В руинах (джен)

Тайренн снился мне в ночь после погребения. Таким, каким я видела его в последний раз: мертвенно-бледный, с заострившимся носом, запавшими щеками и искусанными синюшными губами, совершенно седой. Он стоял вполоборота, у разбитого панорамного окна в какой-то пустой и серой комнате. Обрывок выцветшей шторы хлопал на ветру возле щеки. Ветер завывал в углах, как плакальщицы на похоронах. За окном гремело и грохотало, и тяжелые капли ливня барабанили по металлическим откосам.

Там, во сне, я знала, что Тайренн мертв, но проснуться не могла.

Обхватив себя за плечи, он что-то шептал, но я никак не могла понять что — все заглушал монотонный шум льющейся из водосточных труб потоков воды и частая барабанная дробь крупных капель.

Заметив мое присутствие, Тайренн обернулся и стал что-то говорить, отчаянно жестикулируя и артикулируя губами каждый звук. Казалось, он уже перешел на крик, раз за разом повторяя одно и то же, два каких-то слога, преувеличенно-широко открывая рот на каждой гласной. Но рев воды заглушал все.

В пелене дождя за окном мелькнула какая-то серая тень. Тайренн замолчал, испуганно глядя на меня. Тень как будто бы приближалась — нет, скорее, проявлялась — сквозь пелену дождя, как будто бы выходя из водных капель и в то же время оставаясь на месте.

Мутный абрис становился все четче, теперь я могла разглядеть складки плаща, капюшон и черноту под ней. И чем ярче проявлялась тень за окном, тем сильнее становился мой страх. Тайренн и его слова меня теперь не волновали, все внимание было сосредоточено на том воплощении ужаса, которое медленно поворачивало ко мне свою скрытую капюшоном черноту.

Тьма под капюшоном начала обретать форму, и мне казалось, что окно приближается, хотя я стояла на месте.

Тайренн посмотрел на меня. Лицо юноши выражало какое-то обреченное отчаяние. Он скорчил странную гримасу, вскидывая вверх сжатые в кулак руки, как будто отдавая все силы борьбе с чем-то невидимым.

Дождь на мгновение затих. Всего лишь на долю секунды. Тайренн снова открыл рот.

— Я… — донеслось до меня, прежде чем струи воды зашумели еще оглушительнее, чем прежде, похоронив остаток послания в раздражающем монотонном шелесте.

Тайренн закричал, но тут же вскинул руки и зажал рот, продолжая вопить даже сквозь сжимающие щеки пальцы. Белки его выпученных глаз как будто сверкали в темноте.

Тьма сгущалась, и страх охватывал меня все сильнее и сильнее. Не в силах больше сдерживаться, я закричала и проснулась от собственного вопля.

Раннее утро было пропитано ожиданием беды. Достаточно было лишь открыть окно и вдохнуть стоячий, душный воздух, чтобы понять, что собирается гроза.

Я нашла Ниалла на чердаке. Он сидел прямо на полу перед открытым сундучком ученика, сгорбившись над его нехитрым содержимым.

— У Хранителей, случайно, не завалялось артефакта, способного повернуть время вспять? — с горечью спросил он, не поднимая взгляда.

— Нет, — я села на пол рядом с ним. Больше всего мне сейчас хотелось ободряюще прикоснуться к его плечу или руке, но я не решалась. — Но даже если бы он и был, ты просто бы не дождался своей очереди. Если что, я перед тобой занимала.

— Вот как.

Ниалл говорил с трудом, как будто нижняя часть его лица превращалась в камень. Реплики были тяжелы как свинец и холодны как могила. Но какая-то часть меня все еще надеялась расшевелить его, поэтому я продолжила.

— С Элана, а затем и с моего наставника заживо содрали кожу, пока я сочиняла дурацкий отчет для Первого Хранителя о положении в городе. Ну, как сочиняла… На самом деле, я пила и веселилась в знатной и богатой компании. А потом меня поджарили магическим зарядом, и от смерти меня спас только оставленный любимым амулет, поэтому теперь я на всю жизнь урод! Нормально?! Сойдет?!

Зачем я все это вывалила на него? На что я надеялась? Как будто горем можно меряться! Как будто это повод для гордости или бахвальства! Но в тот момент мне хотелось привести Ниалла в чувство, отвесив ему моральную пощечину. Дать ему физическую оплеуху я бы, конечно, не рискнула, но почему-то мне казалось, что все средства хороши, чтобы не дать ему окончательно замкнуться в горе и самокопании.

— Твое «дело всей жизни» сейчас рушится, как замок на песке, ты в курсе? Витриол гоняет тех, кто пошел за тобой — твоих людей! — за недостаточно глубокие поклоны и неправильно преклоненные для молитвы колени. Оливера сегодня отчитали как мальчишку за то, что он, видите ли, слишком быстро и невнятно читает молитвы перед едой…. И…

«Он ведет себя так, как будто тебя уже нет! Как будто с тобой уже покончено! Как будто ты уже с треском провалился и он уже занял твое место!» — хотела продолжить я, но остановилась. Невысказанные слова жгли язык. Едва сдержавшись, я продолжила:

— Вспомни, когда-то ты назвал этот проект делом всей своей жизни. — Я осторожно коснулась его плеча, не совсем понимая, уместно ли это сейчас. — И даже мне советовал не вставать у тебя на пути. Вспомни это. Вспомни азарт и кураж, и даже злость, если надо… Доведи его до конца. Не закапывай себя заживо. Лучше от этого никому не станет.

Ниалл не отрывал взгляда от своих рук. С таким же успехом я бы могла прикасаться к каменному истукану и разговаривать с ним. Результат был бы примерно одинаков.

— Я был дураком, — сказал он, ни к кому не обращаясь. — Настоящий проект всей моей жизни — это Тайренн. Мне советовали оставить его в монастыре, но я не хотел… Не хотел, чтобы он прошел через… Ладно, это неважно. Я считал, что ему будет полезнее постоянно быть рядом со мной и потащил его сюда под свою ответственность — мне теперь и отвечать.

Впервые с момента моего появления, Ниалл поднял взгляд. Глаза Кузнеца-в-Изгнании были красными, а веки припухшими — то ли от недосыпа, то ли от слез. Волосы висели неопрятными, сальными лохмами, а сбитые костяшки пальцев на обеих руках кровили из-под тонкой корочки. Между бровей пролегли глубокие борозды, уголки рта опустились книзу, а носогубные складки проступили резче — «скорбная маска», прямо как у человека, которого терзает сильная боль. Я даже и представить не могла, что мне доведется увидеть всегда приглаженного, аккуратного, чистого до хруста Ниалла в настолько плачевном состоянии. Он был скорее похож на выходящего из запоя кутилу, а не на благочестивого Хаммерита, давшего кучу пожизненных обетов.

— Мне нужна твоя помощь, Кэсс, — проговорил он, тяжело ворочая языком. Вот честно, если бы я знала о Ниалле чуть меньше, то решила бы, что он с тяжелого похмелья. Впрочем, справедливости ради, спиртным от него не пахло.

— Все, что угодно, — ответила я, стараясь вложить в голос как можно больше поддержки. — Только не проси меня достать тебе веревку и мыло.

Я прижала руку ко рту, как будто могла удержать опрометчивую реплику, но слова уже вырвались и повисли в воздухе. Тупая шутка. Очень тупая. Сложно представить себе что-то более неуместное чем то, что я только что ляпнула.

— Ценю твое остроумие, но сейчас оно совсем не к месту.

В какой-то момент мне показалось, что прежний Ниалл возвращается, но иллюзия растаяла очень быстро. Кузнец-в-Изгнании продолжил:

— Мне нужно, чтобы ты достала вот этот молитвенник, завернула его во что-нибудь и передала мне.

Я потянулась к сундуку и осторожно взяла в руки небольшую книгу в потертом кожаном переплете, украшенную тисненым изображением молота. Ничего особенного. Молитвенник как молитвенник. Я много раз видела такие же у других служителей, и даже как-то пролистывала один из них сама. Возможно, даже вот эту самую книгу. Малый сборник ежедневных молитв, с пояснениями и дополнениями. Я сдернула с лица платок, обнажая шрамы, и завернула книгу в него.

— Ты не можешь взять ее? — спросила я, чтобы поддержать разговор.

— Мне сейчас нельзя прикасаться к некоторым вещам, — пояснил Ниалл, аккуратно принимая сверток.

Я подождала еще немного, но объяснений не было. Был ли Кузнец-в-Изгнании связан каким-то непонятным обетом, или в отношении этой книги действовало какое-то непонятное мне правило, но я не видела ни одной объективной причины, по которой Ниалл не мог трогать ее. Да у него самого была такая же, и эта ничем не отличалась от остальных! Я задействовала магическое зрение, но голубого свечения не было. В книге не было ни капли силы, ни крупицы магии. Наверное, это всего лишь одно из тысяч глупых религиозных правил, которые регламентируют жизнь члена Ордена от момента вступления и до самой смерти. Но тогда почему Ниалл не хочет ничего объяснять? Раньше он не упускал случая прочитать проповедь про Орден, а теперь оставался нем как рыба.

— Мне кажется, тебе пора идти, — так же безучастно проговорил он и, поймав мой настороженный взгляд, добавил: — Клянусь Создателем, ты можешь быть спокойна. Больше никто не умрет.