, сказала Тен-Тен.

Он ловко увернулся, стащив пару кружочков с разделочной доски, по-хулигански чмокнул в щёку и, под недовольные возгласы убежал в ванную — чистить зубы.

* * *

Хината, заметив, как сосед выходит из магазина, хотела было догнать, но бросила попытку, поняв, что это невозможно. Увидев, что он свернул к площадке и усаживается на скамью, решила поздороваться. 

— Добрый день, — парень, словно очнувшись ото сна, сморгнул и бросил сигарету под ноги, тут же затоптав. Жест показался ей мальчишеским и почему-то напомнил отца.

— Я бросил курить... Это так, накатило, — оправдываясь, виновато сказал он, пряча руки в карманах пальто. — Ты уже поправилась? — прокашлялся, отворачиваясь.

— Не совсем... Но температуры вроде нет. Выходной?

— Нет, отпросился. Неважно себя чувствую, — ответил Неджи, и, заметив в её руках пакет, спросил, — тяжёлый? Я помогу.

— Не стоит. Там пирожные, совсем не тяжёлые.

Когда они стояли у двери и каждый позвякивал ключами, Хината повернулась и стыдливо спросила, пряча глаза:

— А твой коллега, Саске... Он во сколько вернётся? Его радиатор у меня...

— Я не знаю. Должен к десяти... Я могу забрать и передать ему, не караулить же его целый день.

Выкатив и затащив к себе обогреватель, он долго стоял в коридоре и ругал себя за то, что отказался от предложенного чая. Было в этой девушке что-то необычно тёплое, и ему страшно было признаться, что она ему нравилась. Несколько часов пролежав в кровати, он достал из кухонного шкафа пачку вскрытого печенья и через несколько секунд оказался у её двери. Его рука замерла в сантиметре от звонка. «Неужели я готов предать память о Тен-Тен?». Неджи развернулся и, заметив тот самый пакет с пирожными, повешенный на ручку двери Саске, вернулся к себе.

— И с чего ты решил, что ей понравился? Может это и к лучшему, — прошептал под нос, снова почувствовав внутри себя холодную пустоту.

* * *

Саске, спустившись в архив, перетащил пять пыльных коробок с документами. Он бесперебойно чихал, раскладывая по годам папки, в надежде, что найдёт что-то путное и интересное, а не дела, не стоящие внимания. Листы отсырели и липли друг к другу. Отсоединяясь, надписи отпечатывались на соседней странице. К концу рабочего дня была разобрана лишь треть первой коробки. Вздохнув, он молчаливо вышел из кабинета и направился к небольшому закутку, который сотрудники называли кухней. Взяв чью-то кружку, ополоснул, мысленно ругая себя за то, что до сих пор не принёс свою. Коллеги с его приходом замолчали и их лица тут же осунулись. Ему стало неловко от того, что своим присутствием свёл на нет дружескую атмосферу. Вскоре все встали из-за стола, убирая за собой беспорядок.

— Мы пиццу заказывали, — сказала одна женщина, чьё имя он не удосужился запомнить. — Решили тебя не отвлекать. Извини, что не позвали, — виновато сказала она.

— Ничего страшного, — ответил он, наливая кофе в кружку.

— Мы оставили тебе, вон там, — его взгляд метнулся на закрытую коробку от пиццы, что лежала на микроволновке. Женщина по-доброму улыбнулась, повесив стакан на крючок.

— Не стоило, — хмуро ответил он. Поняв, что с таким подходом никогда не расположит к себе людей, более мягко добавил, выдавив подобие улыбки, — но спасибо.

Лицо женщины засияло. Когда все ушли, он открыл коробку, облизнулся, увидев два куска пиццы. Желудок сразу же засосал, и он понял, что за весь день ничего не ел. Пицца была вкусной, но кофе отвратительно кислым. Сделав два глотка, он тут же вылил всё в раковину, запив водой. Подумал, что надо бы предложить всем скинуться на пачку нормального и не давиться этим пойлом. В коридоре он встретил Каори, которая уходила и, завидев его, остановилась.

— Решили задержаться?

— Да, немного посижу над делами.

— Понятно, имейте в виду, сверхурочные мы не платим.

— Я знаю, — ухмыльнулся он. На его памяти никогда не было доплат за переработки, лишь однажды была премия, которая всех так шокировала, что каждый побежал в бухгалтерию сообщать об ошибке.

Вернувшись в кабинет, он продолжил изучать дела. Были в основном кражи без существенных улик, побои женщин и мужчин, которые отказывались от ранее данных показаний. Возбудить снова дела было невозможно. Откладывая их в другую стопку, он продолжал знакомиться с остальными. За дверью слышался гомон: коллеги уходили по домам, а вторая смена заступалась на ночное дежурство. Внезапно среди этого шума Саске уловил знакомый голос, от которого всё нутро напряглось. Он быстро оправил рубашку, вытянулся в струнку и, посмотрев на заваленный стол, стал быстро складывать бумаги в стопку. Когда Сакура влетела в кабинет, криво поставленная папка у самого края полетела вниз, листы и фотографии растянулись по линолеуму.

— Ты во что-то его втянул? — заявила Сакура, зло сверкая зелёными глазами. В таком гневе он её ещё никогда не видел — она словно собрала все грозовые тучи и собралась наслать на него ураган. — Он не говорит, но это случилось сразу же после твоего прихода. И не затирай, что ты тут ни при чём!

— Сакура, подожди.

— Не затыкай меня.

— Ты не даёшь мне объяснить! — повысил он голос. Девушка тут же притихла, кротко села на стул. Может быть на подсознании сработала привычка. Когда он кричал, она затихала, прижавшись к стенке.

— Так объясни, — её покладистость тут же улетучилась. Постукивая ногтями по поверхности стола, бывшая жена в нетерпении ждала ответа.

— Я попросил об услуге...

— Какой?

— Я не могу сказать.

— Начинается, — фыркнула она.

— Это между Роком и мной. Я не имею права посвящать тебя в это дело.

— Это связано с той девушкой? Ты попросил материалы по делу? Я права? — прожигая его взглядом, спросила она. — А потом ты подставил его.

— Чёрт возьми, Сакура! За кого ты меня принимаешь?! — возмутился Саске.

— За того, кто может ради своих интересов пойти по головам.

— Значит вот каким ты меня видишь.

— Жизнь мне показала, кто ты есть на самом деле. Я больше не влюблённая, всепрощающая дурочка.

— Я тоже уже не тот. Я пытаюсь стать лучше. Я не подставлял Рока. Ты можешь считать меня ублюдком, наркоманом, безответственным, эгоистом, но я не стукач. Зачем мне это делать?!

— Чтобы разрушить мою жизнь. Тебя же коробит, что я живу счастливо без тебя.

— С чего ты взяла? — в недоумении спросил он, смотря на неё сверху вниз.

— Ты уже разрушаешь мою жизнь. Решаешь судиться за право опеки, врываешься в мою семью и всё поганишь.

— Ты сама вынуждаешь меня идти на крайние меры. Почему мы не можем договориться, как нормальные люди? Я её отец, я имею право.

— Ты потерял это право, когда оставил дочь в ледяной комнате и пошёл искать дозу. Ты не имеешь никакого права зваться её отцом, — поднявшись, она ткнула в него пальцем и направилась к выходу. — Ты хотел избавиться от неё! — крикнула она, положив руку на дверную ручку и медленно её повернула. — Где ты был, когда она делала первые шаги, начала говорить? Напомни! Когда она спросит, почему тебя нет ни на одной детской фотографии, ты скажешь ей правду? Скажешь, что не хотел её? Расскажешь, как пристрелил свою напарницу, не в состоянии отличить реальность от фантазии?

— Замолчи, — процедил он сквозь зубы, пытаясь себя контролировать и не перевернуть стол.

— Что, не нравится, правда?

— Уходи...

— Не смей появляться на пороге нашего дома. Не испытывай моё терпение. Для Сарады будет лучше не знать, кто её отец на самом деле, — бросила она, прежде чем уйти.

Он сжал кулаки до белых костяшек, скинув все папки — весь сегодняшний труд, и пнул стол с такой силой, что монитор чуть не перевернулся.

Трудно было не согласиться с ней, оглядываясь назад. Если ее целью было убить его, то она уже сделала это, прострелив его сердце словами. Что бы он не сделал, каким бы хорошим человеком не стал, прошлое всегда будет тянуться за ним, и его не вывести, как пятно на одежде, никаким отбеливателем.

Накинув пальто и достав ключи от машины, Саске, быстро шагая, направился к парковке. Сев за руль, он бросил взгляд на бардачок и потянулся к нему. Достал успокоительное. Высыпав парочку себе на ладонь, он хотел было проглотить, но сказанные слова Неджи перед уходом всплыли в сознании: «Может я тебя проверяю». Сердце, бешено клокочущее от злобы, стало стучать медленнее. Учиха откинул голову, стирая со лба пот, начал медленно отсчитывать от десяти.

— Что же ты творишь, Саске, — шептал он, постепенно приходя в себя. Вернув все таблетки на место, он положил руки на руль. — Не удивлюсь, если ты их подсчитал, прежде чем мне показать, — ухмыльнулся он, заведя мотор. — Чёрта с два я вам проиграю.

Поднявшись по лестнице и обнаружив на ручке двери пакет, он с удивлением и подозрением заглянул, скривился, обнаружив там сладкое. Внутри лежала бумажка, на которой бисерным почерком значилось:

«Спасибо за радиатор и замок. Радиатор у Неджи.

Хината =)»

Он тут же развернулся и, нетерпеливо постучав в дверь, выждал пару минут, прежде чем услышал шарканье тапочек. Сонно зевая, во флисовой пижаме, с растрёпанными волосами и вмятиной на щеке от подушки, соседка смотрела на него, медленно моргая.

— Я не люблю сладкое, — угрюмо сказал он, протягивая пакет. Она машинально взяла, приоткрыв рот. Саске повернулся и направился к своей двери.

— Доброй ночи, — услышал он вслед, и ничего не ответил.